Нокаут для сердца

Марк исчез.

Просто — исчез.

Никаких звонков. Ни одной СМС. Ни утреннего шепота под окнами детсада, ни записок под дворником машины, ни привычного тягучего ощущения, что он где-то рядом, наблюдает, ждёт момент.

Алиса проверяла почту каждый час — личную, рабочую, даже старую, заброшенную, где остались только спам и рассылки о скидках на автозапчасти. Но тишина стояла глухая. Даже его юрист, обычно быстрый, как акула на запах крови, — молчал.

Она ходила по квартире настороженной тенью. Словно в любой момент может зазвонить телефон. Или захлопнуться дверь.
И ничего.
Пустота.

— Может, его съели акулы? — серьёзно произнёс Саша, завтрак застряв на ложке посреди пути к рту.
Садик всё ещё не работает, поэтому завтракать приходится на работе.
Алиса чуть не поперхнулась кашей. Подавила улыбку.
— Не говори так.

— Но ты же сама говорила, что акулы — это опасно! — настаивал Саша, морща брови. — А если он купался ночью, как в мультике, и они такие — хвать! и всё.

— Саша. — голос её был мягким, но в нём дрожала усталость. — Хватит фантазий.

Из дверей кабинета послышался смех — знакомый, низкий.
Дмитрий. Опирался на косяк, с чашкой кофе в одной руке и недоумением в глазах.

— У ребёнка логика железная.

Алиса закатила глаза.
— Ты опять подслушиваешь?

— Нет. — Он шагнул внутрь и бросил на стол плотный конверт. — Приглашение. Соревнования в Сочи. Мы нужны. Ты — как врач команды.

Алиса мельком взглянула. Логотип федерации, штамп, расписание. Всё официально, красиво.
Как соблазн.

— Я не поеду. — коротко. Жёстко.

Дмитрий не отступал.
— Саша может поехать с нами.

— Нет.

— Там море.

— ...

— И дельфинарий.— добавил он с хитрой полуулыбкой, будто заранее знал, где её слабое место.

И попал.

Саша вскочил, как будто пружину сработало:
— Мам, ну пожааалуйста! Ну можно? Ну пожалуйста! Я хочу к дельфинам! — он подпрыгнул, как в рекламе хлопьев, и залепил её взглядом из серии «я-пушистый-котёнок-смотри-в-глаза».

Алиса прикрыла глаза, вдохнула, выдохнула. Мир закрутился — дельфины, море, Саша, Марк, тревожная тишина и этот чертов Дмитрий с конвертом в руке, будто в нём билет на передышку от реальности.

— Чёрт возьми... — пробормотала она и добавила громче: — Хорошо.

Дмитрий улыбнулся краем губ.
Саша — взвизгнул от радости.
А внутри у Алисы промелькнула мысль:
А может, всё это — перед бурей?

Рев двигателей. Мягкий толчок. Самолёт отрывается от земли.

Металл вздрагивает, как испуганное сердце. Вибрация проходит по корпусу, поднимается по позвоночнику и выстреливает тревогой в грудную клетку. Алиса вцепляется в подлокотники, будто они могут её спасти. Ногти впиваются в кожу, и всё внутри сжимается в тугой комок.

Она ненавидит взлёты.
Эти первые секунды, когда самолёт будто делает вдох перед прыжком в пустоту.
Когда живот падает вниз, а мир наклоняется, теряя горизонт и стабильность.

Рядом — Дмитрий.

Он молчит. Не лезет с убаюкивающими глупостями вроде: "Всё нормально, это просто турбулентность."
Он даже не смотрит на неё.

Но берёт её руку.
Просто. Спокойно.
Твёрдо.
Без драмы. Без слов.

Его ладонь — горячая, шершавая, с натёртостями от перчаток и груш. Сильная.
Он не сжимает руку — просто держит.
Как якорь.
Как точку опоры.

Алиса закрывает глаза.
И медленно, очень медленно, дыхание выравнивается.
Сердце перестаёт колотиться, будто пытаясь выбить ей рёбра изнутри.
Самолёт выравнивается.

Но он всё ещё держит её руку.

Минута.
Две.
Десять.

Они не говорят.
Не смотрят друг на друга.
Но она не отпускает.
И он не убирает ладонь.

Они просто летят.
Вместе.

