Последняя ветвь семьи Прутяну

Она оказалась у машины в считанные мгновения – бегущий следом Иоска лишь удовлетворенно хмыкнул, прыгая на переднее сиденье – Тсера устроилась на заднем, аккуратно опуская голову бледного Дечебала к себе на колени. Брат открыл глаза, попытался зацепиться за нее расфокусированным взглядом:

– А ты теперь дамочка с сюрпризом? Как же я охренел, когда ты ее подсвечником, а потом эти клыки и визг... – глупый идиот попытался улыбнуться, а она лишь закусила губу, сдерживая рыдания. Глаза уже заволокло соленой пеленой и Дечебал расплывался, упрямо двоился. Тсера не позволяла себе заплакать.

Машину резко повело в сторону, когда Опря ее развернул, оставляя глубокие борозды от шин в снегу. А затем та сорвалась с места, стремительно набирая скорость. Тсере пришлось ухватиться за спинку сиденья, придерживая второй рукой лежащего рядом брата, его колени гулко ударили в переднее сиденье, заставляя Иоску поерзать, удобнее устраиваясь.

– Я был не прав. Но на какую-то гребаную секунду я правда поверил, что важен ей. Тсера, Эйш говорила о том, что все осознала, что все это время она любила меня и старалась забыть, будто встречаться с братом лучшей подруги неправильно. Черт, это было так... – он с трудом сглотнул, зажмурился. И Тсера не сдержалась: надрывно всхлипнула, первая слеза упала на висок Дечебала, неспешно заскользила к перемазанному кровью уху. – Прости меня, Тсера, только не плачь, умоляю, не реви...

Она заставила себя кивнуть, поднимая глаза, пытаясь сморгнуть подступающие к горлу слезы. Копош – старшая сестра. Тсера просто должна быть сильной.

В зеркале заднего вида она встретилась взглядом с Иоской. Он отвлекся от дороги всего на мгновение. Руки уверенно вывернули руль, уводя машину в очередной резкий поворот – они выезжали на горную дорогу за чертой города. В голосе заместителя комиссара пели ветра, в мягкий бархат спокойствия можно было кутаться. И на мгновение, всего на мгновение после сказанной им фразы, стало легче. Камень соскользнул с грудины, позволил ей вдохнуть, разжимая стальную хватку на свитере брата:

– Если мы успеем до завтрашнего заката к оборонной церкви в Дрокерице – вы останетесь людьми. Если нет – жизнь вампиров не так плоха. Посмотри на себя, Тсера, сколько длится твое превращение? Ты еще не попробовала человеческой крови, иначе тебя было бы не спасти. Есть разные пути, тебе и Дечебалу не обязательно становиться чудовищами. Даже если вы изменитесь. В любом случае, он тебя не покинет.

Она снова кивнула. Ломано, нервно, как старый шарнирный болванчик, неудавшаяся кукла с подрезанными нитями. А Дечебал повернул на ее коленях голову:

– Эйш спокойно ходила днем, разве стригои не сгорают на солнце?

– Живые – нет. – Очередной поворот, машину занесло, поднимая левым колесом вихрь снега, и они, миновав предгорный лес, поехали по трассе. Иоска вел уверенно, сосредоточенно, Тсера едва могла рассмотреть пролетающие, смазанные полосы полей. – Но тебе, к сожалению, это не грозит. Эйш выпила тебя почти досуха... Чтобы остаться живым стригоем, не нужно умирать – достаточно укуса, и процесс будет запущен. Проблема в том, что, укусив человека, единицы могут остановиться. Прекратить пить до того момента, как процесс будет необратим. Куда проще создать мертвого стригоя – дать испить своей крови, а затем пустить яд. Или просто сожрать.

– Ты пил ее кровь, Дечебал? – взгляд Тсеры метнулся обратно к брату, он выглядел озадаченным. Прошли долгие минуты прежде, чем он с пониманием застонал, скривился в отвращении.

– Губа... Она прокусила свою губу, а я слизал кровь, это было, когда...

– Нет-нет, я поняла, не хочу этого знать.

