Остров.

– Поле моя жизнь и отрада. Я родился под златым знамением осеннего урожая: им и жил, с самого отрочества помогая отцу. А тот, в свою очередь, своему отцу. Наша кровная линия привязалась к земле, и, кажется, в самой вечности мы поселились как земледельцы, подлинные мастера природного ремесла, – старик Ажд, казалось, говорил без единой запинки, что, разумеется, кажется невозможным для человека, параллельно с этим вспахивающего землю. Мотыга то поднималась, то опускалась, оставляя за собой рыхлую, изрезанную твердь – будь воля судьбы, за этим можно было бы наблюдать целую вечность.

Но, как и все мгновения ночи после дня, рано или поздно конец блаженству приходит – в этом случае, допустим, с наступлением поры для работы.

– Долой. Руки должны быть в работе, лицо – в поту. Берите лопаты, – взмолвил старец, да отправил всю троицу к своему складу на холме, где, по его словам, "Всё нужное уважаемому мастеру своего дела".

Глина с соломой, облепленная поверх деревянного каркаса казалась жутко ненадёжной – то ли дело в трещинах, обнажавших скелет сие строения, то ли просто вид старинной архитектуры, но зайти внутрь осмелилась лишь Бьянка.

Место ничуть не пыльное, и инструментарий выглядел по-человечески сложенным по полкам и креплениям. Всяческие странные, и тем не менее не смущающие своей практичностью косы, лопаты и прочие агрономовы блага: их здесь с десятка два, и видно, что рассчёт вёлся явно не на одного старого фермера – вероятно, минувшие дни приубавили количество рабочих рук. 

Взяв необходимое, ринулись обратно. И, вновь к сараю, так как "лопата нужна не ковшевая, а прямая". 

– А разница? – решила поинтересоваться Бьянка.

– А ты попробуй воткни изогнутую палку в землю, а затем прямую. Может оба и войдут глубоко, и тем не менее сломается именно кривая. Да и дырка в таком случае будет нормальная лишь у прямой палки. 

Логично. Спорить дальше не стали – послушали о том, где да как рыть, и принялись за работу.

Первого тревожного звонка долго ждать не пришлось: дед, завидев размашистые и неуклюжие телодвижения при работе, мигом нас остановил.

– Так дело не пойдёт, ну совсем. Вы не вкладываете душу в движения, я вижу одни полумёртвые подёргивания.

– В чём проблема? Задача-то выполняется, – вновь Бьянка бестактно перебила старичка.

– Так-то да, но если смотреть на жизни растений как на простую работу, то и получать будешь простые, неприглядные плоды. В сути, это как, как...

– Как растить ребенка? – добавил Роберт.

– Да, – с некоей долей недовольства потвердил Ажд, видно прикусывая губу, – Да, так и есть.

Дед наказал стоять смирно, и ничего не трогать. Уйдя в одну из хижин, вернулся Аждалет с руками, полными странных плодов. 

Скрученные крюком, укрытые трещинами сухие стебли, схожие с теми у бобов – внутри них виднелись шерховатые, узорчатые семена, каждый размером с здоровую зелёную виноградину. 

– Взять вот Дакиг-гит, плод сезонный. Капризные малые, ну совсем не с этих земель. Поди посади их весной, так они и не раскроются.

– Почему? – Фиумэ казался озадачен, но и восторжен энтузиазмом старшего товарища.

– Влажно слишком. Да и земля всяко прохладнее летней, вот и красавицы не открываются. Потому их время настаёт сейчас, в самом разгаре лета. 

– Так получается, им нужна жаркая погода и средняя влажность? – Боб, с высоты своих познаний, решил поинтересоваться.

– Будь всё так просто, их бы сажали все. Но тут требуется основательный подход, некоторая забота и счёт дней. Сорок восемь дней надо поливать раз в трое суток, не заливая основание корней. По прошествии половины срока, когда ростки станут высотой с аршин, можно будет подрезать кончики ветвей, чтобы Дакиг вырос быстрее, да распустил пышную листву. И даже так срезать надо лишь самый ороговевший край,толщиной с лист пергамента: иначе, можно и загубить ветвь, – приговаривал мужчина, воодушевлённо жестикулируя. Руки, напитанные десятками лет практики, уподобились ручьям – плавные, отточенные движения создают иллюзию того, что конечности движутся по заранее определённым руслам, начерченным в самой реальности. 

