Глава 4
Автоматические двери сомкнулись за спиной. Тишина обрушилась вновь, словно бездонная пропасть, поглотившая Центр. В воздухе задержался лишь призрачный след — тончайший вихрь ощущений, который тут же рассеялся, вытесненный чужой, властной энергией.
Мужчина в черном пальто неторопливо двинулся вперед. Каждый его шаг был бесшумен, словно плитка под ногами поглощала звук, растворяя в небытии. Вскоре перед ним появился другой — чуть моложе, с безупречно уложенными русыми волосами и пронзительным, цепким взглядом карих глаз. Он уважительно склонил голову, не проронив ни звука.
— Кабинет исследований подготовлен. Все готово к вашему прибытию.
Мужчина прошел вперед, словно не обратив внимания на приветствие, сохраняя невозмутимость в лице. Чуть позади от него, храня дистанцию тени, неотступно следовал второй.
Сотрудники Центра поднимали головы при их приближении. Замолкая, стоило им появиться в поле зрения. В каждом взгляде читалось безошибочное узнавание. Подчеркнутая и почти болезненная вежливость, граничащая с... осторожным страхом.
— Добрый день, Виктор Константинович, — прозвучал тихий голос девушки в белом халате, прижимавшей к груди папку с документами.
Незначительное приветствие словно гром прозвучал в кристальной тишине Центра. Сотрудники заметно напряглись, обмениваясь быстрыми переглядками. Мужчина прошел мимо, лишь коротко взглянув на нее. Второй удостоил едва заметным кивком, не замедляя шаг. Двое санитаров, кативших тележку с ящиками, буквально вжались в стену, освобождая проход. Их взгляды скользнули по полу, избегая встречи глаз.
— Здравствуйте, Виктор Константинович, — пролепетала администраторша с серебряной заколкой в волосах, та самая, что недавно оформляла Леру. Ее улыбка стала шире, но губы дрогнули, выдавая скрытое напряжение.
Мужчина замер на мгновение, обводя взглядом холл. Янтарные искры вспыхнули в его глазах под холодным светом ламп, и тишина вокруг словно стала осязаемой, давящей. Следовавший из тени шагнул вперед и едва слышно произнес:
— Желаете приступить?
Виктор кивнул. Его пальцы, облаченные в тонкую кожу перчаток, судорожно сжались и разжались — незначительная, почти неуловимая деталь, но не для того, кто следует позади.
Они двинулись дальше по коридору. Люди расступались перед ними, как вода перед острым килем лодки. Каждый, кто оказывался на пути, спешил приветствовать его, но никто не позволял себе ни единого лишнего слова.
Когда они повернули в коридор, ведущий к кабинету процедур, воздух стал вязким. Сотрудники, стоявшие у дверей, распахнули их синхронно, как будто исполняли часть тщательно заученного, древнего ритуала.
***
Кабинет исследований был просторен и безупречен — царство стерильности, доведенное до абсурда. Ни единой случайной бумажки, ни пылинки на холодных металлических поверхностях. Скорее театральная декорация, нежели медицинское учреждение.
Виктор Константинович вошел первым. Движением он освободился от длинного пальто, и оно тут же, словно бесценная реликвия, было подхвачено одним из ассистентов. Под пальто — безупречный черный жилет, подчеркивающий широкую грудь и аристократическую худобу талии. Белизна рубашки казалась нестерпимо яркой в призрачном свете ламп.
Медленно, скрупулезно, пальцами одной руки снимая перчатку за перчаткой. Длинные, аристократические пальцы — почти прозрачные, с проступающей сквозь истонченную кожу сетью голубых вен. Положив перчатки на край стола, он неторопливо засучил рукава рубашки.
Резким взмахом руки он пригладил непокорную прядь, откинув ее назад. Густые, темные волосы, тронутые благородной сединой у висков, отливали холодным, почти стальным блеском. Хаос был ему чужд во всем: ни единый локон не смел нарушить выверенную линию.
Легким движением руки он указал на дверь, и все сотрудники, кто был в кабинете, склонив голову перед ним, молча ушли. Остаточный акт уважения, или проявления страха — это было традицией. Давней и нерушимой.
Наконец, он опустился в кресло, стоявшее в центре этой сцены. Сел небрежно, но с той безошибочной уверенностью, с какой восседают на троне. Откинулся на спинку, положив руку на подлокотник. В глазах мелькнуло раздражение.
— Итак, Александр — голос глубокий, немного хрипловатый. — Есть ли смысл или очередная трата времени?
