Остров.

Рассказ прервался с пронзительным, металлическим звоном крупного городского колокола. Как обычно, сей звук сопровождался разложением реальности вокруг: роскошные ковры и деревянные столы обращались в вековую пыль, оседавшую на полу бывшей чайханы. Вмиг помещение приобрело вид давно заброшенного, руинного здания. Хвала богам, что построили его в скале – обвала кирпичей попаданцы, находящиеся внутри, уж точно не пережили бы. 

Стряхивая с себя песчинки, звёздный коллектив бодро встал на ноги, и стал обсуждать актуальную ситуацию. Разумеется, ввиду новизны опыта для себя, Райтовские пройдохи удивлённо оглядываясь в поиске недавних яств, от коих ломился стол, также канувший в небытие. 

– Постойте, я позже объясню. Сейчас нам бы лучше бежать, – Эфма, рассуждая по собственному опыту, старалась координировать действия группы.

– Разве Мегеран может найти нас здесь? – недоумевающе вопросил Эд.

– Поверь мне, да. Не знаю почему, но он чувствует наше присутствие и даже биение сердца, – отчаянный взор Сарвиуса, устремлённый в иллюзорную даль, символизировал правдивость сказанного и следующую за ней тревогу на почве предстоящей битвы.

Немного обсудив возникшую проблему, община пришла к единому выводу – сражения не избежать, и тем не менее не всем нужно в него вступать. Следовательно, только часть примет участие в схватке, пока остальные убегут в безопасное место. А там уж подтянутся и сражающиеся, коим в транспортировке помогать будет ведьма с метлой.

Все согласились на том, что Эдвард и Влад будут сражаться. Окромя их двух, никто не представлял достаточной боевой мощи, чтобы хотя бы задержать хоть и неполноценного, но признанного героя человечества. 

Пока все дружным строем двинулись в глубины Разлома до грунтовых вод, двое, стоя бок о бок, ждали прибытия бога прямо у самого края этой крупной, рукотворной пещеры. 

– Ну, Эдвард, как дела? Как жизнь? 

– Бывало и лучше. Сам-то как? Вижу, Райт тебя ещё не угробил, старикашка, – нисколько не язвительным, но по-дружески ироничным тоном говорил Эдвард, похлопывая седого по плечу. 

– Ох, так я ещё давно подозревал его. Не думай, что рассказ сэра Сарвиуса для меня стал открытием. Это, как бы правильнее сказать, – в попытке найти подходящее выражение тот почесал репу, да вдруг вспомнил, – Ах, да. Простое подтверждение опасений, некое дополнение. Ну и, разумеется, хорошое событие, открывшее глаза чуть менее догадливым соратникам.

– Ну, знаешь, дело не сколько в уме. Просто тебе Райт доверял больше, не думаешь? От того может ты и знаешь больше, и подозревать можешь, соответсвенно, гораздо более уверенно, – разделяя дух интеллектуальной беседы, Эд продолжил комплексное размышление товарища. 

Прервал их беседу силуэт, статно шествующий сквозь песчаный горизонт укрытый миражами. 

– Стало быть, вот он. Мегеран, великий из воинов. 

– Заткнись и будь начеку. Ему хватит и одного удачного удара, чтобы снести нас, – настороженный мечник требовал тишины мгновения, лишь бы она сгладила битвы миг.

Песчинки под ногами опали, и ветер стих. Двое встали перед одним, средь ровного уступа посреди Расщелины. Оступись хоть куда – смерть. И ведь не посмотришь на то, какой широкой казалась арена: мертвым слова не давали.

Эдвард задрал рукава, откинул плащ в сторону. Вмиг, стоило его руке вскинуться к небесам, как раздался рокот, и света волна окатила всех. Мегеран оступился пред сиянием, шаркнув стопой по песку – его соперники только и ждали этого звука. 

Мгновенно, не дожидаясь воли случая, Эдвард ринулся вперёд. Рывок без торможения: он намеревался пронестись сквозь Мегерана, пронзая тому грудь.

Больше всего он боялся скрежета металла – его и услышал, когда мечу пришлось столкнуться с бойком дубины. Нет, на сей раз лезвие не разбилось вдребезги, но вибрация прошлась дальше по предплечью, выбивая светящуюся рукоять из потных рук. Игрушка бога полетела в самые глубины пропасти, что, конечно, удручало.

Зато, загорелый воин пал! Обе его ноги оторваны от земли, а сам он катился бы с бока на бок, не будь у него в руках перевешивающей палицы.

Влад, пользуясь случаем, влетел с двух ног в живот лежащему. Признаться, не так представлялась битва с именитым воином: И всё же, раз уж представляется случай для нападения, так чего бы и не отметелись врага со всей дури? Также считал и Эдвард, присоединившийся к забаве – вдвоём они пинали бесчувственного, толком и не дышащего героя.