– Она мертва? – в голосе брата что-то надломилось, треснуло. Холодные пальцы, лежащие на руке Тсеры, сжались. И никогда раньше правда, способная ранить его, не давалась ей так легко. Тсера мрачно кивнула.

– Мертва.

Дечебал неспешно кивнул, а во взгляде промелькнуло что-то такое, что Тсера никогда не захотела бы увидеть вновь. Боль, перемешанная с разочарованием, с тоской по несбывшемуся. Брат отвернулся, снова закрывая глаза. А она перевела тему, спасаясь трусливым бегством от его реакции.

– Иоска, я слышала твой голос там, в склепе. Откуда ты знаешь о стригоях? Ты... тоже?

Опря рассмеялся, мягко, едва заметно покачивая головой.

– Нет, я просто знаком с их породой. И с многими другими. Так вышло, что я долгие века был соломонаром, теперь это в прошлом.

Она почти не удивилась. Было в нем что-то древнее, ворочающееся под кожей юнца и выглядывающее из-за зрачков столетней мудростью. Предчувствие, мягко коснувшееся ее в тот момент, когда Больдо и Иоска рассматривали друг друга в кафе в молчаливом противостоянии. В надтреснутом голосе брата послышалась ирония:

– Так и знал, что с тобой что-то не так. Старик, прячущийся в школе черта. Тсера, а тебе везет на ухажеров. Два ненормальных пенсионера, я в восторге.

Она бы ткнула его локтем в бок, оставила на лбу звонкий шлепок, только Дечебал выглядел настолько плохо, что Копош картинно фыркнула, наклоняясь, чтобы оставить громкий поцелуй на ледяном лбу брата.

– Сказал мне тот, кого только что попыталась до смерти затрахать ненормальная вампирша.

– А ты права, Копош, мы оба с придурью...

Вялую несерьезную перепалку оборвало шипение рации Иоски. Он едва слышно выругался.

«Опря, слышишь меня? Это центр. Нам поступили сведения, что твоя машина движется на высокой скорости в сторону южного шоссе. Убедись, что соблюдаешь ограничения. Обнови информацию о своих действиях.»

Рация смолкла, а Тсера с тревогой выглянула в окно.

– Как они поняли?

– Мы проехали пост пару минут назад. Должно быть, начальству уже успели доложить о превышении.

Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда Иоска нажал на кнопку питания, отключая рацию. Скорость он не снизил, наоборот, Тсеру вжало в сиденье, Дечебал возмущенно застонал, когда машину повело.

– Если мы не успеем до сумерек, кровосос попытается остановить нас. Если я доберусь до оборонной церкви и смогу зачаровать мост, Больдо не сможет пробраться ни через него, ни через ров, это значительно расширит безопасное место и облегчит нам задачу. Не хотелось бы, чтобы этот полоумный швырялся в двери церкви кольями из растущих неподалеку деревьев или попытался снести стену. С него станется.

Брату с сестрой оставалось лишь синхронно кивнуть.

До сумерек они почти успели. Почти. На горизонте уже виднелась заброшенная деревенька с нужной церковью. По дороге Иоска объяснял: в любом случае разъяренный вампир попытается сравнять ее с землей, будь они в обжитом месте – погибли бы люди. Слишком много ни в чем неповинных жизней. Дрокерица была единственным шансом на спасение – эту церковь не съело время. Так же величественно остались стоять высокие стены, таким же глубоким был ров вокруг. И Тсера почти поверила, что у них все получится. Виной задержки стала стая летучих мышей. Последние лучи уходящего солнца едва коснулись крыши несущейся вперед машины, когда на горизонте появилось стремительно приближающееся черное облако. Это было неправильно, ненормально – их скорость, количество гадких, слепо метающихся телец... Они разбивались о лобовое стекло, оставляя кровавые полосы, но продолжали безумно кидаться на машину. Сотни перепончатых крыльев заслонили обзор, Иоске пришлось значительно снизить скорость. А Тсера с ужасом и отвращением смотрела на широко раскрывающиеся пасти, полные зубок-иголок, на огромные уши и пустые белесые глаза. В своем желании забраться в салон зверьки были безумны, они не боялись гибели и солнца.

Они сумели добраться до моста, Тсера отчетливо видела стены церкви и приоткрытую, покосившуюся створку двери, удивительно, но даже цветные витражи остались целыми.

