Остров.

Дорогой Дневник. Я отбросил человечность не ради гибели человечества, но ради процветания. Оставив горы пепла позади себя, я стану истинным наследником идей Ваки'иша! 

***

– Очнулся, наконец. Постой, не двигайся! 

Знакомый голос, немного отдающий болью в промежности, прогремел около уха. Юная ведьма, снявшая свою шляпку, сидела у кровати с руками, полными полосок белой ткани.

Это, а также лежащие рядом ножницы говорят всё за неё: походу, только что Эфма перевязывала раны Эдварда без его же спроса. Ещё и руки с локтя по запястье обмотала, туго-то как! 

Заглядевшись на самого себя, Эд внезапно заметил странные, новые вещи, худо-бедно натянутые на бренное тело. Ощущение грубого хлопка, укрывающего ноги, кажется, возникает от широких балахонов, имитирующих штаны.

– Откуда? Да где я вообще? – казалось, рокер перестал быть человеком, но стал вещью. Каждый раз, отключаясь, он оказывался совсем в ином месте, и всегда в компании женщины, которая ну никогда не выглядит такой уж сильной, чтобы самолично перенести его куда-то на своём горбу. Такое отношение к его персоне казалось пренебрежительным до жути: и, пассивное возмущение, окромя рукоприкладство, остаётся минимальной допустимой реакцией со стороны горделивого по природе Эдварда.

– В Эстераде. Остановились в местной опочивальне для путешественников. 

В голове мигом всплыл образ подземного города, высеченного в камне. Интерьеры комнаты и вправду отдавали той атмосферой глиняного, песчаного городка: грубые стены с следами зубил и молотков казались монолитными, увесистыми.

– Твоя очередь отвечать на вопросы, иноземец, – девушка с неподдельным интересом уставилась на Эдварда, и спросила,– кто такой Себастьян Райт, и где ты его встречал? 

– Ох, так я о нём говорил? Толком и припомнить не могу, знаешь, – спросонья мечник, казалось, заботился лишь о своей головной боли, не обращая внимания на то, что и как он говорит,–А что ты знаешь о иттгардце Себастьяне? 

– На вопросы вопросами не отвечай. Я ввела тебе растительный яд мелистерицы, и без противоядия ты умрёшь через час, хоть и быстро,но болезненно. Хочешь жить, так отвечай прямо, попаданческая падаль, – ужасная ухмылка расплылась по лицу юной девы, и Эд неподдельно испугался, в глубине сознания забившись в угол. Удивительно, как быстро угроза смерти разбудила путника от полусна.

– Стой, стой. Да он мне не очень-то и знаком! Просто, я с ним пересекался у Каэль'мина, и не больше. 

Под давлением Эдвард в скорейшем темпе рассказал о событиях, что произошли у крепости. С самого начала, до деталей, включая схватку с Варгрифом. Долгий, обрывистый рассказ стелился с трудом: по ходу повествования Вельч вспоминал новые детали, и старался сразу вплести их, дабы не забыть. Кажется, это и стало причиной неказистости общей истории. 

Слушательница, кажется, проблем от этого не испытывала. Вооружившись парой пергаментов и пером, она вроде и записывала всё, но в странной, более визуальной манере. Её каракули походили не на упорядоченные отчёты Райта, вертящиеся в сумке, но на кластер из слов и линий, сплетающихся невообразимым, ужасно выглядящим образом. 

– Ох, вот как, – вдумчиво вглядываясь в никуда, отреагировала ведьма, – То есть, встретили Райта одного, и никого больше? 

Эд отвлёкся от разглядывания чужих записей, и мигом ответил:

– Именно. Смотря на пройденный мною путь, удивляюсь как он дошел до Юга Острова в одиночку, – Эд, поминая тяжести путешествий, мимолётом глянул на свои ноги. Ранее они походили на долгожителя древесного мира, укрытого сотней слоёв коричневого. Как приятно было видеть их чистыми, ухоженными. Лишь множественные следы мозолей напрягали, и всё же меньше, чем вопросы о том, кто же всё-таки решился помыть чужие ноги. От мыслей про последнее мурашки прокатываются по спине.

От размышлений о ногах в реальный мир снова вернула Эфма, с ещё одной порцией новостей.

