Остров.

Мы не знали, зачем ему стало так разделять нас. В мгновение, каждый раз, когда мы велись на его уловки, знакомые наши гибли, а он продолжать шествовать. Вот-вот я останусь с ним наедине, и чувство неминуемой, скорейшей гибели подступает к горлу. Меня бросает в ужас от того, что я ничего не могу с этим поделать. Будучи искуссно повязанным по обе руки без единого прикосновения, я сам позволил убить самого себя. 

***

Пески достали издали. Восточный ветер дул неумолимо, отговаривая путников от дальнейшего шествия. Стоило им задуматься о том, прекратился ли рёв стихии, как горизонт исчезал за золотистой, блестящей пеленой. Стоило только позабыть о накидке на лицо, как ноздри, уши и рты набивались песчинками, мешая дышать, есть и просто думать. Все мысли были единились в молитве: пусть буйство стихии остановится. 

От безысходности пришлось ютиться в небольшой палатке, сооруженной из парусины. Крепкий материал натянутый поверх хлипкого каркаса из веток сухостоя стал убежищем от гнева ветров. Пятеро сидели внутри, плотно прижавшись друг к дружке. Женщины, дети и старый хрыщ Владимир сидели бок о бок, мило беседуя и распевая песни. Последнее получалось через раз, ибо песни у людей, что родом из разных земель разнились. Однако, каждый раз, когда мелодия неловко стихала, все дружно, мягко посмеивались.

Те, кому не досталось места под покровительством палатки, грустно стояли под шквальным ветром, укрывшись в тонкие одеяла и повязав плащи потуже. Роберту не привыкать – жара, ветер и солнце давно осточертели, до той степени, что стало по большей части всё равно: есть непогода или небо ясное, кому это важно? Главное, теплящееся в глубине души чувство жизни, бьющей ключом, даёт повод жить этот день.

– Ты как, живой ещё? Стоишь как чучело, неподвижный, – подметил стоящий по правую руку Кристофер, гораздо более щедрый на выражения. Нельзя не отрицать его стойкость и чисто человеческую составляющую, и всё же в сравнении с Робертом он гораздо менее успешно сопротивляется ветрам, то и дело выругиваясь вслух.

– Я? Да, в порядке. Просто, что ещё тут делать, кроме как стоять? – Боб сблизился с собеседником, и, стоя вплотную говорил. Иначе его бы и не услышали вовсе.

– И вправду, мой друг. И вправду. 

И снова замолчали, рассматривая как дикая природа рисовала по земле песком. Диковинные узоры, волнистые и круглые, иногда просто абсурдные. Вихреватые ветра, прямые и косые. Их не видно, но их следы на поверхности показывали, в каком безумном танце они кружатся. 

– Напоминает водную гладь при дожде. Я словно опять в Бирмингеме, – с ничего вдруг заговорил Боб, – Там, правда, гораздо влажнее. И солнце реже видно, да.

– О, ты из Англии? – дивился Крис, пока друг его молча кивал,– королева, Лондонский мост, овсянка? 

– Да н-не, не. Знаешь, я не самый стереотипный англичанин, – смущаясь, отвечал Роберт.

– Ну-ну. У тебя имя Роберт, а твоя сестра Джули. Полное имя Джульетта, да? Стоит добавить двойную фамилию и звучать будет жуть как аристократично, как по-моему. 

– Да ну нет! – на пол тона выше заговорил Боб. Такое поведение настораживает, особенно от такого тихого, крайне сдержанного человека. 

Он не зол. Взор направлен прямо на Кристофера, и чувствуется некое напряжение в скулах. Уголки бровей приподняты, но сами глаза выражали не недовольство, но растерянность. 

– Мы, ну, не те. И фамилии, как и родителей у нас считай что нет, знаешь. Нет в мире для меня никого роднее Джули.

– Ох, а не хочешь поделиться своей печалью? Я ведь тоже, знаешь, почти как вы вдвоём.