– Тогда, зачем вам мы, такие неуклюжие и грубые путешественники?

– Знал бы я ещё зачем, девушка, – дедок, немного втупив в небеса, улыбнулся, – Но ведь не каждый клочь земли уродился плодовитым с самого своего появления. Да и силу почве вода и солнце дали не намеренно. 

Голоса погасли, оставив вокруг одни вздохи, да свист ветра, смахивавшего пот с лиц работяг. В процессе все потеряли лица, обратившись в иных себя. 

Один, ищущий покой в деле своей жизни, был безмолвен и непокалебим – старые суставы стёрлись о земь, и тем не менее двигаются всё также резво. Другой, гораздо более молодой, видел в труду отдушину: с детства привыкший работать на благо своей семьи, Боб быстро освоился на новом месте, став наравне с фермером – заслуга ли это его упорства, или желания забыться в труду? 

Кто уж точно не горел желанием, так это Фиумэ. Ощущая, как грязь собирается под чешуей, а волосы становятся сальными, он хоть и продолжал сеять и поливать, но вздыхал после каждого движения. Вероятно, сейчас он по состоянию ближе к вяленой треске, чем к человеку.

Бьянка, что удивительно, имела диаметрально противоположные ощущения. Ощущения жизни, сочащейся сквозь землю пропитывало её руки, давая давно забытое наслаждение от некоего тепла, близкого к душе. Одна из редких отрад в новой жизни, казалось, даже заставила её слегка улыбнуться – лёгкая тень наслаждения прокатилась по душе, стоило увидеть за собой ряд ухоженных, политых кустов. 

В перерывах сидели под тенью маслины, попивая странного рода напиток: не то пиво, не то сок. Явный продукт брожения, и тем не менее без хмельной горечи или алкогольного привкуса – как сказал сам старик , "якшасебну" это давняя отрада людей, живущих в жаркой степи: появившаяся как ошибка ленивого героя местного фольклора, теперь эта водица из кувшина с ржой осталась частью общего, народного. Прямо как река, что западнее.

Говоря о ней. Мелководная, средних размеров лента рек разлеглась прямиком рядом с границами временной аномалии – попытавшись переплыть водоём, Фиумэ самолично убедился в этом, а заодно и успел нащупать грань миров своим лицом: благо, отделался небольшим ушибом на лбу.

Набрав воды у ручья, впадавшего в реку, думали уходить – тут и коромысла на плечи взвалили, а нет! Аждалет, лихо распутывая сети, уже подзывал Фиумэ помочь с установкой снасти.

И тут обошлось не без проблем – будучи средним между рыбой и человеком, мальчишка с пару раз сам застревал в сетях, начиная судорожно барахтаться. Благо, обошлось без потерь ни со стороны сети, ни со стороны попаданцев – что, учитывая остроту хвостовых плавников Фиумэ, говорит или об исключительной прочности сетей, или об осторожности юного карася.

– Я не знал, как же это странно на самом деле.

– Ты о чем, молодой? – спросил Ажд.

– Да я впервые так долго под водой, и, ну, дышать таким образом мне в новинку. Интересно, что-ли.

– Тебе повезло, – собирая снасти, дед зыркнул на Фиумэ. Когда тот вопрошающе поднял бровь, тот взмолвил, – Благословение иноземцев не всегда приносит одно лишь благо. Я рад, что мирские проклятия обошли вас стороной, и вас не задела судьба первого героя.

– А что случилось с первым героем? 

– Расскажу позже. Пока, хватит разговоров – уже темнеет, вам пора идти по домам, а вы ещё даже не донесли воду до полей.

Томительно долгим казался день, полный забот. Пока пот смывал с лица всю радость и печаль, солнце медленно ковыляло по небосводу, припекая головешки, укрытые платками. 

Взобрались на холм, а дальше до угодий рукой было подать. Ноги, правда, к тому времени совсем не слушались – и, на спуске неуклюжий Фиумэ уронил одно из вёдер. Работодатель за такое зол не был, и тем не менее указал, что позже это придётся отработать: видать, в ближайшей перспективе мальчишку ожидает прирост в списке обязанностей.

А пока, сложив инструменты и одолженное обмундирование, работяги, ведомые Робертом запомнившим местность, пошли к месту своего ночлега. 