Но стоило ему поднять палицу, как двое вмиг улетели вверх, поднятые могучим восходящим потоком. Даже отойти толком не успели – хотя, может так и лучше. Просто улететь за пределы Разлома кажется менее травмоопасным, чем впечататься в его стену, погибнув моментально.

Упал прямиком на спину, и песка смягчающая благодать спасла от переломов. Стряхнув с лица волосы и пыль Эд, вяло перебирая руками по песку, встал лишь чтобы увидеть, как из глубин разрушенной Эстерады пулей выпрыгивает Мегеран, и приземляется прямо перед ним. 

Действовать пришлось при катастрофической нехватке времени: следовательно, придумать ничего лучше, чем отскочить назад, не получилось.

На удивление мечника, герой не напал. Он стоял, бездушными глазами пронзая действительность перед собой. Скованные вековым молчанием уста с трудом произносили слова, доносящиеся от осадков разума.

– Акеллан должен пасть под звон Колокола. Вторженцы должны быть уничтожены. Мир должен быть спасён. 

Палица с грацией, неподобающей столь тяжёлому предмету, направилась к земле. И вмиг песчаные дюны поднялись на воздух, обращаясь в ураган удушения, средь которого погребён старинный город. 

Эдвард не мог устоять, его еле держало на месте. Как вдруг, сквозь пелену просачились две руки, и, схватив его, утащили куда-то вдаль. Протерев глаза, опомнившиеся от бури, мечник обнаружил себя летящим над напастью, но не в ней самой, как то было чуть ранее. 

Влад, держащий под плечами, сидел на метле, прямо за Эфмой. Двое не выглядели такими уж радостными.

– Ты как? Сражаться ещё можешь? – на всякий переспросил старик. В ответ – лиричное молчание, на деле раскрывавшее всё гораздо лучше любых представляемых слов.

– Ладно, может больше и не придётся, – предположила Эфма, томно вздыхая, – Хоть Сарвиус и говорил, что ему приходилось постоянно убегать, он подмечает, что каждый раз, когда его товарищи старались сражаться с Мегераном и погибали, в те дни воин больше не искал битв. 

– Думаешь, Мегеран сохранил понятие о чести? – Влад казался заинтересованным.

– Ну, можно и так сказать. Меня вот он никогда не бил, значит женщин не трогает. Мужчин сражавшихся, но спасшихся бегством, надеюсь, также оставит в покое. Просто, не хочется жертвовать по-одному из вас каждый день, – уместно подметила девушка, залетая в узкую пещеру на дне Расщелины.

Тут, спустившись с метлы, трое судорожно оглянулись, и выдохнули: никого за ними не было. Возжелай воин их преследовать, ему бы не составило труда обогнать и уничтожить в полётё: и тем не менее, вот они, целые и невредимые.

Хотя, про невредимость бред. Эдвард вновь находится в предсонном состоянии, а Влад, не преуспевший в приземлении, получил сильный ушиб. Впрочем, этим двум не в новинку калечить себя на благо других, а потому что тот, что этот держались бодрячком, своим ходом ковыляя по старинной, природной пещере. 

Как же непривычно глядеть на всё естественное, прожив всего день в полностью рукодельном городе. Каменная крыша усеянная гибридными, кубическими кристаллами изумрудного оттенка продлевалась вглубь, и преломляющийся свет факела в ней лучами раскинулся во весь зал, порождая пучки света то тут, то там. В свете этом виднеются вековалые мхи, в равной степени овладевшие местными просторами: облепили стену плотным ворсистым ковром с позолоченными кончиками.

За поворотом скрывался ещё более антуражный, сказочный вид – вертикальный коридор с десятки метров в высоту и 4-5 в ширину, простирался далеко вдаль. Сверху, из грунтовых вод каплями опадала влага, разбиваясь о каменистый, грубый грунт. Здесь, средь хладных вод, в тени жили членистоногие: эти многоножки с панцирями из опалых горных пород бодро бежали в родные расщелины, несмотря на свой, казалось, внушительный для насекомых размер. Видно, человек до сих пор остаётся для них непостижимой опасностью.

Туманная дымка скрывала дальний расширенный сектор, где вся вода собиралась в озерцо, чья чистая гладь отражала мерцающее звёздное небо рождённое в скалах самими камнями, чей свет, казалось, инороден: высшая благодать, коей человек недостоин. 

Тут, в самом раю, посреди холодных коридоров расположились все те, кто решил не сражаться в лобовую. Удобно расположившись вдоль побережья, они собирались переждать остаток времени здесь, заодно погружаясь в раздумья о важных, воистину тревожащих вещах, требующих тщательной планировки.

Видно, как неустанно болтает Сарвиус, давно не видавший собеседников. Да чего уж взять, бедолага жил в колесе Сансары: а потому, смотря как тот усердно доказывает необходимость аудиенции у Акеллана, невольно умиляешься тому, как человек может соскучиться по обыденному общению в новом кругу людей.

