Bloodline

Замок Бонневаль 1745 г

Серая в яблоках сухопарая кобылка устало плелась по бескрайнему полотнищу равнины, изнывая под лучами жаркого июльского солнца. Голова её мерно покачивалась в такт горделивых шагов, седая косматая грива липла к лоснящейся от пота шее. Юноша, сидящий на ней верхом, не подгонял любимицу: не бил мыском кожаных высоких ботфорт по бокам, не натягивал удила. Чувствовалось, что и сам он изнывал от зноя. Однако, выправка, элегантность, с которой юноша держался в седле, вызвали бы зависть и у офицера кавалерийского королевского полка. На вид ему едва минуло восемнадцать. Русые до плеч, густые волосы были забраны в неряшливый хвост, соломенного цвета сюртук и штаны ладно облегали худощавое жилистое тело. Грудь его пересекала коричневая широкая перевязь лука, из-за спины выглядывал колчан со стрелами. Вылазка в лес удалась на славу - тройка жирных куропаток и мясистый кролик, связанные, болтались на его седле. Перед живописным заросшим прудом, за которым на возвышенности, словно из под земли вырастал замок - исполин, лошадь остановилась, и юноша спрыгнул на землю. Избавившись от перевязи, он стащил с себя добротный сюртук, следом ботфорты с замшевыми штанами и небрежно побросал в траву. В нижнем белье - белых хлопковых штанах и сорочке подошёл к самой кромке воды, вязкой и топкой. От водоёма, усыпанного белоснежными кувшинками, покрытого сетью бледно - зелёной ряски, веяло благословенной прохладой, и голубые глаза юноши засияли от удовольствия. Застывшая гладь пруда подёргивалась от слабого ветерка рябью, солнечные лучи терялись в изумрудных зарослях тростника, переливались всеми цветами радуги в прозрачных крыльях жужжащих в воздухе больших стрекоз. Полуденную идиллию водного царства нарушил громкий всплеск. Нырнув в воду, взметнув за собой фонтан брызг, юноша, плавно, но мощно отталкивая её руками, устремился на другой берег. Выбравшись на сушу, он отряхнулся, отжал волосы и двинулся к замку. Лаконичный и строгий, когда - то он служил военной крепостью, занимал стратегическое положение, защищая границу Аквитании, но уже как шесть веков являлся владением графов и маркизов Бонневаль. На фоне вольных равнин и дремучих вековых лесов Лимузена замок смотрелся сурово, без затей. Четыре серые башни с коническими крышами образовывали замкнутый четырёхугольник, к главному входу вёл подъёмный мост надо рвом. Однако внутри, как в осином улье, жизнь кипела ключом. В чистом дворике с восхода солнца сновала челядь: прачки с кипой накрахмаленного белья деловито семенили в хозяйские покои, кузнец монотонно стучал по подкове в кузнице, конюх старательно начищал щёткой лошадиный круп в конюшне. Из всех дымоходов валил приветливый дымок, а со стороны кухни доносился умопомрачительный запах земляничного варенья. Розовощёкая пышная кухарка, по совместительству кормилица и няня сыновей маркиза, пыхтя, словно закипающий чайник, и поправляя кипенный чепец, мешала варево в чане деревянной плошкой. Жар печи опалял её и без того потное лицо, больше походящее на переспелый томат на грядке. Сдунув прилипшую прядку рыжих волос со лба, она пригнулась, чтобы заглянуть в единственное мутное оконце кухни и подозрительно сощурилась. Присмотрелась повнимательнее и, вытянув от негодования полную шею, побросав поварёшки и подхватив юбки, вихрем помчала во двор.

- Святые угодники! Пресвятой Франциск и семеро апостолов, ослепи меня господи! Ваше сиятельство... - запричитала она, прижав ладони к груди, но заслышав девичий смех и восторженный шепоток поодаль, разъярённо накинулась на двух служанок, метущих сор у ворот.

- А ну отвернитесь, блудницы! Вам бы только лясы точить, да на господ заглядываться. Брысь отсюда!