– Всё просто, ведь тебя обманули. Себастьян Райт, один из лучших выпускников академии Иттгарда, отправился в свою экспедицию два года назад, да. Но отправился не он один, его сопровождал десяток таких же опытных учёных. 

– Как ты можешь так уверенно говорить о таком, а?

– Потому что я его идейная последовательница, и самолично видела, как господин Райт отправлялся в долгий путь, – гордо ударяя в грудь, произносила девушка.

– А разве последователи Герварта живут в городах? Я думал, ты как друид из книжек, в лесу и только...

– Ты и вправду тупой попаданец. Герварт и Иттгард имеют давнюю связь, ты не в курсе? По сути, без Герварта не было бы и самого города. Следовательно, последователи сродне меня, все без исключения являются иттгардцами.

– Ну, это многое объясняет. Это, к слову, я могу любезно тебя попросить? – Эд старался аккуратно прощупать почву, прежде чем озвучить просьбу.

–М? 

– Дай мне противоядие. 

– Зачем? – притворяясь глупой, глухо отреагировала она.

– Чтобы жить, очевидно, – Эд был неугомонен, и сохранял серьезность. 

Юная же особа рассмеялась ему в лицо, вселив в сердце мечника лютый страх.

– Ты серьезно думал, что праведная слуга Герварта будет травить спящего? Ты меня за какую падаль принял? – еле говоря сквозь смех, спросила Эфма.

– Эй, не смешно. Иди ты, – обиженный воин резко встал с кровати, и раны на теле дали о себе знать. Лёг сразу же.

Компактная ведьма устроилась рядом, и продолжила смеяться, чуть ли не задыхаясь. Когда же колики в животе отошли, она раскинулась на широкой, белой кровати.

– Эдвард, а Райт говорил, что в его городе тебя и твоих друзей захотят убить почти все? – внезапно поинтересовалась та. 

– Кажется, нет. А это правда? 

– Самая настоящая. Попаданцы под запретом, и, по идее, сейчас я должна тебя убить. Знаешь, почему я этого не делаю? 

Эдвард не стал отвечать. Лишь повернулся к ней, и глянул в глаза, как бы дожидаясь продолжения.

– Ты мне нужен. Я хочу вернуться домой, и у меня есть ощущение, что ты можешь помочь мне с моей задачкой. А ещё, Эдвард, я просто не могу убивать. Хочется узнать, готов ли ты убивать? – всматриваясь своими красивыми, мерцающими глазками в душу, девушка замолчала. 

Способен ли Эд на убийство. Оглядываясь назад, за его спиной неисчислимое количество трупов зверей, коих он изничтожил в первобытном порыве. Отвечая ненавистью на ненависть, мечник прорубал свой путь через кровь и рёв. 

Но, его клинок еще никогда не познал человеческой крови. Вероятно, будь даже у него шанс нанести вред Мегерану в той давней битве, он бы не стал того убивать. Правда, о таком и думать тогда не приходилось. Интересно, успел бы Эд задуматься о таких мелочах в разгаре битвы? 

Себастьян. Эфма говорит о том, что город, куда он всех направлял, не будет рад попаданцам. Также, ведьма не забыла упомянуть о мраке, укрывшем судьбу предыдущих спутников исследователя. Готов ли Эдвард убить его, если судьба заблаговолит? 

Сложно сказать. Не услышав точного ответа от самого Райта, мечник не расчехлит свой клинок. Ведь он, он спас их всех от гибели! Сложно поверить, что человек, так заболтиво обучавший и ведущий их, имеет корыстный мотив. Так ведь?

Мысли смешались в голове, и сказать наверняка теперь уже невозможно. Сомнений тень обратилась в чистейшую тьму, в которой есть один-единственный проблеск ясности. 

– Мегеран, Варгриф, Себастьян. Кажется, словно у меня всегда была причина убить каждого из них. И всё же, нынешний я никогда не приму решение, что приведёт к смерти среди людей, или разумных существ. Я готов принять свою погибель, однако ноша чужой жизни мне не к чему, – без запинки выговорил Эд. 

