Глава 5. Ты будешь за него в ответе.
К девяти вечера приехать Эйш не успела: по обрывающемуся звонку и недовольному звенящему голосу, прикрытому помехами, Тсера сумела понять, что в пути ее застала метель. С горы сошел снег и перекрыл путь.
Дечебал позвонил тремя часами позднее, когда старшая Копош уже кружила вокруг потрепанного дивана в гостиной, нервно прикусывая ноготь. На заднем фоне слышалась громогласная музыка, вспышки звонкого хохота и хлопки пробок игристого вина.
«Ладно, возможно ты была права, мне стоило развеяться. Ложись спать, Тсера, я заскочу в магазин и затем меня подвезут к дому. Хочешь подождать? Посмотри на себя, древность, ты развалишься. Береги хрустящие коленки и свой артрит».
Мелкий засранец. У нее не было артрита.
Пристроив подарок для Эйш у изножья кровати, Тсера нырнула под ледяное одеяло. Котел все еще норовил показать свой дурной спесивый характер и периодически натужно кряхтел, заставляя гулко бурлить воду в трубах. Если он остановится, за ночь в огромном доме можно будет окоченеть.
Голова Тсеры опустилась на подушку и... ее втянуло в липкий сон. В другую реальность.
«Николае де Визикана обрек свой город на смерть. За их спинами полыхали селения Бренндорф, Брашов их ждал. Кровь, суматоха... Он чуял страх мирных жителей – густой, сладкий, пощипывающий язык, словно забродивший мед. Так же, как чуял его Влад – губы мужчины растянулись в счастливой широкой улыбке, тыльной стороной ладони он стер кровавые полосы со лба и щеки. Он любил вкус власти, вкус крови. Названный брат, о... их любовь к битвам делала их воистину близкими, родственными душами. Она сближала куда больше, чем праздные разговоры правителя со Штефаном, куда больше, чем жажда власти или симпатия к одной шлюхе. Влад не видел в нем соперника, он не просто доверял ему спину – открывался навстречу безумию. Общему. Соленому, липкому, с привкусом железа.
Когда они въехали на улицы города, когда рука со щитом дрогнула от удара стрелы о дерево, когда металлический наконечник царапнул прикрываемую скулу, оставляя кровавый росчерк, он заполонил ужасом все вокруг. Он дрался. Сражался так, что пело собственное сердце. Безумно хохотал, напрягая жилы и мышцы, поднимая насаженного на копье безымянного воина, защищавшего чужую сторону. Неверную. Слабую.
А под копытами лошадей разливались кровавые реки, звук боя оглушал, пел собственную мелодию. Совсем близко, плечом к плечу с ним сражался и Влад. Они не любили сталь мечей, куда приятнее и ловчее с лошади орудовать длинными копьями. Вглядываться в расширенные от ужаса и боли глаза, в которых потухает жизнь, пока руки и круп лошади становятся горячими, липкими.
Это не битва – резня. Колосажатель и потрошитель. Они душили надежду на победу в самом зачатке, вырубали на корню. Отравленные свободой. Умалишенные.
Улицы стали скользкими от крови, лошади спотыкались на телах, нервно всхрапывали, били по воздуху тяжелыми копытами. И тогда он спешился, наклонился к одному из тел, примеряясь к короткому легкому мечу – тот удобно лег в руку.
Неожиданно он почувствовал на себе взгляд. Цепкий, внимательный, выворачивающий дыру в виске, словно каленый прут, почти показалось, что в воздухе разлился запах паленой плоти и кожи. Он обернулся. Чтобы встретиться взглядом с насыщенно-синими глазами. Два ярких ядовитых аконита на бледном лице.
Девушка пряталась в глубине уже разграбленного дома, недальновидно рискуя – выглядывая из полумрака распахнутого дверного проема. Надеялась, что снова туда не войдут? Рассчитывала скрыться, как только сражение перейдет на другие улицы?
Как же красива она была, как хороша в своем исступленно животном ужасе. В громаде ненависти, с которой она взирала на него. Он улыбнулся. Играючи перекинул меч с левой руки в правую и широким шагом направился к дому. Взвились черные пряди, хлестанули ее по лицу, когда она сорвалась с места, исчезая в доме.
Он найдет ее. Он всегда получает желаемое... Сколько дней его слух будет ласкать отчаянный девичий крик?»
Тонкий визг разорвал перепонки, Тсера вскочила, хватая губами прохладный воздух.
