Глава 13: Тридцать недель тишины
Тридцать недель.
Двести десять дней.
Пять тысяч часов.
И Даня всё ещё не вышел.
Не за водой.
Не за едой.
Не на солнце.
Не к людям.
Никогда.
Словно его заперли.
Словно он — не живой.
⸻
— Он там реально гниёт уже, — сказал Игорь за обедом, пережёвывая макароны.
— Может, уже мумия, — хмыкнул Серёга.
— А вы заметили, что дверь он не запирает? Просто не выходит, — сказала Катя и рассмеялась. — Прямо как собака, которую побили, и она сдохнуть пошла в угол.
Смех. Громкий. Простой. Нервный у кого-то — у остальных искренний.
Но Лёша не смеялся.
Он сидел с опущенными глазами.
Ножом ковырял пластиковую тарелку, пока на ней не появлялась вмятина.
Он почти не слушал. Только дышал. Тяжело. Мерзко.
Потому что внутри него росло странное чувство — такое, которое не удаётся прогнать даже громкими разговорами.
Оно шептало:
"Он не выходит... потому что не может."
⸻
Вечером, когда все пошли к костру, Лёша остался.
Он стоял под дверью комнаты Дани.
Она была такой же, как всегда. Серая. Обшарпанная. Деревянная.
Под ней — ни света.
Никаких звуков.
Даже душ уже не работал.
Ни капли. Ни всплеска. Ничего.
Лёша протянул руку.
Кулак замер перед деревом.
Он хотел постучать.
Но не смог.
Рука дрожала. Он даже не знал — от страха или от стыда.
Он подумал:
"А что, если я открою... и он мёртв? А что, если он ещё жив — но не хочет, чтобы я был первым, кого он увидит?"
Он прислонился лбом к двери.
Всё внутри него сжималось.
"Ты живой?.. Даня?.. Ты слышишь?"
Слова не вышли. Только дыхание.
И пустота в ответ.
Ночью он не спал.
Ходил по комнате.
Смотрел в потолок.
Писал в заметки сообщения, которые так и не отправлял:
• "Прости, я соврал про кухню."
• "Если ты меня слышишь — сделай шум. Любой."
• "Я сижу здесь и мне страшно."
• "Я не знаю, как исправить."
Он не спал до рассвета.
А за дверью — тишина.
Такая, что казалось: там уже нет человека. Там — пустота.
— Он ещё не вышел? — спросила Катя утром, разминая волосы.
— Нет, — хрипло сказал Лёша.
— Фу, противно. Сдох бы уже — вонь хоть прекратилась бы.
Лёша не ответил.
Он впервые испугался по-настоящему.
И в груди всё только и билось:
"А если я правда потерял его навсегда?.. А если он умер — и я всё это сделал своими руками?"