Остров.

Солнце всё не спадает с небосвода, словно преследуя. Оно пожирает их своим пронзительным взглядом, сжигая последние капли рассудка. Можно сказать, коптит заживо.

 Именно поэтому те двое давно перестали следить за тропой, придерживаться маршрутов - на то нет ни сил, ни желания. Да и смысл? Тут куда не ступи, везде засохшая, извечно желтая трава, да чистое небо цвета вожделенной водицы.

Хотя, вода? Еда? О них и мыслить стало роскошью, тут бы тени блаженные объятия хоть раз почувствовать, и утонуть в свежести и прохладе. 

Ветер? Он ведь должен быть в равнинах, так чего бы не довольствоваться им? Ох, если бы тот помогал: приносящий духоту и сухость, стихийный порыв бросает пыль в глаза, и только. Как и вся природа в тот миг, он желал одного - погибели странников.

– Брат, ты в порядке? 

– Да, Джули. Дай мне передохнуть, и сразу двинемся дальше, – сухо промямлил молодой человек, усевшись посреди сухостоя. 

Девочка лет пятнадцати, несмотря на собственный упадок сил, всё не унималась – подёргивая старшего за руку, она молила:

– Ну давай пройдёмся дальше, тут недалеко до крупных зарослей! В них мы можем пересидеть, наверное, – отчаянно вздыхая, та отпустила руку родного, и конечность плавно упала в жёсткую поросль полупустынных культур.

Худой юноша, устало буркнув что-то в ответ, встал и двинулся дальше, вслед за тенью сестры. Вид перед глазами и так и плыл, погружаясь в мутные, волнистые миражи. 

Зачем идти вперёд? Может, не надо?

​Это дело принципа, тут эмоциям поддаваться нельзя. Коли Роберт опустит руки, жизнь потеряет смысл. Уже второй раз. Оступиться и глупо умереть в пустоши, будучи тем, кому дарована возможность жить дважды – глупейшее действие. Конечно, хочется возразить, мол жизнь ли это, раз одни муки от неё? 

Да. Пока боль обжигает, пыль во рту сушит, и глаза болят: жизнь идёт. Как за чередой непогоды настаёт дождливый сезон, так и в жизни невзгоды идут бок о бок с победами.

Эта надежда, вера присущая самой человеческой сути – двигатель, пускающий кровь по жилам, словно воду по руслам рек. Одной её хватило, дабы дойти до камышей, и блаженно упасть на спину. 

Вернее, провалиться в водную толщу, неожиданно оказавшуюся прямо под ногами. Неожиданно, так? 

Тело и без того не слушается, поскольку Боб выбился из сил. А тут ещё и вода, такая холодная и прозрачная, освежающе обволакивает изнывающие суставы и обгоревшую на солнце кожу. Хочется, несмотря на удушье, оставаться здесь вечно. 

Нельзя. Нет, для него умирать – непозволительный поступок, предательство последней родственной души. Если он не будет защищать, то...

– Глупый брат! – слышно сквозь воду. Со стороны поверхности две израненные, худенькие ручки тянутся к нему. Удивительно, но схватившись за них, выбираться стало не легче. Хотя, чему тут поражаться – девочка, изнуренная длительными странствиями, не сможет вытянуть взрослого лба из трясины. Он должен проявить инициативу.

 Сквозь стиснутые зубы, выбрался из воды. Отряхиваясь, мимолётом осмотрел место, куда угораздило попасться – и вмиг пожалел. 

Конечно, не из-за воды. Небольшой пруд, вероятно возникший на месте пещеры, видимо связан с подземными водами – от того и не пересыхает даже в самую жару. 

За ним, в паре десятков ярд поодаль стоят странные, рогатые олени. Их отростки на головах походят на солнечный диск: утонченный и, как для природного создания поразительно ровный. 

Они странно смотрели на людей, и после постарались скрыться за травой, что выглядело, конечно, весьма и весьма уморительно – двухметровые звери неуклюже сутулятся и кривятся, срывая всё вокруг своими громоздкими рожками.

