Остров.

Возвращаясь с фермерских угодий Аждалета, двое молча шли плечо о плечо, протаптывая старую тропу средь лугов.

– Эдвард, сколькое ты пытаешься от меня скрыть? – вопросил Мегеран вдруг, остановившись.

– Я бы спросил у тебя тоже самое. Чего ты от меня скрывашь? 

– Ну, слушай, перекрёстный опрос это не дело. Так что, давай разберемся с твоими претензиями ко мне, и после я задам своё. Сойдёт? 

Согласившись на предоставленные условия, оба вновь расселись на земле, как при первой встрече. Примятая трава, палящее солнце над головой, и ни единой тени – усталость нагонялась сама собой, и под её гнётом колени ломит, не давая встать. А им и не надо, походу. 

– Помнится, в прошлый раз я не до конца услышал твою историю, – помянул Эдвард.

– Ох, так ли? Как по мне, я сказал всё, что тебе следует знать. 

Эд глянул в глаза Мегерану, с немым вопросом на устах.

– Да, возможно ты меня не понял. Тогда, я скажу тебе напрямую, Эдвард.

Булава, очертив дугу в воздухе, приземлилась в руку воина. Он встал, и орудие вмиг закрыло за собой солнце, бросая тень на лицо Эдварду. Освещённый благодатью, инструмент укрытый узорами, казалось, переливался странными лучами, и его образ перетекал сам в себя, не останавливаясь ни на секунду: походило на поверхность раскалённой звезды, истекающей магмой.

– Чтобы сжечь душу, её необходимо забрать. Сначала у тебя, затем у других. Скажи мне, Эдвард, видишь ли ты души тех, кто погиб у тебя на руках? – помрачневший Мегеран производил жуткое впечатление, и на момент с ним ну совсем не хотелось шутить.

– Нет, – короткий и ясный ответ от мечника, казалось, не удивил воина Солнца.

– Да. И тем не менее, ключ к высшей силе, способной свергнуть Столпов, лежит в ней. Вопрос лишь в том, готов ли ты к такой жертве.

– В чем жертвенность? Какие последствия ждут меня за сожжением души? – вопросил Эдвард.

Мегеран рассмеялся. Злобная, насмешливая улыбка расплылась по его лицу. Затем, он дал ясность:

– Чувства сгорающей души, разлетающиеся с пеплом, поглотят тебя на мгновение битвы. А ещё, та душа, что сгорит, никогда не обретёт покой. 

– А я всё слышу. И, могу сказать, что это тот ещё обмен. С одной стороны, я как дух теряю меньше. Однако ты, Эдвард, получишь больше последствий от сражения, так ещё и заплатишь рассудком на мгновение битвы, – критика от Оарфиш, разумеется, была ожидаемой.

– Я готов.  Пока мне есть за что сражаться, я готов пожертвовать.

***

Вечер того же дня. Проследовав за Фиумэ в городе, и, лицезрев как на него нападает Мегеран, Эдвард решил воплотить свою задумку. Пробегая сквозь облака пыли, он вознёс руку к небесам, ожидая прибытия благодати.

– И сколько нам придётся сдерживать его? 

– Полагаю, пока не заслужим право на покой!

– Ну, тогда, раз уж недавно ты возжелал сжечь душу, то так тому и быть. Явись, и сгори в пламени меча, дух падшего грифона! – скоммандовал голос в голове.

На мгновение показалось, что в мече, лежащем в руках Эдварда, блескнул образ крылатого чудища, вскоре исчезнувший средь ослепляющего света. Секундой позже, уже в ушах самого мечника прозвучал знакомый, пронзительный крик, подобный орлиному.

По телу обдало болью, и грудь словно вспороли клинком. Перед глазами туманными картинами возникло поле битвы из минувшего прошлого – там, воин облаченный в рваный плащ, сразил степного зверя, собиравшегося на охоту. Человек, одинокий в своём пути, шаг за шагом приближался к поваленному чудищу, намереваясь совершить худшее.

Шею обдало пламенем, и гортань горела. Её словно вспороли, да так, что и не вскрикнешь. 

Наконец, Эд осознал цену души – и, стиснув зубы, ринулся на Мегерана, замахиваясь своим клинком, поныне не только пылавшим белым огнём, но и укрытым чёрной копотью. 

Под ударами булавы новоявленный меч не треснул, и тело перестало ныть от боли и усталости. И тем не менее, не сказать чтобы это было лучше чем в прошлые разы – по какой-то причине управлять клинком стало сложнее, и сознание почему-то стремилось вымещать злость, нанося размашистые удары вместо вымеренных, точных движений. 

Когда пришло спасение в виде Эфмы, душа всё рвалась в бой, дрыгалась и сопротивлялась. Впервые Эдвард сражался за право управлять собственным телом, повиснув одной рукой на летящей метле. Когда же порядок восстановился, сознание мигом отключилось, погружая воина в ужасный, непрекращающийся сон от лица грифона, где Эдвард раз за разом старался убить самого себя, и, проигрывая, возвращался к самому началу.