Глава 9. Я лишь откушу кусочек.
Вчерашний вечер совершенно ее изнурил. Распаленная ссорой с подругой, Тсера обзвонила все строительные фирмы близ Братишора, узнала, что реставрация поместья будет стоить немногим меньше косметического ремонта, а затем благополучно потерялась в узких закоулках города, выискивая риелтора. Уже вместе с риелтором – румяной и пышной, как свежий папанаши, женщиной, она решила, что именно реставрация даст ряд преимуществ и позволит скорее продать дом – сейчас «клюют» на старину. На обратной дороге Тсера закупила продукты для празднования дня рождения Дечебала, умудрилась повздорить с многодетной мамочкой, пытающейся выдрать у нее из рук последнюю бутылку кофейного бренди и, решив, что той всяко нужнее, обошлась двумя бутылками вина и одной цуйкой фатата (если праздновать совершеннолетие брата вместе, то так, чтобы часть он не помнил, а второй стыдился). Судьба будто издевалась над ней: уже у капота машины синхронно лопнули ручки на обоих пухлых пакетах и Тсере пришлось изрядно повозиться, собирая продукты по парковке. Бутылка цуйки лопнула, содержимое залило незавязанный пакет помидоров и, отчаянно себя жалея, Копош вернулась в магазин и купила на замену две бутылки.
В постель она опускалась изнуренная, но довольная собственной продуктивностью. Усталость зловредно вытрясла из головы мысли о ссоре и несвойственном для Эйш поведении. Нет, Тсера знала, что подруга обладает замашками тираничного собственника, но чтобы это распространялось на едва знакомых людей... Эйш словно не слышала уверения Тсеры, что ее Больдо нисколько не интересует... Обычно литературный агент была аккуратнее со словами, она боялась потерять своих клиентов. Неужели рыжеволосый незнакомец настолько ее очаровал?
Рассеянно слушая, как Дечебал обругивает найденного на крыльце Ориона, во время блужданий старательно вмазавшего в подшерсток какую-то падаль, она повернулась на бок и прикрыла глаза. Все наладится, Тсера уже многое для этого проделала.
Все нала...
Ее забрала темнота. Вязкая, душащая, она жгла прутьями каленого железа, а затем зализывала нанесенные ей увечья ледяным языком, заставляя тело неметь. Жарко, настолько жарко, что не вдохнуть, не выдохнуть. Влажные от пота простыни липли к коже, волосы рассыпались по подушке и простыням. Тсера металась, неспособная вынырнуть из нескончаемой агонии. Еще немного, еще совсем чуть-чуть и она умрет, сердце просто остановится... И среди этого ада, среди пекла, боли и собственных стонов, съедаемых прижатой к губам подушкой, она почуяла надежду на спасение. С облегченным всхлипом подалась вперед, за чужой ледяной рукой, скользнувшей по скуле вниз, к отчаянно бьющейся яремной вене на шее, к развороту ключиц, украшенных горячими влажными бусинами испарины. Облегчение. Этот холод приносил облегчение, он заставил замереть, шумно дыша через распахнутый рот, хватаясь дрожащими от напряжения пальцами за влажные простыни. Когда вторая рука зарылась в ее волосы, потянула назад, заставляя запрокинуть голову, выгнуться на постели дугой, Тсера послушно уперлась затылком в подушки, жадно втянула в себя прохладный воздух и хрипло выдохнула. По коже заскользило его дыхание. Холод. Холод, отгоняющий адское пекло, приносящий избавление и спасение.
– Тсер-ра...
Бархатный мягкий голос, прогибающийся под тяжестью чужого тела матрас, родной, до боли знакомый яблочный запах, каждый раз окутывающий ее после выхода из ванной.
Почему же так тяжело распахнуть веки? Казалось, их залили остывающим воском, запечатали свинцом или серебром. Ресницы затрепетали, но она так и не смогла.
– Тсер-ра...
Рычащая вибрация коснулась глотки, когда влажные прохладные губы опустились на шею, прикусили горячую солоноватую от пота кожу. Тсера всхлипнула. Протестующе? Одобряюще? Потерявшаяся в горячке, в бреду, она не понимала, хорошо это или плохо. Ей просто хотелось чужого холода, хотелось, чтобы языки огня прекратили вылизывать ее кожу. И Копош подалась вперед, зарылась пылающими пальцами в мягкие волосы, скользнула сквозь спутанные пряди.