– Брат, что они делают? 

– Если бы я знал, – почесывая репу, выдал Роберт. Будучи не в ладах с биологией, он и не мог предугадать, каким логическим принципам подчиняются эти странные животные. Вот они прятались, а тут выпячивают грудь. 

– Странно всё это. Может, с нами чего не так? – озвучив собственные мысли, осмотрел самого себя. Всё те же плоские пряди жирноватых волос на голове сложены назад, а лицо так никогда красотой и не отличалось – а на момент уж вообще, больше походит на тех динозавров, коих постоянно рисовали в музеях: кожа и тонкое мясцо, натянутое на угловатый костяной каркас.

Цвет лица не был ни румяный, ни аристократично-бледный – нечто среднее между лёгкой желтизной и Средиземноморским загаром. С телосложением палочника, впрочем, смотрелось очень даже гармонично.

Не самая приятная наружность подкреплялась совсем уж блеклыми внутренними качествами – в народе таких как Роберт принято называть людьми без изюминки: семью свою любит и бережет, нелюдим, увлекается картографией. Больше охарактеризовать он себя, с невзрачной высоты собственной самооценки, не решился.

– Нам бы помыться, да вещи простирать. Это единственное, что не так, – Джули не робела, решительно стала смывать с себя слои пыли, грязи. Погрузилась в воду она всяко увереннее, нежели её брат, что к своим годам так плавать толком и не научился. 

– Осторожнее. И воду не пей. Кто знает, что с ней, – настоял Боб. 

На его упреки девчушка отреагировала резко – по-детски высунула язык, и погрузилась в чистые воды, что зеркальной гладью своей преломляли свет, сияли. 

Покуда сестра радостно наслаждалась мгновением, молодой человек не мог успокоиться. Настороженный тем, что рядом с водоёмом так мало зверей, Роберт стал упорно пробираться через заросли, в поисках вероятной угрозы. 

Противный запах ударил в нос. Пахло не гнилью, однако аромат знакомый, и не из приятных. Воспоминания скрежетом проносятся в голове, и последний миг жизни напоминает, откуда Бобу известно это кисловато-солоноватое чувство, подпирающее к носу. 

В такие мгновения лучше сделать пару шагов назад, забыть дорогу назад и исчезнуть. Как показывал опыт, коли кровью несёт, то хищники рядом: естественная смерть в этих краях редкость, да и в том случае несло бы тухлятиной.

Роберт, однако, пережив длительную голодовку, по-человечески мыслить уже не мог. Ведомый отчаянным влечением, руками раздвигал густые заросли, режущие плоть.

А там, за ними, источник вони: совсем свежая лань, похожая на тех, у водопоя. И тот, кто её ест, разумеется был рядом. Впрочем, чего еще можно ожидать от дикой среды – бесхозного куска мяса посреди камышей? Естественно, оленью тушу терзала ранее невиданная помесь многорукого индийского божества и монстра из-под кровати, гуськом крадущегося в тень.

Вскоре, жутковатая сущность стала дёргаться, при том не отпуская жертву из своей пасти. Плавные сокращения живота, да и всего тела походили на волны, проходящие от рта вплоть до самого туловища. И, с каждым таким движением казалось, будто добыча уменьшается в размере, сжимается. Признаки жизни, при том, сохранялись, ровно как и истошный рёв, видимо вызванный болевыми ощущениями. Незавидная судьба – быть высосанным заживо.

Застыв от ужаса, Боб остался наблюдателем трапезы. Ему довелось увидеть, как остатки костей, выплюнутые прямиком в пустую шкуру, мёртвым грузом упали в траву. А тварь, тем временем, с видимым интересом загляделась на тощего, усталого человечишку. Помотала головой, да и думала пойти по своим делам: костлявый парнишка не заинтересовал её даже как опция для перекуса.

