Последняя ветвь семьи Прутяну

Подушечки Тсеры скользнули по ледяному плечу, сердце бросилось в галоп, кровь зашумела в ушах. Кожа оказалась твердой. Твердой настолько, словно была высечена из мрамора... Тсера двинулась выше, вывела опасливую дорожку к шее с глубокими бороздами голубых слипшихся вен и артерий, склонилась, упираясь второй рукой в противоположную сторону гроба. Сделав глубоких вдох у застывшего лица, она шумно выдохнула через приоткрытый рот и с облегчением рассмеялась: ничем не пахло. Разве не должно настоящее иссохшее тело пахнуть хоть чем-нибудь?

Нависая над бутафорским покойником, она до рези в глазах вглядывалась в сеточки морщин у прикрытых тонкими веками глаз, в проступающие вены и, казалось, почти виднеющуюся легкую щетину на подбородке. Кто бы ни был мастером, вышло у него потрясающе. И ужасающе. Только что же за материал так точно копирует изъяны человеческого тела? Тонкие нити губ оказались такими же твердыми. Когда пальцы нашли почти у самого уголка странную выпуклость, Копош нахмурилась, наклонилась еще ниже, пытаясь рассмотреть. Собственная тень, брошенная на гроб, значительно усложняла дело. Когда удалось найти симметричную выпуклость у второго уголка, она вздрогнула, зрачки понимающе расширились.

Это не просто бутафорский труп – страшное непонятное тело, которым пугают детей. Должно быть, у ее родственников было слишком извращенное чувство юмора – в гробу лежал «вампир». Она убедилась в этом, когда подушечка указательного пальца скользнула в углубление между губ, нащупав острый клык. И в этот миг мир полыхнул алым, трусливо сжался, пуская перед глазами темную рябь. У самого уха раздался тихий шепот, приподнимающий волоски горячим дыханием:

– Кооо-поо-ш...

Палец, касающийся клыка, обожгло болью, Тсера громко взвизгнула, отдергивая руку и ударяя затылком наотмашь назад. Глухой стук сменился вполне знакомым громким оханьем и шлепком на пол. Настолько привычно, что она почти задохнулась от облегчения, когда оборачивалась: на полу сидел Дечебал. Мерзкое порождение самой преисподней, которое она уговаривала родителей вернуть обратно в роддом сразу после того, как он срыгнул на нее во время первого знакомства. Брат растирал переносицу и смаргивал подступающие слезы, глядя на свет пыльных ламп.

– Ты долго думал, Дечебал? Серьезно?! – сжимающий глотку страх еще не убрал когтистую лапу, вместо звонкого укора вырвался невнятный сип. Тсера досадливо скривилась.

– На самом деле ни секунды, – засранец выглядел беззаботно. Широко улыбаясь, он протянул ей руку, рассчитывая на помощь. Тсера осталась на месте. Невероятно сильно захотелось пнуть его в коленную чашечку в тот самый миг, как он предпримет попытку подняться самостоятельно. Неожиданно его улыбка смазалась, уголки губ резко дернулись вниз. – Тсера, твоя рука... Ты где успела пораниться?

Взгляд опустился на пульсирующий болью палец – порез оказался глубоким. Она простояла совсем недолго у гроба, но его серебряный край и пол рядом разукрасили крупные алые капли. Обернувшись, она увидела их и на бутафорском трупе. Теперь он выглядел зловеще. Казалось, окрашенный в алый рот вот-вот приоткроется, а по нижней губе скользнет синеватый язык, слизывая соленые капли. Господь, она настолько живо это представила, что на какую-то секунду ей показалось, что веки «вампира» дрогнули.

Дечебал за спиной бесшумно поднялся, безмолвно извиняясь, растер ей предплечья. Она своевольно повела плечом, скидывая руку, брат только громко хмыкнул.

– Пошли, Ван Хельсинг, обработаем твою боевую рану. Кто знает, где раньше валялось это чучело. Прикольно, только на настоящий труп совсем не похоже. С такой температурой вонь в комнате стояла бы несусветная, а то, что лежало в гробу, совсем бы тебе не понравилось.

Его уверенность успокаивала так же сильно, как твердый камень, который она чувствовала под подушечками пальцев. Но было что-то... Чему Тсера не могла дать никакого объяснения. Что-то, что приподнимало волоски на загривке дыбом, заставляло кровь в венах леденеть, течь медленнее.

– Дечебал. Помоги закрыть гроб...

