Глава 3
Утро начиналось с сиплого хрипа гарнитуры и ощущения выжженной пустыни во рту. Кофемашина, как назло, выдала немое презрение, а из автомата вместо воды текла приторная, тягучая патока, больше похожая на чай по надписи на кнопке, чем по вкусу. Лера, приклеившись к "своему" креслу, неизменно заваливающемуся на правый бок, колдовала над микрофоном: на волосок ближе — клиент тонет в ее дыхании, на миллиметр дальше — "простите, повторите, вас почти не слышно". Монитор мерцал тусклым саваном; в CRM зловеще алела строка: "Среднее время разговора превышено на 17 сек". Нервно мечешься между окнами, а они словно в смоле вязнут — мышка судорожно шуршит, курсор спотыкается о пиксели, и лишь безжалостный таймер в углу экрана отсчитывает такты твоего рабочего сердца.
— Добрый день, вас приветствует отдел... — выпаливаешь заученную фразу, а в ответ — лишь ровный, измученный гудок отбоя.
Следующий – мужчина со стальным скрежетом в голосе:
— Девушка, вы в Бога-то веруете? Или только в KPI?
— Я могу предложить вам...
— Ничего не предлагайте. Запишите: чтобы ноги вашей здесь больше не было. Иначе я...
Он обрывает фразу. Не от переизбытка вежливости — просто бросает трубку. В статистике это все равно пометится как "разговор завершен".
В перерыве Максим из соседнего отсека, закутанный в неизменную вязаную шапку, с которой он словно сросся, шепчет, будто делится краденым, что ему сегодня "зашли" целых три вменяемых лида. Улыбается, как будто откопал клад под дверным ковриком. Лера безмолвно кивает, устремив взгляд в окно: серый московский день прилип к стеклу, словно мокрая тряпка, дворник остервенело гонит шквальный мокрый снег, а подъезд напротив был обклеен мольбами: "Сниму комнату без посредников". Где-то глубоко под ребрами разливается тягучая злость, но на лице — вымуштрованная, безопасная вежливость. Здесь иначе — нельзя.
После передышки попадается "разговорчивая" — женщина лет пятидесяти, чья кошка смертельно больна, а "эти ваши службы только и грезят, как бы содрать последнюю шкуру". Лера держит тон — мягкий, обволакивающий, без намека на край. Внутри все леденеет от бессилия: ты не можешь помочь, ты можешь только отыграть текст. Пальцы коченеют от пронизывающего холода — в помещении тянет могильным сквозняком, батареи еле теплятся надеждой. По шкале справа мечется зеленый индикатор "активности", и Лера автоматически распрямляет позвоночник: камера бдит, премии не видать, если сидишь "как амеба", так изрек супервайзер.
В четырнадцать ноль-ноль CRM капитулирует, зависая насмерть, и весь зал, впервые за день, оживает — кто-то изрыгает проклятия, кто-то хохочет от нежданной свободы. Пока "система перезагружается", девчонка с соседней стойки, Аня, шепчет заговорщицки:
— Лер, ты вчера поздно дома была?
— Ага.
— Как мама?
— Держится.
Пауза, полная недосказанности. Аня сочувственно кивает. В этих двух словах — вся боль, которую можно вынести на поверхность, не рассыпавшись в прах.
Система воскресает, и вновь запускается конвейер голосов. К пятому часу Лера ловит себя на ощущении, что перестала различать смыслы. Рот действует автономно, произнося заученные фразы: "я понимаю ваше беспокойство", "давайте я уточню", "спасибо, что выбрали нас". От этого "нас" хочется истерически захохотать: кого, собственно, подразумевают?
В шесть — карточка рабочего дня закрыта. Но день еще далек от завершения. В кармане дребезжит телефон: напоминание "листовки 19:00 – ТЦ Орбита, вход №2". Она натягивает старую, выцветшую куртку, рукава которой предательски облезли по швам, шарф пропитан запахом стирального порошка и чем-то металлическим — наверное, лифтом. В маршрутке — нестерпимо жарко, стекла запотели, водитель ловит волну радио, где жизнерадостный голос вещает: "Вера в себя — это уже половина победы". Валерия криво ухмыляется своим мыслям: половина — уже неплохо. Ей бы хотя бы четверть.
