Девиант. Расцвет Мортэ

Надо ли говорить, что разговор с директором прошел отстойно? Так вот, он прошел даже хуже. Досталось всем, не только Каре и тому мистеру Ли, с которым разговаривали до неё. Но, злорадства ради, девчонка была довольна хотя бы тому, что одному из мудил выбили зуб, а другие были разукрашены побоями, как на Хэллоуин.

Чокнутые ебанаты, чтоб их.

Из кабинета главного упыря школы она выбегала злая, как чёрт, и такая же красная. Выговор, дисциплинарный комитет, назначенная встреча с куратором из реабилитационного центра и прочая хуйня напрочь перечёркивали все поганые старания жить спокойной жизнью. Нормальной, мать их, жизнью!

Бесит. Бесит!

Ей хотелось сбежать от всего этого далеко-далеко и никогда не возвращаться. Дерьмо ещё в том, что одного из зарвавшихся кретинов, напавших на нее, уволокли в больничку с сотрясением. Походу, ей снова придется давать свидетельские показания. Ей-то, конечно, пофиг, у каждого своя жизнь, но всё же новенький вступился за неё. Вот нахрена ему это нужно было делать? Проблем, что ли, мало?! И зачем её теперь мучало это поганое беспокойство?

Отстой!

Стоило только подумать о блондине, как он встретился её взгляду — Кара заметила его на выходе из школы. Мистер Ли стоял рядом с похожим на него молодым мужчиной, только у того были красные волосы, зачесанные назад, и строгий костюм, а не рубашка и рваные джинсы, как у первого. Но если красноволосый и был старше, то ненамного.

Сегодня её ждал не самый приятный разговор с матерью, так что не стоило задерживаться и разглядывать всяких незнакомцев. Возможно, она поблагодарит блондина, но как-нибудь не сегодня.

Взгляд красноволосого на мгновение остановился на Каре.

Издалека не разглядеть красивых черт лица, но всё же было в этом человеке нечто притягательное и далекое от придурков, которые окружали Кару, точно саранча.

Мажоры? Ну конечно.

Кара разочарованно усмехнулась, толком не понимая причину своего разочарования. Возможно, внутренне ей действительно хотелось с кем-то подружиться и найти опору, как втирала та психологиня, но... Но жизнь у Кары — дерьмо на палочке. И даже палочка вечно ломалась.

Парень отвел взгляд, говоря что-то мистеру Ли. Не похоже, что они спорили, но, видимо, инцидент ещё не был исчерпан. В конце концов, этот Ли конкретно побил тех придурков, а ведь он едва успел перевестись в этот клоповник, именуемый школой.

Кара даже не знала его имени. Ну и пусть. Она шла домой, размышляя о том, что хотела бы поговорить с матерью также спокойно, как эти двое... братьев? Да, наверняка. Костюм с иголочки — и такие же манеры на спокойном лице. Эти двое точно явились из другого мира.

Вообще, ей в последнее время как-то везло на азиатов. Зажигалка от первого до сих пор осталась при ней и словно притягивала подобные ситуации. Связь будто лежала на поверхности, но всё же казалась глупостью и никак не улавливалась. Каре хватало своих размышлений и проблем, чтобы думать еще о таких мелочах. В конце концов, у них многонациональное толерантное общество. Хотя насчет второго она бы поспорила.

Неважно.

Кара прошмыгнула до автобуса, чтобы поскорее добраться домой. Но сколько бы ни пыталась выстроить в голове разговор с мамой, никак не могла собраться. Рой мыслей крутился и крушил ее, а уставший разум боялся ненароком заснуть в транспорте, чтобы не потеряться в пучине кошмаров.

Но просыпаться от кошмара или жить в нем — не такая уж большая разница.