По дороге встретился Эдвард, чья настороженность и усталость внушала тревогу в душу Фиумэ – как он собирается сегодня отбиваться от Мегерана, будучи в таком подавленном состоянии? 

Проявить заботу, впрочем, не решился: ощутимое чувство долга перед Эдвардом, и то не смогло склонить потерянного мальчишку на добродетель. Видать, дело в скованности – кто бы что ни говорил, а адаптироваться и возвращать власть над своим собственным телом требует некоторых сил и концентрации. То и приводит к видимой апатии.

В пещеру идти, правда, оказалось рановато – сидевшая там Эфма успокоила, заявляя о трёх часах, имеющихся в запасе перед злосчастным звоном колоколов. 

Душа, пустующая с самого пробуждения, оказалась легка на подъём ветров приключений – ведомый интересом, Фиумэ самолично вышел в ночную Эстераду затем, чтобы понаблюдать за людьми. 

Вон дети играют с мячем, перебрасывая его по каменистым ухабам: взрослые, надзирающие за ними, лишь мило ухмыляются, да попивают спиртное, чей терпкий, фруктовый аромат смешался с ночной прохладой.

Дети не могли играть беспрерывно. Порой, уставшие они садились на каменный пол, укрытый пылью дорог. И смотрели на звёздное небо, соперничающее с ветвями Акеллана за небесное господство.

Парочка детишек заприметила хвостатое чудо, наблюдавшее за ними. Неловкое молчание и встречный взгляд меж друг другом перетёк в заинтересованное наблюдение, смущавшее уже самого Фиумэ. Когда же дети подошли поближе, стало ещё хуже.

– Тёть, а можно потрогать хвост? 

Ошарашенный, попаданец на тот миг потерял дар речи. Хвост, мирно расстелившийся по земле, стал активно шлёпать по ней, поднимая пыль. 

– Я-я парень, в-вообще-то, – ответил он, нервно отводя взгляд.

Теперь и детям стало неловко – тот, что осмелился предположить пол чужеземца, и вовсе думал развернуться и убежать, пока не услышал следующее:

– Н-но, можете потрогать, если хотите. Только осторожно, он может быть острым, – и напряжение, витавшее в воздухе, вдруг спало: лишь старики, смотревшие за этим со стороны, продолжали по-доброму посмеиваться.

Когда детские ручонки одарили теплом хладные чешуйки, щетинистые гребни и хвостовые плавники размягчились. Под светом луны виднелся блеск, одинокий в своей красоте свет из морских глубин.

– А вы иноземец? – поинтересовалась одна девочка, повиснув на шее Фиумэ.

– Д-да, наверное.

– Вот бабушка говорит, что её мама была иноземкой. Но почему тогда у меня нет крыльев, как у пра-пра? – девочка, казалось, задавала с искренним непониманием, и ожидала достойного ответа.

– Я-я не знаю. Ещё не видел никого из знакомых, кто заходил так далеко, – смущаясь, а заодно задаваясь всё тем же вопросом, что и девочка, мальчишка вдруг принял озарение: сейчас, когда его признают чем-то иным от человека, он сам себя таким не считает. В душе, он до сих пор видит себя без хвоста и плавника меж лопаток. Что хуже, так это факт – в прошлой жизни Фиумэ так и не смог пожить по-человечески. И, потеряв ту самую человечность, он всё избегал признания своего положения – человеком ему не стать, и шанс прожить нормальную жизнь утрачен навсегда.

– Лейла, ну не очевидно ли? Просто, твоя прабабушка была человеком. Несмотря на то, какие снаружи у неё рога не отрастали, внутри её душа, передавшаяся тебе, была той, подобной нам. 

– Но я хочу себе крылья! – капризно возразила малышка.

– Героем можно стать и без них. Я ведь вполне себе человек, да? – улыбка Мегерана вселила спокойствие в душе, а речи казались эталоном. Воистину, он оправдывал своё прозвище как "Сына Мудрости".

Когда назойливый молодняк вновь ринулся гонять овальный мяч, герой присел рядом с Фиумэ. 

– И как тебе работа с Аждом, брат? 

– Х-хорошо. Он очень умелый фермер, брат, – смущаясь, Фиумэ решил таки пойти навстречу в разговоре, за что был одарён искренним смехом, выражавшим радость воина Эстерады. 