У "Орбиты" промозглый ветер гоняет по плитке ледяную крошку. Охранник окидывает ее безразличным взглядом, словно она — призрак. Менеджер промо-команды — изможденный парень в легком пуховике без шапки — выдает пачку кричащих флаеров и наклейку на куртку.
— Слоган держим краткий: "Доставка. Скидка. Промокод на обороте". Улыбаемся, но не навязываемся. Если спросят — акция до завтра.
— А если... — начинает робко девочка по соседству, но он уже растворился в толпе, и ее вопрос беззвучно тонет в морозном воздухе.
Первые десять минут стылый воздух режет легкие, и кажется, что слова не долетают до людей, словно между вами — невидимая стена. Потом тело вспоминает, как держать оборону от холода. Пальцы в тонких перчатках перестают неметь, и боль превращается в глухую, терпимую. Лера переступает с ноги на ногу, чтобы кровь не застаивалась в затекших коленях.
— Добрый вечер. Доставка. Скидка. — мягко, почти умоляюще.
Кто-то берет листовку и тут же комкает ее, не удосужившись даже взглянуть. Кто-то виновато улыбается, мол, "мне не нужно", и за эту секундную улыбку хочется уцепиться, как за спасительный поручень в переполненном автобусе.
Подходит женщина с детской коляской — крошечный красный носик с предательской соплей выглядывает из-под одеяла, глаза настороженные, словно у испуганного зверька.
— А у вас доставка платная?
— Для новых клиентов — бесплатно, — отзывается Лера, и голос, словно по волшебству, обретает нужный тембр: уверенный, спокойный, не навязчивый.
— И скидка по купону какая?
— Пятнадцать процентов. Промокод — на флаере.
Женщина берет флаер двумя пальцами, словно хрупкое сокровище, и уходит стремительно, словно боясь передумать, коляска подпрыгивает на неровном шве плитки. Как ни странно, на мгновение в груди теплеет.
К восьми вечера подтягиваются подростки — гогочут, окутаны сладковатым дымом вейпов. Один хватает сразу пять листовок, сооружает из них подобие веера и убегает, разбрасывая на ходу, словно конфетти. Менеджер издалека одобряюще машет: "нормально, зато какой охват!". Лера поднимает две мокрые бумажки с земли, выбрасывает в урну и вдруг с удивлением осознает, что ей не стыдно. Стыд остался где-то в прошлой жизни, сейчас есть только счетчик отработанных часов и мысль, что завтра эти никчемные бумажки превратятся в деньги — ничтожные, но ее собственные.
В десять Лера переступает порог дома. Кухня встречает унылой тишиной и одинокой пустой кастрюлей на плите. Мама спит тревожным сном, укрытая двумя одеялами, лицо осунулось, словно кто-то выключил свет изнутри. На столе — записка, нацарапанная дрожащим почерком: "Лерочка, не буди. Таблетки выпила". Девушка достает из холодильника позавчерашний кефир и почерствевший хлеб. Ест машинально, стоя, на локте остается предательский отпечаток от ручки сумки. Потом — холодный душ из бутылки, потому что воду дали на час и снова перекрыли, телефон зажат между ухом и плечом, чтобы успеть просмотреть расписание на завтра.
В кровати, на продавленном матрасе, она долго не может найти удобное положение — спина ноет, голова гудит, словно старое радио. Пишет Максиму: "сколько ты по листовкам поднял за прошлую неделю?" — и тут же стирает, не отправив. Глупость какая. Пишет Вадиму: "ты где?" — и вновь безжалостно удаляет. Тишина сейчас — лучший собеседник.
***
Утро второго дня — точная копия предыдущего. В гарнитуре — все те же голоса, в окне — тот же угрюмый дворник, с остервенением скребущий ледяную кашу к бордюру. Супервайзер проплывает между рядами, окидывая всех надменным взглядом, что-то помечает в планшете.
— Народ, удержание клиентов падает. Улыбка должна быть слышна в голосе, помним? — в его голосе и намека на улыбку нет.
Лера кивает из вежливости, имитировать "улыбку" на двести шестьдесят пятом звонке — навык, отточенный до совершенства. Она способна излучать солнечное тепло даже в промозглый конец ноябрьского дня, когда серость въедается под кожу.