– В чем смысл распространяться? Мне нечем гордиться в своём прошлом, – Роберт не желал затрагивать давние обиды, ушедшие с предыдущей жизнью. Это заметно по его незначительным движениям в сторону от Кристофера – отвернулся легонько, да отодвинулся в сторонку, ссылаясь на шальной ветер. Неугомонный кудряш же продолжал наступление:

– А в чем причина быть замкнутым? Жизнь слишком коротка чтобы быть обиженным на мир, да и мир, признаться, не полностью из счастливых людей состоит. Может, будь такие одиночки как мы открытыми и сияющими, люди улыбались бы чаще. Дело ведь не в гордости?

– Н-ну я всё равно не горю желанием говорить о себе. Начни с себя, раз уж так хочешь поделиться историями из прошлого, – неспособный более отпираться, Боб, загнанный в угол посреди открытой пустыни, стал увиливать. 

Ветра затихли на мгновение, и песочная пыль выпала в осадок. Облака, еле закрывающие небосвод, разразились слепым дождём, принёсшим с собой влагу и прохладу. Свежести дух поселился в людях, и облегчение засветилось на лицах. А Кристофер стоял, смотря как капли воды падают с небес, разбиваясь о лицо. 

– Как вовремя. Я ведь, знаешь, почти как ты, Роб. В моих воспоминаниях поселился один дождь, который я никогда не забуду. 

Нет, это не простой дождь. Проливной ливень, заполняющий реки и смывающий с картины мира всякие краски. Этот поток, можно ли его называть дождём? 

***

– Последние года как в тумане, – начал повествование он, рассевшись на влажной земле. 

Знаешь в чём польза алкоголя? Он имеет объём реальный, уступающий стократно истинному, его эмоциональному величию. Пьяница может возвести океан в душе, и утопить в нём намного больше, чем ты только можешь представить. Целые корабли, полные людей и имён, времён и мест поселились в тёмных уголках дна стакана. 

Сколько таких? Десяток, два, или даже три. Я потерял счёт времени с тех пор, как шторм зародился в душе. Помню, да, я точно знаю, когда это началось. Года два назад, или три. И, многолетний дождь встретил конец только тогда, когда я сам утонул в нём. 

Что было до него? Как я упал до низов? Смутно поминаю, знаю обрывочно. Что-то жуткое в душе не даёт мне вспомнить до конца, заявляя, что мне это ни к чему. Эдвард, помнится, будучи во сне болтал с чем-то? Не могу сказать точно, всё-таки случаи разные, и всё же у нас есть общности. Одна из них это неведомое чудо, поселившееся во мне. Только не говори никому, Боб, ладно? Хорошо, спасибо что меня понимаешь!

До того, как разум затуманился, я помню слова мамы. Она, знаешь, такой хороший, стойкий человек. Прожив столько лет и пережив немало бед, моя матушка оставалась примером человеческой воли, храбрости. Воспитав четверых детей в одиночку, неудивительно, что она получила какое-то заболевание. Благо, обошлось без критичных потерь: к пятидесятилетию обойтись без физических осложнений и остаться с каким-то жалким склерозом – облегчение, нежели повод для грусти. Все были встревожены, да. Но не я.

"В чем смысл так беспокоиться, когда вот она, жива и радостна перед вами? Наслаждайтесь мгновением! " Так я им и сказал. Малыш Джимми, она его помнит и любит. И Сандру, и Джо она видит, старается жить ради них. Разве есть большее счастье? Думаю, справедливой ценой станут воспоминания обо мне, старшем. Я ведь давно уже не её ребёнок. Хотя, а когда я им был?

Крис, присмотри за своей сестрой. Она ведь ещё совсем маленькая, даже ходить толком не может. 

Крис-си, пора бы и готовить научиться. Мама не может сидеть с вами дома, иначе на что мы будем жить?

Крис, мальчик мой...

Ох, извини, пародировать её голос так паршиво, стало быть, чистейшее неуважение. Но так я его запомнил, и поделать с этим ничего не могу. В воспоминаниях она вечно усталая, потрёпанная жизнью девушка, постепенно увядающая на моих глазах. 

Естественно, я делал всё, чтобы ей помочь. Иначе семья ли это, если только один прикладывает усилия ради её благополучия? Поэтому, собственно, я и повар, и моряк, и с детьми говорить мастак. 

Учёба? Я старался быть успешным учеником, да. Выслуживаться за прогулы приходилось перед учителями, это было западло. Но ведь всё ради общего блага? Поэтому, делал. Сквозь стыд и лень, со стиснутыми зубами.

