Нокаут для сердца

Стук в дверь прозвучал как выстрел — сухо, резко и абсолютно не вовремя.
— Мама, можно войти? — тонкий голос Саши долетел сквозь тишину, как пушистая пуля, оставляя за собой шлейф ужаса.

Алиса вздрогнула, будто её застукали не просто на горячем, а на кипящем. Дмитрий отпрянул молниеносно, как боксер от удара в челюсть, и в прыжке натянул боксеры. Алиса же рванула одеяло, в панике прижимая его к груди, а другой рукой безуспешно пыталась прикрыть пятно на простыне — яркое, предательски мокрое, как пятно вины на чистой совести.

— П-подожди минуточку, солнышко! — выкрикнула она, голосом запыхавшейся леди, пойманной в костюме Евы.

Но дверь уже заскрипела, и судьба, как водится, вошла без стука.

Саша замер на пороге, как персонаж в замедленной съёмке. Его глаза округлились до размеров блюдец, а взгляд — зафиксировался на сцене, которую он точно не ожидал в комнате: Мама — красная, как варёный рак, с волосами, похожими на одуванчик после урагана, папа — торс голый, взгляд виноватый, стоящий как "виновник торжества. И... мокрое пятно. Эпическое. Героическое. Неопровержимое.

— Ой... — Саша нахмурился, затем, не моргнув, показал пальцем. — Мама, ты обмочилась?

Тишина накрыла комнату, как бетонная плита.

Алиса покраснела так, что даже подушка устыдилась бы её румянца. Дмитрий прокашлялся, словно хотел откашляться от всей этой ситуации, но ком смеха в горле был непреодолим.

— Эээ... Нет, это... — начал он, без особой уверенности.

— Мы пролили воду! — Алиса выпалила это так, будто отвечала на допрос под светом лампы. Её пальцы сжали одеяло, как штурвал самолёта в турбулентности.

Саша серьёзно нахмурился, глаза сузились в микродетективное подозрение: — Но там же нет стакана...

— Разлили и убрали! — выкрикнул Дмитрий, голосом, полным фальшивой бодрости, будто так всегда и делается: сначала разлить, потом спрятать улики.

Наступила гробовая тишина, растянувшаяся на вечность. Ну или на десять невыносимо неловких секунд.

— Ладно... — Саша пожал плечами с видом человека, повидавшего многое. — Дядя Сережа сказал, что если вы "заняты", мы пойдём есть мороженое.

Дверь закрылась. Как занавес. Как финал сцены, которая точно не должна была попасть в дневник ребёнка.

Пять секунд абсолютной тишины.

Алиса упала лицом в подушку.
— Я умру. Прямо сейчас. И похороните меня тут же, с этим пятном.

Дмитрий разразился смехом — громким, искренним, таким, что постель вздрогнула под ним.
— "Обмочилась"? Чёрт, мне бы его смекалку в Афгане — я б генералом стал!

Подушка взмыла в воздух и влепилась ему прямо в лицо, а из-под неё всё ещё звучал его хохот — облегчённый, радостный, как будто пятно вдруг стало памятным трофеем.

Тренировочный зал в Сочи. Утро.

Воздух в зале стоял тяжёлый, пропитанный потом и напряжением. Вентилятор на потолке лопотал, как старый пропеллер, но прохлады не приносил.

Дмитрий бил.

С яростью. С упрямством. С оглушительной злостью.

Каждый его удар по груше был не просто физическим действием — это была попытка выдрать из себя тот самый кадр: он, Алиса, Саша — улыбаются на пляже. Чужой объектив. Чужие подписи.
"Чемпион Волков и его семья на отдыхе в Сочи!"
"Какой милый сынишка! Вылитый отец!"

Словно пули. Прямо в грудь.

Груша скрипела на цепях. Дмитрий не слышал. Он уже не бил — рубил, как топором.

Правый хук — за ложь. Левый — за уязвимость. Прямой — за слабость, за мечту, которая никогда не была его.

С очередным глухим стуком он пробил грушу насквозь, и та жалобно провисла, как поверженный противник.

Номер отеля. В это же время.

Алиса сидела на корточках, аккуратно застёгивая Саше шорты, когда на прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Незнакомый номер, чёткие цифры на экране. Она нахмурилась.

— Алло? — голос её был спокойным, но пальцы уже сжались в предчувствии.

— Какого хрена?! — раздался голос, который резанул не просто по слуху — по памяти, по нервам, по внутреннему покою.

Марк.