Остановилась. Нет, не так – настороженно глядя в сторону, откуда слышен шелест травы, шестипалое двуногое встало на четвереньки, и вытаращило остальные конечности для мнимой обороны. Видно, оно старается показать себя, и без того крупного, гораздо больше.

Оценить бессмысленность сие меры удалось моментально.

Вмиг всё окрасилось в кричащие оттенки белого. Солнцу подобное светило возникло издали, и обратило всё вокруг в плоскую, бесцветную пелену. Бесформенная среда скрипела, жутко раздражающий звук пробирал до мурашек. Средь него различим мужской голос, истошно кричащий во всю глотку.

Всё вернулось на круги своя быстрее, чем ожидалось – стоило моргнуть пару раз, и перед взором предстал прежний мир, хоть и с некоторыми штрихами: тварь, ранее горделиво стоящая, пятилась всеми оставшимися руками. Трое конечностей, отрубленные вмиг, раскиданы повсюду, и искривляются в агонии. Они, даже отделившись от тела, сохранили страха вкус, а потому тревожно колеблются, рыщут в поиске спасения. 

Ну а рыжие волосы убийцы, развевающиеся на ветру, подобны язычкам могучего пламени. Грязные лохмотья скрывающие силуэт исчезли за грубым, черным плащом из кожи. 

Взгляд, устремившийся на зверя, лишь казался злостным оскалом: в дебрях складок на лбу скрыта простая усталость, и цвет зрачков походит туманной пеленой покрыт.

Светящийся меч его причудлив – вроде и видно, похож на обычный, но порой образ, кажется, расплывается в самом мироздании, как лёгкий пар над горячей водой. В движении кажется нереальным, поскольку и не скажешь, куда и каким образом тот бьёт. 

На секунду и не более, казалось словно мечник бессильно падает вперёд. Следом, вялый мах ведущей ногой перешел в маневренное наступление: а там уж всё как в тумане. 

Впрочем, не один Боб потерял момент из виду: рывок вперёд застал чудище врасплох. Кровь под напором хлынула из возникшей раны, и зверь стал кривиться, размахивая своим метровым хоботком. Долго буйствовать не стал: спустя один вымеренный пинок в грудь, махина послушно пала на землю. Палач, стерев с лица кровавые пятна, обернулся.

Беспромедлительно заметил. Прямо уставившись на Боба, а затем и на Джули, прибывшую совсем недавно, рыжий снова двинулся быстрее восприятия людей вокруг. Приблизился совсем вплотную к худому парнишке, давая тому рассмотреть себя поближе.

Потрёпанная повязка на глазу незнакомца немного слезает, показывая под собой целый глаз, живой и моргающий. Чёрные круги под очами, впрочем, создают больше вопросов, нежели та тряпка на пол головы. 

Мысли перебил внезапный вопрос со стороны путника:

– Оберегаешь её? 

Немного недоумевая, Боб отвёл взгляд от собеседника, и увидел макушку Джу, выглядывающую из зарослей. 

– Д-да, – устало промямлил Роберт.

– Ври больше. Кажется, совсем недавно ты был готов умереть, оставив её одну, – серьёзный тон и гнетущая атмосфера обстоятельств создавали сильнейшее воздействие, и в слова неизвестного вера была даже сильнее, чем в свои. 

Боб виновато опустил взор, на что его схватили за подбородок, и силой подняли обратно. 

– Опустивший взгляд не увидит ждущего подмоги. Опустивший руки не сможет вовремя подать руку помощи. Держи голову выше, сах'ки, – в прежней, настороженной манере выразился мечник. Следующим мгновением исчез, скрывшись в горизонте из высоких трав. 

– Что это, блять, было? – резонно спросил вслух Роберт, сопровождая взглядом отдаляющийся силуэт. 

– Круть, – Джули надулась, – Он оставил нас здесь, просто убив одну тварь. Герой херов, а от остальных чудищ мы сами сбежим?! – выругалась малютка.