Ей бы хотелось ускользнуть из реальности, но та прибивала её ржавыми гвоздями по голой коже к месту. Новенький автобус сверкал чистотой, но контингент с годами не менялся. Всё те же унылые, местами подвыпившие лица, по утрам и после обеда школьники со злыми взглядами, а мутный тип в самом хвосте пытался прилепить жвачку прямо на спинку стоявшего впереди сидения.

Отвратительно.

И откуда только у девчонки, выросшей в грязи, выпивке и нищете столько презрительных взглядов?

Презрительных — и усталых.

Как и едва не покосившийся дом с обновлённым фасадом. Вылизанная картинка, чтобы не портить облик города, но на то, что происходит внутри, всем плевать.

Херню несла психолог. Ничего не меняется, и всё возвращается к тому же.

Кара со злости пнула мусорный бак, рядом с которым лежали неприбранные осколки дешёвого пойла, и подняла взгляд на курящую фигуру в окне, которая равнодушно посматривала на улицу. Протяжный звон металла и хруст стекла нисколько её не взволновали, слишком рано постаревшая женщина лишь сделала очередную глубокую затяжку. Даже снизу девушка почувствовала намертво въевшийся в стены тяжёлый запах.

Взбежав по лестнице наверх за какие-то секунды, она пнула дверь крошечной квартирки на втором этаже и с грохотом на полквартала её захлопнула.

Под потёртыми кедами хрустели коричневые осколки, когда она широкими шагами пробиралась к кухне. Честное слово, если бы рыжие пряди могли в этот момент загореться, Кара превратилась бы в спичку.

Мало ей дерьма было в школе? И ведь не первый раз!

— Что это, блядь, значит?

Остатки пепла вместе с догорающей сигаретой полетели в окно. Излишне медленно светловолосая женщина отряхнула вечно подрагивающие, стоит только ей присосаться к бутылке, ладони и обернулась к дочери. Глаза не сразу нашли её лицо.

— Ты... чего те надо?

— Тебя же, сука, предупреждали! — не смогла сдержаться Кара. — Какого хера ты опять это творишь?! Нахуя?

Чудесно, что фокус разговора сместился со школьных проблем на родительские. Нихера не меняется.

Ещё немного — и она свалит подальше от, сука, рассыпавшегося по столу белого порошка.

— Деньги есть? — мать, казалось, нисколько не впечатлилась гневной тирадой дочери. Её занимали собственные проблемы. Она прищурилась, оглядывая карманы её кофты. — Знаю, есть.

Кара прикусила задрожавшую губу.

— Т-ты! Ты совсем уже сбрендила, да?! — Кара хотела толкнуть её, ударить, но не смогла. Вместо этого отшатнулась сама, шлепнув по руке женщины, что называлась её матерью. — Это я! Я должна спрашивать у тебя деньги! Я должна получать твою защиту! Я! Твоя дочь!

Кара перешла на отчаянный крик, голосовые связки надрывались от боли, но не физической — её душа кричала. Потому что даже в самом дерьмовом месте можно было сохранить душу и человечность, так почему же, мать её — Либерти Фостер — отказалась от этого?!

— Заткнись! — взгляд матери заблестел ненормальной яростью. Женщина вытаращилась, сухое лицо испещрили морщины злости, будто изнутри хотел вырваться какой-нибудь проклятущий демон. — Ты! Ты сдала меня им! Зачем?!

Мать подлетела к Каре и вцепилась в неё такой хваткой, какая может быть только у съехавших с катушек людей — сильной.

Дочь с испугом и непониманием смотрела в покрасневшие голубые глаза и не видела в женщине ничего хорошего... Ничего родного. Наркота, алкоголь и сигареты творили страшные вещи: они превращали любимых в зависимых и отвратительных. Проблема в том, что девушка не помнила толком, какой её мать была нормальной. Всё казалось вымыслом, который она с детства вынашивала в себе, чтобы хранить нечто светлое в воспоминаниях. Долгими ночами в приюте так жила надежда, что мама обязательно придет и заберет её домой. Что обязательно исправится, ведь дочь важна.

