Глава 5. Приманка
Солнце пробивалось сквозь облака, но не грело, а просто слепило. Дорога к даче шла через старую просёлку, где каждую кочку Женя чувствовал позвоночником. «Пассат» ворчал, как старик с радикулитом.
— Давай, жук, мы и не по таким дорогам ездили. — Сказал под нос, хмыкнул следя за дорогой.
Он прибыл рано утром, пока деревня спала. На автобусной остановке сидела местная бабка в платке, грелась у пластикового стаканчика. Женя подсел.
— А вы Трунина Сергея Викторовича знаете? Давно был здесь, может видели или слышали ? — Произнес Женя покуривая сигарету
— Трунин? Бывал, бывал. Только один, всё ночью. Ни лампы, ни звука. Словно не к себе приезжал… как будто кого-то привозил.
— А дети у него раньше были, да. Я всё думала — свои. Смех стоял в доме. А потом — пусто. Как отрезало.
— Дети говорите ? Много детей привозил ?—сказал спокойно смотря на женщину с улыбкой
Женщина задумалась, покачала головой и тихо произнесла
— Не знаю, ну бегали тут несколько.. Яблоки у меня воровали, смеялись громко. А на следующий день Сережа говорил что родители забрали, шутил ещё про передержку детскую что-то - Посмеялась, покачала головой
Женя поблагодарил, медленно пошёл к дому.
Замок скрипел, будто не открывался годами. Ключ, полученный от Алисы, подошёл только с третьего оборота.
Внутри пахло плесенью, пылью, мышами. Солнце слабо пробивалось через грязные окна. Женя поднимался на чердак, ступая медленно, будто по минному полю.
— Ну и вонище..
Хлам — чемоданы, покрытые пледом кресла, сломанный вентилятор. Но не всё было случайным.
Он двигался методично. Нашёл старый ящик с детскими вещами. Внутри — плюшевая игрушка, потерявшая глаз, и детский рюкзак. Маленький, розовый, с облупившейся эмблемой «Барби». На замке — засохшая капля чего-то бурого. Пыльная, но свежая. Не ржавчина.
— Перекисью бы капнуть для понимания блять..
Женя надел перчатки, открыл рюкзак.
Внутри — затёртый кинобилет.
Салфетка с корявым рисунком — дом, солнце, и надпись:
«Там холодно. Верни маму».
— Ну ты и пидор, Трунин..— сказал себе под нос
Он сел на корточки. Глядел в вещи, будто в бездну. Сердце билось отдавая в виски
Достав из внутреннего кармана мини-камеру, он закрепил её в углу чердака, под стропилами. Примотал к доске изолентой. Питание — от пауэрбанка. Камера включилась, тихо пискнув, передавая сигнал на телефон.
Он собирался уходить. Уже спускался, когда внизу скрипнула половица.
Женя замер. Прислушался. Пауза. Ничего.
Он задержал дыхание, выждал ещё.
Молчание.
«Показалось», — подумал он, спустился, запер дверь, ушёл.
---
К вечеру он сидел в машине у обочины, недалеко от дачи. Листал базу пропавших. У троих подростков — связь с людьми, работавшими с Труниным. Один — бывший судмедэксперт. Двое — родственники его старых сослуживцев.
— Случайность? Не верю в такие совпадения.
Сигнал с камеры шёл стабильно. Женя смотрел на экран телефона, на мутный чёрно-белый чердак.
И вдруг — щелчок.
— В чём дело ?
Изображение дрогнуло. Камера дёрнулась, будто что-то резко задело объектив.
Появился силуэт мужчины — широкий, глухой. Он шёл медленно, будто знал, куда смотреть.
Фигура подошла к камере.
В упор.
Он посмотрел прямо в объектив. Лицо было в тени, но Женя почувствовал этот взгляд физически. Холодок побежал по спине.
Камера выключилась.
Сигнал пропал.
Женя выронил сигарету. Долго смотрел в пустой экран. Дыхание стало резким, как перед дракой.
— Ну нет.. какого хрена..
Он завёл мотор. Руки чуть дрожали.
Теперь всё было ясно — за ним следили. И он стал приманкой сам для себя.
________________________
Утро выдалось серым и плоским, как дежурный чай из автоматов в коридоре. Женя вошёл в здание без лишних слов, прошёл мимо отдела, где кто-то уже ругался по телефону, и зашёл в кабинет. Дверь чуть скрипнула. Трунин сидел за столом, перебирал документы, не поднимая головы.
— Чего на даче у меня делал? — глухо бросил, отложив бумаги в сторону и уставившись на Лопатина.
Женя молча снял куртку, повесил её на спинку кресла. Сел за свой стол. Взял первую папку, открыл.
— У тебя шизофрения, что ли? Какая дача-то? — сказал он, не поднимая взгляда, прокашлявшись.
Воздух в кабинете сразу сгустился.
Трунин усмехнулся. Медленно положил руки на стол, сцепил пальцы.
— То есть хочешь сказать, что пенсионерка Мария Ивановна мне пиздит? — произнёс, наклонив голову набок, изучая лицо Жени, словно хищник перед прыжком.
Женя задержал дыхание. Сердце дрогнуло — на долю секунды. Он поднял взгляд, хотел что-то сказать, но Трунин перебил:
— И камеру она тоже повесила? Так? — усмехнулся. — А на тебя наговаривает. Нехорошая женщина… Врёт старушка на старости лет, видит галлюцинации.
Он смаковал каждое слово, как вино. Неспешно, грязно.
Женя чуть приподнялся, сжал кулаки под столом. Голос дрогнул, но он быстро взял себя в руки:
— Зачем ты детей к себе водил? — произнёс тихо, но отчётливо. — Что ты с ними делал?
Молчание. Потом — стакан. Трунин налил себе воды, отпил, поставил с глухим стуком.
— Всё-таки был у меня на даче, да? — спокойно, почти ласково сказал он. — Проник без ордера. Ходил, копался. Следы свои оставил. Камеру повесил. — Сделал паузу. — Это статья, между прочим.
Женя напрягся. Хотел встать, но остался сидеть.
— Всё ходишь, роешь, разнюхиваешь… Алису запугал. Несовершеннолетнюю девочку, между прочим. Не стыдно тебе?
Жене стало нехорошо. Его внутренности сжались, будто в тиски. Он понимал — с каждым словом Трунин копал яму. И делал это с наслаждением.
— Сидел бы себе сейчас в отпуске, пиво пил, с бабами шлялся… Но нет. Ты же у нас герой нового времени, да? — посмеялся. Хрипло, липко. В упор. — Принципиальный ты у нас.
Женя молчал. Глядел в бумаги, не видя ни строчек, ни текста. Внутри всё кипело.
— Ты себя богом считаешь, да? — выдавил он наконец. — Думаешь, выше других стал? Над законом, над совестью? Чем ты от остальных отличаешься?
Ответа не последовало. Только тишина.
Трунин медленно поднялся, прошёл к окну. Занавески были сдвинуты. Солнце скользнуло по его плечу. Он стоял в полутени.
— Отличаюсь, Лопатин, тем, что я выжил. В этом гнилом болоте. Среди шакалов и падали. — Тихо, но твёрдо. — Я выбрался. И никому больше не позволю меня засунуть обратно.
Он обернулся, посмотрел на Женю.
— А ты всё ещё веришь в светлую сторону. Это мило. И глупо.
Женя ничего не ответил. В голове шумело. Но страх исчез. Осталось только одно — ярость.