Присев поодаль от остальных, загляделся на водную гладь. В бликах рассеивающихся на воде видно отражение усталости и векового напряжения: казалось, морщины на лбу не разглаживались уже столетия, и почернения под глазами давно забились песком. 

Умыл лицо. И ещё раз, для достоверности. Свежести волна нахлынула, дала телу ненадолго позабыть о последствиях использования меча. Тут-то и вспомнилось.

– Эй, Оарфиш, – тихо взныл Эдвард, – Прости, что снова меч посеял. 

–Эх, не ценишь одолжений ты моих, – жалобно взмолвила та в ответ, – Ну, чего уж поделаешь. Жив, и поделом.

Дальше лишь тишь да гладь, меланхоличное ничто. В нём сложно разобраться: порой, затишье перед бурей. А иногда один лишь штиль, мгновение блаженства.

Ах, сколько времени ушло в пути. И сколько месяцев прошло без должного отдыха, сна – вечная битва за жизнь в степях, где под каждым камнем поджидает подвох, хоть и не убивала, но выматывала. А заодно порождала излишнюю паранойю на почве безосновательных утверждений. Воистину, логика Острова меняет логику мышления на иной лад. 

Сомкнул вот очи в пол силы, и сидит. Эдварду не спится – Морфея царство не подзывает, и лишь корни шальные под ногами извиваются, ведомые ветром. Постой, ветер?

И тут уж глаз зацепился за то, как скручиваются коричневые путы, что в поиске почвы прощупывая земь вокруг.

– Не рыпайся, это Акеллан, – тихо шепнул на ухо Сарвиус, также заприметивший происходящее, – Я ждал его аудиенции, ох сколько же я ждал. После первого моего шанса я не видал его слишком долго, да.

– Ты выглядишь одержимым, – подметил Эдвард.

– Ты меня пойми, нам, смертным простым, прикоснуться к вечности во плоти. Разве не чудо? Не блаженное ли знание? – вытаращив глаза, лелеял он вслух.

Росток всё оттягивался вверх, выворачиваясь вокруг себя самого. Казалось, состоящий из отдельных пут, он рос воедино и вопреки, уподобившись язычку пламени в своём хаотичном движении.

Надобно ли рисковать, предпринимать что-то в отношении подобной силы? Разумеется, предыдущий опыт работы с Небесными Столбами так и твердил: себе дороже эти приключения, да разговоры с теми, кто людей ни во что и не ставит.

Но, быть может, он иной? Как никак, Лордом Мудрости, хоть и бывшим, абы кого не назовут. Да и может ли древо отнять чужую жизнь? 

– Постой. Говоришь, высшая мудрость? – Влад, прервавшись от методичной обработки ран, зыркнул в сторону двух.

– Она самая, – ободрённо поддакивал Сарвиус.

– Тогда, может ли это знание обрабатывать души?

– Конкретно не знаю, но если на аудиенцию отправляется не тело, но душа, то вполне вероятно.

– Тогда, – отпрыгнув во тьму на мгновение, старик вернулся за ручку с Фиумэ, чьё мгновение спокойствия омрачало, хоть и радовало отсутствием проблем.

Эдвард замер. Незримая длань давних сожалений обхватила глотку хладными пальцами, не давая и пискнуть. Глаза непроизвольно скатывались ко дну. В молчаливой тишине кивнув друг другу, четверо единогласно решили пройти на встречу всей компанией.

За сим, друг за другом они легонько коснулись корней, инициализируя контакт. Стоило ноготку ощутить мягких тканей вес, как сознание мигом покинуло тело, утянувшись в глубины земной твердыни.

Прямо и насквозь, проволакивая душевную оболочку сквозь дёрн с червями и каменистые породы. Сначала вниз, а потом вдаль. Далеко-далеко уносило сознание-тряпку по волнам неизвестного.

Мгновение, и в толще исчезли привычные чувства. Боль, зрение, слух и осязание теперь ничто иное, как странный сон, иллюзия из давних времён. 

Ох, ни одному человеку не было суждено ощутить схожее давление нахлынувших новых, чистых, неизвестных и пугающих цветов. 

Следом, глаза прозрели. Нет, то было не зрение, это ощущение свыше – покуда стараешься вглядеться в детали, ощушаешь гипнотическую иллюзию рекурсивности пространства. 

Древо, растущее вверх и распускавшее листву, казалось, занимало всё вокруг. И под ногами не земля, но ветвей тонкий переплёт, продолжающийся в бесконечную глубину. Небосвод здесь – сплошь ложь, туман и размытие грани между мыслимым и немыслимым пространством.

Вмиг, земля свитая из корней сотряслась. Ноги, еле держащие бренное тело, подвели, и Эд пал, наблюдая за тем, как из недр вырывается белоснежно-белый змей, разрывающий древесные волокна. 