Простыни под нею смялись, влажные от пота волосы прилипли к щекам и шее, а перед глазами все еще стояла картина: испуганная девушка и собственный широкий шаг. Предвкушение.
Господи, какими изощренными могут быть кошмары...
Хрипло рассмеявшись, она прочистила горло и почти рухнула обратно в постель, когда визг повторился. Надрывный, пропитанный такой громадой тоски и боли, что ее душу почти вынесло из тела волной отчаяния.
Спуская босые ноги на ледяной пол, она невольно поджала пальцы, прислушалась. Прохлада тут же нырнула под встопорщенную на животе пижаму, лизнула голые ступни и голени. Но Тсера почти не чувствовала.
Вой. Секунда промедления. И она сорвалась на бег.
Она неслась вперед, перепрыгивая через ступеньки, утопающие в темноте. Вглубь первого этажа не до конца изученного дома. Распахивая дверь за дверью, обмирая, когда вой прекращался. Вслушиваясь, щурясь до рези в глазах. Где-то совсем далеко раздался встревоженный голос Дечебала. Похоже, вой разбудил и его.
Когда она услышала его вновь, Тсера поняла, что уже близко. Часть дома, в которой она оказалась, явно не отапливалась: или прорвало трубу, и тетушка просто перекрыла ее, или она не предназначалась для времяпрепровождения в холодное время года. Руки толкнули тяжелые двери, и запыхавшаяся девушка застыла на пороге, цепляясь пальцами за дверной косяк.
Горячо, слишком жарко, в легких не хватало воздуха, они плавились. Через пляшущие перед глазами темные круги было слишком сложно рассмотреть темный силуэт посреди комнаты. Сзади раздались широкие шаги Дечебала и вспыхнул свет. Ослепленная, она быстро прикрыла вмиг заслезившиеся глаза ладонью и принялась часто моргать, сделала резкий шаг вперед.
Увиденное почти уничтожило ее.
– Дьявол тебя побери, сколько же он пробыл здесь без еды... – она не слышала громкого восклицания брата, взгляд намертво прикипел к рыжему пятну на полу ледяной цветочной оранжереи.
Крупный кобель лежала на боку и громко выл. Тонкие лапы скребли пол, ходили ходуном бока, через кожу которых можно было сосчитать все ребра. Позвонки грозили вот-вот разорвать кожу... Увидев людей, он отчаянно заскулил, дернулся, пытаясь подняться. Голова с гулким ударом упала обратно на серый камень.
Внутри все перевернулось, боль с громким хрустом выдрала из нее первый кровавый кусок, заставляя захлебнуться воздухом. Тсера не думала о том, что это опасно, словно не существовало в крупной пасти широких белоснежных клыков... Голые колени гулко ударились о ледяные плиты пола, когда она упала рядом с собакой, дрожащими руками придерживая голову, которую та снова силилась поднять.
– Дечебал, нужна вода... И мясо, боже, посмотри на нее, как же так... Неужели никто не знал? Почему нас не предупредили? Почему она молчала?
Несмотря на свое состояние, кобель пытался приветливо дергать хвостом. Вой перешел в тонкое поскуливание, шумно принюхиваясь, он потянулся к Тсере. А в глазах море страха, смешанного с надеждой. Такая тоска... Словно Копош всем миром для него была, всей безграничной радостью. Крупные слезы текли по щекам, срывались с подбородка, пока Дечебал говорил что-то о бульоне, о том, что желудок не сможет переварить полноценное мясо после стольких дней голода. Она продолжала гладить беспомощное существо, пытающееся забраться к ней на колени, оплакивая каждый день, что оно провело в страхе, голоде и одиночестве. Пока Дечебал бегал за справочником, искал номер дежурного ветврача, способного выехать на дом, а затем приносил воду.
Тсере пришлось придерживать голову бедного пса, пока он делал первые жадные глотки, хрипя и давясь, едва не задыхаясь, опуская морду в воду и пуская пузыри.
– Все будет хорошо, Тсера. Не реви, мы же уже его нашли. – Взъерошив волосы на макушке сестры, Дечебал аккуратно опустился рядом, протянул ко псу руки. – Давай-ка, дружище, нужно перенести тебя в гостиную. Диваны там куда мягче этого пола, как считаешь?