И хоть старший брат разделял её перспективу, вслух выражать недовольство он не стал: непонятное уважение к неизвестной фигуре не даёт высказаться плохо. Да и такой ли благодарности достоин спаситель его жалкой жизни? Навряд-ли.

Решили прилечь отдохнуть. В траве, вогрузив тела по шею в воду – наслаждаясь мгновением расслабления перед очередной дорогой в никуда. Им не впервые приходится полагаться только друг на друга, да и ступать в неизвестность двум сиротам не привыкать. Обидно только, от одиночества да от невзгод. Всем ли людям в этой жизни так сложно? Или, судьба-злодейка как обычно решила испытать веру брошенных детей?

Всё кажется таким ужасным, а блага такие мимолётные: это истязает душу, от которой и без того немного осталось.

Но, как и с циклом дня и ночи, вслед за тьмой идёт рассвет – и в кустах далёких поселилось эхо далёких голосов. Отчётливо слышны слова, различим смысл: неизвестные обсуждают возникший белый свет, ищут некоего "Мечника", или "новобранца". 

Поначалу казалось, что это следствие больной фантазии и сильной жары: мол, звуковые иллюзии. Но нет – вскоре показались и людские фигуры, застигнувшие врасплох брата и сестру, лежащих в воде.

– О, а вот и они. Выглядят, конечно, потрёпанными, словно тут вечность были, – высказалась девушка азиатской внешности, – Но вроде и живые. Эй, вы двое, слышите меня? 

– Вроде как, – растерянным двум оставалось кивать, да слушать новых лиц. Ну и пытаться связать их появление с ранним визитом рыжего воина.

– В порядке, может вам помочь? – видимо, из остатка вежливости незнакомка протянула руку. Руку Роберта не покидала дрожь, и всё же он поздоровался, и вышел из воды.

Наспех натянув портки да изношенную футболку, вышел продолжить налаживание контакта.

Правда, на сей раз говорить стал иной человек. Кудрявый европеец среднего роста, с чертами крепкого телосложения, скрытыми за летними шортами и рубахой песочных оттенков. 

– Здравствуй, путник. Я Себастьян Райт, а тебя как звать? – улыбчивый, ужасно уверенный в себе человек стал еще одним, предложившим пожать руку. Боб отказать не смог.

– Роберт. 

– Славно, Роб. Не желаешь разделить со мной трапезу? 

– А чего так сразу? – при упоминании еды рот намок, и безжизненные глаза вновь обрели цвет. 

– Ну а где, как не за обеденным столом встречать новых знакомых?

На том и договорились. Группа, как оказалось, обосновалась неподалёку, а потому путь предстоял не столь изнуряющий. Правда, это не отменяло того, что идти Бобу и Джули помогали незнакомцы, подпирая плечо. 

Приближаясь к небольшому озерцу откуда открывался вид на бесчисленные табуны странных тварей, страждущие брат с сестрой учуяли аромат, затуманивший рассудок. Нет, не трава дурманила, и не горячка: простой запах от свежей еды стал для голодающих величайшим искушением.

Те, сломя голову, ринулись к котлам, томящимся посреди пепла. Дыма давно нет, одни тлеющие угольки, чей свет мерцал и взрывался сотней оттенков алого.

Потом – всё как в тумане. С головой погрузившиеся в чревоугодие, двое мельком слушали истории о мире вокруг, периодически кивая. 

Говоры о грифонах, магии и вопросах жизни и смерти поражали, однако были ожидаемы – раз уж у мира приём был негостеприимен, то и дальнейшие аспекты особого позитива внушать не должны.

– Чтобы выжить, мы собрались вместе. Края тут глухие, – между дела метнул Райт.

– Знаем, знаем. Уже третий день выживали только за счёт друг-друга, так что не удивлены, поверьте, – гордо сложив руки и приподняв подбородок, бахвальствовала Джу. Роберт тем временем одобрительно кивал, при том не отпуская тарелки из рук. 