Стоило вспомнить сей знакомый лик, как из уст тут же вырвался возглас:

– Оарфиш!

Великое чудище так и продолжило стоять, покачиваясь из стороны в сторону, да глядя на ствол древа.

– Ф-феликий грех. Эдвард, ты не знал на что согласился, – прошипела та, как вдруг её перебил иной голос. Вернее, голос иного порядка, звучащий на совершенно иной лад. Его не пропустишь мимо ушей, сколь ни прикрывай их руками. Доселе всеохватывающего чувства Эд, частенько заходивший в музыкальные студии, не ощущал.

– Оарфиш, великий дух. То-то душа мне не поддаётся – таких контрактов сила мешает прочесть и малейшее воспоминание. Досадно, и тем не менее я  доволен: не каждый день видишь заботу от Королевы Света.

Это оно. Как бы сознание не мутнело от слуховых иллюзий лежащих поверх голоса, одного не отменишь: никто иной, кроме как Акеллан не мог произнести этого. Других здесь, впрочем, и не было. 

– Где все? Почему я здесь один? – встревоженно крикнул Эд стволу древа.

– Их отторгает. Ты единственный, кто заслужил аудиенции.

– Нет, не ф-ферь. Акеллан, Лорд Мудрос-с-сти, не способен отказаться. Скорее ф-фсего он старается поглотить воспоминания и мысли тех бедолаг, – с присущим себе хладнокровием заявила Оарфиш, всё продолжая извиваться вокруг всеобъемлющего Акеллана.

– Тогда, ка...

– Тогда, как его остановить? И где они? Хах, ты скучен, Эдвард Вельч. Мне и не потребуется читать тебя, чтобы предугадывать твои действия. Ах да, процесс поглощения окончен. Духи друзей твоих, попавших в иные ответвления, оказались менее дотошны, нежели Оарфиш: никто из них не требовал делиться с ними чувствами и воспоминаниями, от того они остались незащищенными. Ну, кроме одного, но да неважно. 

Гнев грызёт в груди, и злоба поглощает. Эдвард не знал ничего, что могло бы остановить злорадство Мудрости стоящей перед ним: нет чувства, будто меч способен поразить, иль силою тут что-то сделать можно. Остаётся беспомощно наблюдать, от ужаса боясь лишний раз моргнуть, двинуться.

– Всё вышесказанное с большей вероятностью правда. Ему незачем врать в собственной игре. Хотя, какие игры мертвецам? Или, правильнее называть тебя заключённым? – остроты от Оарфиш сыграли свою роль, поставив суть Мудрости в иное положение.

– Да уж, жуткая ты. Может, мне вас выгнать отсюда? Какой мне толк держать в себе разрушительный элемент, препятствующий моему скорейшему восстановлению? 

Ощутимое раздражение появилось в голосе Древа. Быть может, сей бесполое нечто не так уж и всемогуще? 

– Раз так, то почему мы ещё здесь? – белая змея, казалось, уже в равной степени опутала всё вокруг. Удивительным образом это успокаивало Эдварда: зная, что Оарфиш зачем-то нужен живой Эд, он ощущал себя в безопасности при её компании.

Вмиг, когда кольца из белой чешуи сжались, древесный треск стал грому подобен, и реальности словно стали сходиться в одной точке. Образы одного и того же места, как после расфокусировки, сходились воедино, позволяя духам и людям встретиться в едином поле, посредь которого стоял неподвижный Акеллан. 

 – Хо-хо. Не зря Оарфиш именно, что Королева. Ожидаемый, но тем и прекрасный ход – ограничить меня в подвижности сознания. Теперь, говорите что вам надо. Не зря ведь согласились потревожить Лорда Мудрости, коего решили убить первым средь всех Небесных столпов. 

Пятеро человек стояли бок о бок, ошарашенно оглядываясь по сторонам. По первым впечатлениям, все они целы и здоровы. 

– Но, раз им поглотило мысли и воспоминания, то почему они...

– Почему они всё ещё в сознании, и выглядят нормально? Эдвард, пораскинь мозгами: кто будет срывать куст, цветущий каждый год? Я не такое уж и чудище, как Варгриф, и жизни ваши мне небезразличны.

Все облегченно вздохнули, и, подкосив ноги, пали наземь. Вдруг, трое из пяти, видимо заметив неладное, в едином порядке вскрикнули:

– Роберт, ты тут откуда? – Сарвиус, Влад и Эд стали трясти того за плечи, обеспокоенно оглядываясь друг на дружку. Им было невдомёк, что на аудиенцию может явиться неограниченное количество участников. 

– Ну, когда вы все легли спать, и к вашим рукам приросли корни, я думал вас убили и едят. А дальше ,ну, – слегка смущённый юноша хотел было продолжить свой обличительный рассказ, как вдруг послышалось возмущение Небесного столпа. 

