Остров.

Меня зовут Бьянка. Сочту должным начать свой рассказ с простой истины, однажды озвученной моей матерью – жизнь имеет свои границы. Наверное, она это сказала не зря – старалась подготовить меня как к предстоящим трудностям, так и к скорой потере. 

Церемониться не стану, говоря напрямую – она умерла. Бесславная ли смерть та, что была подарком судьбы? Я не знаю. Знаю наверняка – мне пришлось трудно, столкнуться со смертью единственного близкого в таком раннем возрасте. 

Отец приютить меня не захотел: на то время у него появилась новая пассия, и не хотел он перед ней светить своими недостатками, грехами. Грехом для него считалась я – одинокая, никому не нужная. Производная неудачных, быстрых отношений между кухаркой и сталеваром. 

Его можно понять – честно, обиды не держу. Его отношения с моей матерью завершились, страница жизни та оказалась позади. Теперь, перечитывать её желания ни у кого не будет – даже если жалость наступит, себя то ему будет жаль больше. Эгоист? Нет, просто здравомыслящий человек со своими целями. Так я привыкла считать.

На что потерянная девочка могла претендовать в свои шесть лет? Родных я не знала, на родителях поставлен крест. Крыша под головой – старинные развалины годов семидесятых, стоящих на одном добром слове. 

Поначалу, додумалась перебиваться работой на соседей – там уберу двор, тут подмету. Платили не всегда, чаще просто пользовались детской наивностью. Постепенно, вместе с верой в кровные узы, исчезла вера и в так называемую идею справедливости. Зато, осознала реалии неидеального общества: того, в котором никто никому ничем не обязан. Государственный аппарат, созданный для решения всех насущных забот народа, будучи прекрасно продуманной системой без единой бреши, почему-то не работал. 

Детского дома я не увидела. Взамен него, однажды я случайно повелась на сладкие речи мужчины с фургоном. Там меня и украли, связав по обе руки.

Не хочу хвастаться, поскольку нечем. Но, гены у меня неплохие – даже при паршивом питании, росла я вполне красивой девушкой. Не сказать, чтобы выдающаяся внешность, но определенную ценность имела. 

По этой причине, оказалась я в индустрии секс-рабства. Говорить о ней неприятно, жутко – человеческие чувства и права тут ценились чуть ниже, чем аккуратная стопка купюр. И всё же, тут я работала, жила. Постепенно, мне открылись мотивы каждой шестеренки этого адского механизма. 

Я и свои осознала. Вернее, приняла их отсутствие. У меня нет мечты, любые мои ожидания ломались с треском. Есть лишь рутина, полная боли, пота и крови. Я в ней растворилась.

Ах, нет. Мечта у меня была, и была она прекрасна. Перестать ощущать боль. Я хочу наблюдать, чувствовать – большего для счастья мне и не надо. 

***

Помню тот день как вчера – пожелтевший календарь, месяц июль. Я помню, мама говорила о моем дне рождения – двадцать что-то июля, 2004. Хотелось бы знать точную дату, но довольствуюсь тем, чем располагаю. 

Я взрослая? Многие девушки, которых я знаю, младше меня. И всё равно они работают. Значит, я не взрослая. Может, всё это очень относительно, и вообще не стоит задумываться о таких мелочах. 

Меня завели в комнату с кроватью. Интерьер не запомнила, поскольку всё внимание у меня заострилось на том, кого завели за мной вслед. 

Огромный. Выше меня на три головы, еще и вдвое шире. Складки на его животе тряслись, истекали потом. Жадный взгляд его меня окутал.

В тот день я сильнее всего хотела ничего не ощущать. И единственное измерение, ощущение которого я потеряла это время. Как долго он уже тут находится, когда же моим страданиям придет конец? 

В один миг, с дуру решила его укусить, оттолкнуть от себя. Интересно, чем я тогда думала?

Огромная ладонь обхватила мою голову. Сжимала бешено, такого давления я еще никогда не ощущала. Помню, в глазах темнело,  и чтобы не потерять сознание я кричала во всё горло.

Удар. Последнее, что я видела в той жизни – белая стена, трескающаяся по швам. И, ошметки меня. Я умерла.

Темнота так пугает – вокруг ничего не видно, не слышно и не осязаемо. Прямо как в том грузовике, в котором меня увозили. Я не люблю темноту и закрытые помещения. 