Мужчина взял планшет со стола и твердо произнес, словно не замечая вопроса:
— Тринадцать новых доноров, Виктор Константинович. Образцы готовы. Можно приступать.
Саша поставил на стол рядом с креслом металлический поднос ряд пробирок — алые, густые, каждая с подписью и датой. Холодный свет ламп превращал их в крошечные сосуды с расплавленным рубином. Виктор едва заметно скривился. Уголок губ презрительно дернулся.
— Будет ли хоть что-то стоящее, — голос звучал так, словно не требовал ответа, — или это очередная партия мусора.
Мужчина бросил тяжелый взгляд на Александра, словно обвиняя его в собственном разочаровании.
Александр Михайлович сделал легкий шаг вперед. Лицо его оставалось невозмутимым, но во взгляде появилась решимость.
— Нужно пробовать, Виктор Константинович. Иначе не узнаем.
— Ответ будет таким же, как и до этого, — его пальцы медленно постучали по столу.
— Когда то нам уже повезло, — Александр придвинул поднос ближе к мужчине, выдержав его тяжелый взгляд.
— Да-а, — тихо выдохнул Виктор Константинович, прикрыв на секунду глаза. — Я еще помню тот отвратный вкус.
— Главное, что она насыщала, имея незначительные побочные эффекты, — Саша взял первый образец и протянул сидящему. — И если нам удастся еще когда-либо найти кровь, после которой у вас будут всего лишь судороги и галлюцинации, то все будет не напрасно.
Виктор протянул руку, подцепил первую пробирку двумя пальцами и поднес к глазам. Ему вспомнился тот короткий миг, когда он чувствовал в руках силу. Когда дышал полной грудью. Не думал о каждом шаге и последствие. И сейчас, когда от той жизни остался лишь мерзкий привкус на губах, желание вернуться поглощало его. И лишь оно заставляло его вновь и вновь проходить через эти двери. Жидкость медленно текла внутри колбочки, меняя цвет от света. В зрачках мелькнула хищная искра.
— Начнем, — отрезал он и легко сорвал крышку. Поднес к губам, сделал маленький глоток.
Несколько мгновений он сидел неподвижно, словно прислушивался к внутренним ощущениям. Затем уголок рта дрогнул, в глазах плеснулось раздражение, как желчь.
— Гадость, — выплюнул он, словно пепел, и отшвырнул пробирку. Та, кувыркаясь, замерла на краю стола.
Вторая — глоток, затаенная пауза, утробное рычание.
— Горечь... мерзкая горечь.
Третья исчезла быстрее. Уже не смаковал, а жадно пригубил, как путник, отчаявшийся найти оазис. Закрыл веки... и с глухим стуком обрушил ладонь на подлокотник.
— Грязь! Просто грязь.
К четвертой он бросился, словно хищник на добычу: сорвал крышку и залпом влил содержимое в рот. Но тут же с отвращением выплюнул алую струю обратно в стекло, и багряный ручеек скользнул по подбородку.
— Блевотина!
Пятая и шестая утопили надежду в звоне ушах и вязкой слабости, сковавшей грудь.
Седьмую он осушил до дна, словно пытаясь утопить в ней нарастающую ярость. Мгновение застыл, неподвижный, как изваяние. Затем руки его забились в нервной дрожи, на шее вздулись напряженные канаты мышц. С яростным грохотом он отшвырнул пустую пробирку, вскочил и, обезумев, схватил ближайший стул.
— Довольно! — голос сорвался в звериный рык, обнажая нутро клокочущей ярости.
Стул с треском обрушился на стену, оставив зияющую вмятину. Александр шагнул вперед, излучая обманчивое спокойствие. Он знал: Виктор на грани. Ещ один глоток чужой, "не той" крови, и психоз вырвется на свободу, сметая все на своем пути.
Мужчина замер посреди кабинета, грудь его разрывало от нехватки воздуха. Плечи судорожно вздрагивали, а дыхание хрипело, словно в самой глубине его существа пылала невидимая, испепеляющая печь.
Пальцы дрожали, утратив былую точность и элегантность, скрючиваясь в подобие когтистых лап. Кожа на руках натянулась, став почти прозрачной, сквозь нее проступала синяя сеть пульсирующих вен, отбивающих бешеный ритм сердца. Он стиснул ладони до боли, пока костяшки не побелели.