На обед — бездушная сосиска в тесте из ближайшего ларька. Капля горчицы предательски падает на рукав, она замечает это не сразу, пытается оттереть бумажной салфеткой и лишь размазывает предательское желтое пятно. "Красота". В чате промо-менеджер сообщает: "сегодня дислокация меняется, работаем у входа №3, там хоть немного теплее". Вечером и впрямь немного теплее — двери открываются реже, ветер не сразу проникает под одежду. Прохожие все такие же — спешащие, измученные, с потухшими глазами, в которых не задерживается взгляд.
К ней подходит мужчина в дорогом пуховике, из тех, кто любит проверить, "насколько ты в теме".
— А у вас хлеб мельничный есть? — спрашивает с прищуром, хотя на флаере — реклама доставки готовой еды.
— Есть цельнозерновой, раздел "пекарня" — вот здесь, — Лера проворно переворачивает листовку, демонстрируя QR-код. — Бесплатная доставка при первом заказе.
Он хмыкает, словно она только что успешно сдала сложный экзамен, и уходит. И снова — мимолетное, неуловимое ощущение: "получилось".
К концу смены Лера промокает до нитки, талый снег просачивается сквозь прорехи на ботинках. Носки влажные, пяточки горят огнем. В кармане — жалкие монеты от маршрутки, чек из привокзального ларька и сложенный втрое флаер. Зачем он ей? В память о дне? Нет. Просто рукам необходимо было что-то сжимать. Она бредет домой через темный двор, где безнадежно жужжит старенькая "девятка", а мальчишки самозабвенно гоняют мяч, яростно забивая его в грязную кучу серого снега. Дом встречает запахом вареной картошки и затхлой лестничной пыли.
Дверь скрипит, когда пытаешься открыть е тихо — словно упрекая за попытку пройти незамеченной. Мама не спит — сидит, сгорбившись, на краю продавленного дивана, кутаясь в неизменный халат с оторванной петелькой, греет озябшие ладони о шершавую кружку. Когда-то от ее движений исходило тепло и забота, сейчас же — холод и усталость
— Как ты? – тихо спрашивает Лера.
— Нормально, — машинально отвечает та, и обе прекрасно понимают, что это значит "скорее, нет, чем да".
— Ела?
— Немного. А ты ела?
Этот заученный танец вопросов-ответов — лишь для того, чтобы никто не рухнул в бездну отчаяния. Лера молча кивает, хотя желудок предательски урчит, и достает из пакета зачерствелую булочку "для мамы" и вчерашние яблоки. Бегло смотрит на телефон: пропущенных вызовов нет. Значит, Вадим сегодня не объявится. Значит, можно выдохнуть.
Когда девушка заползает в постель, индикатор батареи телефона уже судорожно мигает красным. Она все равно напоследок проверяет: объявления о сомнительных подработках, чат промо-команды, сайт "амазонки" с дешевыми термостельками, отзывы о которых безжалостно гласят: "не берите, греют только в рекламе". Закрывает все, гасит свет и лежит с открытыми глазами, устремленными в потолок, потому что мысли не дают покоя. Завтра — все то же самое. Но ведь это "то же самое" — тоже жизнь. А значит, надо вставать.
...Сон приходит не сразу, подкрадываясь неслышно. На мгновение ей мерещится, что кто-то чужой проскользнул по коридору, но в квартире лишь знакомые звуки: монотонно капает кран, шуршит пакет с мусором, в соседней квартире истошно визжит дрель — даже в такой поздний час.
***
Утро третьего дня собирается из привычной мозаики мелочей: шуршание пакета, из которого Лера извлекает чистую, но уже изрядно надоевшую маску. Ледяной воздух, пробирающийся под рукав, пока она судорожно шарит в поисках забытых перчаток. Предательская темная трещина на мыске потертого ботинка, куда неминуемо набьется мокрый снег. Уведомление о списании десяти рублей "за обслуживание счета" — сущие копейки, а режут, как бумага по коже. В колл-центре все те же декорации, только лица в телефонных трубках меняются. И ровно в тот момент, когда она в сотый раз за смену машинально произносит "я вас прекрасно понимаю", телефон в кармане вздрагивает с такой настойчивостью, что проигнорировать его невозможно.
На экране высвечивается незнакомый московский номер. Лера замирает на мгновение, словно предчувствуя неладное. Сердце зачем-то пропускает удар. И она принимает вызов.
— Валерия Григорьевна? — ровный, уверенный женский голос прозвучал в трубке. Ни единой запинки.
— Да, — машинально отозвалась Лера, уже внутренне готовясь к предложению об очередной чудо-кредитке или умопомрачительной акции.