Что все наладится...

И вот она уже много лет не в приюте. Но фантазии не имели ничего общего с реальностью. От запашка, которым обдало дыхание Либерти, Кару затрясло.

— Зачем что?! — кричала она, и сердце её болезненно стучало в груди. — Зачем ты родила меня, если я тебе нахуй не нужна?! Ты хоть раз верила в меня? Хоть раз защитила?!

У них были проблемы. Им нужна была помощь. Но, чтобы помочь, желание должно быть обоюдным. Не просто желание, а стремление изменить текущий дерьмовый уклад. Как же вырваться из пучины долгов, зависимостей и прочего отстоя, если едва сводишь концы с концами?!

Дурацкая, никому не нужная слеза отчаяния соскользнула из глаз Кары и потекла по раскрасневшейся щеке, прокладывая дорожку между веснушками.

— Да пошла ты нахрен! — вырвалась она, огибая сумасшедшую и смахивая влагу. Может быть, оказаться подальше от этой ненормальной было не такой уж плохой идеей.

— Сука, — Либерти шатнулась назад и ударила кулаком о стену. — Такая же, как твой ебучий папаша! Вы сломали мне жизнь! Все вы!

Кара дернулась. Не оттого, что мать ударилась о стену головой и сползла по ней, заходясь в рыданиях, а оттого, что она упомянула отца. Девушка всегда считала, что у неё было как минимум пятеро претендентов на отцовство. Она считала свою мать шлюхой, поэтому отвращение к себе и окружающему миру было таким легким. Но всё же...

— Что ты сказала? — вопрос был тихим. Пусть и дрожащим от всё ещё кипящей ярости. Голубые глаза, которые заволакивала пелена влаги, смотрели на скукожившуюся в углу женщину.

Женщину, которая дала ей жизнь и которая из года в год отнимала надежду на лучшее. Которую всегда больше волновал хмель в собственном брюхе, чем благополучие дочери. Которая даже пальцем не пошевелила, чтобы хотя бы попытаться выбраться из этого дерьма!

Либерти истерично расхохоталась, натягивая пальцами жиденькие волосы.

— Заебали! — она была сломана. Давно сломана, как тонкий, прогнивший прут. Хохот перемежался с рыданиями. — Да что вам, блядь, от меня надо?!

— Отвечай! — выкрикнула Кара, слыша, как собственный пульс стучит в ушах. Все внутри дрожало — то ли от ненависти, то ли от страха — почти также, как дрожала от ломки Либерти. — Я имею право знать!

— Ты-то? — безумный взгляд метнулся на дочь. Голубые глаза, как у Кары, давно стали мутными и некрасивыми, а ведь двоих разделяли всего 18 лет разницы. Но старшая давно потеряла веру во что-либо. И теперь все, кто окружал её, должны были страдать за её покореженную жизнь. — Имеешь право хранить мл-ычание!

Это снова повторялось. Бесполезно было говорить с неадекватной женщиной, но что, если она почти всегда такая? Либерти попыталась подняться, но ей пришлось подавлять рвотный позыв. А Каре — отвращение. И, что ещё хуже, — сочувствие, которого она не желала давать.

Так мама долго не протянет.

Но зерно истины утонуло под детской обидой. Особенно когда маман продолжила свою истерию.

— Насиловать ему, сука, можно, а растить ребёнка — нет?! — она упала на задницу и сжала руками голову. Волосы, казалось, превратились в колтуны, а бледная кожа давно стала неприятно красной. Кара даже не до конца понимала, в каком из опьянений её мать: наркотическом или алкогольном. Хотя для первого её присутствие было слишком активным.

— Успокойся и просто назови имя, — прорычала дочь, пытаясь быть сильной. Она действительно хотела знать.

Но её не услышали.