Мягкий горловой смех разнесся по комнатке, спрятался в полках с книгами, опустился к ногам. Тсера упрямо поджала губы.

– Ладно, если тебе так будет спокойнее, давай закроем его.

Наклоняясь за прислоненной к боку крышкой, Тсера поняла, что погорячилась со своей глупой затеей: стоило напрячь руку с пробитым пальцем, кровь тонкой струйкой заскользила по серебряному боку, полилась на бутафорию, заляпывая синеву кожи яркими разводами. Ей бы рану обработать, а она... Дечебал сосредоточенно нахмурился, проступили на мускулистых руках вены, напряглись жилы, сжались челюсти. Было понятно: большую часть веса Тсера даже не чувствовала, брат берег ее, как мог.

И когда он успел стать таким взрослым?

Мгновение, и крышка поехала вперед, сантиметр за сантиметром закрывая гроб. Когда она опустилась до конца с тихим шелестом серебра о серебро, Копош вспомнила, как дышать. Дечебал шумно отряхнул руки, по старой привычке прохрустывая один сустав пальца за другим.

– Пошли, забинтую.

– Я хотела бы посмотреть книги. Интересно, что могут хранить в таком месте?

– Учет покупки крупы, счета, да что угодно, Тсера. Ты можешь вернуться сюда в любое время, прекрати заляпывать все кровью и давай поднимемся в комнату за аптечкой, – закатив глаза, Дечебал закинул руку на плечо сестры, громко чмокнул в макушку и потянул ее за собой.

Кровь так и не свернулась. Проклятые тромбоциты будто не знали о собственной функции в ее организме. Удивительно, но боль исчезла практически полностью, она напоминала о себе легкими импульсами при шаге, когда Тсера поднималась по ступеням, прижимая руку к груди. Все остальное время она ощущала странное холодное онемение. Должно быть, всему виной адреналин, который выделился благодаря дурной выходке братца.

Пока она промывала палец под ледяной струей воды, Дечебал успел прихватить аптечку из своей комнаты и завывал заунывные мотивы прямо под дверью, заставляя сосредоточенно хмуриться. Кровь так и не остановилась.

– Дечебал, давай забинтуем в ванной? Я не хочу замарать постель...

Bad Things оборвалась на середине припева, младший Копош за дверью притих, размышляя над ее просьбой, а затем, совершенно по-идиотски понизив голос, допел оставшиеся пару слов. Дверь распахнулась.

– Ну здесь, так здесь. Присаживайся, охотница на нечисть.

Сдерживая нервный смех, Тсера уселась на край широкой ванны, терпеливо ожидая, пока Дечебал пристроит аптечку около массивного крана и потянется к ней с антисептическим порошком. Он делал все так умело, словно ему не единожды приходилось присыпать и бинтовать израненные пальцы. Бинт в его руках замелькал, а она прикусила губу: казалось, еще немножко и брат лишит палец кровотока вообще. Тот посинеет, опухнет, а потом отвалится.

Мельком подняв взгляд и заметив гримасу сестры, Дечебал по-мальчишески широко улыбнулся.

– Кровь не останавливается. Не знаю, как глубоко и на что ты так насадилась, но стоит бинтовать плотнее, иначе не будет никакого толка.

– Поняла. У вампира были клыки.

Бинт в его левой руке замер, Дечебал медленно и глубоко вдохнул, прикусил внутренний уголок щеки. Суженными в осуждении глазами Тсера прекрасно видела, как дрожали его губы, пока засранец пытался скрыть свою улыбку.

Только посмей, и я откушу тебе кадык...

Он с собой справился. Еще один глубокий вдох и бинт снова пришел в движение, Дечебал молча кивнул.

– Почему ты так быстро выбежал из библиотеки? Что-то случилось?

– Мне написала Эйш. Еще вчера ночью, на самом деле. Мы разговорились...

Тсера не позволила ему договорить.

– Дечебал, ты же знаешь, чем это закончится. Плохая идея, прекрати идти у нее на поводу, Эйш не та девушка... – она замялась, пытаясь подобрать слова. Дечебал пристально смотрел в глаза, совершенно сбивая с мысли. – Вы же все давно разрешили, разве нет? Ты не сможешь идти спокойно дальше, пока не смиришься с собственным поражением.

Последние два года были для брата настоящим мучением. Стоило Эйш впервые переступить порог их дома, тряхнув золотыми кудряшками и окутав все ароматом фрезий и ландышей, Дечебал потерял покой. «У Эйш прекрасная профессия», «У Эйш отличное чувство юмора», «Видит господь, сразу же после совершеннолетия я на ней женюсь».