– Как и ожидалось от меченого, – послышался голос из-за двери. Следующим мгновением в помещение ворвался прежний дурень с дубиной, и иероглифами на руках, – Эфма, Эдвард, хватит мариноваться в четырех стенах. Выйдем же на улицу, и встретим праздник Лигшари! 

Повинуясь воле случая, они были вынуждены последовать за Мегераном. Поразительный человек этот воин – кажется, даже услышав нелестные слова о себе, он остаётся жизнерадостным. В нём есть та частичка непокалебимости, присущая уверенным людям.

– Мегеран, кто он? – шепотом поинтересовался Эдвард у Эфмы.

– Я бы ещё знала. Мне известно, что он жутко силён, и что кроме него только дерево и город существуют как в Пустынной, так и в Цветущей форме этого места. Но, как ты понял, не всё так просто...

 – Да, этот Мегеран намного более живой, как и всё остальное, – перехватив инициативу, подметил рокер.

Расхаживая по протоптанной тропе в ущелье, трое встречали толпы людей, одетых на восточный манер. По улочкам длинного города раскидались пышные цветы и прилавки с закусками. Сладко пахнущая выпечка, и свежие фрукты с овощами украшали городскую сцену, обогащая пейзаж семи десятками цветов и оттенков.

Все приветствовали Мегерана, то и дело крича о том, как скучали. В голове возник вопрос: он куда-то уходил?

Непонятки отпали быстро – со слов каждого нового встречного складывалась картина цельная, более или менее понятная даже для стороннего обывателя. 

– Сколько лет, сколько зим, Мегеран! 

– Старший брат Мегеран, смотри как я вырос! 

– Акеллан, благослови великого путешественника. Сын этих земель вернулся с своего шествия!

– Мегеран, почему вы до этого не решались зайти в город? Неужто решили прийти прямо к Пиршеству Лигшари? 

Улыбчивый здоровяк сохранял душевное равновесие, и отвечал каждому умеренно, спокойно. Завораживала его манера речи, такая неземная, отточенная. Каждое слово, казалось, задумано заранее, и каждое сказанное слово совпадало с ритмом разговора, гармонично вплетаясь в сознание.

– Кто такой, этот Мегеран? – решил поинтересоваться Эдвард. Незнакомец из толпы местных, загорелый мужчина средних лет с густой, черной бородой вызвался ответить на вопрос. 

– Это же второй герой Эстерада, сын Акеллана, Спа...

– Стоп, что? – перебил на полуслове Эд, – Батя этого загорелого бугая это вон то растение? 

Указательный палец устремился вдаль, к торчащей макушке дерева, еле видной на узком небе разлома. Там, гранича с постоянным светилом сие мира, на ветру развевались листья могучего дуба, что стал пупом этого места.

– Ну это ведь нереальный бред! – уже в какой раз за день мечник хватался за голову от недоумения. Мир вокруг с каждой новой крупицей информации становился всё менее поддающимся логике, и далёким от простых истин, таких как наука. 

С другой стороны, по ту сторону гроба и не такое видано. Так с чего бы удивляться? Быть может, во всём этом есть своя собственная, иная логика мироздания. 

– Эдвард, – Эфма снова сулила быть проводником рыжего из мира мыслей в мир человеческий, – Ты каждый раз будешь бросаться из крайности в крайность? Пойдём уже, нас зовут на обед.

– Я-то тут каким образом завязан?! 

– Хотела бы и я спросить, знаешь ли. Может, традиционное гостеприимство? 

В любом случае, тех двух без лишних слов проводили в широченную комнату, да усадили за широкий, круглый стол, усеянный красочными блюдами. За национальный колорит говорят блюда – и, у этого города явно выраженное предпочтение природным дарам, нежели мясу. 

Янтарного оттенка глазурь укрыла фрукт, отдалённо напоминающий вишню. Кожура у него как у ананаса, в том плане, что укрыта сеткой из ромбиков. А вкус-то какой странный: когда прожёвываешь слегка пощипывает нёбо от кислинки, и сильно вяжет! Послевкусие на удивление солёное, как мясной сок. 

И таких яств, казалось, слишком много. Всегда укрытые своеобразным медово-сахарным сиропом для блеска, эти плоды производили иные впечатления. Одно из них меняло вкус буквально от манеры поедания: загафруд, подаваемый дольками, имел сладость когда кусаешь наружнюю часть дольки. Однако, если только додуматься начать с внутренних косточек, то от чесночной вони во рту вовек не оберешься!