Себастьян и остальные оказались гораздо более щедры на экспрессию. Толпа охнула, когда девочка-подросток сказала про "три дня".

– Но, но! Вспышка! Как?! – неспособная и двух слов связать, поражённая Сумико схватилась за плечи малышки, и стала трясти. 

Райт же замолк. И, стал радушно улыбаться, хлопая в ладоши. На одной из его рук заметны следы свежей крови, медленно засыхающей на глазах. 

Стоящий поодаль седой мужчина русской наружности заметил это, и добавил:

– Запах Семиидовой крови, я чувствовал его рядом с тем местом. Только где именно? 

– Влад, ну не удивительно ли? Как раз рядом с нашими новыми друзьями, сразу после вспышки появился труп зверя. Думаю, подробности излишни, – ученый вытер руку о траву, затем уставился на Боба. Лыба у него тогда, признаться, казалась смешением довольной ухмылки и безумного отблеска глаз: выказывало подлинность интереса, но в сущности лишь пугало Роберта, отчего тот чуть не подавился куском мяса. 

– Джули, и Роберт, да? Я бы хотел узнать о том, встречали ли вы недавно кого-то высокого и рыжего? 

Синхронно кивнули. Райт, не теряя блеска в глазах, продолжил.

– И, он носился с мечом? 

– Так точно, – Джу попыталась показать руками, каким длинным то оружие казалось. Размаха её рук, правда, не хватало, – Вот такое страшное ножище, и он им так быстро, и вжух! – воодушевленная, она представила себя на месте мечника, и воображаемым мечом начертила перед собой пару рваных, прямых линий.

– Я видел немного другое, – возразил Боб, закончив жевать пищу, – он просто двинулся вперёд так быстро, что я и не заметил. Размытый, я не запомнил и движений. Просто, как он остановился рядом с врагом, так тот оказался разрубленным. В конце был один, чёткий взмах.

Исследователь молча делал записки, видимо. вслушиваясь в слова новых лиц. Не забывал и переспрашивать детали.

– Так, и куда он после этого ушел? – в ходе разборок, спросил Иттгардец. 

– Солнце восходит с востока, тогда был полдень. Честно, деталей не помню, но судя по имеющимся данным, странника можно искать на севере, – опираясь на собственные познания, Боб уподобился настоящему географу-путеводителю, способному ориентироваться и без наличия компаса. 

Ученый без лишних слов протянул руку, дабы пожать её первому себе равному.

 – Молодой человек, вы подарок свыше. Наконец я смогу полагаться на кого-то в своих расчётах, – вытерев слезинку радости с глаза, Райт казался тронутым до глубины души. Стеснительному юноше перед ним не оставалось ничего, кроме как смущённо принять такую похвалу.

– Буду рад п-помочь, н-наверное, – криво улыбаясь, ответил он.

Закончив с любезностями, Райт вернул прежний настрой. И, видимо, только сейчас он обратил внимание на то, что ранее хотел сказать Боб. Конкретно, информацию о направлении движения Эдварда. 

– Повтори-ка, чего ты сказал?

– Он идёт на север, скорее всего. Что-то не так?

Мир перед глазами подобен стеклу. В состоянии покоя, прозрачный и понятный, но стоит появиться оплошности, ошибке в расчётах – и идеальная ситуация в отражении сияющих глаз уподобится фреске, разделившись на мириады одиноких осколков, выражающих собой крах. 

Себастьян еле сдерживал маску спокойствия на лице, чему способствовал блокнот, в который можно было уставиться, избегая укора чужих взоров. 

Взволнованный друг, нет, товарищ! Его рука, лёгкая как ветра зев, легла на плечо и сжала в крепкой хватке. 

– Что с Эдвардом, док? – вдруг вклинилась Бьянка, уловившая тему разговора. 

– Эд-вар-р-д, – скомкано, обрывисто звучал голос мальчишки-полузверя, чьи руки были связаны по локти. 

– Ох, а я и забыть о нём успел, – подметил Кристофер, заметно возмужавший за счёт растительности на лице.