Это напоминало одержимость. Впервые за жизнь Тсера увидела его совершенно другим: не самоуверенным, харизматичным говнюком. Сбитым с толку, рассеянным, смотрящим на литературного агента так, как щенки смотрели на первую в жизни кость. И от этого становилось страшно.

Потому что, даже если бы Эйш не волновала разница в возрасте, Дечебал не добился бы взаимности.

Литературный агент питала отчаянную слабость к плохишам и хладнокровно игнорировала «Câine de companie». Она обожала шумные поездки на байках и пиво в запотевших стеклянных бутылках, ей нравилась резкость и грубая самоуверенность. Тсере всегда казалось это удивительным, но взгляд подруги загорался, когда парни игнорировали ее «нет».

У Дечебала не было ни единого шанса.

Тсера до сих пор помнила ту ночь, когда окровавленный Дечебал, шатаясь, переступил порог дома, держа в руках помятый шлем от байка. Она помнила, как, давясь беззвучными рыданиями, ударила его кулаком в нос, перемазанный кровью из рассеченной брови. Помнила, как ее накрыло волной облегчения, заставляющей ноги подкоситься прямо там, у порога. Тогда она упала на колени, закрывая лицо ладонями. Младшая сестра его друга позвонила часом раньше, в истерике она кричала в мобильник что-то бессвязное, что-то о разбитых байках и оторванной руке, Тсера так и не смогла разобраться в стремительном потоке слез и упоминаний Господа. Телефон Дечебала молчал, уехавшие в командировку родители тоже не выходили на связь, а она почти лишилась рассудка. В темном доме. Совсем одна.

После этого она слегла. Вряд ли виной тому было нервное напряжение, но Дечебал истолковал все по-своему и сделал выводы. Укладывая новое прохладное полотенце на ее лоб, он виновато отводил взгляд.

Попытки строить из себя совершенно другого человека закончились.

Но вздыхать по Эйш он не прекратил – каждый раз Дечебал искал повод услышать ее голос, увидеть ее, когда она заезжала к Тсере по работе. И каждый раз Тсера испытывала настолько острое сожаление, что, казалось, оно было способно вспороть грудину и проткнуть ее сердце.

Дечебал будто услышал ее мысли. Будто сразу все понял.

Не было резких слов или громкого протеста, брат не рассмеялся, пуская в голос фальшь. Он устало вздохнул, бросил на нее полный тоски взгляд и наклонился, надгрызая край бинта, чтобы было проще оторвать.

От громкого хруста Тсера невольно вздрогнула. Она успела пожалеть о том, что прервала его речь. Вдруг Дечебал замкнется в себе? Разве не должна она быть его поддержкой?

Когда брат подвязал бинт тремя громоздящимися друг на друге узлами, оставляя два длинных потрепанных куска, он снова заговорил. Облегчение почти оглушило ее.

– Я понимаю, Тсера, но людям свойственно меняться. Их вкусы могут меняться... – в хриплом голосе что-то надорвалось, треснуло, и тогда он безрадостно рассмеялся, спрятав губы в лодочку пальцев. Пытаясь уйти от неловкости, Дечебал взъерошил копну темных волос, размял плечи. – Не в этом дело... Она боится, что ты действительно не начнешь работу, боится, что потеряет тебя.

– Глупость какая. Я ведь все ей сказала, разве раньше я давала поводов сомневаться в собственных словах?

– Но раньше ты и не сбегала от нее на год, пытаясь оборвать все общение.

Резонно и заслуженно. Признавая поражение, Тсера соскользнула с бортика ванной и виновато развела руками. Слова здесь были излишни, на месте Эйш она наверняка опасалась бы тоже. Тем более, Дечебал изрядно поднял градус ее подозрительности и тревоги, приняв звонок в машине.

Придержав двери ванной для брата, Тсера опустилась на край кровати и тут же подпрыгнула, когда Дечебал рухнул на нее всем весом, заставляя отпружинить матрас.

– В общем, я пытался ее переубедить, но она решила приехать. Сегодня она написала мне, что взяла двухнедельный отпуск в издательстве, помахала ладошкой своим авторам и уже села за руль.

– Она что? – выпучив глаза, Тсера медленно повернулась к брату. Тот бессовестно широко улыбался, подоткнув одну подушку под голову, а вторую прижимая к животу.