– Решил вырвать голыми руками, и перед этим стал топтать как не в себя. Ух, я бы тебе точно стёр память, полудурок, не будь твой дух такой бережливый, – признаться, угроза расправой от аналога божества должна была казаться устрашающей, и тем не менее это больше смешило. 

Решив внутренний разлад, все наконец задумались о причине визита. Первым решил спросить Сарвиус, ввиду собственного возраста и, конечно, излишнего интереса.

– О, великое Древо Акеллан, не прошу, но молю на коле...

– Да-да. Многовато почестей ты даёшь чужому Столпу. Не утруждайся задавать вопрос, твой я узнал как только прочёл твоё сознание. Неужто ты и вправду хочешь, чтобы все знали ответ на такую просьбу? 

– Я-я не з-знаю, – промямлил тот, стоя на коленях. 

– За сим, скажу тебе приватно. Так будет интереснее.

Стоило руке из корней вырваться из общей массы окружения, как та, обхватив голову Сарвиуса, потрепала тому волосы.

Выражение его лица, ввиду характерных зрительных иллюзий измерения, с точностью разглядеть не удалось, однако ужас, запечатлённый в белых очах, казалось, отпечатался перманентно. Опавшая листва скопилась у ног Иттгардца, и тот, сидя в куче лепестков, продолжил глядеть вдаль опустошенным взглядом человека, стремительно теряющего что-то важное.

– Эй, ты. Неужто решила отыграться на нём, стереть ему разум?

– Эдвард, ус-с-спокойся. Это точно было не оно, Акеллан и вправду лишь передал ему послание. Поверь мне, – Оарфиш, аки заботливая мать, придержала рвущегося нарожон Эдварда кончиком хвоста. 

Многорукое чудище с ликом девы, стоящее чуть правее, ухмыльнулось. Оно, как и Оарфиш, держалось за Акеллана всеми конечностями, словно удерживая его. И в это же время одна, особенно длинная конечность, приобнимала Роберта, стоящего в полном замешательстве. 

– Так вот она, Истина, – только заприметив духа, находившегося здесь уже давно, Влад потирал глаза, не веря в происходящее. И, старался найти собственного духа: но, ничего вокруг так и не обнаружил. 

Разве что сфера парящей воды за спиной у Фиумэ напрягала. Тут-то мужчина и решил проявить инициативу.

– Раз уж мистер Сарвиус закончил, могу ли я потребовать аудиенции? – с должной вежливостью вопросил он, направившись прямиком к Древу.

 – Разумеется. Ты, тот чьи мысли разделены со мной, ужасный человек. Я понимаю, чем питается твоя забота и вина к мальчишке, и тем не менее, я могу лишь попытаться разыскать его истинное "я", утонувшее в глубинах отчаяния. И то, только лишь когда вы предоставите равную ценность. 

Все мигом поняли, о ком шла речь. И Влад мигом оглянулся, жалостливым взглядом сверля всех, кто мог помочь. Покуда люди казались бессильны, он обратился к духам из далёкого перепутья.

– Не пытайс-ся. Я тут исполняю необходимый минимум, чтобы защитить жизнь рыжевласого олуха, – мгновенно отторгнула Оарфиш.

– Меня это также не касается, – хотела добавить бледнолицая "Истина", – Но, раз уж другу моего любимого человека нужна рука помощи, я могу. Роберт, ты ведь хочешь помочь?

Все взоры сошлись на одном маленьком, и тем не менее решающем человеке, чьё слово, на момент, было в состоянии перевернуть всё положение.

Переглянувшись с Владимиром, он следом посмотрел на Фиумэ. Тихий, в собственном безумии безмолвный мальчишка казался неприветливо хладным. Учитывая то, как он обошелся с сестрой Боба, тут и думать нечего: зачем жалеть такого утырка?

И тем не менее душа колеблется. Простить – уж больно громкое слово. За подобные проступки платят жизнью, особенно когда покушаются на последнего, и единственного родного. 

– Эдвард. Как вы думаете, если помочь Фиумэ, то моя семья больше не будет в опасности? Я смогу спать спокойно?

Переглянувшись, оба отрицательно махнули головами.

– Нет. Увы, сейчас твоя сестра в большей опасности, чем мы все вместе взятые. Себастьян Райт способен на пугающие вещи, и чтобы его остановить нам нужно больше помощи. Получим ли мы её – решать тебе.

Мечущийся юнец, наконец, принял решение и легонько кивнул, мотивируя свою покровительницу на действия.

Солнце взошло над вечным древесным горизонтом. И воспылала благодать, когда Истина, ведомая собственными чувствами, решила пожертвовать рукой в пользу Островного духа Акеллана.