Жарко, как же ей до ужасного было жарко.
Невесомый поцелуй почти опустился на губы, кончик чужого носа медленно, дразняще потерся о ее нос, Копош потянулась вперед, приподнимаясь на локтях. Бархатный смех. И снова жар. Тсера не получила желаемого. С разочарованным выдохом опала обратно на подушки, вздрагивая, когда спутывающее ноги одеяло оказалось сорвано резким рывком. Но легче не стало...
– Моя маленькая покладистая Тсер-ра...
Уверенная рука опустилась на плоский живот, ныряя под майку, пока он опускался поцелуями к ключице, обжигал, кусал, делая неспешные глотки, а затем зализывал яркие вспышки боли. Тсера уже не понимала, что действительность, а что вымысел больного воображения: кожа влажная от пота или от крови, сочащейся из оставленных жгучих укусов? Пальцы мужчины сжали ребра, требовательно потянули ее на себя, заставляя соскользнуть с подушек ниже, а губы накрыли напряженный сосок прямо через ткань ночнушки. Стало влажно, кожа покрылась мурашками, пока Тсера плавилась, задыхалась через широко распахнутый рот. Скользящим движением он сдвинул поцелуй в бок, ко второй груди, дразняще прикусил сосок и Тсера вскрикнула, вцепившись дрожащими пальцами в смятые прямо над головой подушки. Она не поняла, действительно ли слышит собственный голос. Хриплый спросонья, шепчущий на одном выдохе: «еще».
И он рассмеялся, припал к ней, целуя одну грудь и лениво поглаживая вторую. Не отрываясь от ласк, свободной рукой потянулся к резинке коротких зеленых шорт, с хрустом раздирая ткань в нескольких местах, чтобы затем небрежно отбросить жалкие остатки пижамы в сторону.
«Еще»
Ее просьба обжигала, когда он опускался поцелуями ниже, выводя влажную дорожку языком к углублению пупка, прикусывая кожу на внутренних сторонах бедер. Податливая, такая послушная маленькая Тсера... Она снова сжала его волосы, абсолютно развратно направляя к призывающе разведенным бедрам. И он почти заурчал от удовольствия, лаская ее языком.
Запах, вкус, срывающиеся с губ глубокие гортанные стоны... Пришлось опустить ладонь на губы Копош, глуша их. Совершенно не нужно, чтобы кто-то из жителей услышал их развлечения, он не хотел уходить так скоро.
Когда ее тело напряглось, и девчонка громко вскрикнула, цепляясь зубами за кожу его ладони, он улыбнулся, позволяя себе опуститься на нее сверху и войти резким толчком в пульсирующую от удовольствия плоть.
Следующий вскрик он глушил уже губами, не двигаясь, наслаждаясь ощущением целостности. Нетерпеливая Тсера начала двигаться сама. Приподнимаясь, с возбуждающе-тихим поскуливанием насаживаясь на член, бессвязно бормоча просьбы, проклятия и угрозы в его улыбающиеся губы.
Лихорадочно пылающая, горящая настолько, что он понимал: уже совсем скоро. Скоро пути назад для нее не будет, скоро они будут вместе.
– Посмотри на меня, Тсер-ра. – Собственный голос показался неразборчивым звериным рычанием. Но ее ресницы неуверенно затрепетали, и она подняла на него взгляд. Горящий, неосмысленный, сейчас она была где-то далеко, на вершине утихающего оргазма, приближающаяся к новому. И он позволил ей это, начал толкаться в податливое тело, выбивая из нее одобрительные стоны.
Толчок. Стон.
Влажные звуки поцелуя заглушили ее тонкие всхлипы. О, она была послушная, словно подтаявший воск. Сама тянулась к нему, скользя пальцами по перекатывающимся под ладонями мышцам, сжимая и царапая предплечья. Еще не осознавшая собственной силы, собственной власти над ним. Каждая царапина кровоточила. Дьявол, как давно с ним подобного не бывало? Сколько он не чувствовал себя таким... Полноценным? Человеком?