Нет, она любила Эйш. Солнечную и такую яркую Эйш невозможно не любить, просто... Ее гиперактивность и болтливость изрядно снижали уровень концентрации. Старшая Копош с содроганием вспоминала, как та однажды приехала «погостить» на недельку. Каждая попытка писать сопровождалась шумным дыханием над ухом, а пробуждение начиналось с прыжка суетливой подруги на ее кровать. Тсере казалось, что даже коты более милостивы к своим хозяевам... Ко всему прочему прекрасное создание было жаворонком.

– Я отказался давать ей адрес, но она заявила, что будет ездить по городу, пока один из жителей не подскажет, где недавно умерла женщина и трется странная рыжеволосая девушка. С ее целеустремленностью, уверен, она бы заглядывала в каждое горящее окно, если бы никто не дал ей ответа.

– Как скоро она должна явиться?

– В девятом часу вечера.

Ветер в стенах тоскливо завыл, она хотела подвыть ему следом.

Повозившись, Тсера вытянула из кармана штанов мобильный и протяжно застонала, падая рядом с братом.

– Осталась пара часов, как нам все успеть?

Дечебал не выглядел расстроенным, подмяв под себя вторую подушку, он перекатился на живот, подпер кулаком подбородок и невыразительно пожал плечами.

– Я подготовлю одну из закаканных мышами спален, а ты съездишь в магазин и купишь продуктов для хорошего ужина. – Помолчав пару секунд, он весомо добавил. – Хочу стуфат. И фаршированных баклажанов.

– Ну кто бы сомневался...

Хохотнув, Копош принялась собираться под воодушевленный треп Дечебала о прекрасной национальной кухне и ее способности творить своими «тонкими паучьими пальчиками» чудеса гастрономии. После очередного комплимента с отсылкой к козам она спускалась по лестнице бегом, на прощание с досадой хлопнув дверью.

Дорогу до гипермаркета Тсера помнила – он был совсем недалеко. Кругом уже горели фонари, в желтом свете которых танцевали пухлые крупные снежинки. Суетливо трусили по своим делам люди, накидывая на головы капюшоны и грея ладони, потирая друг о друга варежки. Из местной небольшой церквушки, сложенной из добротного серого камня, вышла толпа людей – закончилась вечерняя служба. Хохочущие, перекрикивающиеся и машущие друг другу руками, они бежали навстречу знакомым, утопая в холодных объятиях или бодро шагали домой. Каждый второй прохожий улыбался, должно быть, виной тому были надвигающиеся праздники. У самого капота паркующейся машины мальчишка-подросток сделал подсечку подружке, и та с возмущенным воплем скрылась в сугробе, подняв ворох искрящихся брызг.

Рассмеявшись, Тсера повернула ключ зажигания и вышла из машины, щелкнув кнопкой сигнализации.

Шагая к двери супермаркета, она невольно замедлилась – у самого входа стоял Иоска Опря в компании старика. Состояние обоих заставило улыбку примерзнуть к лицу, закололо щеки: напряженные, пылающие гневом и ненавистью. Старик казался бездомным: длинные волосы сбились в грязные колтуны, в глубоких морщинах лица засела черная грязь, а зубы казались через один гнилыми. Старая куртка продралась на дряблом обвисшем пузе и из нее торчал наполнитель, настоящий цвет штанов было не угадать из-за разноцветных жирных пятен и въевшейся грязи. Что-то просипев, незнакомец схватил Иоску за рукав куртки короткими синеватыми пальцами. Будто злясь вместе с ним, поднялся ледяной ветер, швырнул снег в лицо, вгрызся в кожу, заставляя Копош спрятать нос в высоком вороте куртки, задыхаясь. Замигали фонари, застонали тонкие крыши легких домиков для тележек на парковке. Еще немного и стихия злым псом бросится сметать все на своем пути. Волнуясь, замигали фонари. Послышались беспокойные вскрики людей, ринувшихся в магазин или к машинам.

И Опря, тот, кого она посчитала милым парнем, которому попросту не идет профессия, неожиданно зло осклабился, обнажая ровный ряд белоснежных зубов с крупноватыми клыками. Наклонился, вбиваясь пальцами в чужую руку, отдирая палец за пальцем от собственного рукава. Старик перешел на звонкий, почти девичий визг, осыпая его проклятиями. Сильнее завыл, унося его вопли, ветер. Тсера в нерешительности замерла, а потом быстрым шагом ринулась к двери, низко опуская голову, чтобы скрыть лицо.