Через ряд, у окна, Саша спит, прижавшись щекой к стеклу, как котёнок — к родному плечу.
Сергей Петрович храпит на фоне, отрывисто, как трактор, переживший войну.

А стюардесса, проходя мимо, задерживает на них взгляд — на этой тихой, странной паре.
Он — будто опора.
Она — всё ещё напряжённая, но уже не боится.
И между ними — тишина, в которой нет ни отчуждённости, ни близости, но есть нечто, что не поддаётся описанию.

Никто не видит, как его большой палец медленно, почти незаметно скользит по её запястью.
Один раз.
И всё.

Но этого — достаточно.

Когда самолёт приземляется, тело даёт привычную встряску.
А он отпускает её руку.
Так же просто.
Так же молча, как и взял.

Алиса смотрит на него.
И не говорит ничего.

Он уже встаёт, поправляя сумку на плече, наклоняется к Саше, треплет по волосам.
— Вставай, чемпион. Приехали.

Ни слова.
Ни объяснений. Ни попытки прояснить.

Но её ладонь всё ещё тёплая.
От его прикосновения.
От чего-то важного, что произошло между взлётом и посадкой.
Только для них двоих.

Сочи. День первый.
Соревнования. Жара. Шум прибоя. И момент, когда всё вдруг переворачивается.

Пляж гудел, как улей. Волны лениво шептали песку, солнце палило без пощады, а команда расселась по тени, как ящерицы на вымершем камне.

Сергей Петрович, седой тренер с голосом, от которого даже чайки замирали, оказался не просто грозой спортивных нормативов, а... дедушкой пятерых внуков.
И, разумеется, Саша моментально занял почётное первое место в его дедушкином сердце.

— Беги сюда, орлёнок! — гремел Петрович, ката́я мальчишку на плечах по пляжу, словно маленький Саша — это олимпийский факел, зажжённый в честь самой жизни.

Песок взметался от их шагов, полотенце болталось за спиной, крики разносились над морем. А чуть позади, будто в другой, более тихой реальности, шли Алиса и Дмитрий.

Молча.

Между ними — тёплый воздух, аромат солнцезащитного крема, крики чаек. И — недосказанность.

— Ты всё ещё злишься? — наконец спросил он.

— Нет.

— Врёшь.

— Может, я просто не хочу говорить об этом.

Он остановился.
Протянул руку и взял её ладонь, как будто этим касанием мог стереть всё, что было между.

— Я не знал, что Катя выйдет тогда.

Алиса не смотрела на него. Только — на море.
Безбрежное. Равнодушное. Успокаивающее.

— Я знаю. — тихо. Почти шепотом. Но в этих двух словах было больше понимания, чем в сотне разговоров.

И тут...

Саша обернулся, весь сияющий, с растрепанными волосами и загоревшими щёчками.

— Пап, давай купаться! — выкрикнул он, счастливо размахивая полотенцем, будто это знамя новой эпохи.

Тишина.

Воздух будто застыл.
Смехи стихли.

Сергей Петрович замер. Превратился в статую .
Дмитрий побледнел.
Алиса приоткрыла рот, но ни слова не сорвалось с губ.

Саша же, не замечая, как его слова рухнули комом в сердца взрослых, уже весело прыгал на месте: — Ну, пап, давай! Пап, ну пошли же!

Он тянул Дмитрия за руку, как будто это было совершенно очевидно — кто ещё, если не он?

И вдруг всё вокруг стало нереальным.
Море — глухим.
Шум — далеким.
И только это слово, брошенное с детской непосредственностью, разлетелось эхом внутри троих людей, которые вдруг поняли —
некоторые вещи уже нельзя назвать ошибкой.

— Пап, ну пап, пожалуйста! — Саша прыгал босыми пятками по горячему песку, тянул сильнее, будто пытался затащить в море самого Тритона.

Дмитрий моргнул. Один раз. Второй. Глубоко вдохнул, словно решаясь не на купание, а на прыжок в бездну. Посмотрел на Сергея Петровича — тот все еще стоял, будто вкопанный, только губы сжались в тонкую, выцветшую от горечи линию. Взгляд их встретился — мгновение молчаливого диалога, в котором не было слов, но было слишком много боли.

И всё же... Дмитрий кивнул.

— Ну ладно, пошли. — Его голос дрогнул, но он выдавил улыбку. — Только ты первый ныряешь, договор?