— Конечно, сука, нет, если нихера платить не хочешь, — сухое лицо обезобразилось от злобы и отчаяния. Взгляд вдруг прояснился и впился в Кару. — Защита и помощь тебе нужны, ага? Я дала тебе крышу над головой!

— Я не просила меня рожать.

— Отродье! Я делала аборт, но ты всё равно родилась! Ненавижу!

Кара спрятала дрожащие руки в карманы, до крови прикусила щеку, но слёзы всё равно подступали к глазам. Она не даст им пролиться...

— Я не просила меня рожать, — повторила она тихо. Не сказала лишь, что Либерти могла бы бросить её в приюте. Но почему же тогда возвратила назад?

Зачем она это делала? Зачем, чёрт её подери?!

— Слушай сюда, — хрюкнула носом женщина, тыкая в Кару пальцем. — Залетишь — вали отсюда нахер. Нихуя мы не потянем. Пособия? Хуй получишь. И даже аборт, ха-ха, может кинуть.

— Хватит! Я не это спрашивала!

— А ты послушай, что говорит тебе мать! Как я должна была растить тебя? Я даже школу не закончила! Это ты во всём виновата! Ты!

Каре пришлось до боли стиснуть зубы, чтобы предательская влага не полилась вниз по щекам, обжигая горячей солью. Её мать никогда не отличалась ни каплей внимательности, любви и заботы, но никогда ещё не выбирала таких жестоких слов.

Уж лучше бы она молчала, как раньше.

Кулаки чесались врезать ей по морде и заставить заткнуться, но какой бы ни была эта женщина, она оставалась её матерью. И в Каре ещё жила несбыточная надежда, что это какой-то тупой фарс, как тот, что ожидает на днях на школьной экскурсии в театр.

Проглотив обиду и боль, но не заглушив их, Кара едва не закричала:

— Я в тебя ничего не совала! Скажи мне, кто мой отец?! Нахера ты мне всегда говорила, что у тебя в то время было с десяток мужчин?

Зрачок её матери неестественно дёрнулся, и она вновь безумно расхохоталась. От этого смеха всё внутри Кары сжалось и холодом прокатилось в груди.

Женщина вновь ударилась затылком об стенку, а Кара, уже едва ли что-либо видя, схватила горлышко недопитой бутылки и швырнула в открытое окно. На улице протяжно мяукнул уличный кот, на чей-то обед шлёпнулись осколки дурно пахнущего пойла, но в пылу ссоры девушка ничего не слышала и не замечала.

— Кто. Он?! Какого хера я о нём не знала всю свою жизнь?!

— А что, думаешь, он принял бы тебя с распростёртыми руками? Что он ждёт тебя? Что ты ему нужна? — И снова этот раздирающий душу смех, будто Кара сморозила лютейшую глупость. — Ему так же глубоко похуй на тебя, хоть тридцать Уиллов будут тебя драть. Хорошо бы ещё за деньги...

Кошмар ожил перед глазами, и к горлу подкатила тошнота. Кара отшатнулась, прижавшись спиной к стене, и прикрыла собой омерзительные пятна: алкоголь и, кажется, застаревшая блевотина? Фу.

Это было выше неё. Она устала. Как же легко было сломаться... Может быть, она не так уж отличалась от матери?..

Нет! Она другая.

Снова моргнул свет, тело куда-то повело.

— Эй! Куда ты собралась? — взвизгнула Либерти, царапая стену в попытке подняться.

— Подальше отсюда! — Кара бежала прочь, грязь и боль размывались внезапно нависшими сумерками, и девушка не различала, как так быстро менялась обстановка, ветшая на глазах.

Голос матери будто возвращал блеклые лучи закатного солнца, что не могло ни согреть, ни очистить почерневшие мысли.

— Стой! Погоди! — но девушка уже выбежала из квартиры, оставив дверь нараспашку. Она прекрасно слышала, как просьбы быстро сменились гневом. — Ну и вали в ад! Никогда не возвращайся!

Никогда!!!