Нет толку ждать исхода их ссоры, в лучшем случае она продрогнет, а в худшем Иоска заметит ее интерес и решит, что Копош из тех зевак, что любят разживаться сплетнями. Ни один из вариантов ее не устраивал, поэтому Тсера быстро проскочила через открывающиеся автоматические двери.

Чтобы облегченно выдохнуть, взять тележку и медленно направиться вдоль широких продуктовых рядов.

Вот почему она никогда не верила первому впечатлению: внешность может быть обманчива, а характер людей переменчив. Разве кто-то показывает свои худшие черты в начале разговора? «Привет, я Штефан, и я ненавижу котят, а в конце недели вместо воскресной службы прозябаю в Биг Бен баре на улочке Френсиза». Нет, сначала мужчины кажутся обходительными, а девушки утонченными. Сначала каждый показывает идеальную версию себя, вылизанную, блестящую. Очки начнут опускаться гораздо позже, после резкого слова или презрительного взгляда. И образ начнет меркнуть.

Думая о двойственности человеческой натуры, Тсера опускала в корзину овощи и сырое мясо, выбирала помидоры и приценивалась к рассыпчатому чаю. На кассе она поняла, что справилась куда быстрее запланированного и вполне может себе позволить заскочить в магазинчик «Магии и Эзотерики», примостившийся неподалеку.

Эйш была любительницей всего мистического. Вдохновленная тем, как погребет подругу под дряхлыми фолиантами с описаниями варки куриных лапок и свиных желудков в зловещем котле, выкрадывая себе пару дней тишины, Тсера забросила пакеты с продуктами на заднее сиденье и бодрым шагом направилась к магазинчику.

Вблизи он казался еще более забавным: маленькие, припорошенные пышными шапками снега башенки были выкрашены в темно-серый цвет, у самой двери шаловливая детская рука белой краской нарисовала мордашку чертенка со свиным пятачком.

Тсера потянула дверную ручку на себя, делая несмелый шаг в полумрак магазина. Мелодично звякнул колокольчик над дверью, обоняние уловило запах корицы, перца, воска и трав. Продавец не вышел навстречу, не раздался подзывающий голос и Тсера медленно двинулась между полок. Разнообразие поражало, она не успевала все рассмотреть, взгляд цеплялся за пестрые колоды таро, задерживался на хрустальных шарах и разноцветных стопках свечей. Мягко перезванивались потревоженные сквозняком стучащие друг о друга медные амулеты, раскачивающиеся на длинных кожаных шнурках. На высоких книжных полках стояли тяжелые фолианты с циклом героических баллад о Груе, Новаке и Корбе.

Когда взгляд скользнул по потрепанным корешкам книг о кровавой магии, Копош замерла, внутри заворочался змеиный клубок тревоги.

Алые бутоны крови, расцветающие на губах покойника... Она почти поверила, что веки бутафорского трупа дрогнули.

Пальцы скользнули по одному корешку, подцепили, Копош зачарованно открыла первые страницы. Что она ожидала там увидеть? О чем хотела прочесть? Дарить такое брезгливой Эйш – сумасшествие, подруга просто забросит мрачный фолиант подальше и вернется к ее истязанию. Но что-то заставляло Тсеру медленно переворачивать страницу за страницей, мысли заволакивало плотным слоем алой ваты. Весь мир вокруг застыл.

А взгляд забегал по строчкам: вечная жизнь, прекрасный лик... Это не было ни заклинанием, ни зельем. Нахмурившись, Тсера поднесла книгу к самому лицу, пытаясь прочитать мелкий текст под нарисованной картинкой: огромный дуб, змеиные тела у корней и нагие девушки, танцующие вокруг. На дереве сидел юноша, на лице его застыла блаженная иступленная улыбка, руки были перемазаны в крови.

Среди пятен и затертостей она смогла прочитать лишь одно слово: «Стригойки». Взгляд снова метнулся к девам: с распущенными волосами, со светлыми прекрасными лицами и... клыкастыми улыбками.

Ей нужно было больше света, хотелось рассмотреть все как следует. Никогда еще раньше Копош не испытывала такого интереса к народному фольклору и мифологии. Но картинка казалась такой дикой, такой вызывающей... Она успела сделать шаг назад, когда чужие руки вцепились в предплечья, дернули ее, разворачивая. Резкая боль выдернула из марева, в котором все еще продолжали танцевать вечно юные проклятые девушки, Тсера пошатнулась. С удивлением смаргивая наваждение, захлопала блеклыми рыжими ресницами. Перед ней стоял низенький щуплый старичок с огромными очками на пол лица, за толстыми линзами его глаза казались непропорционально огромными, перетягивающими все внимание с мягких размытых черт. И сейчас эти глаза метались, перескакивая с ее волос на переносицу, а затем на шею, кисти. Увиденное злило старика. И пугало. Каждая эмоция так ярко отображалась на его лице, словно он называл ее вслух.