Причина переполоха, мокрые сорочка и штаны которого безбожно прилипли к телу и не скрывали ничего, скорее выгодно подчёркивали совершенство форм, невозмутимо пересекал двор, не обращая внимания на всеобщий ажиотаж. Мужчины осуждающе гнули головы, служанки помоложе, разинув рты, откровенно пялились, а постарше хитро улыбались.

- Срам то какой, ваше сиятельство, прикрылись бы...- слёзно просила кухарка, но юноша не повёл и глазом.

Задев плечом стоящего истуканом посреди двора конюха, он, не глядя на парнишку, приказал.

- Забери Жюстин в стойло, а дичь отнеси на кухню...

Когда кухарка Мари и юноша поравнялись, тот, нагнувшись, игриво чмокнул её в румяную щёку.

- Можно подумать, ты там чего - то не видала... - насмешливо шепнул он на ухо няне и скрылся за дверью.

- Только бы их сиятельствам не попался на глаза...- воздев очи к небу, взмолилась женщина, но опустив их, наткнулась на живую статую посреди опустевшего двора и взвилась пуще прежнего.

- Феликс! - окликнула гневно она, но конюх даже не шелохнулся.

Обречённо закатив к небу глаза, кухарка подло подкралась к нему сзади и, сняв с плеча мокрое полотенце, знатно шлёпнула по загорелым мускулистым рукам.

- Ай, за что? - подскочил парень, смоляные волосы и насыщенно карего цвета выразительные глаза делали его похожим на цыганёнка.

- Эрин с Луизой - вертихвостки пустоголовые, а ты чего зенки вылупил? - уперев толстые руки в бока, принялась отчитывать она, на что тот лишь тяжко вздохнул, - не стой столбом, приведи лошадь и вещи милорда не забудь...

Бросив уязвлённый взгляд на кухарку, Ликс не стал препираться, а потерев руку, которая побаливала от удара, поспешил выполнить поручение.

Спустя несколько часов, переодевшись в элегантную парадную пару - бирюзовый камзол и килоты, Александр спускался по лестнице к ужину. Заговорщицки подмигнув висящим на стене, излучающим превосходство из позолоченных рамок предкам, юноша по привычке замедлился, изучая обширное, весьма впечатляющее фамильное древо. Род Бонневалей происходил от Сегюров, могущественных дворян Лиможа. В серых тоскливых глазах Жана Д' Альбре, короля Наварры сквозил свет мудрости, но задержался Александр не перед портретом достойнейшего из мужей семейства. Клод Бонневаль - маршал, дезертир, задира и прохвост, бросивший насиженное место при дворе и жену ради скитаний на чужбине и погибший там - тот, кто вызывал в его мятежной, голодной до приключений душе отклик и симпатию. Постояв у портрета ещё немного, Александр спустился вниз. Ужин накрывался в главном зале, просторном помещении с высокими потолками, освещённом по периметру бронзовыми канделябрами. Стены его были увешаны Обюссонскими гобеленами из овечьей шерсти, изображающими сцены охоты, сюжеты из Метаморфоз Овидия и истории Психеи, вытканный фамильный герб - красный лев на серебристом шёлке величаво красовался над гигантским камином, напротив которого за длинным столом расположились члены семейства. Сервирован он был крайне скромно - блюда можно было пересчитать на пальцах одной руки, золотые кубки заменяло потемневшее от времени серебро, вместо положенного кабана или оленя в самом центре на медной тарелке сиротливо жались к трём мочёным в вине яблокам пара куропаток. Во главе стола восседал маркиз Этьен Бонневаль - светловолосый, моложавый мужчина с правильными, благородными чертами лица, но слегка обрюзгший в виду пристрастия к вину. Элеонор, его миниатюрная, прямая, как берёзка, несмотря на возраст, жена сидела скромно склонив голову, по правую руку, а по левую старший сын - рослый, белолицый юноша с копной каштановых, как у матери, вьющихся волос.