– Больдо набирает силу. Нам нужно выкрасть еще четверть часа, если вы сумеете перейти порог, если еще не по...

Среди сотни телец мелькнул рыжий хвост и Тсера предупреждающе вскрикнула. Она поняла все гораздо раньше, чем сумели увидеть остальные: связь с создателем натянулась, а затем ударила горячим хлыстом между лопаток, оглушила яростью и щемящим предвкушением. Он так злился, так негодовал, глядя на сидящего за рулем контрсоломонара... Больдо желал его смерти. И тогда Тсера сделала единственное, что могла – гулко ударилась о сиденье сброшенная с колен голова Дечебала, брат тихо выругался, а она уже рванула вперед, вжимаясь между двумя передними сиденьями, чтобы дернуть вбок руль. Ничего не успевший понять Иоска выпустил его от неожиданности. И это спасло ему жизнь. Машина вильнула широким зигзагом, почти пропустив перед собой ярко-рыжего пса. Теперь он не был похож на Ориона.

Глаза горели не голубым, нет, карминно-красным. В распахнутой пасти виднелся десяток клыков, когти вошли в асфальт у самого моста, словно в масло, когда он попытался остановить свой бег, прыгнуть наперерез.

Крошево льда и камней ударили в бампер, часть долетела до стекла, оставляя сеть трещин. Истошно завопил Дечебал:

– Задний привод!

Иоска не успел сориентироваться, машина не въехала на заветную узкую переправу через ров. Пес неловко подпрыгнул, рассыпаясь десятком летучих мышей, сминая безумной черной волной их с дороги. Машина опрокинулась. Небо и земля перепутались местами. Их перевернуло один раз, за ним второй, а затем с грохотом опустило на крышу в центре рва. Хрипло рассмеялся Дечебал.

– Драный ты упырь... Он сбил нас? Скажи мне, что он расквасился ровным слоем по капоту, Тсера.

Живой. Должно быть, ему помогло то, что в момент падения Дечебал лежал. Брата знатно приложило о сиденья, кожа на лбу лопнула, но крови почти не было – две жалкие капли набухли и тут же смазались его рукой. Адреналиновая волна позволила ему шевелиться резвее.

А ее будто перемолотило, сидящий за рулем Иоска теперь болтался вниз головой, пытаясь расстегнуть ремень с тихими ругательствами. Ощущая дурную, ненормальную эйфорию от осознания того, что Дечебала не свернул свою идиотскую шею, Тсера расхохоталась следом:

– Не расквасился, драли бы его черти. – Потянувшись вперед, она рывком выдрала ремень из фиксатора и Иоска, шумно выдохнув, приземлился на голову, попытался собраться во что-то цельное, приличное. Это вызвало новый приступ дурного веселья. Господи, похоже, она сходила с ума. – Давайте выбираться отсюда...

Ее первым ударом дверь машины выгнуло, вторым – вырвало. Тсера по паучьи выкарабкалась, аккуратно подтянула Дечебала через дыру, заставила облокотиться на себя, наблюдая за тем, как Иоска выползает через разбитое окно, царапая ладони о торчащие куски стекла.

Хороша же подобралась компания, настоящие убийцы нечисти. Встряхнувшись, Опря окинул их внимательным взглядом и кивнул собственным мыслям:

– На Тсере все затягивается, как на собаке, очень хорошо. Он уже будет ждать нас по ту сторону моста, вам придется немного потерпеть...

– Потерпеть что? – не дав ему договорить, Дечебал попытался выровняться. В глазах, опущенных на сестру, – удушающая лавина беспокойства. Иоска нетерпеливо выдохнул.

– Я подниму нас к самой двери, но дышать в потоке воздуха будет сложно. Без балаура это будет опасно, больно, но...

– Балаура?

– Дьявол, тебя удивляет существование драконов после того, как нас сбила двухметровая псина, рассыпавшаяся на летучих мышей? – Раздраженно скривившись, Опря с нажимом растер лицо, вскинул глаза к потемневшему небу с полной луной. Дечебал удовлетворенно хрюкнул.