– Шестеро отщепенцев, с позором сбежавшие из родного нашего края Перепутья. Вам нет прощения, и спасает вас лишь знание пути до Острова, коего у нас не имеется. Настанет час, и Шестеро падут от рук героев. До тех пор, я одалживаю тебе мою собственную, – находящаяся на грани между первородным гневом и спокойствием, Истина покорно передала громадную конечность Древесному Владыке, и тот восторженно заявил:

– Плата, достойная братца Герварта. За сим, мне нужен доброволец, желающий разорвать порочные узы. Я взываю к людям, поскольку в человеческом сознании духу не поместиться. 

– Я! – мигом вызвался Влад, как вдруг его одёрнули за плечо. То был Эдвард, медленно поднимавшийся на ноги.

– Прости, старик. Просто мне очень уж хочется помочь тому, кого я бросил. Ты ведь не против? – спросив, Эд криво улыбнулся, демонстрируя всем ложную частичку оптимизма, поселившуюся за вечными переживаниями и чувством долга.

Легонько кивнув, Влад стал смотреть, как силуэт мечника удаляется вслед за Древом, и всем остальным. Седого джентльмена, ровно как и Сарвиуса, выгнало из аудиенции, стоило только их вопросам найти должный ответ.

Тем временем, человек встал прямо перед чудищем, великим в своём невозможном постоянстве. 

– После того, как я отправлю тебя в сознание к тому мальчишке, наша аудиенция закончится. У тебя есть вопрос ко мне? – поинтересовался Лорд.

– Пожалуй, да. Я бы очень хотел узнать о том, как покинуть Эстераду? 

– Всмысле, покинуть? Просто уходишь, и всё. Эстерада это простое место, город живёт и цветёт. Я чувствую, как они проживают дни, как Долина зелёных лугов цветёт. Неужто вы настолько полюбили местную кухню, что не можете покинуть чайхану? 

– Всмысле? Мы ведь посре...

Т-ш-ш. Эдвард, помолчи. Это я, Оарфиш. Поведаю тебе свою идею в личном порядке. Этот Акеллан, он кажется поражённым. Возможно, его смерть таит в себе страшную тайну, и он просто не способен воспринять себя как мёртвого. Однако да, тело его не восстановится и за миллионы лет, и тем не менее его оболочка в Крепости Сознательности цела. Дело мутное, а потому советую поговорить с Мегераном позже. Сейчас же, давай решим это маленькое дело с Фиумэ. Как никак, унять угрызения твоей совести будет лучше, нежели дать им тебя на съедение.

Молча кивнув, Эд мысленно согласился с предложением своей спасительницы. 

– Тогда, я бы хотел узнать другое. Мой друг, Мегеран, рассказывал мне легенду о первом герое, Мава Урунуше. Как я понял, Лорд Мудрости, именно вы сразили его. Так что случилось с ним, когда его ли...

– Ох, ты слишком много знаешь для простого болвана. Лучше забудь про Маву, он мёртв. Такие как он, существующие угрозы порядку Шести, сами не ведают чего хотят, – ощутимый дискомфорт Акеллана выражался в изменении манеры речи. Опасаясь худшего исхода, Эдвард спустил на тормозах тему, да принялся к делу о Фиумэ. 

С очередным рукопожатием сознание, по обыденному, стало перемещаться. На сей раз, втянувшись внутрь головы Фиумэ, оно не стало носиться сквозь землю, или растягиваться. Нет, на сей раз образы стали на порядок выше.

Город, где нет и глотка воздуха. Его окутала вода, и характерная рябь покрыла горизонт. Затруднений, впрочем, оно не вызывало: разве что плыть, конечно, оказалось непривычно сложно, особенно когда не знаешь куда.

Вон вдали сияет пузырёк, переливаясь на свету. Подлыв к нему, пронзил его рукою – затянуло моментально.

***

Мальчишка лет семи, с кудрями черными и носом картошкой. В сравнении с младшим братом, тот ещё уродец и неумёха, но в том возрасте то было неважно. Семья любила в равной степени обоих, а именно никак: 

Родители, обыденная итальянская пара из строителя и домохозяйки, казались угрюмы. За кухонным столом дети сидели, и делали уроки. За каждую их видимую ошибку мать семейства била по рукам, отбивая на свежей плоти всё новые и новые синяки. 

Стоило Эдварду попытаться вмешаться, как руки проскользнули сквозь образы людей – как бы ни хотелось, коснуться он не мог. Прямо как с Норой в её последний миг – подумал Эд, и горькая слеза прокатилась по щеке, растворяясь в водных толщах заменивших воздух.

Оставалось наблюдать, стараться вникнуть. И, сквозь скрипящую боль в зубах, терпеть. 

Мальчишка помладше по команде старших достал скрипку, и стал играть. С каждым ударом деревянной линейки по пальцам он терялся в слезах, но смотря на упорство своего брата, читавшего книгу вслух неподалёку, малыш собирался с мыслями: негоже ему давать слабину, покуда старший отдувается. За сим он стал играть с новыми силами, и лучше прежнего.

