Там, где солнце встретилось с тенью.

Для лучшего погружения в атмосферу главы, рекомендую к прослушиванию:

Hildur Guðnadóttir – “Bridge of Death”
Ramin Djawadi — "Goodbye Brother" (из "Game of Thrones")
Thomas Bergersen — "Promise" (из альбома Illusions)
Max Richter — “On the Nature of Daylight”

________________________________________________

«Некоторые отцы отдают дочерей за золото, некоторые — за власть. Но лишь немногие способны отдать их за спасение.»
— неизвестный хронист, сгоревший вместе с городом.

________________________________________________

ЛЮК.

Я заметил перемену, едва ступил за городские ворота.

Адарлания — земля, которая прежде утопала в песнях, где на улицах звучал смех, дети носились по мостовым, торговцы зазывали так громко, будто их голоса могли пробить само небо — теперь стала иной. В воздухе повисла тишина, такая вязкая, что резала слух. Люди всё ещё улыбались — но не глазами. Всё ещё кивали друг другу на улицах — но избегали касаний. Всё ещё пели — но только в полголоса, будто пение стало делом опасным.

И в центре этого потускневшего королевства стояла она.

Аделин. Поцелованная солнцем. Та, что когда-то была ярче рассвета и теплее летнего дня.

Теперь — бледный отблеск той самой девочки, которую я впервые увидел в детстве, в саду их королевства, смеющейся с венком в волосах и играющей с матерью.

Я продолжал наведываться. День за днём, неделя за неделей, год за годом. Мне не нужно было приглашения. Мне хватало тени, в которой я привык существовать. Я наблюдал за ней из-за колонн, с балконов, из прохладных глубин садов, куда людской глаз не доходил. Я был её стражем, хоть и проклятым, хоть и нежеланным, хоть и невидимым.

После похорон она больше не играла в прятки с детьми прислуги, не носилась босиком по лужайке. Она по-прежнему делилась хлебом с крестьянскими детьми у городских ворот, по-прежнему садилась рядом с пожилыми женщинами, слушая их сказания, по-прежнему знала по имени каждого пса и кошку во дворце. Но смеха больше не было.

Я бы солгал, если бы сказал, что её боль не резала меня. Ад, с самого её рождения всё в ней причиняло мне боль — но теперь... теперь это была пытка особого рода. Она стала тенью самой себя. Солнце, что когда-то согревало весь мир, теперь лишь тускло светилось сквозь пелену тумана.

Я помню тот день. День похорон.

Я прятался среди деревьев королевского кладбища, высоко, под самым сводом голых ветвей. Ветер разносил запах снега и слёз. Внизу стояла она. Лёд под её туфлями не трещал — слишком хрупкой, слишком лёгкой она стала в тот день.

И потом все ушли. Осталась только она. Я хотел уйти. Клянусь всем, что мне дорого, я хотел оставить её в покое. Но не смог. Я оставил носовой платок. И розу. Белую. Такую, какие росли у стен спальни её матери.

И когда она их увидела... Господи.

Она рухнула на колени, прижала их к себе, как будто я оставил ей часть души. И разрыдалась. Не тихо, не сдержанно. А так, как плачут только дети, у которых вырвали нечто священное.

В тот день моё мёртвое сердце раскололось пополам.

☾ ☾ ☾

Прошло время. В мире, где я жил, оно почти не значило ничего. Но у смертных оно оставляет шрамы. Аделин взрослела. В ней проступали черты женщины, но во взгляде всё ещё жила девочка, потерявшая мать.

Сад стал её прибежищем. Особенно весной. Я часто наблюдал, как она выходит туда под утро, одна, без камеристок. Шлейф ночной рубашки волочится по траве. Она идёт босиком, касаясь пальцами лепестков — тех, что когда-то сажала Селеста. Она разговаривает с ними. Слов почти не слышно, но я знал: это её молитвы. Цветам. Памяти. Богу, если он слушает таких, как мы.

Когда приезжала Селиния — всё менялось.

Селиния навещала Аделин каждые несколько месяцев. Я видел, как менялась атмосфера в замке с её приездом. Как тень в глазах Аделин становилась светлее. Как её шаг становился быстрее, а голос — ярче.