– Да, его руки знают куда растут корни. Правда, чего же стоило ему это всё, ох, – томно вздохнув, Мегеран разлёгся, да продолжил, – Семьи лишился человек. В сезоны засухи, когда все облака с небес забрала Королева Аргемония, жена Аждалета захворала. Будь то простое время, он бы и сам излечил её, при наличии нужных трав. И тем не менее, ни денег, ни лекарств у него не оказалось. С умирающей женой в руках Ажд обратился к Акеллану, но получил позднюю аудиенцию, совсем уж запоздалую. Поговаривают, именно после спора с Небесным Столпом старик стал изучать своё ремесло с троекратным усердством, возненавидев чужеродную, божественную мудрость до той степени, что изгнал сына с своих земель за то, что тот посмел стать прислужником Акеллана.

Жутко осознавать, какое сильное влияние имел Столп на людей вокруг – и вправду, местные, кажется, в своём развитии как цивилизации имеют уж больно идеализированный строй.

Стража есть, но стен вокруг города посреди степей нет. Местные знакомы с строительством, прочими ремеслами – и тем не менее, за пределами Эстерады живут единицы. При жизни здесь есть чёткое ощущение того, что люди хоть и счастливы, но в странной, неестественной манере не имеют стремления к свободе, освоению дальних земель. 

– Фиумэ, скажи мне. Готов ли ты и дальше жить в мифе, если тебе предложат счастье взамен? Думаю, жизнь среди сказок не так уж и плоха, да? – он встал, раскинув руки вширь, и кружась, – Мир, полный удовольствия и покоя, где у тебя получится всё, что тебе предначертано. Ну, как тебе?

К тому мгновению, с края скалы уже виднелись апостолы, приближавшиеся к колоколам. Сокрытые за платками и одеяниями, они колыхались на ветру словно сотни алых парусов. 

С звонким пением злосчастных латунных бочек, мир вокруг стал постепенно меняться. Дети, игравшие с мячом, рассыпались, превращаясь в песок. Мячик, отскочив пару раз от земли, тоже разложился, вмиг разлетевшись с ветром. 
Весь мир оставил их наедине друг с другом. Взгляд, тот добродушный взгляд, тоже стал песком – и белые, полые глаза заполненные безумием стали всматриваться в Фиумэ, корчащегося в агонии от звенящих шумов, бьющих по его чувствительному слуху. Безумец дожидался, пока оппонент встанет. 

– Акеллан падёт под звон Колоколов. Вторженцы будут наказаны. Мир должен быть спасён.

С этими словами, тот ринулся вперёд, только для того чтобы схлестнуть свою булаву с рыбьим хвостом. Исход оказался очевиден – от отдачи Фиумэ отбросило назад, а на хвосте остался внушительный след: треснутая чешуя и разорванная кожа слегка кровоточила.

Бежать, пожалуй, бесполезно – куда ему, мальчишке, тягаться с убийцей бога? Тут в пору молить о пощаде, или тщетно сопротивляться. Однако, у Фиумэ сил не хватало ни на то, ни на это – охваченный дрожью и первобытным ужасом, он мог смотреть, как сквозь облака пыли к нему движется силуэт, держащий в руках саму бурю, сосредоточенную на конце булавы. 

Облака рассеялись, и луч надежды в лице Эдварда выглянул из-за спины.

– Не зря я решил проследить за тобой. Беги, скорее! – мечник казался встревоженным больше, чем обычно. 

– Но ты!

– Я справлюсь. Это моя прямая обязанность.

Провожая взглядом Эдварда, ему ничего не оставалось, кроме как вверить свои переживания на совесть рыжего ублюдка. Так, на поле брани остались двое.

– Оарфиш, прошу.

– И сколько нам придётся сдерживать его?

– Полагаю, пока не заслужим право на покой!

Так, свет и металл слились воедино, и лязг от соприкосновения меча и булавы стал в ряд с случайными вспышками света, искрами и криками злого, жутко усталого воина.

Когда Эфма прилетела забирать Эдварда, она не увидела перед собой человека – на сей раз, что-то было иначе. На плечах у воина выступали не шрамы, но лёгкие, тонкие трещины, светящиеся ровно как меч, с коим он, почему-то, расставаться не спешил.

