Последний анархист

Будьте осторожны при прочтении! Присутствуют сцены насилия и жестокости.

 Новогодняя суета затянула небольшой сибирский городок. Рождество народ отметил еще двадцать пятого декабря, стойко выдержав всевозможные посты и не особо отъевшись за христианский праздник. Теперь ожидала новогодние праздники подуставшая ёлка, наряженная самыми яркими и красивыми игрушками, настоящими свечами (что было огнеопасно, но народ никак не страшило).

Семьи готовились к грандиозному ужину первого января, предвещая свои лучшие совместные выходные, следуя поговорке: «Как новый год встретишь, так его и проведёшь», - провести год хотелось непременно в любви и согласии. Пьяницы же тоже встречали новый год так, как хотели бы его провести: не выносили своих пьяных тел из кабаков и каждый день "опохмелялись", обещая себе, что завтра же примутся за хозяйство.

Ёлочные базары окутаны запахом хвои. Мужики порядком устали торговать ими, но, на удивление, это всё ещё имело небольшой спрос. Никакого рождественского чуда - дети сами выбирают ёлку в дом, а не видят её в Сочельник впервые. Ребятня бегала по базару, играла в салки, самых маленьких везли на санях. Вот одного из мальчишек отец схватил за ухо и потащил вдоль базара от толпы дворовых мальчишек. С другой стороны бранятся муж с женой – изначально они не могли выбрать ёлку, но теперь уже говорили они о быте, который с праздником связан никак не был.

Народные гуляния и не заканчивались, центральная площадь была переполнена народом, огнями, уличными музыкантами.

В этой кутерьме на дороге появилась карета. Дорогая и украшенная к новому году, она скользила по затянутым тонким слоем льда дорогам в сторону издательства. К новому году «Народное слово» готовилось достаточно просто: развесили мишуру и новогодние шары на дряхлую вывеску, вдоль окон (даже поставили на место ставню) поставили налепленных снеговичков. Внутри издательства кипела работа, если это можно так назвать. Наталья бегала из комнаты в комнату со стопками бумаг, а Анастасия общалась с пришедшим поэтом, пьяным «в стельку» и еле держащимся на ногах.

- Я ещё раз повторяю, ни рубля не дам более!

- Это мировое искусство! Вот увидите, когда моё имя прогремит на весь мир...

- Да где б Вы услышали это имя! Когда под столом в кабаке будете от похмелья загибаться? До мирового искусства Вам далеко, не переживайте.

- Что вы понимаете в поэзии? У меня талант, а вы 20 рублей! Что это, деньги?

- На водку хватит, катись, пока я не выставила тебя сама.

- Совести у Вас нет, Анастасия Юрьевна! Где это видано, чтобы мужчина, ПОЭТ, перед бабой унижался!

В сердцах он плюнул перед собой на пол и вышел, хлопнув дверью, от чего снова над ними зазвенели колокольчики. Не успела Настасья выдохнуть, как дверь снова распахнулась.

- Опять Вы, я же говорю... - но не успевает Анастасия договорить, как в дверях появляются три статные фигуры Софьи Денисовны, Софьи Алексеевны и Татьяны Алексеевны. – День добрый, Ваше сиятельство, чем можем помочь?

- Наталью Владимировну, если можно. Хотелось бы обсудить планы на следующий год касаемо статей. Елизавета Дмитриевна передала готовую работу.

Но звать два раза не нужно. Наталья скоро появляется в проходе и подходит к гостьям, передавая Анастасии коробку какого-то хлама, чтобы, вероятно она это прибрала к вещам, что однажды да пригодятся в хозяйстве, но девушка лишь чихнула от пыли на коробке и мигом выбросила её в мусорный бак, пока подруга отвернулась и не обращает никакого внимания – всё равно даже не вспомнит, а дышать всяко легче.

- Вы проходите, не стойте на пороге, присаживайтесь.

Диванчик в издательстве новый и создаёт интерьер, несмотря на старый деревянный столик. Сложив на него бумаги, девушки устраиваются поудобнее, готовясь к плодотворной работе. Полным ходом пошла правка грубых сочинений Лизаветы. Будь она здесь, она бы и слова им изменить не дала. Тем не менее, её здесь нет, и все свои возмущения она выскажет уже после публикации готовых газет.

С наступлением вечера солнце с каждой минутой опускается всё ниже, заходя за горизонт. Казалось, вот только они наблюдали утреннюю суету за окном и говорили с пьяницей, а уже пора расходиться. Софья Алексеевна засобиралась домой первая.

- Почта закрывается рано, нужно поспеть отправить письмо на фронт.

- Вы бегите, мы закончим и пойдём.

Работа осталась выполнена наполовину, когда и Софья Денисовна устало потянулась и оставила это гиблое дело.

- Как насчёт того, чтобы продолжить после новогодних праздников? Так утомительно на конец года... да и что за издевательство, в праздники делами заниматься!

Татьяна с пониманием кивнула:

- И Вы домой езжайте, Наталья Владимировна, даже не думайте закончить сами. Это всё подождёт, насладитесь отдыхом.