Капризно требовала еще и еще. Ненасытная, обвивала его торс ногами, прижимая к себе плотнее, заставляя двигаться резче. Когда она подхватила языком скользящую по его ключице подтаявшую каплю снега, его вынесло из собственной шкуры и едва не швырнуло о землю с размахом. Повтори Тсера этот трюк снова, он бы кончил сразу же.
Хотелось больше.
Тела. Жара. Стонов. И крови.
Она вся была в крови. Искусанная, пылающая, казалось, он стремился пометить каждый сантиметр ее маленького белоснежного тела, добраться глубже, запятнать само существо. Присвоить душу.
Такая слабая и голодная... Не прекращая неспешных, мучительно плавных движений, нажимом когтя он сделал надрез на собственной шее, широкой ладонью обхватил затылок Тсеры, приподнимая, позволяя коснуться. Она впилась в рану губами почти сразу же. Заурчала, выгибаясь от удовольствия. Почти на грани, он снова почувствовал зарождающуюся пульсацию в ее лоне, он готов был получить наслаждение за нею следом.
В тот самый момент, когда окно с громким звоном разлетелось, заливая постель крошевом из стекла и щепок рамы.
– Сукин ты сын... – Кожу пропороло десятками острых кусков, он перекатился в сторону, вскакивая, меняя ипостать. И сломя голову ринулся по ступеням спящего дома, оставляя Тсеру приходить в себя в одиночестве, сбрасывая морок.
Он убьет его. Видит Дьявол, он разорвет его на тысячу кровоточащих кусков, а голову насадит на пики скрипящей калитки, позволив выклевать глаза воронам.
***
Резкий звук и боль. Мир вокруг взорвался алой вспышкой, заставляя вскочить на постели. Ладони тут же укололо и Тсера с изумлением на них уставилась. Осколки десятком мелких ос ужалили кожу, расцарапали, впились в мясо. Она вскинула лицо, с ужасом поворачивая голову в сторону окна: светло-голубые шторы метались, пропуская внутрь бушующую стихию. Они долетали до постели блеклым знамением чего-то ужасного. Среди лютой зимы содрогнулось небо, громыхнул гром.
Такого быть не может... Копош в панике осматривала собственное тело: задранную, скомканную в плотный жгут у ключиц майку, разодранный комок шорт, темным пятном выделяющийся у тумбы.
Не сон?
Ее обожгло смятение, перемешанное со стыдом. Разве горящий взгляд Больдо, его касания и шепот не были обычным сном? Как подобное могло произойти с ней? Насколько непростительно много она себе позволила?
Небо снова содрогнулось, ледяной ветер швырнул на постель крошево снега, заставил соскочить с кровати, попятиться вглубь комнаты, к шкафу.
Вся в крови, Тсера растерянно растирала ее разводы по телу, но не находила ни единой раны. С ужасом она уставилась на собственные ладони – из одной едва заметно выпирал маленький осколок стекла, погребенный среди сросшегося мяса, затянутый молодой нежно-розовой кожей.
– Дечебал?!
Дрожащему крику Тсеры вторил вой ветра, швыряющего волосы в глаза, охладившего комнату настолько быстро, что пол за считанные секунды стал казаться скользким льдом. Она продрогла и была напугана.
Путаясь в штанинах, Копош быстро натянула первые попавшиеся под руку джинсы и дернула створку дверей. Глухой топот босых ног по коридору, скрип другой двери, и она с ужасом уставилась на пустую смятую постель брата. Его в комнате не было.
– Дечебал! – Голос почти сорвался на плач, внизу громко стукнула входная дверь, взметнулось пламя рыжих волос и Тсера снова побежала. Выходить наружу опасно, что могло его сподвигнуть на подобное?
Сквозняк гонял вихрящиеся тонкие нити снежного крошева по полу, выл в камине, поднимал суетящихся под потолком летучих мышей. Во время зимовки холода они не ждали. Одна маленькая тварь пронеслась совсем рядом с волосами, глуша Тсеру тонким писком.
Наверное, Копош должна сказать ей спасибо – секундное промедление спасло ее жизнь. Грохот грома оглушил, застонал дом. И в его возмущенном ропоте, в треске досок и содрогании стен перед лицом Копош с грохотом вонзилась в пол статуя гаргульи. Хлынул во все стороны битый камень, голова чудовища отскочила от плит пола и угодила в живот, сбивая с ног, заставляя мир вспыхнуть алым. Тсера упала, сверху посыпались остатки потолка и крыши, взвилось в воздух полчище пищащих летучих мышей. И в этом аду из боли, холода и грохота она видела лишь распахнутые двери. Понимала, что брат не отзывается, нет рядом и пса. Весь дом словно вымер, ей казалось, на всем белом свете Тсера осталась одна.