Они сидели на крыше, ели пирожные с грушевым кремом, болтали без умолку. Временами даже смеялись. И этот смех… разносился по садам, как колокольчик в тумане. Я стоял далеко, среди деревьев, и ловил этот звук — как драгоценность. Как остаток солнца.

Солнечные пятна оживали на её коже. Улыбка становилась шире, жесты — живее. Я всегда знал, что Селиния — её якорь. Они были так непохожи, и в то же время одинаково ранимы в своей храбрости. Девчонки, которые обещали друг другу вечность, сидя на балконах, свесив ноги в небо.

Я ревновал. До боли. До безумия. До ледяного бешенства под кожей. Но я ничего не говорил. Ведь если кто и мог вытянуть Аделин обратно в жизнь — это была она.

Тем временем мир вокруг сгущался.

Мои. Мои клыкастые, алчные, неуправляемые. Клан, которому я даровал присягу, и который в ответ пил кровь её народа.

Каждый месяц я уходил в Венецию. В подземные залы, где мрамор пах старой пылью, а стены — кровью столетий. Там, где главы кланов собирались за длинным столом, украшенным черепами. Каэлий Морвен сидел во главе. Старейший. Ему почти тысяча лет, и он всё ещё называл меня «юным».

— Адарлания — слабое звено, — сказал как-то Эдриан, когда я в очередной раз опоздал на собрание. Его волосы были взъерошены, а глаза блестели. Он был моим учеником, и когда-то я гордился им. Теперь — не знал, что чувствовать. — Люди разбредаются, король в трауре, армия вялотекущая. Это наш шанс.

Я молчал. Как всегда. Я был хорош в молчании.

— Мы не должны брать землю, где спит свет, — однажды вырвалось у меня. Эдриан усмехнулся. Каэлий взглянул пристально:

— С тех пор как ты стал сентиментальным, Люк, ты стал опасен.

Но никто не отдал приказа остановиться.

Их голод не знал жалости. Адарлания умирала по капле, как и она. Как и он. Теоден, король, словно испарился. Ходил, говорил, но в нём не осталось жизни. Аделин была одна. Сама. Всегда.

☾ ☾ ☾

Шли годы. Не быстро, но неумолимо. Она взрослела на моих глазах. Я видел, как меняется её походка, как расширяются скулы, как углубляется взгляд. Видел, как она прикрывает запястья длинными рукавами, когда рядом кто-то плачет. Она стала щитом. Даже не осознавая этого.

Однажды, когда я вернулся из совета кланов, с очередной кипой бумаг, с картами, расчётами и докладами о новых исчезновениях, я поднялся на крышу виллы. Вздохнул. Вгляделся в сторону Адарлании. Где-то там, далеко, была она. И я понял, что жду.

Жду дня, когда она скажет моё имя.

Или дня, когда она проклянёт меня.

Или дня, когда я, наконец, освобожу её от всего этого тягучего, липкого одиночества.

До её восемнадцатилетия оставалось меньше месяца. И я уже чувствовал, как меняется воздух. Как в ней просыпается то, чего она ещё не осознаёт. Она всё ещё тоскует. Всё ещё улыбается не до конца. Но внутри неё — что-то просыпается. Глубокое. Примитивное. Связанное со мной.

Она ещё не знает. Но скоро… узнает.

И тогда я не смогу быть просто тенью.

☾ ☾ ☾

Я слышал его приближение задолго до того, как его шаги разнеслись по лесу. Этот лес никогда не знал звука королевской походки. Ни один венценосный сапог не осмеливался ступить на землю, где охотятся мои сородичи. До этого дня.

Я стоял у окна, подол мантии касался пола, пальцы — шершавого стекла. Лес подо мной начинал медленно желтеть. Конец лета всегда был обманчиво тёплым, почти нежным, словно сама земля пыталась смягчить боль надвигающейся осени.

Но боль не смягчить. Я знал.