– Да и я, признаться, забыла этого дурака. Как он там? – Николь, в отличие от других, и заинтересованной не выглядела. И даже она, спустя мгновение, удивлённо ахнула. 

Стоило словам потечь рекой из засохших уст, как люди потеряли головы.

– Эдвард, вероятно, больше не жилец. Осмелюсь предположить, Джули и Роберт стали последними свидетелями его существования. 

Каждый отреагировал по своему. Крис и Ники стали громко обсуждать между собой то, каким боком такой исход оказался реален. Влад онемел, застыв в позе джентльмена, поправляющего свой потрёпанный галстук. Стоящий неподалёку Фиумэ потерянно опустил взгляд, и сел посреди травы. Одни лишь Джу с Бобом казались оплотом чистого, беспристрастного удивления. И те вскоре сломились. 

– Как это, прям совсем? Мы видели его совсем недавно, – худенький парнишка стал липнуть к ученому, прям как и его сестра. 

– Объясните, мистер! 

– Да, дайте ясность!

Все в голос просили деталей, кричали прямо у ушей вплоть до звона.

Терпения учёного не хватило. 

– Тишина! 

И вдалеке птицы вспархнули в небеса от испуга. Люди же, стоящие вот тут, рядышком, унялись. Все сели полукругом, раскинув уши и открыв сердца. 

– Вот поэтому и думал, говорить или нет. Ну раз уж начал, то давайте перейдем к деталям. 

***

Небеса оплакивают вечные муки, принесенные жестоким солнцем. Их слёзы омоют грешную землю, станут пищей растениям, только и жаждущим расти вверх. 

Под небесами, и над землей стоял воин, ожидающий своего часа расплаты. Впервые за два месяца небесный обитель стал щедр на дары, а это знак: грядёт битва.

Биение сердца стало тиком часов: надоедает, мешает сосредоточиться. И ведь ничего с ним не поделаешь – унять страх сложновато, и чем больше думаешь о нем, тем сильнее эхо ударов, бьющее по ушам. 

Ветер дул со спины порывистый. Это знак, предвестие: за время своего одиночного путешествия Эд понял, что в степи резкая смена потоков воздуха может быть вызвана или капризами природы, или летающими животными. Сейчас, нутро подсказывало – лучше обернуться, нежели быть убитым. 

В мире неба, затянутого серыми тучами, появился ослепительно-яркий свет. И, как вспышка грома, он оттенял саму тьму, оставляя на рельефе мира белоснежно-белое пятно. Ошарашенный грифон, пикировавший на, казалось, беззащитного человечишку, явно опешил и стал тормозить. Пока это делал, на спину и крылья пала тяжесть. Чьи-то ступни продавливают плоть, заставляя прокатываться по земле грудью. Сначала, о земную твердыню стёрлись перья – затем, кожа. Когда плоть и мышцы скатывались в несуразные катышки, складывавшиеся в единый кровавый след, крылатый воин молил о пощаде. Не успев вскрикнуть, лишился головы – и, безмолвно поблагодарил палача за честь быть убитым в сражении.

Большущая голова кубарем покатилась, и остановилась рядом с парой когтистых лап вдвое больших размеров. Те и не дрогнулись. 

– Удзугарай, ты помнишь мои слова. Однако, зачем Эду-вар покончил с сах'ки? – грифоний король с присущей заботой поднял бездыханную голову своего подданного, и раздавил её в ладони.

Эдвард, казалось, не был настроен на диалог. Не спуская взору с Варгрифа, мечник молча шёл навстречу, пока черная накидка его колыхалась на ветру, и промокала под лёгким, осенним дождём. На мокрой ткани играли блики света, исходящего от меча в руках. 

Холодные, покрытые шрамами руки. Им пришлось держать на себе стольких убитых, и даже так они всё ещё умудряются хвататься за рукоять, ступая на пиршество бога войны. 