Александр занял место рядом с братом, и семья приступила к трапезе. В наступившей тишине слышен был лишь звон приборов, звуки льющегося в бокалы вина - над столом витало гнетущее, какое бывает только перед бурей, предчувствие беды.

- Снова шастал по лесу, словно простолюдин? - прозвучал вопрос, что домокловым мечом висел с начала ужина в воздухе, разорвав неловкое безмолвие, и Александр весь подобрался, готовясь атаковать - отец частенько выказывал презрение его увлечениям и развязным, неподобающим титулу манерам.

- Ты прав, я охотился. В отличие от Венсана, твой младший сын не большой любитель балов, пикников и боя на мечах с соломенным чучелом...- Александр никогда не лез за острым словцом в карман, обычно те слетали с губ раньше, чем он успевал их осмыслить.

- Чёрт тебя дери, Алекс! Он хотя бы не позорит семью перед собственными крестьянами и исполняет прямой долг - женится на дочери достойного дворянина, нашего уважаемого соседа этой осенью, обзаведётся вскоре потомством, - запальчиво осадил отец, а брат Александра от сомнительного комплимента обильно, до шеи побагровел, - сколько можно откладывать выход в свет и отклонять выгодные брачные предложения? Тебе нет дела до фамильной чести!

- Если бы вы с Венсаном сделали одолжение и умерили свои аппетиты, перестав брать ссуды у местных купцов, фамильная честь не была бы в таком прискорбном состоянии и её не пришлось бы экстренно спасать... - едва сдерживаясь, съязвил юноша.

- Да как ты смеешь, щенок! - вскочил со стула рассвирепевший отец, но жена вовремя остановила его, положив хрупкую белую руку на плечо.

Метнув предостерегающий взгляд на сына, Элеонор принялась умасливать и увещевать супруга, и тот в итоге грузно опустился на стул. Александр же, не желая ввязываться в очередную выматывающую и бессмысленную склоку, встал из - за стола и покинул зал.

***

В засаленном котле, висящем на крюке закопченного очага, варилась похлёбка. Пузырьки, булькая, взрывались на её поверхности, распространяя по тесной коморке восхитительный аромат мясного бульона. На массивном столе Мари с такой неудержимой яростью выщипывала перья у куропатки, что на другом его конце уткнувшийся в миску Феликс с опаской изредка на неё поглядывал. Черноволосый паренёк шустро зачёрпывал ложкой суп, закусывая сухой коркой ржаного хлеба.

- Маркизы, графья - оно конечно, имя то обязывает. Жабо носить, да кланяться, мудрёно языком трепать перед напудренными мамзель...только я так скажу - не отправляйся господин Александр каждое утро спозаранку на охоту, отец его, брат и матушка давно опухли бы с голода, - с обидой за ребёнка, которого вскормила собственной грудью и который всегда был её любимцем, высказалась Мари и с кровожадным рвением принялась за разделку несчастной птицы.

- Разве всё плохо? В замке полно прислуги, хозяева с виду не бедствуют...- с сомнением произнёс Феликс, отвлёкшись от похлёбки.

- Пока ларец, доставшийся в приданное госпоже, не опустел окончательно, не бедствуют, - согласилась Мари и одним взмахом тесака отделила голову птицы от тела, - но он не бездонный. Руки то туда запускает всякий, а вот наполнить никто не торопится.

Феликс невольно задумался. Мелочи, на которых он раньше не заострял внимание, в свете новой информации заиграли иначе: давно вышедшая из моды хозяйская одежда, что не обновлялась годами, фамильное столовое серебро и золото, таинственным образом испаряющееся из замка, редкие семейные выезды на балы и праздники к здешней провинциальной знати - возможно, чтобы не обнародовать бедственное положение и не давать пищу для сплетен.

- Только удачная женитьба Александра спасёт семью от разорения...- вынесла вердикт Мари и, смахнув пот со лба, вытерла руки об окровавленный фартук.

- Почему он? - непроизвольно вырвалось у Феликса с таким отчаянием, что прозорливый взгляд кухарки тотчас обратился на парня.