А за порогом, где-то в саду, послышался неразборчивый мужской крик и долгий тоскующий вой.
Волки!
На то, чтобы подняться, Тсера растратила все силы. Пальцы с трудом сняли со стены над камином висящий под щитом меч. Он оказался острым, словно вчера был заточен. Пытаясь свыкнуться с непривычной для рук тяжестью, Тсера, ругнувшись, уронила его на пол, едва не отрубив собственные пальцы ног.
Страх подгонял, он толкал в лопатки, кусал за тонкие лодыжки, заставляя перескакивать через крошево статуи и остатки проваленной крыши. Сверху, через дыру, в ярком лунном свете тяжело опускались крупные снежинки, нервно дергались и взлетали в бешенном танце, вновь ускользая за порывом злого сквозняка. Быстрее, быстрее, быстрее.
Мантрой, стучащим в глотке сердцем, шумными выдохами в морозный воздух.
Она не чувствовала, как сугробы вгрызаются в мясо ступней ледяными зубами, не ощущала, как судорога попыталась вцепиться в икру, но трусливо сползала, сминаемая ревущей в венах кровью.
За дверями поместья совсем ничего не видно. Все сплошь белое, стояла настолько плотная завеса снега, что Тсере показалось, она ослепла. Прикрывая ладонью слезящиеся глаза, она на мгновение замерла. До следующего волчьего воя, а за ним и тонкого, почти щенячьего визга. Мужского голоса она больше не слышала.
И стоило представить Дечебала одного среди волчьей своры, стоило лишь подумать о том, почему она больше его не слышит – ноги подгибались, ком паники в горле обрастал шипами и драл, оставлял рваные борозды спускаясь ниже, к желудку. Еще немного и он выпотрошит Тсеру, как потрошат ягненка перед готовкой и подачей на стол.
– Дечебал! – ее голос унесся вверх, к черным плотным сгусткам облаков. Те ворочались, словно живые многовековые чудовища, пытались сожрать луну. Будь Копош чуть внимательнее, не лишай ее паника рассудка, она бы заметила, как удивительно грозовая туча напоминает дракона, увидела бы попытку степного орла пробиться к темному человеческому силуэту, пока стихия с хрустом ломает его крылья, заставляя падать вниз. До нового хруста, прячущегося за ревом ветра и грохотом грома, до выправленного крыла и яростного клекота. Будь она внимательнее, она увидела бы стоящую у двери обувь и висящую на вешалке куртку Дечебала еще до того, как выбежала из безопасного дома. Вглядывайся Тсера в мир вокруг пристальнее, она увидела бы, как темными тенями, крадучись, за ней следуют неожиданно молчаливые волки. Ожидая, пока она выскользнет в дыру в заборе и направится в сторону кладбища, на звук. В ловушку.
Впереди, между занесенных снегом, проросших мхом и укрытых жадным, высохшим на зиму клематисом надгробий, она увидела мужской силуэт. Снова крик, мельтешение теней, странный рывок и он скрылся за одним из покосившихся склепов. Нашла! В невысоких тенях она с ужасом узнала волчьи тела.
– Дечебал, стой!
Рывок вперед, подхватывая второй рукой меч, чтобы можно было резко ударить. Тсера метнулась к низким склепам и растерянно замерла у высокого ржавого забора. Она не проходила в кладбищенские ворота, просто вынырнула из дыры в кирпичной кладке забора у собственного поместья. Так откуда он здесь? Местами прутья были выгнуты, словно кто-то пытался расширить себе дыру для входа, они топорщились на нее крупными грязными хлопьями ржавчины, покрытыми изморозью. Дечебала нигде не было. Как и волков.
Растерянная, испуганная, Тсера успела сделать еще с десяток шагов вдоль забора, выкрикивая имя брата до хрипоты, до судорожных рвотных позывов в першащей глотке. Кончик опущенного меча волочился, оставляя глубокую борозду в снеге. И когда Тсера почти отчаялась, когда развернулась, прикусывая подушечку большого пальца так сильно, что рот наполнился кровью, сзади раздался смех.