Зрачки расширились до угрожающих размеров, поглотив почти весь янтарный цвет глаз, превратив взгляд в дикий, в некой степени звериный. Улетучилось все то спокойствие, которым он привык усмирять окружающих. Теперь в этом взгляде плескались лишь голод, отчаяние и ярость.
— Черт... — сорвалось с его губ, и голос прозвучал хрипло, чужим, словно принадлежал надтреснутому музыкальному инструменту. — Не то. Все не то! Это убивает меня, а не исцеляет.
Он провел дрожащей рукой по лицу, едва откинув влажную прядь волос, упавшую на лоб. Виски покрылись испариной, и тонкая струйка потекла вниз по щеке.
На подносе пугливо задребезжали пустые пробирки, будто сам воздух содрогался от напряжения.
Александр достал из холодильника пакет запечатанной крови с ярким маркером и положил на стол.
— Нужно прерваться, — тихо произнес он. — Лучше не продолжать истязание. Вы на грани.
Виктор резко обернулся, испепелив его взглядом, от которого любой другой отшатнулся бы в ужасе. Но Александр выстоял. Он знал, зачем он здесь, именно в такие моменты.
— Нет... — прошипел Виктор, в его пальцах металл стола покорно прогнулся.
В этот момент вся его агония была видна невооруженным взглядом: дрожащее тело, искаженные нервной гримасой губы, и тот неистовый голод, что клокотал внутри, готовый сжечь его дотла. Еще немного, и Виктор сорвется в бездну, потеряв контроль над собой.
Он схватил пакет, и с отвращением поморщился, взглянув на нее. Жалкая подделка для... него. Но выбора нет. Клыки вонзились и вся кровь, что была в прозрачном сосуде, иссушилась до последней капли. Едва насыщая, но не давая побочек, это было лучше, чем давиться сортами грязи, утопая в безумие. Мужчина сел обратно в кресло, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Собрав растрепавшиеся волосы, он положил раскрытую ладонь на стол.
— Последнюю.
— Может стоит подождать, прежде чем...
— Последнюю, — настойчиво произнес Виктор Константинович.
Александр сжал зубы, но вложил в ладонь пробирку. Вены все еще проступали через кожу, а рядом с темными волосами виднелись испарины. Тело было напряжено, еще наполняясь силами. Любой неверный шаг. Мельчайшая ошибка...
Виктор сорвал крышку одним отточенным движением. Не открыв глаз, прильнул к горлышку и жадно осушил содержимое. Бросил колбу в сторону и глухо зарычал. А затем замер. Вздымающаяся грудь остановилась. Напряженное тело расслабилось, обмякая в кресле.
Глаза Александра Михайловича распахнулись. Было два ожидаемых исхода. И оба ввели к трагедии. Он сжал руку, приготовившись к худшему, и наблюдал.
Поначалу — привычная вязкая жидкость, похожая на ледяную корку, которая сковала внутренности. Обычно, обволакивая горло, она принимала отвратительнейший вкус, словно портясь во рту. Но эта осталась прежней. Мгновение спустя в груди зародилась дрожь, будто от слабого разряда. Тепло, обжигающее и густое, как расплавленное золото, хлынуло по венам, обдало жаром шею, ударило в виски.
Он втянул воздух, почти с рыком, и спина его распрямилась, как от удара хлыста. Дрожь в руках отступила, плечи расслабились, дыхание обрело ровный, хищный ритм. Глаза вспыхнули нечеловеческим огнем — в кабинете словно сгустился воздух, наэлектризованным от дикой энергии.
— Да... — прошептал он, и в этом тихом звуке слышалось звериное удовлетворение, первобытная жажда. — Оно.
Резким движением он вскочил на ноги. Лицо, еще минуту назад измученное гримасой психоза, преобразилось: теперь на нем читалась живая, пульсирующая энергия, неутолимая жадность. Александр слегка расслабился, но все еще был изумлен. Он словно не до конца понимал, что происходит перед ним.
— Что это за кровь?! — голос Виктора полоснул воздух, как лезвие бритвы. — Чья она?!
В глазах полыхало, губы приоткрылись в хищном оскале, в котором сквозило скорее предвкушение угрозы, чем радостью исцеления.
Александр мгновенно оказался у стола, заваленного документами. Быстрым движением перелистав страницы бумаг, он выхватил взглядом нужное имя.
— Валерия Погребняк, — отчетливо произнес он, будто взвешивая каждую букву.
На секунду Виктор замер. Пальцы чуть ослабили хватку, но взгляд стал ещ более пронзительным, как будто в нем зажегся новый, неукротимый огонь.