Вмиг, окружающий мир наполнился красками. Я увидела перед собой болото: вокруг летали мошки, и грязь под ногами засасывала вниз. Редкие деревья тут были столь велики, что закрывали небосвод – от того тут так сыро и прохладно, наверное. 

Меня спасла рыба. В её глазах горел самый белый свет из тех, которые я видала. Чешуя темно-зеленая, покрытая вековой грязью. И плыло это создание не в воде, а по воздуху. Страшно – не то слово. Дрожь и полнейшее непонимание охватывали тело, затмевали здравый смысл. 

Все эти плохие мысли и страхи исчезли, стоило рыбе заговорить. Этот голос, будто исходящий с глубин дна морского, успокаивает. Сказала сущность лишь одно:

– Я тебя понимаю. Пришла пора и тебе отдохнуть, получить то, чего желаешь.

Снова тьма. И снова, стоило моргнуть, как мир красками наполнился. 

Остров встретил меня не лучшим образом – я упала на сырую землю с пары метров высоты. Остальные, как выяснилось позже, также испытали подобное.

Вскоре, увидела группу людей, идущих ко мне. Они твердили, что видели белого света вспышку, а под ней нашли меня. И так с каждым. 

Быстро вошла в курс дел – все умершие, и не знают ничего о том, где оказались. Все поголовно безобидные, жертвы обстоятельств – кроме них в группе были лишь те, кто отказался говорить. В их числе и я. 

Кстати о мне. Не успела походить по этому миру, как поняла – сколько ни хожу, боли в ногах нет. И усталости тоже. Да и злобы ко лжи других не чувствую. Кроме ветра дуновения, солнца и еды, до меня доходят лишь слова. Значит, рыбка та, хоть и не была золотая, но моё желание исполнила.

– Бьянка, мы вроде хотели узнать не твою историю, но о том, почему Фиумэ и Нора сидят обнявшись, и рыдают, – перебил рассказ Эдвард.

Да-да. Помню. Мы как раз добрались до злополучного момента.

Помнится, я говорила о том, что есть жертвы и молчаливые. Из вторых происходил Фиумэ Русцелло, этот молодой человек с изменениями в теле. Как я поняла, все эти нечеловеческие детали добавились после смерти, так как другие люди из группы с схожим случаем говорили о том, что раньше выглядели иначе. Буду честна, изменения затронули и меня: нет, у меня нет крыльев или хвоста, просто исчезли множественные шрамы, пластические операции. Сейчас я намного более натуральна и чиста, это должно радовать. Как жаль, что на душе пусто.

Продолжая о нашем юном друге. Тихий, скользкий тип – ошивается подальше от остальных, стремается лишнее слово сказать. Испуганный малый, одним словом.

Нора у нас человек широкой души, волонтёр. Терпеть чужие страдания не привыкла, а потому решила пойти ему навстречу. С моей перспективы, выглядело это очень подозрительно: что не разговор, она постоянно решает его приплести. Раздражало жутко, и, судя по поведению Фиумэ, помогало в адаптации не лучшим образом. 

Своего она так и не добилась – ей помешали новые попаданцы, присоединившиеся к отряду. Те трое, как тогда помню, ворвались в наше сообщество с ноги. До них, отчетливой иерархии и цели у группы не существовало – мы только и делали, что старались выжить, в неравной битве с окружением теряя всё больше и больше людей. До смерти трёх, как минимум семеро умерли от постоянных стычек с грифонами, господствующими хищниками степей. Остальные или ходили раненные, или истощенные от недостатка провизии. Это, к слову, был первый день с момента, как нам всем не повезло появиться на этот свет. К вечеру на нас, уставших и потрепанных, упали они.

Айзек, Том, Ахмад. Трое, как мне удалось понять, являлись знакомыми еще до смерти – умерли в один и тот же день, все от смертельных инъекций. До этого находились под заключением в Центральной тюрьме Северной Каролины за несколько случаев организованных убийств, грабежа и рэкета. Со стороны совсем иные – весельчаки, ответственные малые. Тут же взяли управление в свои руки, говорили о единстве нашей беды. Справедливы ко всем, кто честен с ними: ко мне они относились снисходительно, почти не трогали. 