Он подхватил пса так легко, будто тот ничего не весил. Тонкие косточки, обтянутые кожей и медно-рыжей шерстью. У животного не было сил даже на то, чтобы держать голову. Тсера почти бежала следом за широким шагом брата, ей казалось, отведи она сейчас взгляд, отвернись от тоскливо вглядывающегося в ее глаза пса, и тот исчезнет, испустит последний вздох.
Еще немножко – и он бы их не дождался.
Когда Дечебал опустил его на диван, Копош уселась рядом, бережно провела подушечками пальцев по рыжей морде. Животное благодарно лизнуло скользящую перед носом ладонь, заставляя колючий ком шипами распороть глотку. Глаза снова застлала пелена.
Человечество не заслуживало таких преданных питомцев, таких светлых душ. Беспомощные, беззащитные, собаки тянулись к любви и ласке, забывая обо всех нанесенных им обидах... Не сдержавшись, Тсера наклонилась, оставляя соленый от слез поцелуй на обвислом лопоухом ухе.
– Не волнуйся, врач пообещал прибыть через четверть часа. Городок небольшой, совсем скоро мы будем знать, как все поправить, – рука Дечебала рассеянно скользнула по голове пса, потрепала за ухом.
Растерев тыльной стороной ладони слезы по щекам, она попыталась улыбнуться. Момент испортил трагичное хлюпанье носа. Дечебал скептически изогнул бровь, но ее попытку держаться бодро оценил, взъерошил рыжие волосы на ее макушке.
– Вот и умница.
– Давай я принесу ей бульон, вчера я хотела приготовить чорбу из гусиных потрохов, но позвонила Эйш, сказала, что приедет утром, и я полени... – но стоило старшей Копош подняться, как пес засучил лапами по обивке, пытаясь встать следом. Тонкий отчаянный визг опустил ее на колени перед диваном, заставил прижаться щекой к тонкой шее. – Наверное, он больше привык к женской компании. Тетушка ведь жила одна.
– Не волнуйся, я сейчас все принесу, если приедет ветеринар – открой двери.
Спустя пару минут Дечебал уже гремел на кухне кастрюлей, переливая часть бульона и ища миску, пока тот разогревался, а Тсера аккуратно поглаживала пса по боку, пытаясь найти в смартфоне информацию о породе.
Она никогда не была собачницей, в их семье трепетно любили кошек. Свободолюбивых и нахрапистых, полосующих руки в мясо, когда что-то приходилось им не по душе. Первую кошку – Жюли, она почти и не помнила – ту забрала глубокая старость в возрасте двадцати четырех лет. Тсере тогда едва исполнилось пять. Второго кота она бы никогда не забыла – ласковое капризное чудовище. Он забирался ей на живот, наминая одеяло когтистыми лапами, щекотал пушистыми белоснежными усами, вылизывая по утрам лицо. И если Тсера не уделяла ему внимания, поднимаясь сей же час – с громким урчанием прикусывал кожу на щеках, оставляя маленькие точечки-вмятинки. Она помнила, как мама ругалась на Васко, хватая за загривок у самой входной двери, – он был жутким охотником и любителем воробьев – стоило коту выбраться на задний двор, и весь участок был разукрашен пернатыми трупиками. Был... Его сбил грузовик на пятом году жизни.
Она помнила все. Глубокую яму на заднем дворе и нежные лепестки эустомы, оставленной на свежей земле. Помнила, как мир вокруг померк, истошный кошачий крик и визг тормозов. Помнила руки Дечебала, успокаивающе поглаживающие по макушке, и смурного отца, аккуратно опускающего окровавленный мешок в самолично сбитый деревянный ящик с изумрудной шелковой тканью – Васко был его любимчиком.
После этого случая о животных никто не заикался, им казалось, что так они предадут Васко, слишком быстро найдут замену...
Они любили котов. А о собаках никогда и не задумывались.
Она подозревала, что пес действительно был породистым: медно-рыжий, с аккуратной черной мордой и грустными светло-голубыми глазами. Уши забавно свисали, и он был бы очаровательным, Тсера непременно умилилась бы этой громадной обворожительной морде, если бы не ужасающая худоба. Рыжий длинный узкий хвост заканчивался черным кончиком, а на груди расцветало белое пятно, шрамом перечеркивающее пространство от ключицы до брюха.
Пес ревностно подставлял то одну щеку, то другую. Тяжело вздыхал, наблюдая за ней из-под полуприкрытых глаз. Иногда его бока начинали судорожно раздуваться, сбивалось дыхание, и тогда сердце Тсеры тревожно замирало, вдох застревал в глотке, а голова кружилась так сильно, что она едва различала силуэты вещей в комнате.