Будто его целью было вывести уверенного контрсоломонара из себя. Убедиться, что плохо не одним им. Или это сыграло природное, врожденное скотство, с которым он доводил Тсеру пол детства. Бегло осмотрев край рва, Иоска продолжил, понизив голос:

– Я постараюсь задержать его, а вы переступите порог церкви. Если почувствуете, что все плохо – не заставляйте себя. Живой стригой или мертвый – на святой земле вас будет ждать смерть. И... – повернувшись к ней, Иоска замешкался, на скулах заиграли желваки. – Если я не справлюсь, второе сердце у него под диафрагмой, нужно бить в центр, под ребра.

Тсера заставила себя кивнуть. А затем завыл ветер. Потоки ледяного воздуха сбили с ног, заставляя опрокинуться в холодный сугроб, а затем подняли вверх, забивая рот и глаза снегом. Рука Дечебала нашарила ее руку, брат переплел их пальцы. И в вихре танцующего снега, в свисте сминающей машину бури Тсера услышала напев Иоски. Он поднимался вверх медленно, величественно. Голова запрокинулась, из глаз лился белый свет, широко расставленные руки горели черным пламенем. И если ей удастся дожить до глубокой старости, она будет помнить эту картину на смертном одре. Иоска сам касался стихией, живым воплощением природной мощи.

Она не успела понять, когда песня стала мощным ревом, воздух в собственных легких загорелся, а затем закончился. Казалось, мир вокруг схлопнулся, сжал их в смертельных объятиях белого кокона. Чтобы выплюнуть на самом пороге – смятых, хрипящих и кашляющих. Дечебал упал плашмя, Тсера не успела его подхватить и огорченно вздохнула, падая следом на колени.

Сзади раздались медленные хлопки, Больдо аплодировал, стоя у края моста. Их разделял внутренний дворик перед церквушкой – заветные двадцать три метра. А дверь была вот – протяни руку и заскрипят никем не смазанные петли. Им не стоило бояться. Но внутри Тсеры разлился почти животный ужас.

Вампир сделал неспешный шаг вперед, с интересом склонил голову:

– Ты выбрала смерть? Вы умрете. Моя маленькая глупая Тсер-ра, посмотри на него, Дечебал уже обращен, а в тебе человечности не было с самого рождения. Я – твое предназначение... – его рука, протянутая к ней вверх ладонью, выжидательно приподнялась, Больдо растянул губы в понимающей улыбке.

И как же сложно ей было сделать шаг назад, как невероятно тяжело отвести взгляд в сторону... Она продолжала тонуть в светло-голубом пронзительном взгляде, перед мысленным взором вновь вставали картины сражений, алое поле битвы и бурные празднования побед.

Тсера почти шагнула к нему, осоловело моргая, забывая, как дышать, когда голос Иоски привел ее в чувство. Контрсоломонар подхватил Дечебала под руку, распахнул шире двери церкви:

– Не слушай его, заходи.

И Копош нервно, почти затравленно сделала шаг назад. Перед тем, как стригой, стоящий у моста, не расплылся перед взглядом рыжей молнией. Движение рядом она почувствовала кожей. За секунду до того, как охнул падающий на ступени Дечебал, Иоску отнесло ударом в сторону церковной пристройки и ряда тонких чахлых кленов.

Их бой был страшным. Такого не увидишь, листая программы по телевизору, натыкаясь на профессиональных бойцов, такого не узнаешь, увидев сцепленных в подворотне, яро ненавидящих друг друга противников.

Стонал ветер, гнулись к земле клены, против бывшего приверженца темных сил вышел сам дьявол, рожденный века назад. Против плоти отрекшегося от силы колдуна были зубы и когти, налитые ядом проклятия. Тсера едва поспевала за двумя тенями, сцепившимися в смертельной хватке. По воздуху расплылся запах крови, она слышала, как хрустят ломающиеся кости. И в хороводе безумных злых ударов, криков и рычания она не могла понять, кто одержит победу.

– Давай, Деч, мы должны зайти...