Ещё две фигуры вышли в метель и посеменили до своей кареты. Становится холоднее, ветер за окнами чуть завывает. Софья уже хочет произнести: «Трогаемся», - но Татьяна придерживает её за руку.

- Обождите. Кто же в такой поздний час ездит по издательствам? – сердце её щемило плохое предчувствие.

Чёрная повозка остановилась прямо у порога, резко затормозив. Ехала она чуть пошатываясь от количества людей в ней.

- Анастасия Юрьевна, а может и ну его? – предлагает Наталья, собирая листы со стола

- Не совсем понимаю.

- Закроем завтра издательство, отметим новый год вместе, по-настоящему. Пирог разрежем, рождественский сочень доедим наконец, соления откроем.

- Коли предлагаете, не могу Вам отказать. Признаться, я хотела выспаться в новогоднюю ночь, но Вы говорите крайне заманчиво.

- Что же, можно и выспаться, вместе всяко интереснее, - заключает Наталья, улыбаясь.

Четверо анархистов толкают дверь и заходят так, словно чувствуют себя как дома. Обе фигуры дрогнули.

- Мы уже закрыты, - произносит Наталья и замирает на месте, чуть не выронив бумаги, которые готовилась прибрать в дальний ящик. Три высокие мужские фигуры стояли в проходе и устрашающе хмурились.

Глеб Дмитриевич направил дуло пистолета прямо на неё, а крупные Дерябины будто выросли из-за его спины и стали медленно подходить к Анастасии Юрьевне, хладнокровно достав ножи. Всё в лучших традициях вооруженного нападения, о котором они могли только читать.

- Ни с места! Живо передавай сюда бумаги, мозги вышибу, - приказным тоном говорит беглый граф и кивает на листы в руках жертвы Варваре, до того в затее неуверенной и прижавшейся к проходу, будто бы вдали от грубых мужчин, только представляя, как дамам может быть страшно.

Говорить никто не решается, страх сделал ноги ватными. Варвара будто в тумане от страха подошла к Наталье и почти выдрала статьи из её рук, готовясь к тому, что она ударит, оттолкнёт. Но хозяйка издательства хоть и нервничает, но, избегая пули и проблем, не отбивается. Отдавать по большей части выполненную работу со статьями не хотелось, но она поджала губы и не решилась противостоять.

- Это бесчеловечно, Глеб Дмитриевич, мой брат Вам этого не простит... как Вы можете позволять себе такую дерзость, - говорит она так смиренно и печально, что по коже Варвары прошёл холодок, и она не сочла нужным сдвинуться с места

- Вы бы помолчали, не Вам говорить о братских чувствах!

- А Вам? Говорят, Елизавета Дмитриевна Вас обыскалась и беспокоится.

- Закройте рот! Ваше дело сказки сочинять в газетах, а не совать нос в жизнь порядочных людей!

- Заберёте Вы эти статьи, мы составим новые, так просто не оставим Ваши бездушие, - гордо произносит Анастасия Юрьевна и брыкается, скидывая с себя руки Дерябиных. Однако амбалы держат крепко, будто силу применили к равному, до синяков сжимая её плечи. Острый же свой язык прикусить Анастасия причины так и не увидела.

- Не Вам размышлять о преступлении и наказании! А написать и публиковать ересь я Вам более не дам. Если после нового года ещё одна выйдет – приду по Вашу душу и в этот раз не сжалюсь.

- Не тратьте время на дорогу, стреляйте хоть сейчас. Вам смелости стрелять не хватит, - голос Анастасии дрогнул, Глеб медленно перевёл дуло на неё.

- Вы так считаете?

- Вы, может, и мужчина, но больно уж слабохарактерный.

Глеб скрипит зубами, палец сжимает курок.

Порываясь в моменте, со всей решимостью Наталья выхватила из рук Варвары статьи и мёртвой хваткой вцепилась в драгоценные листы. От неожиданности Варвара потеряла дар речи. Завязалась драка, если таковой её можно было назвать. Никита поспешил на помощь, но листы уже оказались у хозяйки издательства. Не отличаясь любовью к спорту, она извернулась от его огромных ладоней и уже бросилась в другую сторону.

План этот потерпел поражение. Сама попытка противиться в один момент показалась такой жалкой, бессмысленной, и всё ради чего? Ей даром не нужны ни монархисты, ни статьи, а она вдруг решила показать свою глупость и характер. Кого бы Владимир не простил, так это её точно. Один точный выстрел, и Наталья валится на пол. Её тело сковала судорога, лужа багровой крови растеклась по полу, ужасая своим видом. Бумаги, которые она выхватила, оказались под её телом и напитывались кровью. Рана хоть и небольшая, пуля не задела жизненно важные органы, но попала точно в вену.

Все в комнате обомлели от ужаса, особенно анархисты, теперь ставшие соучастниками не ограбления, а настоящего убийства.