"Противная мелодия скрипки стала аккомпанементом моих страданий, и каждый раз выслушивая её я вспоминал боль на кончиках пальцев. Зачем ты продолжаешь играть? Ты издеваешься, Фиумэ?" 

Глухой как стук, этот голос распространился в голове. Взрослый, жалобный, усталый, и нисколько ни похожий на таковой у рыбного мальчишки. Видать, то голос повзрослевшего старшего из братьев. А младший, получается, и есть Фиумэ.

Когда картина пред глазами собралась воедино, пузырь лопнул, и образы людей выпали в осадок на песчаное дно, открывая горизонт, вдали которого поселился следующий оплот воспоминаний. Ведомый чистым интересом, Эдвард ринулся к нему, бултыхаясь всеми конечностями.

 ***

– Ох, подонок. Ай подонок, – чуть менее чистый, размытый водами женский голос прозвенел по округе.

Та самая мать семейства, но уже с морщинами и бутылкой в руках. Судя по этикетке – вино, и не из самых дешевых.

Рядом – мальчишка в фраке и со скрипкой, играючи перебирающий пальцами. 

– Быстрее! Лучше! – командовала она ему, слыша проскальзывающие огрехи. Жестока классическая музыка своей нетерпимостью к ошибкам: лишь в ней неправильная нота убивает не только композицию, но и самого музыканта.

А у Фиумэ в глазах огонь. Он, прикусив губу, играет – предвкушая будущие игры на публике, и брата, который ну обязательно придёт на них. Ведь он точно убежал, лишь бы без проблем ходить на представления.

– Да больно нужен этот дурень несчастный. Он наверное только и боялся Марко. Вот тот умер, и ушёл сразу, падаль. Закончит в переулках с голоду, не то что ты! – и, показательно мать поцеловала своего маленького музыканта, – единственная отрада, единственное наследство от Марко. Не подведи меня, – с напускной заботой приговаривала та, чтобы в следующий раз закулисами стукнуть по пальцам ещё раз.

"Брат ушёл, говорил что мы не семья. Но, это он шутит. Мы ещё встретимся, сразу после моего выступления. А потом, как тогда, мы пойдём поесть мороженного, как тогда, в детстве. И оно будет нежно-сливочным, и оно снова не упадёт на асфальт. Ну а сейчас, я готов выстоять это мгновение разлуки, потерпеть – ведь это малая плата за равноценное счастье. Мне большего и не надо."

На сей раз, прозвучал иной, гораздо более знакомый голосок. И, хоть в отрочестве звучит он разительно по другому, узнать его труда не составило. Сложнее оказалось другое:

Вновь лопнувший пузырь означал конец одного периода, и его плавный переход в иной. Эдварда долго ждать не пришлось – руки в ноги, и вновь поплыл сквозь бескрайнюю водную толщу. А в конце, нырнул в следующий пузырь, пронзая его головой.

***

– Ох, Фиумэ. Да, давно не виделись, прям с детства, – почесывая затылок, молодой парень с черными кудрями приобнял мальчишку в фраке, слегка оступаясь назад.

– Брат, рад тебя видеть. Давай сьедим по мороженному, как тогда, да пройдёмся по улице, – предложил музыкант, попутно оглядываясь. Вышедший из дома без разрешения, он страшился лишних взоров: на районе все знали друг друга, и мать рано или поздно узнала бы о пропаже своего золотого сынка. 

– Мне некогда, знаешь. Вот, жена снова в больнице, иду её наведать. Давай это, как-нибудь в другой раз, хорошо? 

Фиумэ понуро кивнул, и пошёл выше по улице. Разумеется, душа болит: но, у него ведь есть причина? Его можно понять, с ним, конечно, стоит смириться. Да и, то ведь был не грубый отказ – а значит, не всё ещё потеряно. 

"Ну, ничего. Мгновением больше, мгновением меньше. Разница во времени – меньшая из грёз."

Образ нового пузыря, явившегося сразу после предыдущего, сразу намекал на не самые лучшие перемены: покуда в других виднелись виды дома или города, новая сфера разъярилась мигающим светом сирен. 

***

– Здравствуйте, мистер Русцелло и мадам Приц. Так как вы единственные близкие родственники почившего, мы позвали вас так быстро, как могли. 

– Да больно он нам нужен. Может, по... – не успела мать договорить, как Фиумэ ринулся в квартиру, запечатанную следственным департаментом. И остановился, увидев прямо посреди входного коридора повешанного мужчину, чьи черные кудри выдавали то, кем он приходился музыканту. Шея и голова, посиневшие от отёка, говорили о том, что он уже давно мёртв. Мороженное, купленное по дороге сюда, мигом упало на пол – а потом, его раздавило коленом упавшего вслед Фиумэ.