Он пробрал до мурашек, заставил заледенеть кровь в венах, поднял волосы на загривке дыбом.
Хриплый, как грачиное карканье, низкий. Неживой.
– Я знал, что не ошибся. Ты ее дочь, верно? Той самой малышки, чудом ускользнувшей из моих лап.
Она резко обернулась, порыв ветра откинул волосы назад, запутал в шершавых прутьях забора. Тсера окаменела.
Перед ней стоял долговязый тощий мужчина. Пшеничные, выбеленные временем и сединой волосы развевались на ветру, падали на высокий лоб, касались горбинки длинного широкого носа. Одного глаза у него не было – пустая дыра, затянутая небрежно зашитой когда-то кожей. Тонкие неаккуратные шрамы тянулись от развороченного века вниз, по щеке. Увидев ее взгляд, он с удовольствием их коснулся, с нажимом провел пальцами.
– Ты представляешь, как тяжело вытянуть арбалетный болт лапой? Я знатно попортил собственную шкуру. Просто чудо, что остался жив. Но остался, верно ведь? – Его ноздри хищно затрепетали, выдыхая ртом, он расхохотался, запрокидывая голову к грозовому небу. Безумец. Он был настоящим безумцем. А из-за спины проступали темные силуэты подкрадывающихся волков, окружали ее полукольцом, заставляя прижиматься к забору. Шаг незнакомца вперед и Тсера предупреждающе вскинула меч, плотнее обхватила рукоятку занемевшими пальцами. Его кончик блеснул металлом, отражая вспышку молнии. – Твой запах... Это просто невероятно, рот сам наполняется слюной. Но у Лукреции он был слаще, приятнее. Эдакий мягкий пирожочек, она сама просила надкусить кусочек. Лакомая, а ты...
По-звериному пригибаясь, он широким полукругом двинулся в ее сторону. Кончик меча неуловимо сдвигался за ним следом. В какой-то момент Тсера с отчаянием поняла, что это движение открывало ее спину. Один из волков уже начал приближаться, нетерпеливо щелкнул зубами, дернулся, пытаясь в прыжке вцепиться зубами, пробить сухожилия под коленом, и тут же отскочил обратно. Меч пропорол снег в полуметре от его носа.
Господи, ее раздерут. От нее останется холодный труп на кровавой корке снега. Осознание этого отразилось на лице Тсеры и знатно повеселило мужчину, он засмеялся снова. Так задорно смеются победители, принимая из чужих пальцев трофей.
– Я чую нотку горчинки, холодный привкус чего-то терпкого, яркого... Твой запах – нечто особенное. Насколько же хорошо я вознагражден за долгую охоту и ожидание. Ты только представь, насколько меня огорчил ваш отъезд. Еще будучи малышкой, ты разбила мое сердце. – Он картинно сложил тонкие губы, перечеркнутые шрамом, уточкой, совершенно отвратительно хныкнул, медленно опускаясь на корточки. Если бы не было волков, Тсера могла бы попытаться напасть в этот момент, попытаться оставить эту тварь валяться в сугробе рожей без сознания. Копош могла бы ранить его и сбежать. А сейчас, находясь в сжимающемся волчьем кольце, она была беспомощна, оба это понимали. И он откровенно наслаждался ситуацией, позволяя себе поиграть с жертвой. Тварь вновь принюхалась. На этот раз глубже, более жадно. – Я чую отголоски твоего возбуждения. Неужели, кто-то успел откусить от этого лакомого кусочка? Быть может, я успею поиграть с тобой до пиршества? Как считаешь? Нужно только немно-о-ожко ограничить твои возможности размахивать опасной игрушкой. Потерпи меня этой ночью, огонечек, на той стороне тебе будет всяко теплее, чем в нашем огромном жестоком мире. Может, ангелочки вашего милосердного бога споют для тебя...
Раньше Тсера до рези в глазах пялилась в телевизор, по которому показывали ужастики. Дечебал насмешливо наблюдал за ее реакцией, когда на экране в одно мгновение человек разрывал на себе ошметки кожи и выпрыгивал из нее уже волком. Брат с усмешкой трепал волосы на ее макушке, когда Тсера не сдерживалась и жмурилась, плотно закрывая веки.