Не помню точно, где я учился. Это был университет в моём же городе, чтобы оставалась возможность подрабатывать и жить с семьёй. Личная жизнь? Желания? Зачем, у меня ведь были близкие. Мама с детства учила, что в них счастье. Поэтому я тебе и завидую, Боб. Ведь ты, наверное, среди всех одиноких попаданцев сейчас самый счастливый?

Деньги. В них люди видели счастье, своё будущее и настоящее. Я же глядел на них как на способ жить, инструмент поддержания моей идиллии.

Стать хирургом люди хотят из-за призвания. Чушь, не думаешь? Это ведь просто метод заработка. Пациент и его родные всё равно будут благодарить безмолвное, несуществующее божество, нежели человека, старавшегося исполнить свою работу совестно. Мы отродясь неблагодарны, и лишь потеряв начинаем ценить вещи. 

Я же ценил всё с самого начала. И даже Альцгеймеров недуг не станет преградой для меня. Правда, походу он и меня задел слегка. Я и не помню, что сталось с моей семьёй, и почему в конце пути остался я один. 

Не забывай.

***

– Серьезно? – уточняя, спросил Роберт.

– Серьёзнее некуда. Хоть убей, а вспоминается с трудом. На языке вертится слово мамы, тем не менее в них отсутствует полнота. Обрывки звучат как-то неубедительно. Ну пойми, какая мать в здравом смысле попросит сына просто "не забывать", не уточняя о чем идёт речь? 

Холод пробежался по спине двух, отчего их беседа свернулась. Взамен, двое парней обернулись, лишь чтобы заметить стоящего Райта, бросающего на них тень. Лицо у него, признаться, выражало обеспокоенность: редко увидишь его, ученого такого чина, сомневающегося в чем-либо.

– Я бы с радостью поведал о своей семье, хотя вам навряд ли будет интересно. После такого-то эпоса от Кристофера, мои жалкие воспоминания будут как кусок хлеба после пирожного, – вдруг заявил уважаемый. 

– Н-не, мы и вас послушать хотим, – беспокойный Боб подумывал больше не о чужих историях, но о том, как ему придётся распинаться, когда настанет черёд. 

 – Уж не надо. У меня полная семья, да и не из бедных я, признаться. Жизнь науке посвящают не те, кто только и может, что концы сводить. Мои планы, они гораздо выше. И даже так я понимаю вас, простых гражданей, страдальцев. Ведь я поклялся служить своими знаниями не Королю или Аспектам, но народу, – смотря вдаль, исследователь приложил кулак к сердцу, и горделиво поклонился, лишь слегка наклоняясь вперёд.

Пески отступили, и буря закончилась. Но память о сказанном и человеческие желания, выраженные в сияющих глазах и громких словах остались глубоко в душе, побуждая Роберта задуматься: правильно ли он поставил свои приоритеты, раз помимо жизни его интересует лишь благополучие семьи?

С одной стороны, Кристофер невероятно приятный человек, на которого можно положиться. Он видит в человеческих отношениях силу, однако помимо них, его душа не признаёт ничего. Мистер Райт кажется совсем иным зверем – своевольный, свободный от предрассудков и кровной связи, он человек с иной перспективой на ценности жизни.

Кто я? Вопрос, заданный Бобом самому себе раздался звонким эхом в голове. Убирая с счетов Джули и то, какими усилиями юнец её взрастил, что у молодого парня за душой? Двадцать лет жизни, отсутствие опыта в отношениях с противоположным полом, и багаж географических знаний, пригодившихся лишь в загробном мире. В этот миг, кажется, словно худощавый англичанин даже защитить себя не способен. Интересно, как всё это время он оберегал свою драгоценную младшую сестру? 

Стоило только задуматься о ней, как глаза забегали по толпе. Не нашёл. Тревога поселилась в душе, и сердце стало биться чаще. Протёр глаза, и снова стал вглядываться в толпу людей, собиравших вещи в рюкзаки. 

– Джули, ты где? 

– И вправду, где она? – подхватила Николь, и тоже стала искать малую спутницу. 