- Венсан по весне - по пьяни, да по дурости скомпромитировал девицу наших соседей Орбенов, так ушлый отец её выставил маркизу условие и пригрозил скандалом. Свадьба осенью, честь Бонневалей не пострадает, вот только невеста страшна, как тысяча чертей, и как церковная мышь бедна, разве что знатна. Милорд Венсан - отрезанный ломоть, другое дело - Александр. Хорош, как ангел, не запятнан порочными слухами - таким, как он, самой королеве не грех увлечься, а от богатых то наследниц отбоя не будет. Милорд Этьен это отлично понимает, вот и давит, да поторапливает...

Жгуче карие глаза паренька беспокойно заметались по кухне, словно ища что - то, и без того точёные скулы заострились, округлые, в форме сердечка губы свелись в тонкую линию. Миска с похлёбкой стыла в сторонке, пока руки юноши сжимались под столом в кулаки.

- Феликс...- мягко позвала женщина, уловив его смятение, - забот господ прислуге не понять. Между нами всегда будет непреодолимая пропасть...

Словно обжегшись жестокими, но правдивыми словами, материнским состраданием, Ликс вскочил с лавки и опрометью выбежал из кухни. Тяжело вздохнув, кухарка грустно посмотрела ему вслед и с расстройства воткнула, что есть силы, тесак в деревянный стол.

Шмыгнув незаметно на лестницу, Ликс затаился, вслушиваясь. В это позднее время замок обычно спал, но осторожностью пренебрегать не стоило. Если поймают в хозяйских покоях, порки не миновать, ещё хуже, если примут за вора и выгонят взашей. Ступая невесомо, как тень, он привалился к дубовой двери спальни и, аккуратно, чтобы та не скрипела, отворив, юркнул внутрь. Полуобнажённый светловолосый юноша у королевского размера кровати с балдахином в рассеянном сиянии свечей казался видением, до того совершенным, что Ликс невольно зажмурился. Не зря Апполона называли лучезарным, сияющим, разве не он, свергнутый с небес, явился перед Ликсом во всём величии? Может ли человек из плоти и крови быть подобен ему? Фантазия унесла Ликса далеко, за пределы реальности... сердце в груди замерло в восхищении, вспотели руки, но божество нахмурилось, вздёрнуло подбородок и одной хлёсткой фразой разрушило всё очарование, швырнув бедного Ликса с пушистого облака прямиком в грязь.

- Что ты здесь делаешь в такое время, напрашиваешься на порку?!

Ликса передёрнуло от наигранной надменности капризного голоска, он медленно надвигался на юношу, пока не коснулся ладонью голой груди. От грубого толчка Александр полетел спиной на кровать и заливисто рассмеялся. Феликса окатило с головы до пят дрожью от этого волшебного звука - родник, журчащий в роще родительского дома, сладкоголосые рулады соловья по утрам не бередили его душу так, как он. Ничего слаще мелодичного смеха любимого не существовало для Ликса во всём белом свете.

- Идиотская шутка, - прошипел с досадой он, внимательно наблюдая за беззаботным, распростёртым на белоснежных простынях юношей.

- А по моему отличная. Видел бы ты своё лицо...- не унимался Алекс.

У Феликса свело от злости челюсть. Скинув рубаху, обувь, он забрался на кровать и, накрыв любовника своим телом, заткнул болючим, жалящим поцелуем. Вдоволь истерзав пухлые губы, Ликс принялся за шею, грудь, не позволяя тому распускать руки, отводя их в стороны и зажимая запястья. Алекса это явно не устраивало, он ёрзал и вырывался.

- Напрашиваешься на порку? - возбуждающе низко зарычал Ликс, и тот, вспыхнув, прикусил щёку изнутри, пытаясь скрыть улыбку.

- Сними...- вкрадчиво попросил он.