— Ага! — Саша тут же рванул вперёд, захохотал и, размахивая руками, как крыльями, влетел в воду с воплем: — Я — дельфин! Нет, акулёнок! Акула Сашка!

Дмитрий пошёл следом. Шёл, будто сбрасывал с себя по шагу старые цепи. Алиса молча приняла его футболку — он мимолётно коснулся её запястья. Тепло. Живое.

Вода встретила его с прохладной лаской — обняла, пробежалась по коже, будто проверяя: вернулся ли? Ждут ли его здесь?

Саша уже плескался, нырял, фыркал и пытался обрызгать отца. Дмитрий подался вперёд, поднырнул и вдруг — поймал сына, поднял высоко над головой: — Акула поймана! Всем оставаться на берегу!

— А-а-а! — Саша визжал от восторга. — Я ща как вырвусь! У меня плавник мощный! И зубы! Смотри, пап!

— О, страшно, держите меня семеро! — рассмеялся Дмитрий и пошёл глубже, всё ещё держа ребёнка на руках.

А с берега за ними смотрел Сергей Петрович. Долго. Как будто вглядывался в прошлое, которое вернулось. Или в будущее, которое, вопреки всему, всё-таки наступило.

Он шагнул вперёд. Потом — ещё.

И вот уже три фигуры плескались в воде — две смеющиеся, одна осторожная, как человек, впервые ступивший в храм.

Море приняло всех.

Алиса зашла в воду по пояс — медленно, почти задумчиво. Солёные брызги касались губ, оставляя на них терпкий вкус моря. Волны мягко обнимали её тело, подол купальника прилипал к бёдрам, словно гладкие пальцы, которые не хотели отпускать.

Сзади — тёплое дыхание. Присутствие. Дмитрий.

Он подошёл, как всегда — бесшумно, уверенно, будто знал, что она ждёт его. Его руки легли на её бёдра — крепко, без права на отказ, и в воде она почувствовала, как он поднимает её чуть выше, прижимая к себе.

Тело к телу. Жар к жару.

— Ты же слышала, как он меня назвал? — его губы касались её уха, дыхание обжигало.

Она не ответила. Потому что в этот момент всё в ней отвечало само — как подчинённая струна.

Её бёдра дернулись — непроизвольно, требовательно.

Он тихо зарычал, будто больше зверь, чем мужчина. И прикусил её плечо — не больно, но так, что дрожь прокатилась вниз по позвоночнику.

— Вечером... — прошептал он. — Ты скажешь это вслух. Чётко. Громко. Без страха.

Волна накрыла их, с головой, но он не отпустил.
Наоборот — только сильнее прижал к себе, позволяя ей почувствовать:

Это — не каприз.
Это — предчувствие бури.
И она будет только между ними.

На берегу, под мягким солнцем, которое уже не жгло, а ласково грело, Саша возводил целое королевство из песка. Он был королём — в воображаемой короне из водорослей и скипетром из сломанной ракушки. Рядом, с искренней сосредоточенностью, в позе не вполне удобной, но полной внутреннего согласия, сидел Сергей Петрович. Он держал пластмассовую лопатку как строительный инструмент, будто возводил не просто башню, а самую важную крепость в своей жизни.

— Вот здесь будет ров, — деловито сообщил Саша, — и, если враги придут, он наполнится лавой. Или... супом! Горячим!

— Ты кулинарную империю строишь, что ли? — усмехнулся старик, но подыграл: стал ров выкапывать, сжимая губы, чтобы не показать, как предательски хрустит поясница.

Песок сыпался с ладоней, стекал между пальцами, но вместе с ним текли минуты — редкие, простые, безвесомые. Саша смеялся, брызгался в сторону, отплёвываясь солёной водой, и визжал, когда волна пыталась разрушить его замок.

Он не знал. Не чувствовал.

Всего в ста метрах от него — там, где кромка прибоя обнимала берег, там, где ветер тише, но дыхание чаще, — его "папа" медленно, по-мужски уверенно, снимал с Алисы последние остатки контроля.

Они стояли в тени скал, почти скрытые от чужих глаз. Алиса тяжело дышала, не потому что устала, а потому что его губы только что нашли пульс на её шее. Его руки были терпеливы и настойчивы. Море ревновало: оно уже не было самым бурным в этом месте.

— Ты дрожишь, — прошептал он.

— От ветра, — выдохнула она, запрокинув голову, а волосы её касались его груди.