Другие в стороне не остались: осмотревшись, никто не нашёл её. Однако, помимо неё исчез и Фиумэ – от него, правда, что-то да осталось. Среди лоскутов смирительной рубахи пара разорванных оков, с коих и начинался протяжной след, вычерченный по песку.

Чем дальше руководствоваться? Выпавший из реальности на мгновение, Роберт впервые стал вскипать от злости, пьянящей и развязывающей, казалось, ранее связанные движения. 

Когда есть цель, ноги сами начинают бежать, и тело перестаёт поддаваться голосу разума. Вместо этого, условия начинает диктовать внутреннее чувство, почему-то гораздо более сведущее в решении насущных вопросов. 

Боб перестал думать. Он лишь принимал очевидный приказ: следовать вдоль, бежать сломя голову. 

Сквозь густую, сухую траву виден путь зверя: протоптанный, извилистый живой коридор казался бесконечно длинным. Убегающий, видимо, намеренно петлял – на тропу беглого зверя походило лишь с натяжкой.

– Выходи, падла! Я тебе все зубы выбью! 

Угрожающий рёв с нотой отчаяния потерялся средь хрустящей, сухой травы. Лик спокойного, скромного юнца окрасился красками гнева, густыми и кислотно-яркими. 

Тогда ветер вокруг стал подозрительным образом меняться. Порывы разбивались на куски, а те, в свою очередь, обращались вспять, уходя в края, с которых мгновения назад пришли. И солнечная колесница, казалось, остановила свой неугомонный марш. 

Послышался крик, за ним дикий скал. Мелодия гнева беспомощного зверя отражала странную истину бытия: его действия, бег, казалось, были перемотаны в обратном порядке незаурядным монтажёром. Видно, как озверевший дурень сопротивлялся, и его ноги чертили новые узоры по песку. Однако, попытки оказались тщетны – вскоре, неизвестная противодействующая сила вернула Фиумэ с Джули на плече прямиком к Роберту. 

Они обменялись взглядами, прежде чем Боб решительно вырвал свою сестру из лап зверя. Хрупкая девочка покатилась по земле, пока её старший брат стал решительно заносить кулак для удара. Каково его удивление, быть отброшенным небрежным ударом хвоста в такой-то момент?

Земля в зубах хрустит, а кожа у локтей, походу, стёрлась насовсем. Одна единственная сила воли, и недозволительность отступления дала стимул встать вновь, бросая вызов совершенно новой форме существа. 

–Постой, что?

Удалось лицезреть воочию, как сквозь поры кожи и чешуйки просачивалась желтая, гнойная жидкость, что скапливаясь образовывала совершенно новый облик старого знакомого. Гораздо более устрашающий, менее человечный и отнюдь неожиданный.

Даже лицо приобрело монструозный оттенок – вот, из странной массы выросла вторая челюсть поверх старой: куда крупнее, с намного более острыми зубами и жутким оскалом, подобным акульему. А глаза остались теми же жалкими, заплаканными пуговками, теперь просто обросшими мясом вокруг. 

– Вот же зверь. Это его истинное я? – произнёс задорный Влад, вышедший на передний план. Спокойный жутко, самодовольный вдобавок: значит, с такими трудностями сталкивается не впервые? 

Ожидания разбились вдребезги, стоило только зверю-Фиумэ броситься в атаку – и глазом седой моргнуть не успел, как ороговевший хвост пиле подобно разрубил ему запястье вдвое, раскидав осколки костей и ошмётки мяса под ногами. 

Владимир не кричит от боли? Как стоял, так и стоит, с одним лишь различием в факте отсутствия конечности – который, судя по всему, его не тревожил до той степени, что он продолжил схватку, влепив ногой с разворота по новообразованному лицу Фиумэ. Плоть, на удивление мягкая, детально сохранила отпечаток ботинка. 

– Занятно, занятно. Райт, ты должен это видеть! 

– Вижу я, дубина! Смотри крови много не теряй, – пригрозил ученый из ближайших кустов. 

Зверь, только услышав роковое имя и соответствующий ему голос, стал рыскать в поиске жертвы. Даже Влада, бывалого проныру и достойного бойца, лихо бросил в направлении горизонта: и не хвостом, но рукой, одной-единой!