– Я должен был понять, подобное к подобному... Нельзя, так нельзя, Господь смоет скверну градом, оплачет потери... Уходи, тебе здесь не рады. – Голова его мелко затряслась, глаза покраснели и начали слезиться.

Тсера непонимающе нахмурилась. Попыталась мягко убрать сжимающие предплечья пальцы, но старик сжал их сильнее, налег, заставляя ее пятиться к выходу.

– Извините, я не знала, что здесь закрыто. Я новая жительница, может вы знали мою тетушку, Дайчию Прутяну? – стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе и убедительно, Копош несмело улыбнулась. Продавец осклабился в ответ, выдергивая книгу из ее пальцев и грубо швыряя куда-то себе за спину. – Я всего лишь хотела купить у вас подарок для своей подруги, я не желала нарушать чужой покой. Если вам так станет лучше, я уйду. Подскажите пожалуйста, в какие часы я могу нанести визит в ваш магазин?

– Дайчия, Дайчия... Я знаю ее грех, я чуял его еще тогда, когда твоя мать была в этом городе... Глупая гусыня, положившая наши головы на плаху. Я вижу его в тебе, я знаю. Нет, нет, по-другому и быть не может. – Хриплый голос перешел на шепот, а затем вновь взлетел высокими нотами к крику. – Не приходи сюда никогда, дьяволова невеста, не переступай порог моего обиталища!

Вновь взметнулись вверх сухопарые руки, Тсера мысленно сжалась. Похоже, пожилой мужчина повредился умом и спутал ее с кем-то. Кто знает, какими отравами он заволакивает собственный разум, веря, что это волшебные зелья? Или, быть может, виной тому скудоумие, которое неизбежно приходит ко многим в глубоком возрасте?

Зазвенел за спиной колокольчик. Мазнувший взглядом по двери старик неожиданно замер. Не просто остановился, не дотянувшись до нее совсем немного – превратился в безжизненную статую. Кровь схлынула с лица, перестала трястись голова с огромной блестящей залысиной. Он медленно начал приобретать сероватый оттенок, задерживая дыхание в легких непозволительно долго.

Сзади раздались шаги, и Тсера обернулась.

Иоска неспешно продвигался вдоль рядов, не сводя с нее сосредоточенного пытливого взгляда. Должно быть, со стороны все выглядело более, чем странно. Стало стыдно, что она нарушила чужой покой по собственному незнанию. Тсера неловко завела прядь волос за ухо и несмело растянула губы в блеклой извиняющейся улыбке.

– Не ожидал увидеть тебя здесь, так ты из тех девушек, что гадают подругам на картах таро, попивая вино из высокого бокала? – в мягком голосе сквозило тихое веселье, а слишком серьезный взгляд был заведен за ее спину, упирался в притихшего старика.

Стало трудно дышать, щеки обожгло жаром румянца, Тсера едва сдержала порыв нервно прикусить ноготь большого пальца. Какая же дрянная привычка...

– Нет, искала подарок для подруги. Давай поговорим на улице, если ты не против? Мне не стоит здесь оставаться... – обернувшись на нежно-пепельного старика, она лишний раз убедилась в правильности своего решения. Казалось, несчастного вот-вот хватит удар. Похоже, пожилой мужчина не на шутку побоялся остаться на плохом счету у местного заместителя комиссара полиции.

Брови Иоски удивленно приподнялись, он чуть сдвинулся вбок, забавно вытягивая шею и широко улыбаясь владельцу магазина.

– Мирча, вы же не против? Пусть девушка выберет памятный сувенир для подруги. Понимаю, время позднее, но давайте покажем ей местное гостеприимство.

Из груди продавца вырвалось невнятное бульканье, глупо, словно у изломанного болванчика дернулась вниз голова и он, слишком резво для своих лет развернувшись, быстро посеменил вглубь магазинчика, оставляя их в одиночестве.

Облегчение оказалось слишком велико, Тсера шумно выдохнула и тут же виновато рассмеялась. Должно быть, сейчас она выглядела глупо: испугалась гнева старика, дрему которого наверняка побеспокоила и за что поплатилась, услышав сонный бред и ругательства.