— Ты врёшь, Алиса, — усмехнулся он, — а я тебя за это сейчас накажу.

Слова падали ей на кожу, как капли раскалённого масла. Она не узнавала себя — ту, кто сжимала в кулаках собственные "нельзя", а теперь держалась только за него. За его плечи, за голос, за тело, за дыхание.

Он медленно опускал её на песок, словно раскладывал заклинание — осторожно, но неотвратимо. Он шептал ей не имя, а звуки, от которых имя становилось неважным.

Саша тем временем влеплял ракушку на башню и довольным голосом кричал: — "Дед", смотри! У нас теперь смотровая площадка! Будем искать драконов!

А дракон уже был. Только не в небе.

Он прятался в ста метрах от них — с чёрными глазами, мокрыми ладонями и голосом, от которого даже самые стойкие женщины забывают, кто они.

Пляжный бар. Вечер.

Солнце катилась к горизонту, окрашивая небо в золотисто-алые тона, и всё вокруг дышало томной, почти ленивой вечерней небрежностью. Над барной стойкой звенели кубики льда, слышался аромат кокосов, соли и лайма. Волны лениво шептались где-то рядом, а в баре звучал лёгкий джаз в перемешку со смехом туристов.

Алиса сидела на высоком стуле у стойки, бокал с мятным коктейлем в одной руке, соломинка — игриво зажата между зубами. Она только что рассмеялась от шутки Дмитрия и не заметила, как вспышка прорезала воздух, будто разряд молнии.

Щёлк!

Свет ударил в глаза, выбив из реальности. Алиса чуть прищурилась, отпрянула.

— Волков! Это правда, что вы приехали с семьёй? — донёсся громкий, настырный голос. Репортёр с бейджем "Спорт Daily" шёл напролом, как акула, учуявшая кровь, его камера уже ловила кадр за кадром, целясь в лицо Саши.

Дмитрий взорвался.
Одним резким движением он встал, заслонив ребёнка своим телом, как броней. Его спина напряглась, плечи выпрямились — в этой позе был не просто спортсмен, а самец, охраняющий свою территорию.

— Отвали. — Сказал он спокойно. Грозно. Так, что рядом стих даже ветер.

Но вспышки уже мелькали в десятках рук. Телефоны снимали, объективы цокали, люди в баре шептались, оборачивались, тыкали пальцами.

Алиса почувствовала, как кровь приливает к лицу. Поздно. Всё слишком поздно.

— Обними меня, — прошипел Дмитрий сквозь зубы, не глядя на неё, будто диктуя не просьбу, а команду.

Она повиновалась. Подошла. Улыбнулась — широкой, натянутой улыбкой, как на дешёвом рекламном баннере. Его рука легла на её талию — уверенно, привычно. Как будто так и должно быть. Как будто они и правда семья. Не вспышка страсти на песке, не ошибка, не временное укрытие, а что-то настоящее. Надёжное.

Саша, растерянный, прижался к ней. Его пальцы сжали её руку.

— Мама, мы в телевизоре? — прошептал он с трепетом, в котором смешались восторг и непонимание.

Алиса взглянула на него. И сердце её дрогнуло — не от камер, а от его голоса.

— Что-то вроде того, малыш, — сказала она мягко, целуя его в висок.

И тут, как спасательный круг, возник Сергей Петрович. Он появился, как ветеран старых боёв, знающий, когда надо вступить.

— А ну-ка, орлёнок, пошли мороженое брать!— бодро сказал он, хлопнув Сашу по плечу. — Пока тут папа и мама звёздами работают!

Саша послушно пошёл с ним, обернувшись только один раз — будто боялся, что родители исчезнут, как во сне. Сергей Петрович подмигнул Диме, и тот слегка кивнул в ответ — взглядом благодарил, словами ещё не умел.

Журналисты отступали неохотно. Камеры ещё щёлкали, вопросы сыпались, как дождь в грозу. Но со временем — через целый час — даже самая яркая сенсация теряет вкус. Пляжный бар вернулся к музыке, солнце село окончательно.

А между Дмитрием и Алисой всё ещё оставалась рука на талии.
И слишком много вопросов, на которые нельзя было ответить даже перед объективами.
Особенно перед самими собой.

Он вошёл без стука.

Дмитрий появился в дверном проёме, весь в лунном серебре — голый по пояс, с каплями
воды, всё ещё стекающими по груди. Его волосы прилипли к вискам, а глаза... глаза прожигали её взглядом, тем самым — хищным, неотвратимым — от которого у Алисы захватило дыхание и сжалось сердце.