Алиса вздрогнула, как будто ей влили ведро льда за шиворот. Голос прошлого. Голос, от которого хотелось спрятаться даже в бетонном бункере.

— О чём ты говоришь? — прошептала она, стремительно прошмыгнув в ванную и плотно прикрыв дверь.

— Ты думала, я не увижу?! — Марк шипел, как перегретый чайник, на грани взрыва. — Ты совсем охренела?! Мой сын теперь сын Волкова?!

Алиса закрыла глаза, прижав телефон к уху, будто это могло помочь не слышать.

Из-за двери доносился смех Саши, его звонкий голос, обрывки: "Вот так, дядя Серёжа? А можно ещё раз показать?"

— Это случайность, — выдавила она. Слова звучали пусто, как отмазка школьницы перед директором. — Журналисты написали от себя. Мы не знали.

— Случайность?! — Марк взревел, голос его дрожал от ярости. — А то, что он зовёт его "папой" — это тоже журналисты придумали?!

Тишина.
Такая густая, что можно было бы резать ножом и намазывать на тост.

Потом — щелчок. Обрубленный, как верёвка на петле.

Гудки.

Алиса осталась стоять посреди ванной, как вкопанная. Ладонь прикрывала рот, словно могла удержать всё внутри — и тревогу, и стыд, и паническую растерянность.

А снаружи звучал голос, ясный и весёлый:

— Дядя Серёжа, а когда мой папа вернётся с тренировки?

И это звучало так просто.
Так правильно.
Так неправильно.

Алиса прикрыла глаза. Сердце колотилось, как грушу в зале.

Аэропорт Сочи. 5:30 утра.

Гул голосов, шуршание чемоданов по кафельному полу, запах кофе и металлический голос объявлений — всё смешалось в одно сонное утро, которое совсем не походило на обычное начало отпуска.

Алиса крепче сжимала руку Саши, пробираясь сквозь плотную толпу к стойке регистрации.
Словно от этого прикосновения зависело всё: её решимость, его безопасность, их общее завтра.

Один чемодан.
Два билета.
Никаких слов.
Никаких объяснений.
Только бег.

Саша сонно потирал глаза, зевнул, глядя на поток людей, которые спешили в свои направления, не зная, что рядом разворачивается маленькая семейная катастрофа.

— Мама, а папа с нами не летит? — его голос прозвучал мягко, без обиды — с той ясной прямотой, которая бывает только у детей.

Алиса замерла на долю секунды.
— Нет, солнышко. Только мы.

Но прежде чем она успела вдохнуть полной грудью, за спиной раздался голос.

— Правда? А мне казалось, мы уже семьей считаемся.

Холод пробежал по позвоночнику.
Она обернулась.

Дмитрий.

Стоял в шаге от них.
Чёрная ветровка, капюшон сдвинут назад, в руке — билет.
Глаза — острые, как бритвы.
Не гнев. Не отчаяние. Что-то более опасное — чувство предательства.

— Ты... — Алиса не успела закончить.

— Давай без сцен. — Его голос был сдержан, но в нём слышалось напряжение, как в струне на грани разрыва. Он наклонился к Саше, натянуто улыбаясь. — Орлёнок, дядя Серёжа купил тебе круассаны. Иди, возьми у него.

У кафе действительно стоял Сергей Петрович, помахивая бумажным пакетом, будто всё было в порядке, будто это не поле битвы, а обычный семейный завтрак перед рейсом.

Саша помчался, а Алиса только успела выдохнуть — и Дмитрий схватил её за локоть.

— Ты вообще ебанулась? Сбежать? Прямо сейчас? Втихаря? — он не кричал. Он впивался словами, как когтями.

— Марк заберёт его! — выдохнула она, и голос её дрожал. — Яне могла ждать. Не могла рисковать.

— А я — нет?! — глаза Дмитрия полыхнули. — Ты хоть раз подумала, что если мы вместе в этой грёбаной истории — у нас есть шанс? Что я могу сражаться, а не просто наблюдать?!

Её кожа горела под его пальцами. Но ещё сильнее жгла правда в его голосе.

Из динамиков посыпались слова:
«Посадка на рейс в Москву начинается...»

Но с той же мгновенной резкостью, как гроза в ясном небе, в зал ворвались двое полицейских. И Марк — впереди.
Глаза налиты злостью, губы в напряжённой линии, руки указывают, как указка на мишень.

— Вот они! — голос взревел на весь терминал. — Она похитила моего сына! А этот — её сообщник!

Дмитрий шагнул вперёд, встав между Алисы и бедой.
Как стена. Как щит.

— Офицеры, у матери ребёнка есть полное законное право..