— Вас беспокоит Центр крови Министерства здравоохранения Российской Федерации. Вы недавно заполняли анкету на нашем сайте.
Девушка замерла, словно споткнулась о невидимую ступеньку. Сердце пропустило удар, а потом наверстало упущенное, гулко бухнув в груди. Она выпрямилась в кресле, словно по команде.
— Да... припоминаю.
— Ваша анкета одобрена, — продолжала женщина, будто читая с безупречно отшлифованного скрипта. — Но для участия в программе вам необходимо пройти обязательные медицинские обследования.
— Какие именно? — В голосе Леры прорезалась осторожность, тонкая, как лезвие.
— Может потребоваться выписка из амбулаторной карты. Для женщин — заключение гинеколога. Результаты флюорографии. А также сведения о перенесенных заболеваниях, контактах с инфекционными больными и другие данные, необходимые для обеспечения безопасности донорской крови и ее компонентов для реципиентов.
Слово "реципиентов" прозвучало настолько обезличенно, что Лере на миг захотелось выкрикнуть: "А что, если я передумаю быть просто "компонентом"?" Но она сдержалась, проглотив невысказанный протест.
— Это обязательно? — все же уточнила она, надеясь на лазейку.
— Да. Без полного пакета документов мы не сможем пригласить вас на процедуру.
После обмена формальными уточнениями о форме предоставления справок разговор оборвался так же внезапно, как и начался, оставив после себя ощущение недосказанности.
Девушка убрала телефон в карман, но чувство, что она держала в руках не просто гаджет, а некую отмычку от двери в собственную судьбу, не отпускало.
В реальность ее грубо вернул крик супервайзера:
— Погребняк, але! Вы где витаете? Скрипт на входящий вы когда выучите?
Она машинально вернулась к работе, к монотонному бубнежу заученных фраз, но мысли, словно непослушные дети, все время убегали к этому звонку. Центр крови... обязательные справки... реципиенты... Слово медицинское, но от него почему-то веяло могильным холодом.
Вечером, на подработке, в потоке равнодушных лиц и мимолетных взглядов, пока она машинально вкладывала листовки в чужие руки, звонок из Центра крови снова и снова прокручивался в голове. Она пыталась представить, как это будет — переступить порог стерильного здания, отдать часть себя и уйти с пятью тысячами рублей в кармане. Но с каждым разом картинка становилась все более тусклой и тревожной, будто кто-то выкручивал регулятор яркости.
***
Дома, переодевшись в старый халат и поставив чайник, Лера достала телефон и снова открыла журнал вызовов. Номер был реальным, московским. Никаких "скрытых" или "не определен". Официально. Легально. Безопасно. Она повторяла это как заклинание, как мантру, как последнюю надежду на здравый смысл, но внутри все равно шевелилось что-то настороженное, как мышь в темном углу.
В кухонной раковине громоздилась гора немытой посуды, вода в кране все еще предательски ледяная. Из комнаты донесся голос матери:
— Кто звонил?
— Из Центра крови, — ответила Лера, делая вид, что наливает себе чай, чтобы скрыть смятение в голосе.
— О, ну хоть кто-то на тебя внимание обратил. Может, хоть они заплатят, — пробурчала мать, не отрываясь от книги.
Лера промолчала, стараясь не выдать ни единой эмоции. Она не хотела обсуждать это. Не сейчас. И уж точно не с ней.
***
Утро встретило Леру тишиной мертвых труб. Ни звука воды, ни живительной струйки — лишь пустота, звенящая в заткнутом пробкой кране. Сплюнув в отчаянии, она кое-как умылась из бутылки и, наспех собравшись, ринулась в бой. Сегодня — "день охоты". День, когда нужно собрать этот чертов пакет документов, чтобы не упустить ускользающий шанс.
Первым рубежом была поликлиника.
В затхлом воздухе регистратуры витали призраки старого линолеума, въедливой перекиси и дешевого кофе из автомата, примостившегося в углу. Очередь, словно змея, извивалась до самой лестницы. Две старушки, словно заправские гладиаторы, уже минут пятнадцать бились за право быть "по записи", в то время как другая настаивала, что ей "только спросить". Нервный мужчина лет сорока, словно заведенный, в который раз заглядывал в окошко, спрашивая, "ну, долго еще?".