Когда желудки наполнены и дух разговоров поселился за столом, Эд оказался не единственным, кому не удавалось вселиться в это небольшое сообщество: смущённая девочка, поджав края своей ведьминой шляпы, решила мирно слиться с толпой и уйти. Эдвард не воспротивился, хоть и хотел составить ей компанию, однако зачем-то остался – быть может, не интересуй его рассказы шумного Мегерана, сидящего по левое плечо, то и он ринулся бы отсюда. 

Сказки о сотнях говорящих деревьев, живущих у далёкой, заснеженной земли. Встречи и битвы с невиданными зверями, царём грифонов и даже борьба с самой стихией ветра. Этот парень, широко улыбающийся при разговоре, казался искринен с людьми, и всё-таки за ним оставалась недосказанность. Ни одна росказнь не была полной, в каждой его истории не хватало самого Мегерана. Быть может, он не любит говорить о себе так часто? 

Стол опустел. Еда исчезла, а с ней и люди. Двое сидели в тишине минуты две, ровно с той минуты, как ушел последний гость. И, не сводили взгляду друг с друга. 

Вечерело. Тени укрыли Подземное Царство, и загорелись огни факелов да костров. Город не собирался спать, ведь сегодняшнее празднование, как оказалось, было поминками. 

В разговорах за столом все то и дело говорили тосты за упокой героя. Однако, вот ведь он, сидит перед ними, разве нет? 

– Эдвард, да? Я хочу поговорить с тобой, но не здесь. Ты не прочь прогуляться за пределы города? – внезапно, прозвучала совсем иная интонация. Это не тот голос, коим говорил Мегеран у застолья. Гораздо менее живой, тихий и спокойный как ночная водная гладь. И ведь голос и вправду отражение человека в водной глади – расплывчатый, но порой такой точный и лёгкий. 

– Мужик, я бы с радостью. Только ты меня на руках потащишь, а то у меня на теле живого места нет, – оголяя многослойные бинты под рукавами, Эд хотел было впервые за долгое время почувствовать себя слабым, пострадавшим. Давно это чувство человеческой уязвимости ему приходилось убирать на второй план, отдавая предпочтение выживанию любой ценой. А тут, вдруг и ноги ватные, и голова не та: вероятно, наличие общества вокруг подействовало.

Мегеран вдруг сорвался с места, и приложил руку внешней стороной ко лбу Эда. Одёрнув культю, мужчина встревоженно сказал:

– Друг мой, ты горишь. Тебя бы подлечить, нет? – не дожидаясь ответа, упёртый дурень взвалил мечника на плечо так, словно тот ничего и не весит. А потом, как рванёт: сзади только пыль и видна. 

Взвалил больного на кровать, да стал чесать репу, шагая из угла в угол.

– Да ну, может я просто солнечный удар словил? Чего ты так паришься? – Эд казался гораздо более здоровым, чем ему стоило быть. 

Вовремя подоспела Эфма, разделявшая комнату с Эдвардом. Завидев того лежащим на кровати, удосужилась спросить:

– А что это тут творится?

– Он больной. Вылечить его можешь? – Мегеран, весь на взводе, стоял и ждал вердикта. 

– Ты про его тараканы в голове? Это не в моей компетенции, – разведя руками, сказала девушка.

– Эфма, у него жар. Давай без шуток. 

– Ну-ну, тогда покинь комнату и иди помогай людям с фестивалем. Я тут и сама справлюсь, – ведьма, вооружившись своей метлой, чуть ли не самолично выдворила бугая, не забыв хлопнуть дверью. 

Следом, ринулась к своим пожиткам. Средь бумаг затерялись и небольшие квадратные свёртки, подписанные кратко и ясно. Взяла один, развернула и добавила в глиняный стакан, украшенный согласно местному колориту: многоугольными узорами и изображениями листьев. Сверху развела странной, желтоватой водой из своей фляги. И, наконец всучила стакан. 
Сквозь нежелание и неприязнь на почве неправильных ассоциаций из-за цвета, Эд испил снадобье. Цитрусовый, кислый вкус ударил первым, вскоре расплывшись в чайных, и горьковато-аптечных нотках.