Сейчас она не могла себе позволить такой роскоши, а все происходящее было куда страшнее, чем показывали в фильмах ужасов. Копош успела заметить каждую деталь, зацепиться за каждую перемену.
Череп мужчины с хрустом потянулся вперед, щелкнула распахнутая челюсть из которой посыпались в снег человеческие зубы. Лопнула кожа, пропуская наружу клочья белой шерсти, с хрустом пошли ломаться один за другим позвонки. Волки уселись, запрокинули головы к полной луне и затянули свою ликующую песню, когда снег под пальцами твари окрасился алым, в него темными кусочками попадали сползшие ногти и обрубки лишних фаланг пальцев.
Тсеру повело, меч в руках дрогнул. Нужно бежать, нужно спасаться пока не стало слишком поздно, пока все они отвлечены. Резкий шаг назад, лопатки обожгло холодом забора, и она малодушно вщемила туда бедро, втянула живот, резко выдыхая облачко пара. Черт подери, если застрянет голова, она сразу же будет откушена... От этой мысли она испытала гораздо меньше ужаса чем от того, что может сделать с ней Приколич за ночь. Та покажется невероятно долгой, Тсера сама захочет умереть.
Еще не до конца перекинувшаяся тварь с хрустом вскинула голову, взгляд желтого глаза добавил энтузиазма, как и короткое тявканье, вырвавшееся из преображающейся, еще не волчьей, но уже и не человеческой глотки. Волки ринулись вперед, взлетели из-под лап комья снега, а она завизжала.
Так, как визжат девчонки, которых пугают одноклассники, хватая за тонкие ребра в темноте вечернего школьного коридора. Тонко, как пищат дети, увидевшие монстров в тонких ветках деревьев, скребущихся в окно.
Тсера что есть силы дернула тело назад, сдирая кожу на висках и, по ощущениям, отрывая уши. Морда твари приблизилась куда быстрее, чем подоспели стоящие полукругом волки. И она просто чудом успела ударить по ней набалдашником меча. Четкое движение вниз, короткий замах, удар острия туда, где должна была опуститься грузная туша. Он оказался быстрее. Отшатнулся, глядя на нее немигающим взглядом единственного глаза, а затем совершенно не по-звериному растянул волчьи губы в улыбке, медленно проходясь по громадным желтоватым клыкам языком, со стекающей густой слюной.
«Захлебнись!»
Она попятилась и ринулась вниз по овражику с низкорослыми молодыми тополями и лещиной. Инерция помогала, заставляла быстрее передвигать ноги, не давала обернуться. Но Тсера слышала. Слышала, как взвыла стая, как грузно приземлился по другую сторону забора вожак, переходя на размашистый волчий бег.
А место страха уже занимала непривычная холодная рассудительность. Его можно ранить. Можно убить. Осталось лишь понять, куда ведет эта сторона склона – здесь Тсера никогда не бывала, привычную дорогу, ведущую от поместья, отсюда даже не было видно. Удастся ей добраться до людского жилья живой?
Не удастся. Тсера поняла, что не успевает остановиться: в семи метрах впереди виднелся резкий обрыв, внизу спала скованная льдом небольшая река.
Она разобьется.
Захотелось расхохотаться от обиды, Копош плашмя упала на спину, расставляя руки, чтобы затормозить собственное скольжение. И когда босые ступни уже лизнул ветер, когда ее потянуло вниз, в кисть, сжимающую меч, впились ледяные пальцы.
Больдо.
Сейчас он казался куда страшнее любого зверья.
Она едва сумела разглядеть его за плотными слоями темно-бордовой крови. Только глаза. Такие же бесцветные, прозрачные, как и ее собственные. В них полыхала вся жестокость и несправедливость мира. В них была сама преисподняя.
Резкий рывок вверх, Тсера услышала, как щелкнуло собственное плечо и его обдало болью. Вскрикнув, Тсера на четвереньках отползла вбок – подальше от поворачивающегося к волчьей стае Больдо, подальше от камней, посыпавшихся вниз с крутого обрыва.