Ликс бесцеремонно содрал единственное, что на нём было - лёгкие хлопковые панталоны и, проведя ладошкой до конца светлого пушка блядской дорожки, остановился, пытливо заглядывая любовнику в глаза. Тот не знал, куда себя деть и еле сдерживал стоны, о впалый живот, что дрожал в нетерпении, тёрся внушительный стояк, пачкая его смазкой.

- Перевернись...- выдавил севшим голосом Феликс.

Юноша без возражений подчинился, встал на четвереньки, упёрся лбом и локтями в кровать. Шлёпнув по худому бедру, Ликс навис над ним, схватил за загривок, дёрнул на себя и присосался к шее, наслаждаясь тонким щенячьим скулением. Ликс кусал покатые плечи и узкую спину, зализывал свои же укусы и без конца ласкал, но не мог насытиться. Когда пальцы скользнули в заветную ложбинку между половинок, Алекс гибко, как кошка прогнулся и смущённо бросил через плечо.

- Я готов...

Ликс оцепенел. В воображении живо представилось, как тот мучительно медленно растягивал себя на этой самой кровати, и выдержка его, треснув, разбилась вдребезги. Трясущимися от перевозбуждения руками он с горем пополам развязал и спустил штаны, взялся за ноющий каменный орган и пристроился к маленькой упругой заднице.

Из зажжённых в спальне свечей догорала последняя, скудно мерцая в кромешной мгле, а Ликс, сидя на огромной кровати, спешно одевался. За спиной раздался утомлённый вздох.

- Останься, нет надобности сбегать.

Ликс прекратил собираться и уставился в стену.

- Компания конюха больше не коробит его сиятельство? - равнодушно поинтересовался он, а Алекс резко приподнялся на локтях, простыня съехала с его груди к паху.

- Да в чём дело, на дурацкую шутку обиделся? - недоумевал юноша.

- А ты не знаешь? - хмыкнул Ликс, гневно напяливая на себя сапоги, - святая простота. Разгуливаешь по двору, в чём мать родила, улыбаешься направо и налево - развлекаешься, словно неразумный ребёнок.

Ликс, бросив неравный бой с обувью, круто развернулся и подался всем телом вперёд.

- Даже не догадываешься, какой властью обладаешь? А ведь люди летят на твой свет подобно мотылькам, теряют рассудок. Конечно, нет....чувства для тебя - непрекращающаяся забавная игра.

- Что за бред, теперь каждый считает за обязанность меня поучать? - с отвращением произнёс юноша, раздражаясь из-за горечи, которой насквозь была пропитана претензия любовника.

- Ещё пару лет назад мы были неразлучны, а сегодня ты выкраиваешь момент, чтобы улизнуть из замка. Эти разодетые франты, великосветские вельможи, их недостаточно, поэтому пускаешь конюха в спальню? - глотая слёзы, задыхаясь под гнётом своей невозможной любви, выплюнул Ликс.

Александр изменился в лице.

- У меня не было и не будет никого ближе, Ликс, зачем ты говоришь это? - упрекнул растерянный юноша и в глазах его поселилась трогательная ранимость, которая Феликса всегда обезоруживала, - мы больше не дети, не можем свободно носиться по лесам и полям, как раньше, сутками пропадать в смотровой башне - днём гоняясь за птицами, а ночью, лёжа на мешках с соломой, наблюдая за звёздным небом - не вызывая ни в ком подозрений.

- В замке нашлось бы уйма занятий, но ты предпочитаешь Яна, Лаферта, любого титулованного олуха, проводишь с ними всё время, а мне достаются лишь его крохи...- полоснули ревностью карие глаза.

- Неправда...- ответил Алекс, мрачнея.

Упрямо сжав губы, Ликс пошарил по карманам и, вытащив оттуда мятую бумажку, протянул юноше.

- Вот...

- Что это? - с сомнением развернул Алекс листок.

- Галочкой я помечал дни, которые ты провёл в замке, крестиком - те, что вне его. Смотри - жалкие крохи...- упёрто доказывал парень, пока хрустально чистый, заразительный смех не зазвенел под потолком.