— Он. Мой. Сын. — заорал Марк, доставая свидетельство о рождении, как пистолет. — А этот ублюдок украл его!

Саша прижался к Сергею, маленькая ладошка судорожно вцепилась в рукав взрослого, глаза — полны страха.

Алиса сделала шаг вперёд.
Она дрожала.
Но лицо было твёрдым, как сталь.
Она достала телефон.
— Вот. — её голос сорвался, но она не отступила. — Послушайте.

Нажала кнопку.

Голос Марка, грубый, бесконтрольный, залил пространство: «Слушай сюда, шлюха, я прекрасно знаю, что Саша не мой сын, но это не значит, что Волков примит его с распростёртыми объятиями..!» Дальше был просто шквал оскорблений и угроз.

Пауза.
Полицейские переглянулись. Один из них медленно опустил руку к поясу, другой — взглянул на Марка, теперь уже бледного, как простыня.

Дмитрий медленно — победно — ухмыльнулся.
Шагнул вперёд, словно ставил финальную точку.

— Ну что, "папочка"? — голос его был спокоен, как у человека, который знает, что правда наконец на его стороне. — Будем разбираться? Или продолжишь играть в жертву?

Толпа замерла.
Время словно слиплось в комок. Аэропорт, пару минут назад полный звуков, вдруг стал глухим, как под водой.

Все смотрели только в одну точку — на Марка, лицо которого искажалось, будто его расплавили изнутри. Скула дёргалась. Ноздри раздувались. Он сжимал кулаки так, что костяшки побелели, кожа на пальцах натянулась, как перетянутые струны.

В глазах — не злость. Уже не просто ревность.
Животная ярость.
Та, от которой дичи хочется бежать, не оборачиваясь.

— Ты думаешь, эта запись что-то докажет?! — заорал он и рванулся вперёд, как взведённая пружина.

Полицейские сработали мгновенно.
Один перехватил его за грудки, второй встал между ним и Дмитрием.

Дмитрий не шелохнулся.
Не отступил.
Не моргнул.
Только плавно повернул голову и холодно усмехнулся, как человек, который знает — шах и мат уже прозвучали.

— Офицеры, проверьте-ка его финансовую историю.

Марк замер.
Будто ударили не по телу, а по нерву.

— Что?.. — выдохнул он.

Один из полицейских вытащил планшет, пробежался по базе. Лицо его сначала было каменным — а потом брови пошли вверх, будто сами хотели убежать от прочитанного.

— Господин Седых, у вас долг — пятнадцать миллионов рублей. — Голос был ровным, но слова — как приговор. — И... две недели назад вы оформили страховку на ребёнка.

Тишина.
Не звенящая — душащая.

Алиса побледнела так, что её губы слились с кожей.
— Ты... что?.. — её голос сорвался, будто не хотел произносить этот вопрос.

— Это не так! — завопил Марк, отступая. Но в его глазах мелькнул страх, хищно-животный — как у зверя, понявшего, что попал в капкан.

И тут — голос, тонкий, дрожащий, детский:

— Папа! Он страшный! Я боюсь!

Саша — выбежал из толпы, оттолкнув руку Сергея, и вцепился в ногу Дмитрия.

Толпа ахнула.
Даже полицейские опустили взгляды.
Момент — остановился.

Дмитрий осторожно нагнулся, поднял мальчика на руки, крепко прижал к груди.
— Я здесь, орлёнок. Ничего не бойся. — Тихо, в самое сердце.

Марк завращал глазами, судорожно озираясь.
Он понял.
Их не спасти. Ничего уже не перекрутить, не подменить.

Он рванулся — к выходу, прочь, в отчаянии, в безумии, как раненый зверь.

Но судьба оказалась банальной.
Он споткнулся о чужой чемодан и рухнул лицом прямо на кафель.

Глухой удар. Короткий вскрик. И щелчок наручников.
Его скрутили.
Сопротивление было жалким. Как и он сам.

Алиса стояла — белая, как простыня, губы дрожали.
Смотрела на Дмитрия, обнимающего их сына.
И на сына — зарывшегося лицом в его плечо, будто туда, где навсегда спокойно.

— Ты... знал? — спросила она, еле слышно.

Дмитрий посмотрел на неё.
Не победно. Не с упрёком. А с теплотой, от которой защита сгорает дотла.

Он покачал головой, глаза чуть блестели — не от слёз, от усталости и любви.
— Нет. Но теперь точно уверен.

И в его голосе было всё: вера, решение — и семья. Та самая, за которую стоило драться.