Лера терпеливо ждала, погрузившись в экран телефона. Пальцы коченели от холода, но перчатки, словно назло, мешали печатать. Когда же подошла ее очередь, регистраторша с прической, тугой, как барабанная перепонка, даже не удостоила ее взглядом.
— Фамилия? — отрезала она.
— Погребняк... Валерия.
— Что нужно?
— Выписка из медицинской карты.
Наступила пауза, заполненная сухим стуком клавиш.
— Будет готова в течение десяти рабочих дней.
— Десяти? А быстрее никак? — Лера изо всех сил старалась сохранить спокойствие.
— Нет, у нас очередь, — и, уже обращаясь к следующему посетителю: — Следующий!
Девушка вышла в коридор, ощущая в руке клочок бумаги с роковой датой. На лестнице она чуть не столкнулась с тем самым мужчиной, который, не глядя, пробурчал что-то нечленораздельное, вроде "смотри куда прешь".
Второй акт — гинеколог.
В женской консультации царила странная смесь цветочного освежителя и дешевого мыла, безнадежно заглушаемых едким запахом антисептика. Очередь змеилась вдоль всего коридора. Женщины, словно птицы на проводе, сидели на холодных подоконниках, кто-то безучастно листал газету, кто-то бесцельно ковырял в телефоне, а кто-то просто смотрел в одну точку, словно пытаясь найти ответ на невысказанный вопрос.
— Кто последний? — робко спросила Лера.
— Я, — отозвалась женщина в сером пуховике. — Но после меня еще двое, в туалет отошли.
Девушка примостилась на подоконник, стараясь не прикасаться спиной к ледяному стеклу. Время тянулось мучительно медленно. Каждые пять минут дверь кабинета с противным скрипом отворялась, и чей-то голос громко выкрикивал: "Следующий!".
Когда наконец-то настал ее черед, врач в белоснежном халате даже бровью не повела, услышав просьбу:
— Заключение для донорства? Ну, хорошо. Садитесь.
Осмотр был на удивление быстрым, без лишних слов и ненужных взглядов. Уже через десять минут заветная бумага с подписью и печатью была у нее в руках. Для этого места — почти рекорд.
Последний рывок — флюорография.
Ее поликлиника, к сожалению, похвастаться работающим аппаратом не могла. "На ремонте", — гласила унылая табличка. Пришлось ехать в соседний район. Маршрутка, старая и разбитая, гремела дверями и раздражала вечно мигающим светом. Водитель, не расставаясь с сигаретой, включил радио, из которого бодрый голос вещал о "светлом будущем и выгодных инвестициях".
В медцентре, куда она приехала, столпотворение было не меньше, чем в поликлинике. Очередь, словно река, текла от кабинета по коридору, выкрашенному в облупившийся бледно-зеленый цвет. В воздухе стоял густой запах пыли и металла.
— Кто на флюшку? — гаркнула медсестра в дверях.
— Я, — Лера протиснулась вперед, протягивая паспорт.
— Раздевайтесь до пояса, волосы уберите, — бросила та, не глядя.
Ледяной холод аппарата пронизывал до костей. Вдохнуть, задержать дыхание, выдохнуть — и готово. Снимок отдадут сразу, но в очереди на подпись она провела еще бесконечные сорок минут.
К исходу дня в сумке у Леры лежали три заветных листка: выписка, заключение и результат флюорографии. Она чувствовала себя триумфатором странной олимпиады, где вместо медали — стопка бумажек, скрепленных печатями.
Вечером, дома, перебирая свои трофеи, она невольно задумалась о звонке из Центра.
Зачем им столько проверок? В других местах, насколько она слышала, требовали лишь паспорт и пару анализов. А здесь — настоящий допрос с пристрастием.
Она отмахнулась от тревожных мыслей. Главное — теперь все на руках. Осталось лишь позвонить и назначить дату.
Телефон лежал рядом, словно хищник, готовый к прыжку. Девушка несколько раз провела пальцем по экрану, проверяя его боеготовность, прежде чем набрать заученный наизусть номер.
— Центр крови Министерства здравоохранения, здравствуйте.
— Здравствуйте. Это Погребняк Валерия. Я собирала документы для участия в программе... Все готово.
После короткой паузы голос девушки на том конце провода потеплел:
— Отлично, Валерия Григорьевна. Сейчас посмотрю... Да... Мы можем пригласить вас на сдачу крови... через две недели.
— Две недели? — вырвалось у Леры. Внутри все болезненно сжалось. Она рассчитывала на более быстрый исход.