Вдруг, в пузыре событий оказалась одна реальная вещь, выбивавшаяся из общей картины, нарисованной на водной ряби. Дневник в тканевом переплёте, типичный ежедневник, с подписью Тауриеля Русцелло.

Раскрыв его в руках, Эдвард стал читать обрывки вслух, в унисон с голосом самого почившего, что звучал в голове. 

– Двадцатое февраля. Доминика, она прекрасна. Она помогла мне встать с колен, я в ней нашёл отсутствовавшую семью. Быть может, счастье в её компании – моя отрада. 

Седьмое мая. Мы дружим уже долго, я и дня без неё представить не могу. Но, каждый раз, она уходит в командировки, и мы разлучаемся на недели. Я вспоминаю то одиночество, которое я ощущал в родительском доме. Ох, как я завидую Фиумэ, и как я его ненавижу. Словами не передать. Почему из-за него страдать мне? Почему я, простой человек, должен терпеть эти высокие ожидания? Умер отец, да и пусть. Не увижу теперь тяжёлого его ремня, смогу жить спокойно. 

Восьмое декабря. Теряю сон, и не могу понять – почему она постоянно уходит в командировки, не собирая вещи? И что в них такого, что я знать не должен? Почему мне не доверяют?

Двенадцатое февраля. Я дурак. То были не командировки, она мне врала ради нашего блага. Хоть она и училась на доктора, но уезжала она чтобы лечиться как пациент. Она молчала о своей болезни, терпела. Почему всем хорошим людям приходится так страдать? 

Шестое марта. Я нашел в ней родственную душу, и вскоре предложу ей руку и сердце. Мы созданы друг для друга: люди, брошенные самой судьбой на смерть, обязаны сойтись. Седьмого августа ей признаюсь. Не примет, и пусть – тогда, умру. 

Седьмое августа. Мы помолвлены, и её родители даже не требуют согласия моих родителей. Я готов взлететь от счастья, и порвать сами небеса. Мы поженимся.

Первое декабря. Мы поженились. Писать особо не о чем, подготовка к свадьбе была сложной: мешала химиотерапия, и мы всё боялись, что возможно приём придётся на дату мероприятия. Зря боялись, всё прошло хорошо.

Тринадцатое июля. Полгода в счастливом браке, я и забыл про дневник. Я теряю сон, вот и взял его. Хочу сказать, Доминика потеряла волосы из-за лечения, но хуже от того не стала. В её лучезарной улыбке утонуть готов, лишь бы выжила. Она обязательно выживет, и мы заживём. 

Семьнадцатое сентября. 

Нет! Нет! Нет! Я устал! Почему всё выпадает на меня?! Почему именно я теряю всё? Зачем, бог, такие мне испытания? Я устал. Не видно красок больше в мире, и жутко становится от существования. 

Десятый день сижу в четырех стенах, изнутри съедает голод. Но боль не утихла, я не могу отпустить!

Видимо, я лишний. Мой брат, он нет. У него есть талант, будущее. У него и моё будущее оказалось в руках, вот потому я и без своего стал жить. Самой судьбой мне ведан путь без света над головой и счастья. Спасибо, Фиумэ. Спасибо!

Да, только ты виноват. Дай угадаю, даже если попытаюсь тебя убить, то не смогу. Судьба не позволит. Тогда, умереть придётся мне. Лишь бы кошмар закончился.

Бог, если ты есть на небесах, дай мне покой. 

– Я тоже устал. Дай мне сил, боже, – подумал про себя Эдвард, снова оказавшийся брошенным средь вод. Вдали маячит одинокий пузырь, последний в  своём роде. Подплыв к нему, нырнуть внутрь не смог. Тогда, постарался вглядеться. 

Дождливые улицы размыты в отражениях на лужах. Средь всего осеннего беспорядка лежит бродяжка, укутанный в лохмотья. Трясущийся с холода, он вдруг перестаёт двигаться. Вяло, как опавший лист, он падает на холодный асфальт, роняя из кармана тулупа задрипанный дневник, знакомый глазу.

Дальнейшего погружения не произошло – вновь, бессильное сознание Эдварда неведомая сила швырнула вдаль.

Болью в спине отдавало падение на траву. Встав, пришлось поддерживать самого себя, лишь бы вновь не упасть.

В бескрайней степи, полной сочной травы, стояли трое – Эдвард, и два Фиумэ. Один из них, созданный из мутной воды, загораживал собой другого, помещённого внутрь пузыря из воды.

– Скажи мне, Эдвард Вельч, как человек духу, – водяной клон стал медленно шагать в сторону мечника, держа руки за спиной, – Зачем мне отпускать бедного Фиумэ, раз впереди его ждут одни потери, страдания и разбитые мечты? Чем Остров отличается от прошлого, которое я тебе показал, раз, что там, что здесь все близкие, ценимые моим подопечным, погибают?