Опря неспешно подошел ближе. Уголки его губ едва заметно приподнялись, когда в немом приглашении он протянул к ней свою руку ладонью вверх. Не сжал пальцы, принимая решение за двоих, не потянул бесцеремонно за собою следом. Нет, он терпеливо ожидал, чуть наклонившись, чтобы увидеть в полутьме магазина ее реакцию. Слишком серьезный для своих лет. Слишком участливый.

И ей бы перевести все в шутку, сцепив ладони за спиной. Объяснить, что она удивительно хорошо ориентируется в сумраке и вполне способна дойти сама, следуя за ним, куда бы он ни планировал ее отвести. Ей бы избегать ненужного контакта с незнакомым парнем, при взгляде на которого едкий червячок сомнения начинал прогрызать желудок... Но Тсера осторожно вложила пальцы в его ледяную руку, позволяя их сжать. Потянуть ее за собой.

– Пошли, я покажу тебе что-то интересное. Наверняка, подруга такой подарок оценит.

Шагая чуть впереди, Опря медленно переплел их пальцы, и, обернувшись, скользнул по ней оценивающим взглядом.

Хочешь сбежать? Чувствуешь себя неловко?

Беспокойство Иоски польстило, заставляя улыбнуться в ответ, чуть сжимая его руку.

В глубине магазина запах неуловимо изменился, стал тяжелым, обволакивающим, настойчиво забивающимся в легкие. Подписанные цветные коробочки сменились темными кульками и непонятными свертками, особо дорогие сердцу продавца вещи прятались за пыльным мутным стеклом витрин.

– Я и подумать не могла, что магазин настолько большой, снаружи он кажется кукольным...

– Никогда не верь внешнему виду, чаще всего он бывает обманчив. Что у зданий, что у людей. Смотришь, перед тобой очаровательное создание, а приблизишься и поймешь, какое на самом деле под прекрасной оболочкой живет чудовище. Самые яркие творения Господа чаще всего бывают ядовиты.

Глядя в широкую спину, Тсера оценивающе прищурилась. А каким же был сам Иоска Опря? Мягким, когда подхватывал ее голову, спасая от падения на мраморные плиты пола. Жестоким, когда спорил у магазина со стариком. И чутким к изменениям в чужом настроении. Чрезмерно. Потому что после сказанных слов большой палец заскользил по ее кисти медленными поглаживающими, успокаивающими движениями. Он будто знал, в какую сторону двинулись ее скверные мысли.

– Похоже, господин Мирча счел меня ядовитой.

Опря остановился. Не ожидающая этого Тсера уткнулась носом между его лопаток и тут же отпрянула, смущенно потирая кончик свободной рукой. Оборачиваясь, Иоска неспешно отпустил ее руку, сделал шаг назад. Его взгляд рассеянно блуждал по полкам за ее спиной, казалось, он знал, что именно следует искать.

– У тебя необычная внешность, Тсера Копош. Да, я бы сказал, что ты ядовита. Ты знала, что в Салеме рыжеволосых топили, привязывая к стулу во время обряда очищения? А если им удавалось выжить, их сжигали, считая ведьмами... А теперь вспомни наши мифы, – его тягучий мягкий голос пускал по телу мурашки. Запрокинув голову, Тсера с интересом рассматривала сосредоточенное лицо. Не глядя на нее, Опря сделал медленный шаг вперед, заставляя Копош прижаться к стеллажу лопатками. Уголок какой-то безделушки тут же больно вгрызся в позвонок. Казалось, сосредоточенного мужчину это нисколько не смущало. Он потянулся к верхней полке, аккуратно стянул с нее широкий, покрытый толстым слоем серой пыли сверток. Опустил руку с ним, а шага назад не сделал. Так и стоял, прожигая ее внимательным взглядом светло-карих глаз. Будто оценивал, искал что-то... – Если на улочках ночью встретишь рыжеволосую светлоглазую деву, жди беды. Потому что Стригойка украдет твою душу, а за ней и жизнь. Достопочтенный Мирча посчитал, что ты из их племени и я могу его понять.

Голос Иоски опустился до чарующего шепота, а она почувствовала лихорадочный стук сердца, забившегося куда-то в глотку. Хотелось закрыть пылающее лицо руками, рассмеяться, переводя все в шутку. Она так не умела. Она вообще не умела вести себя «правильно» рядом с противоположным полом. Вся ее практика заключалась в кровожадных драках с младшим братом и сарказме, который сам вылетал изо рта, когда она чувствовала себя незащищенной. Единожды отношения привели ее к чему-то серьезному, сейчас она со стыдом вспоминала те быстрые встречи и мятые простыни. Да, Тсера не умела правильно вести себя с парнями, пройдя через действительно серьезные отношения, к их завершению она чувствовала себя грязной и использованной.