Она стояла у окна, в лёгком полупрозрачном халате, сквозь который угадывались линии её тела. На фоне ночного моря она казалась призраком желания, которое само не знает, быть ли ему сдержанным... или сорваться с цепи.

— Ты... — попыталась она, но он не дал ей закончить.

Один рывок — и халат распался, как крылья бабочки, с шёлковым шелестом, осыпаясь с её плеч.
Он шагнул. Она отступила.

Спиной к стене.

— Дмитрий... — голос её дрогнул, будто сам не верил в своё сопротивление.

— Ты знаешь, что я тебя хочу, — сказал он низко, глухо, как заклятие.

Его рука упёрлась в стену рядом с её лицом — не касаясь, но отрезая пути к бегству. Вторая же скользнула вдоль её бока — лёгким, почти невесомым движением, которое оставляло после себя жар.

— Это... неправильно... — еле слышно прошептала она.

— Врёшь, — сказал он.

Он наклонился. Его губы почти коснулись её шеи — не поцеловали, нет, — просто дотронулись. И этого было достаточно, чтобы у неё подогнулись колени.

— Я не... — попыталась она.

— Ты дрожишь, — прошептал он, проведя пальцем по её ключице, отзываясь на бешеный пульс под кожей. — И не от страха.

Его ладонь скользнула и обхватила её бедро — приподняла, вынуждая почувствовать, как сильно он её жаждет.

— Скажи "нет", — его губы были в миллиметре от её. — И я уйду.

Но она знала — это ложь. Они оба знали.

Её дыхание стало рваным. Губы пересохли. Всё тело — горело.

— Нет... — прошептала она. Но её бедра сами подались вперёд, предавая голос.

Он застонал, сдержанно, с хрипотцой.
И уже через миг её спина вновь коснулась стены, а его горячая кожа сливалась с её — обжигающая, живая, настоящая.

— Ты солгала, — выдохнул он, прижавшись плотнее. — Но мне плевать.

Он целовал её — алчно, жадно, будто ждал этого всю свою проклятую жизнь. Её пальцы вцепились в его волосы, в плечи, в то, что было единственным якорем в этом шальном, неконтролируемом море.

— Ты... нечестный... — прошептала она сквозь поцелуи.

— Зато ты настоящая, — ответил он. — И ты здесь. Со мной.

Она не могла ответить. Могла только чувствовать.

Мир сузился до дыхания, жара, движений, которых было слишком мало. Она уже не принадлежала себе.

И когда всё закончилось, они стояли, прижавшись друг к другу, дыша тяжело и в такт — как два вырванных из времени сердца.

Где-то за стеной засмеялся Саша.
А значит, ночь — ещё не закончилась.
И время у них было.

Алиса стояла на коленях, обрамлённая мягким светом настольной лампы. Её волосы распущены, кожа на щеках пылала, а взгляд снизу вверх — тёмный, обещающий, до дрожи уверенный. Перед ней — Дмитрий, напряжённый до предела, с руками, сжатыми в её волосах, и телом, в котором пульсировала каждая жила.

Он был полностью обнажён, его дыхание — тяжёлым, надломленным, как будто само ожидание становилось пыткой.

Алиса медлила. Намеренно.
Её язык — лёгкий, дразнящий — обвёл по всей длине, обрисовывая рельеф вен, точно изучая его реакцию. Она видела, как сжимаются его пальцы, как по спине пробегает судорога.

— Ты собираешься просто смотреть? — прохрипел он, голос сорвался, став грубее, почти звериным.

Она ответила ему лишь усмешкой — медленной, ленивой, торжествующей.
Наконец её губы сомкнулись вокруг него — мягко, не спеша, едва касаясь, обволакивая только чувствительную головку. Он зашипел, выдохнул сквозь зубы:

— Блядь...

Алиса продолжала — её язык скользил по самой грани, по самой сути. Круговыми, нежными движениями, как будто она пробовала его на вкус, снова и снова, не давая передышки, но и не давая освобождения. Он дернулся, бедра предательски пошли вперёд, тело требовало большего.

— Не торопись, — прошептала она, отстранившись на долю секунды, пока её ладони скользили по всей длине, сжимая ровно настолько, чтобы он почувствовал, но не кончил.