А Больдо уже на нее не смотрел. Короткий полет по воздуху и его стремительное движение вперед, к одному из успевших подобраться слишком близко волков. Он поймал его в прыжке. Просто уперся двумя руками в распахнутую челюсть и дернул в разные стороны. Послышался короткий визг, хлынула кровь из-под лопнувшей кожи, с громким треском раскрошились кости черепа.
Приколич подоспел в тот момент, когда Больдо отбрасывал от себя труп второго волка. Тварь не прыгала, казалось, она вовсе не собирался нападать. Во все стороны брызнул снег и комья земли из-под длинных когтей, останавливающих бег. Нечисть неловко упала плашмя на пушистую задницу, и инерция поволокла ее в их сторону.
– Беги! – крик Больдо напомнил рев древнего чудовища. Ударом ноги поперек ребер он успел отшвырнуть Тсеру, как отбрасывают от себя напакостившего щенка, подальше. До того, как его смяла туша Приколича и они вместе рухнули с обрыва. Тсеру не нужно было просить дважды, тяжело поднявшись, она ринулась вперед. Брызнули в разные стороны растерянные волки, недоуменно провожая ее горящими взглядами. Один дернулся было вперед, попытался сбить с ног, щелкнув зубами в опасной близости от лодыжки, но Копош успела ударить. Скользящее движение стали заставило его взвизгнуть, меч пришелся по серой морде плашмя и вреда не нанес, но пыл охладил. Стая медленно побрела к обрыву, с несвойственным для зверей интересом глядя вниз. Стало неожиданно тихо.
Тсера слышала лишь собственное сбитое хриплое дыхание и хруст снега под босыми ступнями. Удивительно, но, когда схлынул страх, она поняла, что совершенно не чувствует боли. Атрофия каких-либо ощущений, чувств. Онемение.
Ветер стих, словно его и не было, больше не громыхало над головой, не били в землю редкие молнии. А впереди, разгоняя ночной мрак, горели два фонарика, слышались крики Дечебала и Эйш.
Жив, с ним все в порядке.
Хохоча как безумная, Тсера запнулась на выходе из дыры и плашмя рухнула в снег, подняв ворох ледяных брызг. Меч отлетел куда-то в сторону и скрылся в сугробе. Чудо, что она его донесла до поместья.
– Дечебал, я нашла! – ее плечи обхватили тонкие руки Эйш. Ледяные, должно быть они искали ее уже давно.
Пытаясь поднять хохочущую Тсеру, та упала в снег на колени, раздраженно пыхтя. Рядом оказался Дечебал, и ее оторвало от земли, родные руки прижали к горячей груди, прячущейся за расстегнутым пуховиком.
– Дура, какая же ты дура... Ты подхватишь пневмонию, честное слово... Так испугалась? Потолок рухнул, когда ты была в гостиной?
Он сбивчиво шептал утешения и перемежал с ругательствами, почти бегом направляясь к дому.
Там все стало только хуже. Взлетев по ступеням в спальню Тсеры, Дечебал щелкнул выключателем и громко выругался, сзади пораженно выдохнула бледная Эйш.
– Святые мученики, Деч, вся кровать в крови, смотри сколько стекла...
Дечебал выругался и развернулся к собственной комнате. Открыл ее пинком легкой кроссовки и спустил Тсеру на кровать, осматривая плечи, бесцеремонно задирая волосы, чтобы убедиться в целости шеи, размазывая кровь по щекам. А ей оставалось осоловело вглядываться в его черты лица, неприглядно скривленные волнением и страхом. Раскачиваться из стороны в сторону, чувствуя жар и странный голод, давящий крохи сознания.
– Я не нашла тебя в твоей комнате. Звала, а ты не шел... – вышло жалобным сипом, но сейчас ей было плевать. – Думала, ты выбежал на улицу, когда началась буря. Я не нашла Ориона, может, ты шел за ним или... Не знаю. Где ты был, Деч?
Пальцы, задирающие штанину джинс сжались на мокрой ткани сильнее. Стоя перед кроватью на коленях, он молчал. Виновато понурил голову.
Зато заговорила Эйш, и в голосе ее не было ни вины, ни раскаяния – чистое удовлетворение собственным поступком:
– Его не было в собственной спальне, потому что он был в моей.
Очень крепкое румынское сливовое бренди (50-55% алкоголя).
Румынский вид оборотня, способный сбивать в стаи волков и обращаться вне зависимости от луны.