Но вот Фиумэ для них стал козлом отпущения, поскольку он для группы пользы не приносил. Работал с трудом, имел трудный характер. Поэтому, постоянно оставался избитым за собственную ущербность, слабость характера. Еще и едой его обделяли, дабы освоил урок. 

Жестокость, безусловно, бесчеловечная – относительно совершаемого проступка, наказания непропорционально грубые. Впрочем, пока меня они не касались, я закрывала глаза даже на попытки Ахмеда надругаться над беспомощным, женоподобным итальянцем.

Два дня их господства хватило, чтобы все, кроме Норы и рыбо-мальчишки поверили в действенность железной руки. Те двое несогласных мало того, что оказались под всеобщим непониманием, так еще и фактически жили обособленно. 

– Никто не понимает меня, и пусть. Я остаюсь при своём мнении – каждый имеет право на жизнь, поддержку. Простая травля за бездействие лишь первый шаг к тотальному контролю, который отравит наше общество, – решила сказать Нора, перебивая соратницу.

Да знаю я, ты эту чушь твердила чуть ли не постоянно. Как тут забудешь такое рвение, граничащее с безумием. 

Переходя к моменту, когда Себастьян Райт встретил нас. За пару минут до этого, у всех на глазах происходила, казалось, обыденная сцена – "рыбу" пинают ногами, пока тот калачиком свернувшись, лежит на земле. 

И тут, на мгновение, все пали ниц. Я и не поняла бы, не посмотри на Фиумэ в тот миг. Он, широко разинув полную клыков пасть, закричал во всё горло. Этот вой, я не слышала ничего подобного. Позже, от остальных мне довелось узнать о том, насколько же сильно это походило на песнь синего кита. 

 Оглушило всех стоявших рядом, другие просто услышали крик. Я же, и троица главарей, натурально застыли, будучи не в состоянии двинуться с места. Чувство, подобное судорогам, прокатилось по всему телу. И, оцепеневшая Бьянка имела честь лицезреть, как ранее вечно вялый, зажатый малец ловко размахивает хвостом, рассекая плоть. Лицо его вселяло ужас, ведь на момент он улыбался, и рычал. Сущий дикий зверь, неспособный себя контролировать: к нему, наверное, и подойти страшно – поди убьёт.

Далее произошло следующее. Игнорируя всех вокруг, девушка среднего роста побежала прямиком на свихнувшегося идиота. Как результат – он проткнул ей глаз, рассёк плечо. Позже, то ли разглядев кто это был, то ли просто из чувства собственного страха, "дикий зверь" умчался в чащу лесную. Исчез, оставив нас с раненными и убитыми. 

***

– Кажется, ты рассказала всё неправильно. Если уж рассказ должен был выставить жертвой мистера Русцелло, то стоило ли говорить о праведности методов тех, кого он убил? – решился спросить Себастьян, на чьем лице читалось явное замешательство. 

– Мистер Райт, все, и вы в частности знаете мою проблему. Я извиняюсь за то, что не способна выражать чувства, как бы сильно меня не расстраивало то или иное событие. По этой же причине я не знаю как расставлять акцент в истории, чувствовать чужие переживания, – стеклянные глаза её не показывали раскаяние, выглядели неестественно спокойно. Не из мира сего, решившая по собственной воле отречься от чувств – она безумна. 

– Зачем же ты тогда живешь, раз ничто не приносит тебе радости? 

–  Жизнь имеет свои границы. И я живу в них, раз уж мне довелось быть той, кому жизнь дарована.  

Эдвард молча выслушивал всё. Его худшие опасения по поводу неконтролируемости попаданцев оправдывались, слово за слово Бьянка вгоняла его в ужас. В душе ему теперь казалось, будто вокруг не люди, а снаряды замедленного действия, готовые рвануть с легкой руки собственных чувств. 

Еще и история о ране Норы укрепило волю рыжего – он и до этого в душе говорил о необходимости защищать девушку от необдуманных действий. Теперь, ради её сохранности, придется постараться не только следить за ней, но и за хвостатым.

Тот, к слову, в чувства пришел, и тут же погрузился в сон. В бессознательном состоянии он выглядит намного более безобидно, что, конечно, не повод расслабляться – сохранность бдительности и строгий надзор единственное, в чем можно быть уверенным при путешествии по неизвестной земле.