— Да, ближайшая доступная дата — девятое марта. У нас жесткий график приема доноров.
Девятое марта. Цифры зазвенели в голове, словно монеты, брошенные в пустой колодец. Две недели ожидания — это две недели борьбы в одиночку, без тех пяти тысяч, которые уже почти ощущались в ее руках.
— Хорошо, — выдохнула она. — Запишите меня.
— Конечно. Сейчас продиктую памятку по подготовке. Ее необходимо строго соблюдать, чтобы процедура прошла без осложнений.
Лера взяла ручку, но девушка на том конце говорила так четко и размеренно, что слова врезались в память сами собой:
— За двое суток до сдачи крови — никакого алкоголя. За сутки — исключить жирную, жареную, копченую, острую пищу. В день процедуры — легкий завтрак: каша, хлеб, сладкий чай. За два часа до — не курить, не поднимать тяжести, избегать физических нагрузок. И, пожалуйста, постарайтесь выспаться накануне.
Выспаться... Лера едва заметно усмехнулась в трубку. Это из разряда несбыточных мечтаний, как и "живите без стресса".
— Все поняла, — ответила она.
— Приходите с паспортом и всеми документами, — добавила девушка. — Оплата в размере пяти тысяч рублей будет выдана вам сразу после процедуры. Это стандарт для новых доноров в нашем Центре.
Пять тысяч... Лера снова ощутила странную дрожь. В других местах за донацию платили в лучшем случае восемьсот, и то перечислением через неделю. Здесь — сразу, наличными, и в шесть раз больше.
— А почему так много? — не удержалась она.
— Правила Центра, — ровно ответила девушка. — Мы ценим вклад новых доноров и стимулируем их к повторным донациям.
Фраза прозвучала заученно, словно диктор читает рекламный текст. Лера представила, как девушка на другом конце провода механически улыбается в гарнитуру.
Закончив разговор, она продолжала сидеть на кухне, глядя в окно. Мокрый снег, прилипший к стеклу, размывал серые очертания домов, машины рассекали мутную воду, а редкие прохожие, сгорбившись, спешили по своим делам.
Две недели. Четырнадцать дней до момента, когда она сможет действовать, а не только ждать. Но вместе с надеждой на скорое получение денег, в душе зародилось и что-то другое – тягучее, неясное беспокойство.
***
Девятое марта выдалось таким же бесцветным, как и вся минувшая неделя, но холод уже сочился по-другому — влажной, цепкой сыростью, шепчущей о скорой весне. Ветер не рассекал лицо лезвием, как в феврале, а обволакивал его призрачной дымкой, отчего щеки алели влажным румянцем. Под ногами хлюпала жижа из растаявшего снега и песка, а вдоль тротуаров жались унылые, слежавшиеся сугробы, в которых тоскливо поблескивали окурки и обрывки фантиков.
Лера вышла из дома нарочито рано. Она всегда выходила с запасом, панически боясь опоздать. На плече безвольно висела сумка с документами, паспортом и бутылкой воды, а в кармане судорожно сжимался телефон. По пути к остановке она чувствовала на себе привычные, скользящие взгляды соседей: кто-то из вежливости бросал дежурный кивок, кто-то просто провожал взглядом, в котором плескалось больше любопытства, чем искреннего тепла.
В маршрутке окна задыхались под плотной пеленой конденсата, крупные капли лениво стекали вниз, оставляя на стекле причудливые узоры. Из радиоприемника доносился бодрый голос ведущего, вещавшего о новых горизонтах и возможностях в весенний период, что звучало для Леры циничной насмешкой.
До нужной остановки она доехала быстрее, чем ожидала. Еще десять минут неспешным шагом — и впереди возникло здание Центра крови.
Оно контрастировало с окружающим пейзажем, словно мираж: ультрасовременное, стеклянное, с безупречно чистой плиткой у входа, чудом сохранившей сухость, несмотря на слякоть вокруг. На фасаде красовалась строгая табличка с гербом и официальным названием: Государственное учреждение "Центр крови Министерства здравоохранения Российской Федерации".
Автоматические двери бесшумно раздвинулись, приглашая Леру внутрь.
Первое, что поразило ее, — это абсолютная тишина. Не та, привычная для медицинских учреждений, где она разбавлена кашлем, бряцанием посуды и приглушенными разговорами. Здесь тишина была густой, звенящей, будто звук тонул в ней, не находя выхода.