- Не смей смеяться..- охрипшим низким голосом предупредил задетый Феликс после недолгой заминки, но Алекс и сам уже выдохся, откинулся в изнеможении на простыни, распростав руки.

- Ты такой глупый... и милый, когда ревнуешь, - счастливо улыбаясь глазками щёлочками, умилялся он, а Ликс необратимо таял, как первый, пригретый солнцем снег.

Всё в Александре, начиная с внешности и вздорного характера, чувственности, нестандартного ума до бешеной харизмы манило, обволакивало присущим одному ему незабываемым ароматом и очаровывало. Увлекались многие, слишком велик был соблазн, но не Ликс - он полностью растворился в нём, увяз лапками, словно муха в меду. Гипнотизируя простыню, что сползала всё ниже и ниже, оголяя сначала бедро, а затем восставший, несмотря на продолжительные утехи, влажный член, Ликс жадно сглатывал скопившуюся слюну. В затуманенном страстью мозгу не осталось ни единой мысли, когда Алекс слегка развёл ноги - другого приглашения Феликсу не требовалось. Усевшись между бёдер любовника и наклонившись, он алчно любовался - изогнутой до выпирающего кадыка шеей, вздымающейся шумно грудью с прелестными розовыми бусинами сосков. Пальцы Алекса лохматили смоляные волосы, оттягивали, он беспристанно повторял имя Ликса, перемежая его томными просящими полувздохами, от которых у того болезненно скручивались внутренности и в предвкушении поджимались яйца. Проклиная свою бесхребетность и судорожно смачивая языком пересохшие губы, Феликс в очередной раз сдался - нагнулся к разбухшей липкой головке любовника и, помогая себе рукой, аккуратно, чтобы не задеть зубами, вобрал её в рот.

Утро в замке огласил истошный крик петухов и робкие лучи солнца, пробивающиеся через решётчатые створки окна спальни. Двое обнажённых юношей на развороченной постели в его тёплом золотистом ореоле нежились в объятиях друг друга, позабыв о предосторожности.

- Святые угодники! Пресвятой Франциск и семеро апостолов, ослепи меня господи! Ваше сиятельство! - заверещала Мари, остолбенев у двери.

Глаза женщины воинственно сузились, мокрое полотенце, висящее на плече, немедленно обратилось в оружие. Пройдясь им по голой заднице Феликса, она замахнулась для следующего удара, но тот, отбрыкиваясь, ловко вывернулся из могучих ручищ и, молниеносно напялив на себя штаны с рубахой, исчез за дверью.

- Бесстыдник! - крикнула вдогонку матрона и, уперев руки в бока, устрашающе воззрилась на зевающего сонного Александра.

- А если бы сюда вошёл ваш отец или мать? Забыли, миледи наказала съездить в город? - распекала воспитанника Мари, - и чем только занята ваша голова?!

Мари, заламывая руки, с надеждой, что совесть в грешнике возобладает, взглянула на прекрасного в своей наготе, словно херувим с фрезки церкви Святой Магдалины, белокурого юношу, но поверженно сникла после его легкомысленного ответа.

- Завтраком, толстушка, я голоден, как волк...

Александр в синем бархатном, одном из лучших своих камзолов, в соблазнительно обтягивающих стройные бёдра штанах, ждал Феликса у конюшни, нервозно постукивая коротким хлыстом по затянутой в перчатку руке. Смурной и молчаливый, конюх вывел серую в яблоках кобылку и передал милорду поводья. Алекс помедлил, от чего пальцы их на мгновение соприкоснулись, но быстро одёрнул руку и, запрыгнув в седло, подперев носком ботфорт лошадиные бока, поскакал к воротам. Ликс проводил его печальным взглядом, а когда ворота закрылись, тряхнув смоляной чёлкой, вернулся в конюшню.