Если заместитель комиссара скажет еще хоть что-то подобное, она просто сгорит от неловкости... Тсера нервно облизала губы, и вдруг оглушающе громко зазвонил мобильный телефон.

Опря сделал резкий шаг назад, а она, вздрогнув, тут же засуетилась, начала искать мобильник по карманам. Тот оказался в пуховике – Иоска услужливо указал на него коротким кивком подбородка, а затем отвернулся, делая вид, что увлечен разглядыванием полок.

На той стороне трубки слышалось нестройное пение голосов, которое пытался перекричать Дечебал.

– Тсера, слушай, за мной подскочили новые одноклассники, ты не против, если я вернусь домой к двенадцати ночи? У них намечается вечеринка, не хочу отбиваться от коллектива. – В его голосе слышался трагичный надрыв. Тот самый, с которым брат всегда умолял Тсеру что-то ему запретить.

«Я не могу отправиться в музей ботаники, очень жаль. Да, моя сестра монстр, у нее на меня другие планы – все выходные буду убирать дом, а ночью рыдать в подушку».

Эта схема была отработана годами, не расслышать этого ну-пожалуйста-скажи-нет тона было невозможно. Чтобы не рассмеяться, Тсера закусила внутренний уголок щеки. Было понятно, что он поставил ее на громкую связь и сейчас ждал жестокого «нет», чтобы спокойно провести вечер рядом с приехавшей Эйш.

Эйш.

Ему будет полезно развеяться. Быть может, одна из девушек сможет привлечь его внимание?

Тсера почувствовала себя настоящим монстром. Той самой коварной стригойкой, пожирающей чужие сердца и души.

– Ты еще несовершеннолетний... – Пение утихло, послышалось ироничное хмыканье Дечебала. Наверняка он уже состроил скорбную мину, возводя глаза к потолку. – Поэтому, будь дома в десять тридцать. Повеселись там от души, люблю тебя.

Об его сухое безэмоциональное «спасибо» можно было растереть камень в пыль. В трубке послышались короткие гудки, а Иоска с неожиданно понимающей улыбкой протянул ей сверток.

– Брат не любит заводить новые знакомства?

– Ему полезно. – Вещь оказалась неожиданно тяжелой и Копош сдавленно охнула, прижала ее к себе, обхватывая второй рукой. – Ходишь в качалку?

– Работа обязывает. Посмотри, что там.

Заинтригованно кивнув, Тсера потянула за кожаный шнурок. Чтобы через мгновение аккуратно опуститься на корточки, касаясь подушечками пальцев ледяного алтаря из горного хрусталя. По его краям сияли руны из цитрина, оставалось только догадываться, как искусно их вставляли в цельную породу полупрозрачного камня.

В углу свертка примостился шар для гадания на небольшой подставке.

– Это выглядит... Внушительно.

– Если она не увлекается рунами или гаданиями, то алтарь вполне подойдет для медитативных свечек или чего-то похожего. Мне кажется, с этим подарком сложно прогадать.

Поднимая голову, она встретилась с ним взглядом, согласно кивнула, принимаясь сворачивать сверток обратно.

– Да, думаю, ее это займет на какое-то время. Спасибо. Подскажи, как мне узнать цену, не беспокоя огорченного господина?

Помогая подняться, Иоска неопределенно повел плечом, лукаво прищурив глаза.

– Давай я узнаю и на днях заскочу? Будет повод остаться на чашку чая.

Ей нужно было сказать «нет», потому что сближение с Опря происходило слишком стремительно. Впервые в мужчине она не видела угрозы, он не пытался подавить или рьяно навязать свое общество. Тсере нужно было вежливо отказаться и настоять на своем. Не думая смущенно о том, что он снова хочет встретиться с ней в ближайшее время. Ей нужно было сказать «нет», чтобы холодные пальцы на ее руке разжались, и она смогла бы спокойно завязать алтарь кожаным потрепанным шнурком, чтобы по дороге в машину бережно сдувать с него хлопья пыли. Она должна была...

И Тсера согласилась.

Дословно переводится, как «питомец», но румыне имеют ввиду хорошего парня, идеально подходящего на роль спутника жизни.

Блюдо, которое готовят из позвоночника и ребер барана.