Продержись еще немного. Молю, ты молодец. Просто продержись.
И тогда дыхание его выравнивалось, горячий ком свинца в ее желудке растворялся.
Вскоре она решила, что пес принадлежал к породе Родезийский риджбек, а Дечебал вынес небольшой таз с бульоном, сосредоточенно сводя брови к переносице.
– Довольно странно, я не заметил собачьих мисок на кухне Дайчии, пакетов от корма тоже не было...
– Чем тебе плоха та миска, что в руках? – скосив взгляд на небольшой тазик из нержавеющей стали, Тсера аккуратно отложила телефон на журнальный столик у дивана и удобнее устроилась у бока пса. – Наверняка многие люди не утруждают себя покупкой чего-то особенного для питомца, да и кормить его могут со стола, тебе ли не знать.
Пристальный взгляд Дечебала скользнул от сестры ко псу, и он опустился рядом, удобнее перехватывая миску у дивана. Кобель тут же замер, на мгновение его глаза остекленели, а затем он резким рывком поднял голову, почти забросил в миску, жадно глотая жирный бульон с небольшими кусочками потрохов. Дечебал тепло улыбнулся, осуждающе покачал головой:
– Никакого воспитания.
Не успел кобель ополовинить миску, как дверь с грохотом распахнулась, ударяясь о стену, и на пороге замерла заваленная сумками Эйш. Дечебал тут же выпрямился, едва не уткнув пса в миску носом.
Тсера никак не успела отреагировать на приезд подруги – из-за ее спины вышел солидный человек в возрасте, в его руках был широкий серый чемодан из стали. Представившись ветеринаром, он сразу перешел к делу.
В жизни Тсера не находилась в такой суматохе.
Голос воодушевленной Эйш отскакивал от потолка, разносился эхом по громаде дома. И когда в угол гостиной, шурша неподвижными перепончатыми крыльями, спланировала дохлая летучая мышь, Тсере показалось, что она догадывается, кто явился виновником столь стремительной кончины. Такими темпами они избавятся от рукокрылых уже к концу недели без вызова служб.
– О, моя самая продаваемая писательница, ты ведь уже го... – сбросив навешенные на оба плеча сумки, Эйш шумно выдохнула, смахнула идеально уложенный вьющийся локон со лба и выпрямилась, подняв глаза на сидящую на диване Тсеру. Взгляд скользнул по замершему Дечебалу, а затем по пытающемуся дотянуться до миски голодному псу. – Я думала, снова будет кот. Нет? Прошу вас познакомиться, Бужор Бачу – прекрасный джентльмен, спасший меня от унизительного падения у порога.
Господин Бачу на лесть Эйш не отозвался, лишь рассеянно дернул левым уголком губ. Его сосредоточенный взгляд уже нашел пациента и мужчина резким, слишком дерганным шагом направился к дивану. Похоже, состояние пса его расстроило.
Пока Дечебал перетягивал на себя внимание щебечущей Эйш, помогая занести ей вещи на второй этаж, Тсера с замиранием сердца наблюдала за господином Бачу. Он пощипывал кожу на боку пса, собирая в складку, оттягивал нижнее веко, осматривая слизистую. И совсем бесстрашно лез в пасть, вытягивая синеватый язык.
Пес экзекуцию перенес на удивление спокойно: приподнялась верхняя губа, показывая раздражение, напряглась шея и голова. Да только что он в таком состоянии сумел бы сделать? Тсера аккуратно прошлась пальцами по вздыбившейся холке, потрепала мохнатую щеку, и губа медленно опустилась. – Вы хозяйка собаки? – голос врача оказался сухим и ломким, напоминающий треск поленьев в камине. Пытаясь унять нервную дрожь, Тсера не сдержалась, прикусила ноготь и рассеянно кивнула, поясняя:
– Мы нашли его сегодня в доме совсем одного. Заехали позавчера и не успели осмотреть все комнаты, а он вел себя слишком тихо. Скажите, все будет в порядке? – на последнем слове ее голос дрогнул, перешел в отчаянный шепот.
Вспомнился кот и шелковая ткань. Она не хотела, чтобы их знакомство закончилось на такой печальной ноте. Почему-то сохранить псу жизнь казалось жизненно важным, от одной мысли, что он умрет, пересыхало в горле и щипало глаза.