– Азлатри. Си гара ихлимае. Да благословит нашу битву покойный Акелла, властитель края вечнозелёной филензии, – смиренно поклонившись перед соперником, Сахкишатгун исчез. 

Снова тот же трюк: скорость, не подчиняемая законам мироздания. Как это нечто способно перемещаться, едва двигаясь? Каким образом Варгриф не создаёт за собой ветра, пока сам того не захочет? 

Едва наладив контакт с мечом, Эдвард приоткрыл для себя завесу тайны. 

– Я вижу тебя! – злостно горланил мечник, постоянно оглядываясь. Глаза под пеленой кровавой паутины, напряженные до предела: они наконец могли уловить капельку силуэтов, остающихся там, где пролетал зверь. 

Сбоку. Он издевается, насмехается над самой идеей честного сражения – выставил один коготь, только им и нападает. Хотя, ему похоже так интереснее: да и Эдварду легче отразить один ноготок, нежели вес всей лапы. 

Проскользнув по врагу, сияющий клинок лишь высек искры, да не боле. Проскользнув по направлению фаланги, встрял глубоко в плоти. Варгриф незамедлительно отреагировал, в мгновение разбив оружие Эдварда вдребезги.  

Следом, проткнул глаз, скрытый за бинтами. 

– Как я и ожидал. Сах'ки Эду-вар кшавахра, сильный дза нбуту.  Но его раненый глаз, ме ах, ложь. Я полагаю, ты закрыл его ради Нора? 

Он не слышал грифона. Болезненные ощущения приглушали восприятие, едва позволяя оставаться в сознании. 

– Твоё пламя, ке агета питает. Так почему твоя ке не способна утолить тебя? 

– А-а-а-а-а-аргх! – вскрикнул Эд, корчась на земле в агонии. 

Вдруг, чувства исчезли, а с ними и боль. Их сменил холод земли, тепло пробивающихся сквозь облака лучей. И ветер странный подул от Варгрифа, словно окутывая мир вокруг. Эд медленно поднял голову с земли.

– Эду-вар. Душа странника, ненасытный белый костёр. Эта битва короткая, души сах'ки останутся гневны. Агимаиду, Эду-вар растёт. Я хочу увидеть будущие перья, новый ветер. Поэтому, освободил от боли. Чтобы Дза Нбуту услышал, принял, – впервые, из уст небесного столпа исходила речь, наполненная сомнений, рассуждения. Ранее, его образ выражался безмерной непоколебимостью.

– Что? – переспросил Эд, поднявшись на ноги.

Зверь расправил крыло, указывая им вдаль.

– То, куда ты идёшь, иглидае. Великая пустыня снов, Колыбель Мавуруна. Мавурун, единственный убийца, научит тебя гореть. Ступай по пути, аста игарат сомни. 

Договорив, король исчез. И небеса вновь стали чистыми, как в самые ясные летние дни.

Путник, ощупав глазницу, нашёл лишь пустую дыру, покрытую ороговевшей кожей. Глаза теперь нет взаправду, и видимо он стал платой за слабость. Собрав волю в кулак, ударил в грудь. И, в тишине степной, утёр слезу с грязного лика. 

– В моей власти верить или тебе, бог ветров, или тому чудику из Иттгарда. Карта велит ступать иной тропой в дальний восток. Но ты, – протянув руки к чистому небесному обителю, Эд продолжил, – Ты повелел навестить какого-то Мавуруна. Знакомое имя, да, – достав из-за пазухи потрёпанные письмена, юноша пролистал до последней страницы, и кивнул.

– Мавурун, Погибель Мудрости. Занятно, раз крылатый изверг сказал, что он научит меня гореть, то получается, он жив? 

Историям из книжки тысяча лет, и раз герой всё еще ходит по бренной земле, то с него многое можно перенять. Однако, равнозначно важно опасаться человека, прожившего не одно столетие.

– Хотя, кто знает этих чудищ. Их характеры невыносимы, речи обрывисты. Надеюсь, хоть этот не подведёт.