Помогая подняться брату, Тсера сделала с ним шаг вперед, за порог церкви. И в этот момент ей показалось, что она умерла. Все внутри вспыхнуло алым, зарычал, отшатнувшись, брат. В его глазах был такой дикий, такой неприкрытый испуг, что она поняла – уже поздно. Наверняка поздно, потому что пережить эту агонию они не смогут. Не справятся. Копош всхлипнула, зажмурившись. Зашипели на щеках мигом высыхающие слезы, и ее дернуло обратно за шкирку, опрокинуло назад навзничь. Успевшая зацепиться за брата, она потянула его с собой.

На пороге стоял залитый кровью Больдо, прижимая ее к себе. Ошалевший от крови, распаленный битвой, он напоминал божество, спустившееся с неба, чтобы покарать этот погрязший в грехах мир. Его губы приоткрылись, когда за спиной раздался выстрел и он дернулся, оступился, падая со ступенек и увлекая ее за собой.

Стоящий у деревьев Иоска держал в руках пистолет. Контрсоломонар сделал шаг вперед, к ним, сплюнул на землю вязкую алую слюну и упал, как подкошенный, лицом вниз. Он попал в сердце Больдо, она поняла это, когда собственное зашлось, ударило вхолостую о ребра и на мгновение перестало биться, обдав новой волной боли.

– Дечебал, не заходи туда! – крик вышел истошным, испуганным – связь со стригоем резко вспыхнула и начала ветвиться, тонким вьюнком потянулась к брату, вцепилась в грудину. Одно целое. Семья. Стригои.

– Поздно?.. – в голосе Дечебала недоверие смешалось с отвращением, цепляясь за стену он поднялся, недоверчиво коснулся шеи, на которой принялись затягиваться укусы Эйш.

А Больдо под Тсерой уже поднимался. Неуловимо выскользнув из-под барахтающейся в снегу стригойки, встал на ноги и лениво повел плечами, поворачиваясь к неподвижно лежащему Больдо. Шаг, за ним другой, на губах вампира расцветала торжествующая улыбка.

– Разве не говорили тебе, соломонар, что стригои – не лучший выбор для сражения? – короткий замах, удар, и Иоску отнесло к деревьям, с громким щелчком внутри колдуна что-то переломилось во время удара о ствол, он засипел, пытаясь подняться. Больдо неспешно шагал следом. Полы разорванной рубахи трепетали на ветру, на обнаженной груди блестели алые бусины крови. – Как смел ты посягнуть на мое? Разве не чуял? – очередной удар. – Разве не видел?

А внутри Тсеры все обмерло, мысли хаотичными птицами бились о черепную коробку, царапали, оставляя алые пульсирующие болью полосы. Опря умрет, и виной тому будет она... Вампир небрежно сломал сук пригнувшегося к земле клена, играючи перебросил с руки в руку.

– Как драматично: найти свой конец в кругу стригоев. Ты можешь гордиться, ты пал от руки сильнейшего...

Он не успел ударить, Тсера оказалась проворнее. Быстрый рывок вперед, захрустел под ногами снег, и Больдо обернулся. В тот самый момент, когда она с разбега впечаталась в его грудь, прижимаясь к голому телу с шумным выдохом. Теперь боль пронзила их одновременно.

Отломанный сук выскользнул из рук Больдо, он недоверчиво склонил голову на бок, взгляд нашарил ее горящие синим глаза. Тсера заплакала. Больно, так больно, что словами не передать, не сформулировать в единую мысль – грудь пекло, но еще больнее было от его эмоций: искрящаяся надежда таяла, оставляла за собой гулкий след из тоски, обиды и... грусти?

Сломанный сук клена прошел через них насквозь. Его путь начался под ребрами стригоя и кончился аккурат у ее сердца, Тсера могла поклясться – она чувствовала шершавую кору дерева при каждом толчке глупой мышцы. Больдо с изумлением смахнул большим пальцем слезу с ее щеки, растянул губы в улыбке.

– Как же просто, оказывается, убить сильнейшего. Поэты ликовали бы, моя маленькая Тсер-ра... Как в лучших балладах и сказаниях: глупца убила любовь.

Она пожалела, что не умерла в этот же миг, не осыпалась к его ногам пеплом, в голове пульсировали горячие, пожирающие никчемные остатки души мысли: он спас ее, выдернул за руку из церкви, способной убить ее за пару мгновений. Даже во время боя Больдо следил, чтобы она была цела. А она убила его. Убила их двоих.