— Алиса... — предостерегающе прорычал он, но она уже не слушала.
Она управляла бурей.

Когда она наклонилась снова, это было без пощады. Глубже. Смелее.
Он заполнил её рот, она втянула воздух носом, а руки легли ему на бёдра — удерживая. Влажный, хриплый стон сорвался с его губ, и он выгнулся, грудь напряглась, живот ходил волнами. Ее слюна капала на яйца, когда она отводила губы, чтобы снова, принять его уже быстрее, уже жестче.

— Я... не выдержу... — он выгнулся, его живот напрягся.

Но она знала, что делает.

Одной рукой сжала основание, не давая ему кончить, другой провела по мошонке, заставляя его стонать.

— Ты... чёртова ведьма... — выдохнул он, осыпаясь словами, уже почти потеряв контроль.

Она отстранилась на миг — всего на миг, чтобы прошептать:

— Кончай.

И приняла его снова. Уверенно. Быстро. Язык двигался вихрем, губы сжимали, и он больше не мог сдерживаться.

Дмитрий зарычал, запрокинул голову назад, его бедра дрогнули в толчке, горячее семя заполнило её рот — густо, щедро, в серии пульсирующих, неостановимых рывков.

Она проглотила. Медленно. Не отрывая взгляда от его лица.
Затем поднялась, вытирая уголок губ пальцем, и с торжествующей полуулыбкой прошептала:

— Ну что, чемпион... Кто кого теперь контролирует?

Он открыл глаза.
В них было напряжение. Вожделение.
И обещание.

Такое, от которого по спине пробегал ледяной трепет.
Это был не конец.
Это была только передышка.

Алиса лежала на широкой кровати, её запястья были мягко, но крепко привязаны к резным стойкам изголовья остатками халата. Ткань обвивала кожу, и от этого прикосновения шелка и беспомощности всё внутри словно вибрировало. Она попыталась дёрнуться, проверить прочность, но ткань  держала надёжно.

Дмитрий стоял у края кровати, чуть наклонив голову, наблюдая за ней с тем самой полуулыбкой, от которой у неё в горле пересыхало. На нём ничего не было — и весь он источал животную, небрежную уверенность.

— Ну что, доктор, — его голос был низким, тёплым и опасным, — теперь ты вся моя.

— Отвяжи меня, придурок, — прошипела она, но голос предательски дрогнул в тот момент, когда его пальцы провели дорожку по её обнажённому животу — медленно, с ласковой угрозой.

— А если не хочу?

Он наклонился. Его губы коснулись её шеи, медленно, будто изучая. А потом — зубы. Еле заметный укус. Она вздрогнула, выгнулась навстречу, инстинктивно.

— Димочка...

— Тише, — прошептал он, продолжая свой путь вниз — по ключице, к груди. Он обвёл сосок языком, затем втянул его в рот, горячо и плотно. Она застонала, запрокинув голову, и её бёдра сами поднялись, ища хотя бы каплю трения, но он — нарочно — держал расстояние.

И вдруг...

Зазвонил телефон.

На экране — "Марк".

Мир вокруг резко стал острым и реальным. Алиса замерла, дыхание сбилось.

— Бери, — шепнул Дмитрий, не отрывая взгляда. Его пальцы скользнули между её бёдер, и она задохнулась — он знал, что найдёт там.

— Я... я не должна...

— Это не вопрос, — усмехнулся он, проникая в неё мягко, уверенно. Она сжала губы, но уже не могла сопротивляться.

— Алло? — её голос дрожал. — Да?

— Алиса, ты в Москве? Я не могу тебя застать на работе, — голос Марка звучал раздражённо.

— Я... по работе уехала в Сочи, — выдохнула она, изо всех сил пытаясь контролировать себя. — А что?

— Одна?

Дмитрий усмехнулся. Его палец двинулся глубже. Потом — второй.
Она закусила губу, не в силах выдохнуть.

— Да...

— Нам нужно встретиться и поговорить, — на том конце было напряжение. — Это касается нашего сына.

Алиса попыталась что-то ответить, но в этот момент Дмитрий наклонился и вновь захватил её грудь. Его движения — одновременно ласковые и безжалостные — не оставляли ей шанса.

Дмитрий ввел третий палец, растягивая ее еще сильнее, его рот не отпускал грудь, язык играл с соском, заставляя ее трястись.

— Нет... я...