Врач будто понял. Смерил ее очередным пристальным взглядом и неторопливо кивнул, поворачиваясь к сумке.
– Скорее всего да. Собака ужасно обезвожена, но это поправимо – сейчас проведем инфузионную терапию, распишу вам рацион и дозы. Если вы будете ответственно выполнять все рекомендации – через пару недель он окрепнет, а к концу месяца вы уже едва сможете удержать его на поводке. Подержите...
В руки Тсере он вложил стеклянную бутылку натрия хлорида, а сам со жгутом в руке потянулся к передней лапе пса, попутно поясняя:
– Вену будет найти непросто, сейчас я выбрею участок и затяну потуже жгут. Нужно будет придержать голову, если животное начнет беспокоиться. Вы удивитесь, откуда они только силы берут, когда чувствуют боль... Моим первым пациентом был чау-чау, весил под сто шрифта, но из-за острой интоксикации едва мог стоять на лапах – хозяева не уследили за коробкой шоколада... Мне наложили двадцать три шва после его приема. Обиженное животное вспороло мне руку, а когда я недальновидно попытался сбежать из кабинета – вцепился в бедро. Они не любят уколы даже сильнее, чем люди, – щелкнул затягиваемый жгут, а пес все не сводил слезящегося встревоженного взгляда с лица Тсеры. Пальцы девушки стали влажными, показалось, что бутылка с раствором вот-вот выскользнет из рук. Врач достал катетер, склонился над самой лапой. Очередной щелчок, он нахмурился. Отбросил желтый катетер на пол и вновь полез в сумку. Пес даже не вздрогнул.
– Что-то не так?
– Задубелая кожа. – Отвечал он рассеянно, но удивленным голос врача не звучал. – Это нормально для некастрированных кобелей – андрогены значительно усложняют задачу, да и обезвоживание эластичности не добавляет. Когда пес пойдет на поправку, я бы посоветовал его кастрировать. Если не отдадите в разведение, конечно. Прекрасный образец породы.
Будто в опровержение его слов кобель утробно зарычал, обнажая крупные клыки. И тут же стих, стоило Тсере аккуратно погладить его вдоль напряженного загривка. Им обоим показалось, что так он выразил свое несогласие с предложением. И Тсера, и Бужор заулыбались. Напряжение немного отступило.
На этот раз он достал катетер серого цвета, игла изогнулась, напряглась, но затем вошла в едва заметную на синеватой коже вену. Врач запустил систему, заставляя Тсеру встать на ноги, поднять повыше банку с раствором.
Вытерев пальцы влажной салфеткой, он подхватил сломанный катетер и опустил его в пустой пакет, выпрямляясь.
– Вы знаете его имя или придется называть?
– Орион. – Она почти не думала, имя само скользнуло на язык и, перекатываясь вибрирующим шариком, вырвалось изо рта. – Если он не будет против, конечно. Я бы назвала его Орион.
Врач понимающе усмехнулся, кивнул.
– Одно из самых ярких созвездий, названное в честь охотника и воина. Неплохо, ему пришлось постараться, чтобы дотянуть до вашего приезда. Такое истощение... Он должен был находить где-то воду, возможно он охотился на мышей или крыс, пока мог стоять на лапах.
– Мы нашли его в оранжерее, возможно доступ к воде у него был.
Господин Бачу задумчиво покивал и поправил что-то в системе капельницы – капли начали срываться чаще, а она перехватила бутылку в другую руку – правую уже начало покусывать подкравшееся онемение.
– Что ж, сейчас я напишу все рекомендации и оставлю на вашем столике. Провожать не нужно, выход совсем рядом, – дождавшись ее молчаливого кивка, мужчина улыбнулся, попутно начал говорить о рекомендациях вслух.
Пока он объяснял, как готовить бульоны и когда вводить тяжелую белковую пищу, Тсера сосредоточенно хмурилась. Он продолжал лишь тогда, когда она понимающе кивала. Терапия была долгой, серьезной. Им предстояло тщательно контролировать питание и звонить, если что-то пойдет не так. К концу его речи вдоль позвоночника и на висках выступили бисеринки пота, ее бросало то в жар, то в холод. Разве можно будет отказать голодной собаке, когда та начнет вымаливать добавку, заглядывая в глаза этим преданным, умоляющим взглядом?