Аделин родилась осенью. В сентябре. Тогда, я помню, время остановилось на миг — грудная боль, внезапный толчок, будто что-то чужое и хрупкое разорвалось внутри. Я не придал значения. Глупец. Я был слишком занят тем, чтобы отстроить логово среди теней.

Теперь я знаю: то была она.

☾ ☾ ☾

Король пришёл без свиты. Без охраны. Один.

Он стоял у кованых дверей моего зала, и я молча открыл их.

Мы не обменялись приветствиями. Он не кланялся. Я не кланялся в ответ. Мужчины, знающие, что жизнь — весы, не склоняются.

Я жестом указал на кресло у камина. Он отказался — остался стоять. Конечно.

— Знаешь, зачем я здесь, — проговорил он.

— Предположу, что ты не заблудился, — ответил я, спокойно подходя ближе.

Тишина легла между нами, как лезвие.

— Твои сородичи разоряют деревни. Погибают семьи. Люди бегут, бросая дома.

— Разве ты не король? — медленно, с ленцой бросил я. — Защити их.

Он сжал челюсть. Тень гнева в глазах, но не страх. Его глаза были трезвы. Он знал, с кем говорит.

— Я пришёл предложить... сделку.

— Сделку? — я усмехнулся и прошёл мимо, зачерпывая в бокал густое вино, чёрное, как кровь. — Я предпочитаю откровенность. Говори.

— Назови цену. Что нужно, чтобы ты отозвал своих. Я знаю, что ты — тот, кто может это сделать.

Наконец-то.

Я поставил бокал на стол.

Повернулся.

И произнёс:
— Мне нужна твоя дочь. В жёны.

Он замер. Словно я выстрелил ему в грудь. Резко сделал шаг вперёд.
— Нет. — Голос глухой, вырезанный камнем. — Она не игрушка. Не монета. Не часть сделки.

— Правда? — холодная усмешка искривила мои губы. — Странно. Мне казалось, ты забыл о ней на три или более года. После смерти королевы ты проходил мимо неё, как мимо стены. Она смотрела на тебя — и училась быть пустой. Ты научил её этому.

Он вздрогнул. Первый раз. Но не отступил.
— Это не твоё дело.

Я подошёл ближе, шаг за шагом, пока между нами не осталось и двух ладоней.
— Всё это время ты был ей никто. Ты отказался от неё, чтобы прятаться в зале теней. А теперь ты вспомнил, что ты король. Поздравляю. Но цена за твоё возвращение к трону — она. Я повторю: мне нужна твоя дочь. В жёны. Иначе — я не удержу своих. А в следующий раз, Теоден, я выйду вместе с ними.

Он смотрел на меня.

Молчание.

Я чувствовал, как ярость в нём борется с долгом. Как кровь бурлит, как кулаки под плащом сжимаются до побелевших костяшек.

Он представлял — я видел в его глазах — как я ломаю ей кости, как кладу её на камень жертвенника, как заставляю страдать. Он верил, что отдаёт её на смерть.

Я позволил ему это.

Он отвернулся. Медленно. Проглотил гнев. Проглотил страх.

— Хорошо, — выдохнул он. — После её восемнадцатилетия. Я сам привезу её.

— Ваша забота трогает, — сухо бросил я. — Я приготовлю зал.

Он ушёл. Не оборачиваясь.

☾ ☾ ☾

Когда двери за ним закрылись, я остался стоять один. Слишком спокойно. Слишком тихо. Только старое кресло у камина и мерцающий огонь.

На подоконник лёг луч заходящего солнца. Ветка клёна скреблась о стекло. Листья уже начали золотеть.

Я сел. Закрыл глаза.

В ту осень, много лет назад, я чувствовал, как лес замирает. Как хищники перестают дышать. Как время сжимается. Тогда я не понял, что это было. Сейчас — понимаю.

Она пришла в этот мир — и часть меня пришла вместе с ней.

Мне нужна была только она. Всегда.

Не как гостья.

Как жена.

И теперь, наконец, это стало возможным.

Но я бы сжёг всё, если бы Теоден отказался. Всю его корону. Всю его жалкую славу. Всех. Потому что никто больше не сделает её пустой.

И никто, кроме меня, не научит её быть живой снова.