Страшно. Жутко наблюдать за его спиной, медленно отдаляющейся к кустам, в которых сидят люди. Сделать ничего не получится – нет ещё оружия в руках, да и будь, тут решает не его наличие, но величина разницы в чистой физической силе. Её у монстра, казалось, стократно больше.

– Эй, – крикнул вдруг Кристофер, приманив к себе внимание Фиумэ. Следующим мгновением он, если глаза не обманывают, кинул в него простую траву? 

Травинки летят, вертятся в воздухе. И, медленно падают. 

– Высвобождение, прочность! – приказал он траве, и та рассыпалась, мелкой пылью рассеявшись вокруг чудища. Зверь метался, махал руками в попытке убрать раздражитель – это выиграло немного времени, которое Кристофер решил незамедлительно использовать:

– Боб, попробуй сделать свой фокус ещё раз, потяни время!

Следовал Боб приказу бесприкословно, даже позабыв о том, что сам он знать ни знает как снова призвать то явление. Да и им ли вызвано, признаться, не ясно. 

Не совсем понимая, решил попробовать яростно кричать – бесполезно. Смена настроя и мысли о враге помогали равнозначно, то бишь никак. К тому мгновению зверь успел опомниться, и, кажется, решил сперва расправиться с надоедливым Бобом. Когтистые лапы вспахали землю, и Фиумэ в рывке казался летящим. Таким он и застыл: во мгновение перед тем, как его лапищи изуродовали бы лицо юноши, неведомая сила остановила тело в воздухе, затем и вовсе обратив всё грациозное движение вспять. Вскоре, всё вокруг вернулось на круги своя: пыль поднялась рядом с Фиумэ, и тот снова начал безудержно махать конечностями. 

– Ты можешь выборочно делать? Меня тоже отмотало назад во времени, – Кристофер, казалось, был и рад, и немного недоволен – во всяком случае, в бой он ринулся. Но, с простой палкой в руках?

Видно, как он усердно старается бежать в бой, при полном отсутствии как такового навыка. И, как прыгает вверх, чтобы потом кинуть палку поверх Фиумэ? Здесь точно всё правильно? 

– Высвобождение, вес!

Сухостой пал камнем вниз, а зверь прогнулся под весом её так, будто на него уронили тяжесть тысячи небес: Картина мира ломается, смотря как звериная плоть прогинается под веточками, принимая их рельеф. 

– Док, снадобье!

– Уже несу!

К обездвиженному зверю мигом подлетает Райт, и распыляет зеленоватый порошок у его лица. Сделав пару вдохов, Фиумэ громко чихнул, да моментально сбросил новую шкуру: новоявленные мышцы, челюсти и наросты на хвосте растворились в единую, желтую, рыхлую массу, к которой не то что прикасаться, но и смотреть на которую неприятно – авось заразна? 

Все с облегчением вздохнули, обрадовавшись концу битвы. Беспокойство сохраняли лишь самые старшие – Влад примерял оттяпанную руку на место, что-то приговаривая. А Райт наспех приводил в порядок оковы, предназначенные для сдерживания пыла Фиумэ. 

На душе неприятно. Хочется увидеть Джули, спросить как так получилось, всё ли с ней в порядке. Надо только дойти, сделать парочку шагов. Вот он, раз, и...

В темноту. 

***

А мы ведь не впервые так разговариваем. Помнишь меня? 

– Кто ты? – беспокойная душа задалась вопросом. В пространстве снов его не колышило ничто: ни отсутствие рта без которого не заговоришь, ни отсутствие самого тела. Общаясь с невидимой сущностью, сокрытой за образом гнетущей пустоты, Роберт забыл о самом себе. Впрочем, не впервые. 

Ты издеваешься? Забыть, и меня? Быть может, я дала тебе слишком много власти? 

– О чем ты говоришь? 

Толку с тебя. Одни вопросы и задаешь, да скалишься. Злюка.

– Что не так? Да что не так? – нервничая, Роберт постепенно приобретал своё обличие. Во тьме растворившиеся руки, ноги, туловище, казалось, вернули свой прежний свет. А вот тяготящее чувство трения о фабричную ткань отсутствовало: потому, кожа покрывалась мурашками от постоянного контакта с холодом местной пустоты. 