Когда за ним тяжело закрылась входная дверь, в бутылке оставалось четверть натрия хлорида. Тсера в пятый раз сменила руку и ободряюще улыбнулась псу. Все это время он не сводил с нее взгляда, это одновременно трогало и тревожило.
– Что, красавчик, будешь Орионом?
Ответом ей послужило тонкое, совсем не кобелиное тявканье. Тсера рассмеялась. А на втором этаже звонко хохотала Эйш и разносился оживленный громогласный голос Дечебала. Поднимая взгляд к потолку, Тсера осуждающе покачала головой – закрой они двери и в доме стояла бы ледяная тишина – система труб располагалась лишь между жилыми комнатами и кухней. Но они не закрыли. И теперь старшая Копош с неодобрением думала о том, что подруга зря взращивала хрупкие ростки надежды в душе ее брата.
Задумавшись, она не заметила, как сосредоточенно шерстяной пакостник мелким движением зуб разгрыз тонкий слой фиксирующей повязки, а затем своевольно хлопнул лапой по дивану. Мягкий катетер выскользнул из вены и оставшиеся сау начали стремительно вытекать на пол. Обреченно вздохнув, Тсера опустила затекшую руку. Пес бессовестно лупил хвостом по мягкому углу дивана, переминаясь лапами в нетерпении. Было заметно, что ему стало легче – голову он уже держал увереннее, не роняя бессильно на диван.
– Ты ни капли не раскаиваешься, верно?
Не раскаивался, даже морды пристыженно не отвернул...
Она аккуратно перевернула бутылку, поставила на пол и направилась в кухню за тряпкой. Стоило убрать лужу сразу, пока суетливая Эйш или энергичный Дечебал не оставили на каменных плитах свои зубы. Под потолком кухни что-то громыхнуло, казалось, содрогнулся весь дом. Тсера снова задрала голову, недовольно цокнула языком по зубам. Такими темпами ей скоро будет нечего продавать. Бедный дом, бедные летучие мыши... Стоило вручить подарок Эйш как можно скорее.
Пока она искала тряпку среди полупустых, покрытых плотным слоем пыли и грязи бутылок с моющими и чистящими средствами, пока аккуратно выбредала из кладовки и шагала к дивану, брезгливо вытянув руку с попахивающей гниением тряпкой, пес исчез.
Внутренности сжало, накатило ощущение ужасного, неизбежного. Тряпка выпала из пальцев.
– Орион!
Ответом ей была тишина. А по ступням босых ног потянуло холодным сквозняком, лизнуло косточки, покрывая тело гусиной кожей. Тянуло из коридора, Тсера направилась туда быстрым шагом.
Неужели бедная собака вернулась в привычную оранжерею? Неужели тетушка была настолько жестока, что пес всегда жил там и лишь то место считал единственным безопасным? Когда она дошла до узкой кишки коридора, загибающейся к запасному выходу, тревога вскочила на загривок, полоснула по глотке стальными когтями, выбивая из нее шумный резкий выдох.
Дверь была открыта.
На мгновение Тсера заколебалась: в зеленой короткой пижаме, босая... А затем нервным, дерганным шагом приблизилась к двери, выглядывая наружу.
Как он вышел? Еще пару часов назад пес едва мог стоять... Тсера видела его ярко-рыжий силуэт у массивного каменного забора, огибающего территорию широким, невероятно громадным кругом. Заплетающиеся следы утопали в сугробах, Орион несколько раз падал – это было заметно по глубоким широким провалам в снегу. Но там, где сейчас шатался едва способный стоять пес, все вокруг было разукрашено в алый, и Копош с ужасом поняла, что это кровь. Яркая, она парящими каплями разукрашивала снег, проедала его у самых лап пса. Что, если они перекормили его? Что, если желудок не выдержал и лопнул, а пес умирает от внутреннего кровотечения, извергая море крови?
Она выбежала на мороз. Ступни обожгло холодом, злой северный ветер взметнул в воздух пряди волос, бросил их в лицо, хлестнул по заслезившимся глазам. В одной пижаме она неслась к границе забора. Задыхающаяся от страха, пропитанная им. Сзади раздался крик Дечебала:
– Тсера, сумасшедшая!
– Верни ветеринарного врача, с Орионом что-то не так!
– Погоди, хотя бы обуйся!
Она проигнорировала его, пропустила мимо ушей грязное ругательство – пес был совсем рядом. Он крупно дрожал, стоя на одном месте и низко опустив голову, шатался, словно чумной, слышался хруст и его влажные хрипы.