Не пахло больницей. Ни антисептиком, ни лекарствами, ни потом. Вместо этого в воздухе витал едва уловимый аромат свежести — тонкий, но навязчиво чистый, как запах свежевыстиранного белья или морозного утра.
Пол сиял зеркальным блеском. Стены были выкрашены в молочно-белый цвет, без единого постера, информационного листка или небрежно приклеенного объявления — лишь ровная, гладкая поверхность, прерываемая редкими, идеальными по форме дверями.
Люди в униформе — серые костюмы с эмблемой Центра — двигались размеренно, но целеустремленно, и ни один не шел с пустыми руками. Их шаги были бесшумными, голоса — ровными и спокойными. Не было ни хаоса, ни суеты. Все напоминало филигранно поставленный спектакль, где каждый участник точно знал свою роль.
У стойки регистрации восседала женщина с безупречной прической и тонкой серебряной заколкой в волосах. Ее улыбка была учтивой, но слишком правильной, будто отточенной до автоматизма.
— Погребняк Валерия Григорьевна? — уточнила она, не глядя в список.
— Да.
— Замечательно. Вы пришли на сдачу крови? Пройдемте, я вас провожу.
Она вышла из-за стойки и направилась по коридору, и девушка, послушно последовав за ней, поймала себя на ощущении, что звук их шагов будто поглощается ковровым покрытием, которого... не было. Пол был абсолютно голым и блестящим, и все же шум шагов словно растворялся в пространстве.
Коридор привел их в небольшой кабинет. Стол, два стула, аккуратно сложенная стопка бумаг. На стене — часы, стрелки которых двигались медленно, почти незаметно.
— Здесь мы оформим согласие на обследование и обработку ваших персональных данных, — женщина подвинула к ней папку и протянула ручку. — Это не договор, просто формальность.
Бумага была плотной, белоснежной, чернила — густыми и насыщенными. Лера подписала, чувствуя, как во рту пересохло от волнения.
— После процедуры вам будет выплачено вознаграждение в размере пяти тысяч рублей, — добавила администратор, оставив Леру в кабинете, дверь затворилась, отрезая от остального мира. "Сейчас за вами придет медсестра," — бросила она на прощание.
Комната дышала стерильной пустотой. Два стула, застывших в строгой симметрии, стол, девственно чистый, без единой помарки или следа прикосновения. На стене, словно метроном безумия, тикали часы, отсчитывая секунды тягучего ожидания. Ни намека на жизнь — ни мусорной корзины, ни забытой кружки, ничего человеческого.
Когда дверь отворилась вновь, в кабинет скользнула фигура в идеально белом халате и лазурных перчатках. Волосы, спрятанные под сеткой, обнажали строгое лицо, а на груди белел бейдж с логотипом Центра.
— Погребняк Валерия Григорьевна? — голос ее звучал ровно и бесстрастно. — Пройдемте в процедурный кабинет.
***
Процедурная сверкала, словно декорация из глянцевого журнала. Стены ослепляли белизной, ровный свет не отбрасывал ни единой тени, а пол отражал потолок зеркальной гладью. Запах стерильного спирта бил в нос, но в нем не было привычной аптечной горечи — лишь синтетическая чистота, вызывающая смутное беспокойство.
Посреди комнаты стояло кресло с подлокотниками, похожее на трон в царстве болезней. Медсестра жестом пригласила Леру присесть и протянула анкету.
— Еще пара формальностей, — произнесла она, — подтверждение, что вы здоровы, и согласие на забор крови.
Подписи заняли мгновение. Ручка скользила по бумаге, словно зачарованная, оставляя за собой четкий, кривой след безупречных чернил.
— Вы нервничаете? — спросила медсестра, натягивая свежую пару перчаток.
— Немного, — призналась Валерия.
— Это нормально. У нас все быстро и безболезненно.
Жгут перетянул руку выше локтя, и кожа под ним мгновенно побледнела.
— Разрабатываем руку, — тихо скомандовала медсестра. — Сжимаем — разжимаем кулачок, — мягко добавила она, видя непонимание в глазах пациентки.
Лера послушно выполняла команды, работая ладонью так, будто от этого зависела вся ее жизнь. Женщина в белом склонилась к сгибу руки, пальцами нащупывая вену.
— Можно разжать.