Ничего не ответила. Промолчала, молча позволяя ему смахивать слезы с ресниц и щек, пока кожа его покрывалась сотней трещинок.

– Ты плачешь по чудовищу? – опуская голову, он уперся лбом в ее лоб, гортанно рассмеялся. – Мое маленькое прекрасное творение, ты проклянешь этот день. Теперь ты осталась одна...

Глаза Копош изумленно расширились, а уже через мгновение затрещала плоть, когда Больдо резким рывком ее оттолкнул. Хлынула кровь из груди, Тсера опрокинулась в снег в тот самый миг, как он загорелся. Вспыхнул алым столбом, а за ним и все дерево. Иоска засучил ногами по земле, пытаясь убраться дальше от пламени. А затем, повернув голову, заметил что-то за ее спиной и дернулся всем телом вперед.

– Дечебал, стой!

Внутренности покрылись ледяной коркой, Тсера обернулась.

Ее брат, ее вздорный, плюющийся сарказмом и острыми шутками брат стоял у двери, нерешительно перекатываясь с пятки на носок. Лицо высоко поднято, взгляд прикован к распятию.

– Дечебал, нет! – собственный визг вышел истошным, он оцарапал напряженную глотку, изо рта хлынула кровь, заставляющая захлебнуться, подавиться словами. Стригойская сила затягивала рану слишком медленно, она не успевала. Дечебал обернулся. Не было больше теплых карих глаз, не было ребяческого огонька на дне зрачков.

– Я по-другому не смогу, сестренка... Я не хочу остаться в этой темноте, отнимать жизни, потерять себя. Нас. То, какими мы были. – Пытаясь улыбнуться, Дечебал кивнул. Нерешительно, как кивал, будучи маленьким мальчиком, соглашаясь на невкусную конфету и протягивая ей лучшую. Тсера почти поверила, что сумеет его отговорить, что он спустится со ступеней и прижмет ее к себе. Привычно, заставляя уткнуться носом в грудь, вдохнуть родной запах. Она подберет нужные слова. Они сумеют, несмотря на все. К черту «мертвых» стригоев, в пекло «живых», она собственноручно будет вырывать ему ямы в земле для дневного сна, а на закате будет встречать крепкими объятиями и обязательно словами о том, как сильно его любит...

Он шагнул вперед.

И мир вокруг поблек. Тсера закричала, поднялась на шатающиеся четвереньки, попыталась встать, добраться, пока не стало слишком поздно... Дечебал горел. Он не ушел в яркой вспышке, как Больдо – запузырилась кожа, брат рухнул на колени, но на нее больше не обернулся. Глядя на лики святых, он тяжело завалился на бок. Через шум крови в ушах, через зачастившее от боли сердце она смогла его расслышать. Если бы Господь дал ей шанс послушать его еще хоть немного... Час, минуту, она все отдала бы, чтобы обнять его еще раз.

– Я видел Эйш, и я так не смогу... Я передам маме с папой, как ты их любишь.

Алое пламя объяло его фигуру.

А она добралась, скуля, как побитая жизнью дворняжка, вползла за порог, схватила руками живое пламя, опаляя кожу. Та покрылась пузырями, запахло палеными волосами и плотью, жар сожрал брови и ресницы... Тсера смотрела. Смотрела в глаза, пыталась запомнить черты дорогого сердцу лица, пыталась напитаться, налюбиться.

– Мы скажем им это вместе.

Не срослось. Снова не сложилось, черт дери всю нечистую силу этого мира. Ее подхватил под руки Иоска, потянул прочь из церкви. Пока Тсера кричала, пыталась отбиться ослабевшими изъеденными пламенем руками. Она проклинала его и плакала, она умоляла, цепляясь за порог, оставляя в нем остатки ногтей.

А потом бездумно раскачивалась, сидя в дверном проеме и глядя на кучку пепла.

Вот и все, что осталось от ее памяти. Вот и все, что осталось от единственного родного человека.

«Мы – все что осталось друг у друга»

«Мы – все...»

Он оставил ее. Оставил одну в беспросветной темноте, не дал выбора.