– Откуда? 

– Это? Привезла с родины, снадобье из Иттгардских аптек. Сложная грибная структура лежащая в основе лекарства ограничивает доступность этого порошка в походах, поэтому выпивай всё до дна. Будь благодарен за мою заботу, – Эфма казалась мягче чем раньше, однако пренебрежительность к попаданческому происхождению рыжего красавца сохраняла. 

Когда стакан опустел, и головная боль сошла на нет, была глубокая ночь. Эд, кажется, в очередной раз вырубился, и, проснувшись, завидел ребёнка. Девочку, сидевшую на кровати, поджав к себе колени. Тихо сопевшую, и дико трясущуюся малютку, уткнувшуюся в свою шляпку. 

В темноте противоречиво будет заметить то, чего не разглядел при свете. Шляпка не цельная, отнюдь, с внутренней стороны виднелись неухоженные швы, в некоторых местах торчали нити. И, небольшая красная вышивка цветочка с внутренней стороны. В голове всплывали слова Райта о таком же знаке, который Эд умудрился заметить на панаме исследователя. 

"Ох, моя заботливая матушка. Она, согласно старой традиции времён Иттлина, вшила мне кровавую гезиду, знак единства умов и переживаний. Это язык любви, такой редкий в Иттгарде. Боюсь о нём позабыть."

Тихо, вымеренно поднялся с кровати, стараясь не выдавать себя. И, сел рядышком с Эфмой, положа руку ей на плечо. 

– Когда у человека есть место, где его ждут и хотят, это высшее счастье. Ради него можно и невзгоды пережить, не так ли? – тяжко вздыхая, озвучил Эд-ди. 

В ответ, что неудивительно, тишина. Скребущая, неприятная такая – от звона таковой уши вянут.

Может, моя компания здесь лишняя? 

– Определённо. Пойду я, наверное, – и встал, проволоча рукой по плечам Эфмы.

Со скрипом двери внутрь небольшой комнатушки ворвался сквозняк, летающие травинки и лик Одинокой Луны, соперничающий с Древесным Великаном за право господства над небесным чертогом. Их тени – белый свет, покрытый узорами ветвей.

Ступая по песчано-каменным тропинкам сквозь узкие улочки, чужеземец дивился живости местного ночного городка: Дети не боятся шумно играть, гоняя причудливый, овальный шар по земле. Взрослые сторожевые, вооруженные копьями и щитами, надзирали за всем этим, изредка помогая доставать мяч, закатывавшийся в узкие щели промеж скал. 

Засмотревшись, Эдвард и не заметил, как один раз шальной мяч попал ему в лоб. Тяжелый, кожаный: от удара таким синяка не останется, но кожа заметно покраснела.

Пока местные суетливо оглядывались в ожидании реакции, Эд внезапно выдал лёгкий смешок, и, подобрав игрушку, пнул её обратно к играющим. И сел неподалёку, продолжив бесцельно наблюдать за безмятежным весельем, воцарившимся в ночи.

– Ох, меченый. Ты как? – знакомый голос окликнул со спины. Обернувшись, почему-то так приятно было увидеть всё того же жизнерадостного здоровяка. Его шею украшали бесчисленные цветочные украшения, а на голове лежала причудливая тиара, сплетённая из ветвей остролистого дерева. 

– Ах, привет. Да вот, потихоньку становится лучше. 

С трудом даётся выразиться. Страха доля, оставшаяся от воспоминаний о вчерашнем сражении, не позволяет говорить с ним откровенно. 

– Не хочешь выйти, поговорить? 

– Но разве мы уже не снаружи? – Эдвард оказался в недоумении, пока оппонент не кивнул вверх. Намёк был понят моментально – раз уж надо выйти за пределы города, то пусть тому и быть.

Двое неспешно двинулись к верхам, шагая по резным ступенькам. Часто останавливались – мечник ссылался на боли в ногах и одышку, что от части правда. Однако, и посмотреть на город с высоты хотелось не меньше: снаружи такой возможности уже не будет.