С некоторым трудом, убежать с места происшествия удалось – вихри, конечно, били за спиной, но сам Мегеран их преследовать не стал: видать, жажда к битве была исчерпана. 

Вернувшись к месту ночлега, Эд вырубился – Оарфиш, именитый клинок, растворился в его руках, а вот расщелины на коже, отдававшие светом, уходить всё не собирались. 

Во сне мечник стиснул зубы, лежал. Пару раз, ворчась, с криком пробуждался ото сна – и, разумеется, тянулся руками к плечам и рукам, стараясь прикрыть свои раны. Наблюдать и не иметь возможность помочь: хуже пытки для Эфмы, как для последовательницы Герварта, не имелось. Она и компрессы ставила, и старалась перевязать чуть ли не всё тело – однако, результата не возымела. Устало опустив руки, она заплакала.

К её счастью, за ночь трещины срослись, и свечение исчезло. Сам Эдвард, впрочем, продолжал спать, настораживая своим поведением.

Фиумэ в ту ночь решил разделить ношу Эфмы, помогая то там, то здесь – некоторое чувство долга перед Эдвардом дало о себе знать, видимо. Да и уснуть после всего произошедшего за день, конечно, возможным не предоставлялось – хоть усталость и давила на веки, она не перевешивала груз размышлений о вопросе, заданном героем Эстерады. 

С восходом Солнца настал второй день работ на полях. С трудом пробираясь сквозь город, Фиумэ осторожничал – разок увидев, как люди обращаются в пыль, становится страшно: авось, от простого прикосновения они рассыпятся? 

И Мегеран. Вновь увидев его в толпе, молодой человек не спешил идти да протягивать руку – причастие и частый контакт с ним, казалось, приведёт самого Фиумэ к большим потерям. Ну, так он для себя решил. 

Аждалет и его ферма казались гораздо приветлевее. И, хоть работать не покладая рук оказалось сложновато, сонный Фиумэ всё же брался за всё, что только можно – скошивания травы, посева и поливки в том числе. 

– Малой, чего случилось? – озадаченный Ажд тыкнул Фиумэ за плечо, и тот мигом пал, не сдерживая усталости.

– А, что? 

– Ты как пришёл, так весь не свой. Из кожи вон лезешь, с тебя даже чешуя чутка облезла, – старик покрутил в руке крупную, прозрачную чешуйку, рассматривая её на просвет, – Быть может, заболел? 

– Н-нет. Просто, я чую, работа в поле даёт мне освободиться. От мыслей, проблем, – на издыхании сказал мальчишка. 

Старец говорить ничего не стал: взял Фиумэ за хвост, да потащил в тенёк. Там, облив его водой, сказал: 

– От мыслей в голове бегают те, у кого в душе ничего не осталось. Такие как ты боятся под гнётом страхов схлопнуться как шарик, лишиться последних остатков себя. И, тогда мы, дураки, прибегаем к труду, желаем найти покой в нём, заполняя пустоту внутри. Ты хочешь этого? 

– Чего? – не совсем улавливая мысль, переспросил Фиумэ, за что легонько получил черенком лопаты по лбу.

– Ты хочешь умереть? Остаться безликим, лишиться людей вокруг? – с ростом недовольства густые брови всё сильнее хмурились. 

– Н-нет, – шепнул про себя мальчишка.

– Вот и славно. Хватит попусту перенапрягаться, отдохни. 

– Старик Ажд! – Фиумэ окликнул старца, уже собиравшегося уйти на поля.

– Чего тебе, больной? 

– Я-я хотел сказать, что услышал от Мегерана. Ну, вы, вы...

– Ах, вот оно что. Мегеран, чёртов пут, – выругавшись, дед глянул в глаза своему рабочему, да взмолвил, – Не вздумай меня жалеть, стараться восполнить мои потери. Я давно свыкся с тем, против кого меня решила поставить судьба, – взвалив мотыгу на плечо, он развернулся и думал было двинуться на работу. Но, перед этим дал наставление:

– Я не стану требовать с тебя полной веры в мои знания, ведь они на то и несовершенны, что их дополнения ждут своего часа. Перестань постоянно верить в чужие рассказы, слова, иллюзии совершенства. Истинная мудрость достигается самолично, через горечь утраты. Так сделай же свою мудрость. 

Старец совсем не знал, каким вопросом озадачил Мегеран – и тем не менее, его ответ давал исчерпывающее объяснение.