***

Кусак - Санкюлот была небольшой по меркам Франции деревушкой. Неглубокий ров со стоячей водой окольцовывал её каменную ограду, симпатичные опрятные домики с красной крышей словно грибы после дождя высились друг за дружкой. Жителей едва ли перевалило за четыре сотни, но всё, что требовалось случайному путнику или местному феодалу, в ней имелось. Церковь с остроконечной башенкой и часовня Сен Мадлен, таверна "Сосновая шишка" для взыскательных гурманов и даже старинное кладбище. Важно гарцуя по главной улице, Александр с любопытством разглядывал торговые лавки со всем, чего только душа пожелает, на базарной площади, и разношёрстный люд, но приметив у одного из заведений знакомого гнедого жеребца, затянул удила и сменил курс. Спешившись и привязав лошадь у таверны он, перекрикивая посетителей, спросил слугу о Яне. Тот, кивнув, сопроводил его наверх, в отдельную чердачную комнатку, где как шейх среди уставленных на столе явств и сосудов с вином возлежал на кушетке в обнимку со своей неизменной скрипкой высокий миловидный юноша, не старше самого Александра.

- Дружище...- обрадованно поприветствовал он Бонневаля, вставая, и чуть было не опрокинув столик, полез обниматься.

Александр отстранился и, вздёрнув бровь, скептически заметил.

- Сколько часов ты здесь провёл? Судя по амбре, минимум со вчерашнего утра.

- Не будь занудой, мне хватает отца, - плюхнулся снова на кушетку Ян, обиженно дуя губы, - кстати, пир за его счёт!

Торжественно подняв бокал, Ян залпом его опорожнил. Взяв в руки скрипку, меланхолично перебрал пальцами струны.

- Празднуешь или поминаешь?- пошутил Алекс и, налив себе вина в бокал, расположился на соседнем диванчике.

- Отправляюсь через месяц в семинарию. Отец заявил, что купец из меня никудышный и кроме как на приход в Крузаке рассчитывать мне не на что. Это конец...- трагично закончил Ян, выдавая режущую слух премерзкую минорную ноту на инструменте.

- Неужели нет выхода? Езжай в Париж...- предложил Алекс, делая глоток вина.

- А жить я буду на что? Пойду побираться, ночевать с городскими бомжами под мостом. Если повезёт, подхвачу холеру, и папашу изведёт совесть за мою преждевременную кончину...- бурчал пьяный обиженный на весь мир Ян.

Но настроение юноши шатало так же, как и его самого, едва вставал, и через минуту лисьи глаза уже мечтательно прикрылись, а тонкие губы расплылись в улыбке.

- Я мог бы играть на площадях или в одном из тех бродячих театров, что гостили в Санкюлаке прошлым летом, помнишь? Арлекино плакал бы о своей любви к Коломбине под мелодии моей скрипки...

Яна взбудоражила эта идея. Эффектно ударив смычком по струнам, он заиграл, производя неимоверный шум, пока в окно не прилетела горсть мелких камней в сопровождении отменной пьяной брани. Ян скривился, расстроенно обматерил деревенщин, ничего не смыслящих в музыке, но тут его осенило другой потрясающей мыслью.

- Давай убежим вместе, - предложил он другу, - знаю, и ты думал об этом. Отец не отстанет, пока не женит тебя на какой - нибудь кривой и до жути богатой баронессе...

У Алекса вмиг испортилось настроение - Ян посыпал открытые раны солью.

- В тебе говорит вино, очнувшись завтра с больной от похмелья головой, вспомнив про счёт за эту попойку, придёшь в себя, - с досадой ответил он и вновь нополнил свой бокал, а Ян окончательно пал духом.

- Клянусь, я готов на всё. Если бы передо мной явился дьявол с рогами и предложил продать душу за свободу, я расписался бы кровью без раздумий, - вскричал он, едва не плача, и скрипка с жалобным бряцаньем прокатилась по полу.

- Боюсь, в аду слишком заняты, им не не до тебя, Ян, - улыбнулся снисходительно Алекс.

- Тогда я вызову его сам, заставлю появиться и заключить со мной сделку! - твердил юноша.