Тсера не успела ничего рассмотреть, упала в сугроб рядом, пытаясь подхватить его на руки. И слабость накрыла ее с головой, мир пошатнулся, а в ушах зашумело. Пальцы, сжимающие Ориона поперек брюха, словно ударило током.
Это была не его кровь. Россыпь алых бусин разукрашивала все вокруг на несколько метров, будто разочарованный творением художник швырнул в снег свою кисть. У трясущихся от слабости лап пса лежал труп крупного зайца. Тушка еще не успела остыть и, исходя легким паром, подергивалась в такт жадным рвущим движениям собачьих зубов, глядя помутневшими глазами-бусинами в пронзительно светлое небо. Почувствовав касание, Орион медленно оторвался от своей добычи, повернул в ее сторону голову. И на мгновение Тсере показалось, что он вцепится ей в глотку. В глазах – необузданный голод, настоящее безумие. Словно он не бешеный, нет, выползший из самого чистилища, из адского пекла. Наваждение размылось, а затем и вовсе стерлось, когда тот счастливо взвизгнул, уткнулся окровавленной мордой в ее лицо, заставляя хрипло выдохнуть и брезгливо отшатнуться, падая на лопатки в сугроб. На губах появился привкус крови, снег прилип к голой коже, и она застонала, пытаясь удержать в себе содержимое желудка, рот уже наполнился вязкой горькой слюной.
Грязно выругавшись, Тсера резким, почти злым движением вбила руки в снег и принялась растирать его по лицу, сзади уже слышался скрип чужих ботинок.
– ... не уверен, господин Бачу, он только что съел зайца. Нет, труп не кажется разложившимся... Да, точно свежий, от него идет пар.
Качаясь, Орион снова повернул морду к трупу ушастого и Тсера, превозмогая брезгливость и отвращение, потянула его на себя, пытаясь убрать подальше от мяса, которое пока что было ему запрещено.
Никогда бы она не подумала, что маленькое тельце зайца может содержать столько крови – она была всюду, весь пес был разукрашен багровыми разводами. Шерсть его слиплась неровными клочьями, еще больше проступили обтянутые кожей кости... Брат поравнялся с ними, вяло тронул носком ботинка остывающую лапку зайца и угрюмо нахмурился:
– То есть, ничего критичного? Нет, он много не съел, прошу меня простить, одну минуту, – прижав к сотовому ладонь, Дечебал отвел руку в сторону и опустил взгляд на озябшую, выстукивающую зубами нервную дробь сестру. – Тсера, он жрет кровавый снег...
Копош редко позволяла себе грязно выражаться. Но сегодня она просто шла ва-банк. После очередного ругательства Дечебал усмехнулся и поспешил попрощаться с доктором, чтобы взвалить на руки вымотанного пса:
– А ты бедовый парень, а? Ничего, девчонкам такие по душе, будешь грозой улицы и собачьим сердцеедом. Ну съел бы он лишнего, ну проблевался бы. Знаешь, что такое пневмония?
Она не знала и знать не хотела. За всю свою жизнь старшая Копош болела лишь трижды. Но каждый раз так, словно готовилась отдать Господу душу.
– За-зан-н-не...
– Сама задница.
Он беззлобно осклабилась, а Тсера выскочила из снега и припустила в дом. Снежинки таяли на коже, ледяная пижама давно стала влажной. Не будь Дечебала дома, она бы сняла ее на ходу. Не хотелось травмировать психику брата и после выводить его из недельного запоя.
И прекрасно он ее понял – быстро занес Ориона следом. Собака расслабленно болталась в его руках безвольным кулем, перетекая при каждом шаге, заставляя Дечебала останавливаться, чтобы перехватить ее поудобнее.
– Если ты наблюешь в доме, убирать будешь сам, так и знай.
Стоило положить его в комнате Тсеры, и Орион прикрыл выцветшие глаза, переходя на мирное сопение. Еще бы, нажраться успел от души. Вот только где и как он достал зайца?
Дечебал словно прочел ее немой вопрос в хмуром взгляде, ответил неспешно:
– Стоит проверить забор на целостность – он сам не сумел бы поохотиться, а следов рядом было много, заметила? Весь снег разукрасили. Возможно, на участок наведываются волки, ты просто их спугнула воплями.
Румынская система измерения веса. 1 шрифт равен 500 грамм.
Румынская единица измерения веса, аналог миллилитров.