Продремав с полдня под деревом, Фиумэ встал за работу – и, в привычном темпе стал помогать остальным, уже уставшим друзьям. Редкие разговоры за кружкой якшасебны растворили действительность, погружая в глубокий дзен. Шаг за шагом, Фиумэ учился общаться с людьми – пока, только с Эстерадцами.

В один из дней, возвращаясь домой с работы, итальянец застал себя идущим бок о бок с Робертом. Видно, это была воля не Фиумэ, но самого Боба, ведь разговор начал именно он.

– Слушай, Фиумэ, весело тебе тут. 

– Всмысле? 

– Ну, ходи да работай, и без задних мыслей улыбайся, радуясь жизни. Аж смотреть тошно, – язвительным, противным тоном выругался Боб.

– Что не так, Роберт? 

– Да всё! Ты, ты! Фхмм... – грозно топнув ногой, он случайно воспользовался своим попаданческим даром, став отматывать происходящее вокруг, – Ты напал на мою сестру, помнишь? Помнишь, как ты выкрал её, собираясь разорвать на куски? 

Мутные воспоминания ударили в голове, и мальчишка пошатнулся, сдавая позиции своим животным инстинктам.

– Хах! А теперь ты, подонок, ходишь как ни в чём ни бывало. Да это же безумие, нет?! – воскликнул Боб. Его поведение казалось совсем непривычным: тихий, неконфликтный паренёк, оказывается, всё это время был на взводе.

– Роберт, успокойся, – Бьянка, волочившая ноги за двумя другими, казалась серьезной в своих намерениях. По крайней мере, её привычная тягучая манера речи сменилась манерным тоном.

– Да тебе то что? Ты не поймёшь через что прошёл я, тебе-то нечего терять. Поди, умрём мы все в этом гнилом городке, а ты так и останешься наблюдать за нашими костями. И не колыхнёшься, – агрессивный юноша стал толкаться, размахивать руками, за что своевременно был поставлен на место возникшим из ниоткуда прозрачным барьером, прикрывшим Бьянку от невзгод.

– Я понимаю. И, возможно, даже гораздо больше чем ты, так как я была жертвой схожего произвола. В отличие от Джули, меня спасать было некому – поэтому, я знаю чуть больше. Как о мотивах, произошедшем, так и о последствиях.

– Ну допустим. И даже сейчас, умерев блять, ты не хочешь отомстить своему убийце? – взведённый до предела, Боб, казалось, сорвался.

– Да. Мы, люди в обществе, привыкли платить болью за боль. Но, лишь освободившись от этого гнусного чувства, я поняла всю бессмысленность круговорота ненависти. Скажи мне, Роберт, чем ты будешь лучше Фиумэ, если будучи в здравии разума ты решишь причинить ту же боль ему, что он случайно чуть не причинил твоей дорогой сестричке?

– И что же мне, оставлять его безнаказанным? Прикажешь мне уйти, оставив справедливость для себя? – доведенный до слез, юноша пал на колени от бессилия и грусти.

Бьянка, подойдя к нему, пустила его внутрь своего "кокона", и положила руку на плечо. 

– Извини меня, Роберт, но чтобы ты понял мой посыл, мне придётся дать тебе прочувствовать боль. Стисни зубы, – посоветовала девушка, прежде чем провести рукой по щеке Боба.

Его глаза округлились, с них потекли струйки слёз. Но, он оставался неподвижен, покуда в его сознание транслировались события минувших дней, пролетающие в урагане.

– Моя покровительница, Великая Рыба, явилась мне в сон и поведала, что я могу передавать людям чувства, которые мне удалось лицезреть. И, хоть пока я не способна передать большинство спектра чувств, коих я лишилась, тебе хватит и зрительного образа, а с ним и коликов в животе. 

Отпустив Роберта, Бьянка увидела, как тот ошеломленно пал, переживая последствия случившегося. 

– Так скажи мне, в чем смысл продолжать круг ненависти? Есть ли у тебя враги? – следом, обернувшись к Фиумэ, девушка продолжила говорить, – Считай это мои извинения за бездействие. Хоть я и не чувствую вину, но это не позволяет мне по скотски относиться к людям.

В тот день, вернувшись к месту ночлега, трое так и не осмелились заговорить друг с дружкой.