- И как намереваешься это провернуть, прыгать с бубном перед храмом и десятками благочистивых прихожан? Сразу скажу - протрезвеешь на тюремной скамье...- предрёк уныло Алекс, который и сам с каждым выпитым бокалом всё больше поддавался упадническим настроениям и романтичным бредням друга.

Часы утекали вместе с вином в графине, что с подобострастием подносил и подносил слуга, пока друзья совсем не захмелели. Вывалились в обнимку из кабака они, когда уже смеркалось. Небо заволакивали сизые облака в преддверии грозы, но Алекс и Ян со скрипкой под мышкой вместо того, чтобы оседлать лошадей и разбрестись по домам, вихляя из стороны в сторону, как пара маятников, направились на окраину деревни. Взобравшись на небольшой холм, задыхаясь и смеясь, они рухнули в траву.

- С чего ты взял, что это то самое место? - пытался сосредоточиться Алекс и не икать слишком часто.

- Посуди сам - кладбище Санкюлота раньше было языческим захоронением. Бабка моя утверждает, что пару веков назад инквизиция сжигала здесь на кострах ведьм. И потом.... - заплетающимся шёпотом рассказывал Ян, - единственный фонарь мёртвых в деревне...

Ян расширившимися глазами, со смесью страха и благоговения покосился на двухметровую башенку с крестом на остроконечном куполе в нескольких шагах от них, а Алекс громко икнул.

- Это росказни стариков, обычная полая башня со светильником внутри... - отмахнулся, храбрясь, он, а Ян будто специально нагонял страху.

- А вот и нет, всем известно, что не просто так фонари стоят у кладбищ, назначение их - управлять душами на земле, направлять к вечному покою...

Мотнув головой и закатив глаза, Алекс, в горле которого пересохло, откупорил бутылку вина, что они предусмотрительно прихватили с собой из кабака, и отхлебнул прямо из горла.

Играл Ян старательно, но получалось поначалу неумело - кривовато и сумбурно. Алекс, лёжа в траве, прислушиваясь к зарождающимся в вышине громовым раскатам, думал, что ливень - единственное, что призовёт этим вечером друг. В подтверждение, первые капли его упали на лицо. В занимающемся чернотой небе не летали ни птицы, ни насекомые, лишь ветер бесновался в кронах деревьев. Голова Алекса была чудесно пуста, невесома, а тело переполняла странная энергия. Грянул гром, меж облаков сверкнула стрела молнии. Стихия раскачивалась, набирала мощь, и под стать ей напряжённые струны скрипки завывали торжественно и мрачно, затихая ненадолго, и вновь взмывая ввысь оглушительным рёвом. Дождь, за секунды разогнавшись, обрушился на них стеной, заставив Алекса подняться. То ли дело было во взбесившейся скрипке поймавшего вдохновение Яна, то ли в рассвирипевшей стихии, но он ощущал себя необычайно переполненным: хотелось одновременно плакать и смеяться, оторваться от земли, взлететь. Он кружился, запрокидывая голову, ловя ртом капли дождя, хохоча и взмахивая руками - крыльями, словно птица в охватившем его экстазе, диком языческом танце, пока не уткнулся в жёлтые, словно полные луны, с червоточиной в центре глаза. Алекс застыл на месте, песня скрипки оборвалась. Ян тревожно спрашивал о чём-то то, но он его не слышал. Внизу под холмом, на старом кладбище между покосившихся плит надгробий, поросших кустарником, прятался небывалых размеров зверь.

Промаргиваясь от пелены дождя, яро хлещущего по лицу и телу, Алекс от ужаса раскрывал и закрывал рот. Серая грязная шерсть волка торчала игольями, мощные лапы нетерпеливо били по застилающему землю жухлому мху, в осклабившейся слюнявой пасти зловеще обнажились белые клинья клыков. Кислород, будто выкачали из лёгких, и отчаянный крик Алекса застрял в грудине. Задыхаясь, шатаясь и пятясь назад, он едва не упал, но надёжные руки Яна вовремя обхватили его за плечи.