— Кончай, — прошептал Дмитрий ей в грудь, зная, что Марк это услышит.

И она не выдержала.

Волна прокатилась по телу, горло сжалось от подавленного стона, бедра затряслись, сжимая его пальцы.

— Я... перезвоню... — пробормотала она, уже почти не различая, где кончается стыд и начинается желание. И отключила звонок.

Оргазм накрыл её волной — с дрожью, с рывком, с лёгким вскриком, который она сдержала, сжав губы.

Дмитрий медленно вынул пальцы, задержал их в воздухе. Его взгляд встретился с её. Он поднёс их к её губам.

— Оближи.

Она смотрела на него, сердце стучало в висках. Потом послушалась. Медленно. Гордо. Как королева, принимающая вызов.

Он улыбнулся — хищно, одобрительно.

— Хорошая девочка, — прошептал он.

И в этой фразе было всё: власть, игра, страсть — и нечто, что только начиналось.

Дмитрий резко рванул последний узел шелкового халата, освобождая её запястья, но не дав времени расслабиться — он плавно, без малейшей промедлительности, перекинул её тело лицом вниз на мягкое ложе. Его ладонь опустилась с отчётливым хлопком на упругую ягодицу, оставляя яркий алый отпечаток, как отметку владельца.

— Теперь ты заговоришь по-настоящему, — его голос прозвучал холодно и тяжело, словно раскалённый металл, который плавит всё на своём пути.

Он встал сзади, его грудь прижалась к её спине, каждое движение наполнялось напряжением и желанием. Твёрдый член скользнул между её бедёр — не входя, а лишь дразня горячей кожей о кожу, разжигая пламя, которое разгорается внутри. Его пальцы с силой впились в мягкую плоть бедер, оставляя синяки — напоминания о силе и страсти, что настанут уже завтра.

— Дима... подожди... — прошептала она, но он прервал её одним резким толчком.

— Нет.

Он вошёл в неё одним сильным движением до самого основания. Её вскрик вырвался из горла — звонкий, дикий, откровенный.

— Громче, — приказал он.

Руки обхватили талию, не давая отдалиться ни на сантиметр. Кровать заскрипела под ними, пока грудь Алисы терлась о прохладный шелк простыней. Он наклонился, впился зубами в её плечо, чувствуя, как её тело сжимается вокруг него, будто пытаясь держать всё в себе.

— Все слышат, как ты меня принимаешь, доктор, — прошипел Дмитрий, ускоряясь. — Весь отель знает, чья ты.

Её ногти впились в простыни, пытаясь удержаться, но он резко вытащил член почти полностью. Она бессознательно выгнулась назад, издавая беззвучный мольбы — взгляд просил продолжения.

— Проси, — потребовал он.

— Войди... обратно... пожалуйста... — голос дрожал, уязвимый и одновременно пылающий.

Он вогнал себя на полную длину, одновременно сжимая пальцами её клитор — точные, мучительные касания, заставляющие её сердце колотиться быстрее.

— Не так, — хрипло приказал Дмитрий. — Скажи, чья ты.

— Твоя! Боже, твоя! — вырвался крик, когда оргазм накрыл её, словно электрический ток, сотрясающий каждую клетку тела.

Но он не остановился. Перевернув её на спину, он уставился в её раскрасневшееся лицо.

— Смотри на меня, — прошептал медленно, намеренно затягивая момент. — Я хочу видеть, как ты теряешь контроль.

Его пальцы сжали подбородок, направляя взгляд, пока темп стал бешеным и непрекращающимся.

— Повтори.

— Я... я твоя... полностью...

И только тогда он отпустил себя, изливаясь в неё горячим потоком, рыча, сливаясь с её прерывистыми стонами в едином порыве. Когда он наконец вышел, следы их близости капали на простыни, оставляя яркий и неприличный узор.

— Запомни это, — провёл Дмитрий пальцем по разгорячённой коже, собирая остатки их страсти. — Ты больше никогда не соврёшь, что не хочешь этого.

За стеной раздался детский смех — Саша играл с Сергеем. Так близко к правде, которая могла разрушить всё. Но в этот миг ей было всё равно — сейчас существовал только этот момент, только они.

Дмитрий прижал Алису лицом к зеркалу — её горячее тело оставляло на холодном стекле мутные, запотевшие следы. Его рука скользнула между дрожащих бедер, пальцы уже знали каждую точку, каждое тонкое место, где надо было нажать, чтобы разжечь огонь внутри.