Холод иглы пронзил кожу, словно ледяной поцелуй. в трубке медленно потекла густая, темная кровь. Лера старалась отвести взгляд, но краем глаза видела, как прозрачный пакет под креслом неумолимо наполняется.
Сначала было лишь легкое неприятное ощущение. Затем дрожь, словно ледяные мурашки, побежала от кончиков пальцев вверх по руке, а в ушах возник тихий, навязчивый гул.
— Все хорошо? — медсестра взглянула на нее поверх маски.
— Да... просто чуть... — девушка сглотнула, пытаясь справиться с внезапной слабостью. — Немного голова кружится.
— Это нормально, — мягко ответила та, — сейчас закончим.
Когда иглу вытащили, Лера почувствовала, как слабость накрывает ее с головой, словно ледяная волна. Рука горела, а все тело стало одновременно невесомым и неподъемным. Она опустила взгляд на вату, прижатую к месту укола, и заметила, что пальцы слегка дрожат.
— Посидите минутку, не вставайте резко, — предупредила медсестра. — Я сейчас принесу оплату и рекомендации.
Лера откинулась на спинку кресла. В голове шумело, а в груди зияла пустота, как будто она отдала гораздо больше, чем пару сотен миллилитров крови. Она сделала глубокий вдох, но даже воздух здесь казался каким-то искусственным — слишком чистым, без примесей пыли, уличной гари.
Через несколько минут медсестра вернулась с плотным конвертом. Хруст купюр в звенящей тишине кабинета прозвучал странно громко.
— Пейте больше жидкости, — перечисляла она монотонно, — никаких физических нагрузок, горячих ванн и алкоголя в ближайшие сутки. Если почувствуете слабость — прилягте, ноги чуть выше головы.
Лера кивнула, все еще ощущая дрожь в руках. Конверт казался непомерно тяжелым, бумага хрустела под пальцами, но вместе с этим приходило ощущение, что она только что переступила какую-то невидимую черту, оставив часть себя в этом стерильном, холодном месте.
Девушка медленно поднялась с кресла, словно хрупкая кукла, боясь рассыпаться от резкого движения. Голова уже не плела тугой хоровод, но ноги оставались невесомыми, ватными, словно она пробудилась от затянувшегося забытья. В кармане куртки шуршал конверт с деньгами — тихий, но ощутимый отзвук реальности, напоминание о том, что пережитое не было сном.
Медсестра проводила ее до холла, где по-прежнему клубилась густая, сонная тишина. Даже шаги здесь звучали приглушенно, как крадущиеся тени. У стойки администратор, склонившись, шептала кому-то условия записи, но слова тонули в стерильном, вылизанном воздухе.
Лера скользнула мимо, машинально поправив сумку на плече. За время, проведенное здесь, ее слух не уловил ни единого кашля, ни одного случайного звонка — лишь звенящая, неестественная тишина.
Автоматические двери раздвинулись беззвучно, впустив в лицо порыв колкого мартовского ветра. Вместе с ним хлынул уличный гам: визг тормозов, режущий воздух у перекрестка, приглушенный стук открывающихся дверей маршрутки, чавканье тающего снега под чужими ногами. Контраст обрушился внезапно, оглушая, и девушка невольно зажмурилась.
Ступив на широкую плитку у входа, она едва не столкнулась с мужчиной. Он застыл, словно изваяние, в ожидании кого-то или чего-то, опираясь на трость, более похожую на элегантный зонт с черной лакированной рукоятью. Высокий, в длинном черном пальто, облегающем фигуру, и в перчатках из тонкой кожи. Лицо — словно стертое временем фото: правильные, но словно выцветшие черты, болезненно бледная кожа, неподвижное спокойствие во взгляде. Его глаза... янтарные, глубокие, как омуты, и в их мерцающей глубине таилось что-то такое, отчего хотелось отвернуться, спрятаться.
— Простите, — прошептала Валерия, отступая в сторону.
Он едва заметно склонил голову, пропуская ее, и продолжал смотреть, пока она шла по плитке к тротуару. Лера чувствовала этот взгляд спиной — ровный, ледяной, но цепкий, словно он оценивал что-то важное в ее походке, в том, как она несла плечи.
Добравшись до угла, она не удержалась и обернулась. Мужчина уже скрылся за автоматическими дверями. Девушка пару секунд смотрела на неподвижные створки, пока в голове не пронеслось: "А в какую сторону теперь идти? Где тут вообще метро?"