Иоска прижимался к ее лопаткам – горячий, пропахший кровью, он говорил что-то о другом выходе, о попытке поговорить, все исправить, а Тсера не слышала.

Перед глазами все плыло, голос контрсоломонара доносился издалека:

– Я закончу с Больдо и вернусь, слышишь? Я смогу вернуть Дечебала, если нет, если ты решишь уйти – я сам оборву твою жизнь. Тсера, послушай меня, мне нужно разобраться с останками стригоя, не пытайся войти в церковь, мы все решим, ладно?

Она не ответила.

Промолчала, когда он окликнул ее, когда подхватил кости вампира, уходя куда-то за стену. Шатаясь, Тсера поднялась, и замерла на пороге.

Слез не было, не было и сил. Медленно отрастали сожженные ресницы, розовела новая кожа на руках, а она не видела. Перед глазами были другие картинки:

Ей три.

Их соседка, пропахшая кошачьим духом и выпечкой, играет с нею в ладоши, напевая детскую песню. А затем дверь дома с тихим шелестом открывается, на пороге замирает счастливый отец и мама. Тсера соскакивает с колен женщины и бежит вперед, с замиранием приподнимается на носочки и тянет шею: в белоснежном свертке ничего не разобрать, прикрытое тканью лицо младенца не видно, но стоит поднести к конверту руку, маленькие пальцы цепляются за ее мизинец. Сжимают так крепко, так надежно, что в глазах начинает плескаться восторг. Брат, у нее будет настоящий брат. Маленькое сокровище. Поднимая широко распахнутые глаза на улыбающихся родителей, она не по годам серьезно и трепетно заявила: «Я буду беречь его. Сильно-сильно».

Ей пятнадцать.

И сосед по парте – Барто Сай, украл ее поцелуй. И все бы ничего, если бы после он не хвастался этим мальчишкам за школой. Прошел урок литературы, и они впервые услышали подробности о стригоях, всю перемену после на нее смотрели исподтишка. Весь день она не могла найти покоя. Чтобы, по дороге домой, услышать: «говорил же, что град не пойдет». Это больно задело. И эта рана в груди неприятно саднила, она ныла, когда Тсера сжималась под пледом, заявляя брату, что все парни – глупые идиоты. Она ныла, когда Тсера отказалась поднимать мобильный, на дисплее которого высветилось «Сай-козлина», она ныла, когда она заедала обиду мороженым. И перестала, Когда Дечебал со сбитыми костяшками вернулся домой. «Прекращай страдать, тому мудаку теперь больнее».

Ей девятнадцать.

«Мы – все, что осталось друг у друга.»

Как бы она хотела, чтобы все закончилось в ее девятнадцать. Застыло в моменте, как муха застывает в янтарной капле смолы.

Ее маленький несносный брат, ее душа. Ее Дечебал.

Она почти отважилась сделать шаг, видит Господь, она так этого хотела... Вернувшийся Иоска снова помешал. На предплечье легли чужие пальцы.

– Зачем ты так со мной? – вышло жалко, надтреснуто, в ее голосе плескалась детская обида, настоящая боль.

Ей бы уйти вместе с братом, баюкая его в объятиях. Он начал свой путь рядом с Тсерой, сжимая детскую руку хрупкими пухлыми пальчиками. А ей бы закончить, сжимая его...

– Потому что вы достойны лучшего конца, Тсера. Доверься мне.

Она больше никому не хотела доверять, не хотела никакого другого конца, как можно собрать пепел, создать из него бьющееся сердце? Как вернуть ей Дечебала?

Копош разочарованно качнула головой, повернулась, чтобы попытаться объяснить, попросить... просто отправить ее в забвение. И тогда понимающий взгляд Иоски полыхнул золотом, а ее утянуло во мглу.

В темноту, через которую проступал их задний дворик. И Дечебал качался на качелях, широко раскидывая руки. Каждый раз, когда его ноги взлетали, отрывались от земли, Тсера нервно вскрикивала, зажимала рот ладошками, а затем с облегчением хохотала, когда он трусливо поджимал пальцы ног и снова хватался за веревки качелей.

Там, в темноте, он взлетал и взлетал. А Тсера хохотала.