— Посмотри на себя, — прошептал он прямо в ухо, голосом, который дрожал от желания, и чувствовал, как она вздрагивает от его дыхания. — Видишь, какая ты мокренькая?

Она зажмурилась, но его хватка за волосы была крепка — он заставил её поднять взгляд, заставил встретиться с собственным отражением.

— Я сказал — смотри.

Её отражение в зеркале было размытым, как в тумане: растрёпанные волосы, пылающие щеки, приоткрытые губы в немом стоне. А между ног — его пальцы, быстрые и грубые, входящие и выходящие с мокрым, притягательным звуком.

— Я... не могу... — дрогнул её голос.

— Можешь.

Он добавил большой палец и нажал на тот самый бугорок, круговыми, резкими движениями, от которых она вскрикнула и впилась ногтями в раму зеркала на колесах, стоящего во весь рост.

— Ты же любишь это. Любишь, когда я довожу тебя до края.

Её ноги затряслись, колени подкосились, но он не отпускал, удерживая на месте, продолжая игру с её телом, чувствуя, как внутри всё сжимается, готовое взорваться.

— Кончай.

Она запрокинула голову, крича его имя, когда первая струя брызнула на зеркало, за ней вторая, третья — прозрачная, горячая, заливая его пальцы и капая на пол.

Дмитрий не останавливался, пока она не застонала от переизбытка, её тело судорожно дергалось в его руках.

— Вот видишь, — он облизал пальцы, не отрывая глаз от её разрушенного отражения. — Как ты могла скрывать это от меня?

Алиса молчала, лишь опустила лоб на холодное стекло, дыхание оставляло на нем влажные круги.

Он улыбнулся — такой, в котором играла победа и нежность одновременно.
Алиса стояла, разрушенная и уязвимая, опираясь всем телом о холодное зеркало. Её тело всё ещё подрагивало, словно после шторма, вспоминая каждый взрыв наслаждения, каждую каплю предела, что она только что пересекла. — Нет... больше не могу... — прошептала она, пытаясь отойти, но Дмитрий ловко притянул её обратно за талию, словно приручая упрямую дикую птицу.

— Врёшь, — голос его был горящим, властным, словно заклинание, — а пальцы уже скользили по её сверхчувствительной коже, заставляя её вздрагивать от каждого прикосновения.

Он положил Алису на живот, мягко, но твёрдо, словно уверяя, что она в безопасности. Поднял её бедра, обнажая всю её сокровенную влажность — ту самую, что он вызывал в ней вновь и вновь. — Смотри, — прошептал он, и двумя пальцами провёл от дрожащего бугорка до всё ещё пульсирующего входа, аккуратно собирая её собственный сок, словно чтобы показать ей, насколько она горячая, живая и желанная.

— Ты вся течёшь для меня снова, — добавил он с лёгким шлёпком ладони по упругой ягодице, оставляя яркий алый след. Потом пальцы медленно вошли обратно внутрь, растягивая, наполняя, наслаждаясь каждым её сокращением.

Алиса застонала, впиваясь пальцами в простыни, тело её выгибалось, бедра сами подавались навстречу его руке, словно в молчаливом приглашении.

— Я... не... Дим... правда... не могу... — голос дрожал, но внутри уже пылало и искрилось.

Он наклонился ближе, губы коснулись её уха, горячие и нежные: — А вот сейчас увидим.

Его язык провёл по шее, оставляя лёгкие тёплые следы, в то время как большой палец нашёл её клитор и начал нажимать ровно так, как она любила. Два других пальца продолжали двигаться внутри, растягивая и наполняя её плоть.

— Ты сможешь, — прошептал он, ускоряясь, чувствуя, как дыхание Алисы рвётся, а тело напрягается, готовое снова взорваться.

И она взорвалась. Громче. Сильнее. Влажнее.

Струи брызнули на простыни, её крик застрял в горле, когда волны удовольствия накрыли её с новой силой, смывая усталость и сомнения.

Дмитрий не останавливался, продолжая ласкать её клитор, пока тело Алисы не затряслось от переизбытка, а слёзы выступили на глазах — слёзы из глубины, из самой сути её желания и сдачи.

— Видишь? — наконец отпустил он её, нежно проводя ладонью по дрожащему животу. — Ты можешь всегда. Всегда.