Ох, опять всё повторять? А смысл? Ты забудешь, ведь главное для тебя не я, моё существование, а твоя жалкая сестра, да? 

– Не забуду я! Просто скажи, кто ты, и что ты здесь делаешь?

Нет!

И тишина воцарилась в бесконечном сне. Ждать пришлось долго, достаточно чтобы ощутить течение времени и его безвозвратное влияние: за те долгие мгновения Роберт осмотрел себя, старался гребсти руками сквозь густую тьму. И всё безрезультатно, покуда голос не явился вновь.

Я поняла! Исполняй, человек.

– Что на этот раз? 

Подумай о своей правой руке. Её движения, ощущения. Чувствуешь, как кончики пальцев проскальзывают по песку, и мелкая, зернистая материя проскальзывает меж ними? Ощутил поверхность? Отойди от кровати, пойди наружу и попробуй снова. Быть может, так сойдёт?

– Что? Как?? – исполняя все приказы до самого конца, Боб и вправду чувствовал во тьме всё это. Песок играючи растворялся под касаниями рук, а ветра слабый зев казался глотком свежего воздуха. 

Наклонись к ней, и пиши на песке максимально аккуратно, разборчиво. Не бойся, на сей раз я расскажу тебе сказку, повествующую обо всём.

Я одинокая душа, в поиске того, кто бы меня полюбил. В этом мире многогранных измерений, средь которых потерялась истинная красота чувств, я стала заложницей своего эго. Цепи сковали мои запястья, а душа стала далека от человеческой. Когда я перестала быть собой, меня стали величать истиной.

Я не питаю вкуса местных яблонь и яств, как королева Оарфиш. Я не блуждаю во тьме Болотной Топи, и не радушны мне каменные скалы, средь которых плещет малый океан Грёз. Так хочется сбежать от этого места, гнетущего одиночеством. Найти того, кто разделит мою печаль.

И вдруг, нашла. Средь всех грешных, горящих или гаснущих душ, ты был такой один. Прекрасен, хоть и изувечен: в твоих глубинах сокрыто больше, чем обида на мир. Ты решил отбросить мир вокруг ради одной вещи. Поразительно!

Смотря, как цвет твоего сердца горит алым пламенем чистейшей любви, я возрадовалась. Но тут же оскорбилась, глядя к чему оно горит: маленькая, хрупкая девочка, также изуродованная Хищными Клыками голодной судьбы. Зачем тебе она, я не понимаю! 

Семья? Что?  Мне интересно, и как же больно! Я хочу чтобы ты полюбил меня. И, дабы возыметь малейший шанс получить твоё внимание и благодарность, в дар тебе я отдам часть своих бесчисленных рук – пусть они отмотают бытие до той поры, пока тебе не будет хорошо. Взамен я лишь попрошу часть твоих снов, чувств. 

И сестру твою я спасу: правда, ей придётся платить несколько иначе, и рука моя лишь сможет сберечь её от звериных взоров и когтей. Всё ради тебя!

Сколько раз я говорила с тобой о том, как ты мне нравишься? Столько же, сколько ты спал. И каждый раз ты забывал. Мне больно! 

Но я понимаю. Это сложно, пойти против природы и запомнить такую чушь, как сон. Потому, я дарую тебе слова. Надеюсь, ты сохранишь их в глубине себя, до тех пор пока смерть не воссоединит тебя со мной. У нас будет вечность, чтобы поговорить о том, как прекрасна жизнь в цветах листвы.  

***

– Роберт, эй. Ты в порядке? – Райта встревоженный лик оказался первым, что суждено было ему увидеть. Протяжно зевнув, худой парнишка сонно кивнул в ответ.

– Вот и славно. Теперь, поведай мне о том, что это с тобой происходило? – Себастьян насторожился, и пергамент с ручкой не покидали его судорожно трясущиеся руки. 

– Честно, если бы я помнил, мистер Райт. У вас, случаем, не...

Ученый всучил Роберту запись всего написанного на песке быстрее, чем последний успел договорить. Оставшись наедине с текстом, юнец погрузился в смутные воспоминания о сказочно-звонком женском голосе, читавшем ему сказку на протяжении всей ночи.