- Г-глеб Дмитриевич, Вы что наделали, - вдруг произносит Варвара, содрогаясь от страха. – За статьи? А Владимир... он... - не зная, что и делать, она нервно затряслась и сорвалась на рыдание и немой крик.

Глеб и сам побледнел от ужаса. Он наскоро убрал револьвер в сумку и бросился к еле дышавшей Наталье, будто хоть что-то знает в медицине и ещё способен что-то исправить. Но нет, даже если бы и знал, он не собирался ей помогать, просто с отвращением взял в руки оставшиеся листы и бросил в сумку.

Вид тела и бумаг в руках вызывал у него ликование и чувство, будто он победил. Так легко он расправился с соперником, сделал то, что вызывает ужас у его путников, на что не способен никто. Это даёт ему власть над собственной совестью. Она не грызёт его, а значит он делает всё правильно.

- Живо! Идём! – говорит Глеб и с сомнением смотрит на замершую Анастасию. Кажется, что жизнь вокруг неё перестала существовать. Он уже был готов избавиться от единственного свидетеля, как сзади услышал шаги. Еле не снеся Софью Денисовну, анархисты покинули помещение, запрыгнули в повозку и в ту же секунду тронулись. Анастасия не единственная впала в ступор – Варвара и не пошевелилась после их слов, потому Никита подхватил её на руки и унёс, еле поспевая за сообщниками.

Первой забежала Софья, а за ней бросилась и Татьяна. Ухватив за плечи Анастасию, Софья стала трясти её, но она рухнула на пол и сжалась в комочек, покачиваясь вперёд-назад, совсем их не замечая.

- Душа моя! Что здесь было! – но она не отвечала. От шока девушка забывала моргать, и Софья стала тормошить её.

- Софья! – закричала от ужаса Татьяна и бросилась к Наталье. Грудь дворянки тяжело вздымалась. Ещё жива! Софья оставила своё дело и подбежала к ней.

- Рана тяжёлая, что мы можем сделать? Ни один лекарь теперь уже не поможет...

- Как Вы можете? Мы могли бы отнести её... сейчас погрузить... могли бы дать ей крови!

- Крови? Да Вы спятили, душа моя, я права такого не имею! Дала бы добро Виктория Станиславовна или мой многоуважаемый дедушка...

- А что делать? Будьте уверены, даст! Софья, быстрее, пока мы можем помочь! Никто и не узнает. Неужели Вам совсем не жаль моего друга? – Татьяна цепляется за руку Софьи, и она отводит виноватый взгляд. – Я Вас прошу, Вы ведь спасли мне жизнь однажды.

- Да разве Вы тому рады?

- Я буду рада, если Вы ей поможете. Мне после того пожара жить было не для кого, а у неё издательство и младший брат, жизнь только начала устраиваться!

Выдыхая, Софья мотает головой, отказываясь вполне решительно, но молящий взгляд Татьяны заставляет её сдаться. Вампирша склоняется над шеей почти замершей Натальи. Укус её точный, не в артерию, дабы не добить свою жертву, и без того потерявшую много крови. Тем не менее, болезненный. По бледным губам потекла кровь. Утирая её, Софья поражает собственное запястье и заливает собственной кровью рану.

- O di immortales! Accipe vocationem sanguinis. Corpus tuum fortis fiet, nec ullum morbum timet! Et erit vita tua, ego promitto tibi; ascendendo in infidelitate erit, quadriga aeterna... confortabitur cor Tuum, et a reliquis separabis, - шепчет она приглушённым звериным тоном, утирая со своих бледных губ алую кровь, надавливает на рану свою, пока кровь её стекает на след от укуса, стекая по плечам и шее смертной.

- Да будет он бессмертен! Прими зов крови. Твоё тело станет сильным, и ни одна болезнь ему не страшна! Жизнь станет твоим достоянием, обещаю тебе; ты получишь её, поднявшись на неувядающую, вековечную колесницу... Твоё сердце станет сильным, и ты отделишься от остальных, - повторяет следом за ней Татьяна полушёпотом, трясясь от волнения.

С минуту кажется, что ничего не меняется. Наталья замерла, грудь её больше не вздымается, она не бьётся в агонии. Лицо её застыло и стало будто покрываться пудрой. Кожа побледнела, а рана от пули стала затягиваться так, словно ничего дотоле и не происходило. Срывая крест с её шеи, Софья бросает его куда-то далеко в угол, дабы он не жёг кожу омертвлённому и греховно восставшему мученику Божьему. Губы теряют свой цвет, бледнеют, больше не налиты кровью, под глазами проваливаются мешки. Ранее пышущая жизнью Наталья предстаёт Татьяне такой же, как и всё её окружение, потеряв всякое напоминание о человеческой жизни, полной страсти и возможностей.

Но Татьяну это уже не волнует. Она озирается по сторонам и встречается взглядом с Настасьей. Из носа до того замершей Анастасии тонкой струйкой потекла кровь.

- Вы в порядке? – последнее, что слышит Анастасия до того, как рухнуть на пол.