– Под тихой тенью Акеллана мирно спят лани и грачи. Благословение высшего, небесного стало их желанным местом отдыха, – заладил выходец из Эстерады, стоило двум пройти сквозь ночной патруль, и оказаться рядом с колоссом.

Средь множества цветов и благоухающих трав и вправду лежали дикие звери. И нет, даже не мертвые: они дышат, иногда двигаются, фыркают. Их сны крепкие, и появление людей рядом не встревожило ни одну животинку. Странники, словно привыкши к такому приёму, расселись посреди луга. 

– К чему это всё, Мегеран? Зачем мы здесь? 

– Да, знаешь, предчувствие у меня. Меченый, от тебя сильно глиозит, – в опеход вошли очередные слова, больше походящие на иноземный говор. От них, признаться, Эду уже ни холодно, ни жарко: хватило одних суток в Эстираде, чтобы прочувствовать их культурный код.

– И что же это за глиозит?

– Ох, извини, совсем забыл. Странник не ведующий пути сотни чувств, позволь мне выполнить великий человеческий долг. Дай я расскажу тебе сказ о сотне чувств. И будь готов: возможно, сегодня мы с тобой встретим конец истории под лучами рассветного солнца. 

***

Ну а пока, над головой и в ней царит ночь. Костёр мирно догорает и теряет света своего оттенки. Люди, расстелившись у одинокого дерева среди степей, мирно сопят. Одни свернулись калачиком, другие же укутались в полотна. 

Кристофер, Николь и Джули вдоволь набесились. Вроде ведь трое дураков разных возрастов, а ужились быстро, и, кажется, навсегда. Сумико, будучи человеком общительным но пассивным, в их общество вовлечена не была. С другой стороны, ей компанию составляет Бьянка, коей тоже не по душе та энергичность, экспрессивность, присущая ранее упомянутой троице.

 На повестке дня дежурный – Боб. Ему по душе сидеть в тишине и наблюдать за небосводом, переливающемся в бесконечном множестве звёзд. Тут, в мире без городской засветки и спутников с самолётами, каждая звезда казалась ярче прежнего, и образы, зарисованные созведзиями, то и дело бросались в глаза. А ведь это всё всего-лишь вселенских масштабов мозаика, не имеющая смысла. Поражает, какие травы нюхали греки, нашедшие медведицу в семи точках.

Далёкий край. Протяни к нему руку, а ближе он не станет. Вот и вся суть неба. Благо, Роберту никуда тянуться не надо, всё самое ценное с ним. В прошлой жизни не осталось и крупицы, стоящей мало-мальски равнозначно Джули. Сейчас, юноша не просто убить, но и умереть за свою сестру готов. Больше-то его ничего не держит.

Вдруг, рядом сел Фиумэ. Так, оказывается, звали того паренька, связанного руками. 

– Не спится, друг? 

Кивнул. Видимо, неразговорчивый малый. А по лицу так ровесник, вроде как. Ещё и привлекательный такой, с смазливым личиком. 

– Ну-с, чего тебя так Остров потрепал, раз и говорить не можешь? 

Ответа не последовало. Он лишь стыдливо отвёл взгляд в сторону. 

– А почему ты жив? Наверное, из-за этих бинтов, сдерживающих тебя, да? 

Не поворачиваясь обратно, безумец неуверенно двинул головой. Вроде, жест одобрительный.

– Меня вот такие же держат при жизни, просто ты их не видишь. А так, с твоими у них много общего. Что тебя, что меня не по своей воле связали по обе руки. Только у меня это нить судьбы, любовь. У тебя нет такой? Семья там, друзья? Может, любимая? – Роберт продолжал наседать, незаметно придвигаясь поближе к собеседнику. Вот и руку положил тому, обхватив плечи. 

Фиумэ как услышал его слова, так зарыдал. Тихо так, придавленно сопя сквозь стиснутые зубы и кривую улыбку. 

– Эй, приятель, не плачь. У тебя целая жизнь впереди, и ты, я уверен, обязательно найдёшь свое счастье. Ох, смотри, – палец устремился к небесам, указывая на падающую звезду, оставляющую за собой тонкий след, – Давай загадаем желание.

Двое в тишине помолились, возжелав одного. И в тишине мирской их желания будут услышаны лишь в глубинах самих душ, и нигде более.