Прах и Лампа.

Готэм. Осень. 31 год назад.

Бар "Прах и Лампа" стоял в старой части Готэма, на пересечении улиц, где фонари светили так устало, будто сами нуждались в передышке. Деревянная вывеска скрипела от ветра, иногда сваливая вниз редкие капли дождя. Внутри пахло влажным деревом и остатками крепкого алкоголя.
Свет был приглушённый, лампы под потемневшими абажурами давали мягкие, теплые пятна, в которых терялись лица редких посетителей. За стойкой - женщина с усталым, но гордым выражением лица. Светлые волосы, слегка выбившиеся из строгой заколки, ложились мягкими волнами, глаза цвета глубокого неба в шторм - проницательные, внимательные, но не доверчивые. Её движения были спокойными, даже немного экономными, как у человека, который привык не расплескивать силы попусту. Но всё же в её голосе слышалась осторожная мягкость.
В тот вечер она протирала стойку чистым полотенцем, привычным движением стирая невидимую пыль. Время от времени взгляд её задерживался на дверях - дождь снаружи шумел, стекал по стеклу мутными дорожками. Казалось, бар дышал вместе с этим дождём, впитывал его и не пускал внутрь.
Когда дверь открылась, вместе с хриплым скрипом петель вошёл человек. Высокий, чуть ссутулившийся, в длинном промокшем пальто. Волосы тёмные, короткие, будто не терпящие беспорядка, плечи широкие, руки большие - и всё в нём говорило не о праздном госте, а о человеке, который долго держался на ногах лишь за счёт своей воли.
Женщина отметила это сразу. Она привыкла видеть людей, которые прятали в себе темноту. И этот незнакомец был именно таким. Не опасным, но напряжённым, как струна.
Он остановился у самой стойки, взгляд прошёлся по залу - внимательный, будто искал, где может быть угроза, но при этом не испуганный.
- Свободно? - его голос был ровный, чуть глуховатый.
Хозяйка кивнула.
- Всё свободно. Меню там, если нужно.
Мужчина присел на высокий табурет, снял перчатки и сложил их рядом. Пальцы его рук были чуть покоцанные, как у человека, привыкшего к тяжёлой работе.
- Кофе. - коротко сказал он.
Она подняла взгляд - немного удивлённо.
- Кофе? В баре?
Он чуть пожал плечами, уголком губ дернулся намёк на улыбку.
- Грешен.
Женщина хмыкнула, едва заметно, и положила полотенце в сторону.
- Ты знаешь, обычно здесь пьют что покрепче. Чтобы забыться.
- А я не хочу забывать. - сказал он медленно, глядя куда-то перед собой.
В этих словах было что-то такое, что заставило остановиться. Она всмотрелась в его лицо внимательнее - тонкие, усталые черты, взгляд честный, но не мягкий. Как у человека, который не привык жаловаться.
- Хорошо. - отозвалась она, чуть смягчившись.
- Будет тебе кофе.
Женщина развернулась к старой турке, поставила её на плиту, насыпала крепкий молотый порошок. Движения её были отточенными, но в то же время не суетливыми. Она умела ждать, умела слушать.
Мужчина между тем оглядел бар. Заиграл старый джаз из потрёпанного радио в углу - саксофон звучал будто из другого времени, и это добавляло какой-то странный уют в холодный вечер.
Хозяйка не оборачиваясь, бросила через плечо.
- Так что же, святой? Что загоняет тебя в такие места, где люди продают душу за копейки?
- "Святой"? - он чуть усмехнулся, будто впервые за долгое время кто-то назвал его так странно.
- Ты выглядишь трезвым. А это почти святость для этих улиц. - пояснила она.
- Хотя...кто знает, вдруг я ошибаюсь?
Он снова пожал плечами.
- Может, я просто не умею пить.
- Тогда научу, если захочешь. - сказала она легко, но без заигрывания, скорее с той хрипловатой иронией, что спасает от одиночества.
Она сняла турку, налила кофе в простую керамическую кружку и подала ему, чуть дотронувшись пальцами до его руки. Контакт был краткий, почти нейтральный, но в нём было что-то тёплое, настоящее.
Он принял кружку, кивнул.
- Спасибо.
Она вернулась к своим стаканам, но чувствовала на себе его взгляд. Не неприятный - скорее...изучающий.
- В баре нечасто пьют кофе. - сказала она чуть тише, словно оправдываясь.
- Но мне нравится, когда человек приходит за чем-то другим, кроме забвения.
- Забвение - дорогая роскошь... - ответил он.
- А кофе проще достать.
Хозяйка усмехнулась, наконец взглянув прямо в его глаза.
- Значит, ты всё-таки реалист, святой.
Он чуть кивнул, глядя в чашку.
Между ними повисла короткая, но почти приятная тишина. Джаз заполнял её, словно мостик.
- Элисса. - вдруг сказала она, словно вспомнив, что прилично всё же представляться.
- Хозяйка этого балагана.
Он поднял глаза и чуть склонил голову.
- Майкл.
Имя прозвучало сдержанно, но с тем уважением, каким он отмечал важные для себя вещи.
Элисса кивнула коротко.
- Ну что ж...Майкл. - она указала на его кофе.
- У нас правило: первый глоток за жизнь, второй - за то, чтобы её выносить.
Майкл едва заметно усмехнулся и поднял кружку.
- Тогда выпьем за жизнь.
И сделал глоток.
Элисса смотрела на него и вдруг поймала себя на том, что ей хочется спросить ещё. Узнать, отчего в его голосе слышится чужая боль, как будто он носит на плечах не свой груз. Но она не спросила. Ещё не время.
Вместо этого она вытерла досуха стакан и облокотилась на стойку, прислушиваясь к дождю за окном. И впервые за долгое время почувствовала, что рядом сидит человек, с которым можно говорить не о том, что стоит на полках бара, а о том, что лежит под кожей, ближе к сердцу.

Готэм. Наше время.

Логово. Полумрак. Холодный свет мониторов отсекал тени от металлических стоек и разбросанных деталей оружия. Запах в комнате был нестерпимо знакомый: остывший бургер лежал где-то в стороне, словно забытый. Не до конца развернутый, с тонкой полоской кетчупа на обёртке. А о втором и речи быть никакой не могло. Вся его энергия и концентрация в пальцах, в спине, во взгляде.
На экране замер кадр: его собственная фигура в переулке, размытая, но однозначно узнаваемая. Чуть в стороне - Лана. Камера над баром, номер 08.
Джейсон знал, что он видел. Уже.
Тогда он перерезал питание вручную, но это не спасло. Брюс всегда смотрел на шаг дальше. Мужчина прокрутил запись вперёд. Марко. Избиение. Затем то, как две фигуры скрылись за пределами камер видеонаблюдения.
Он включил другую камеру. Угол с соседнего здания. Снова переулок. Дата: два дня назад. Джейсон быстро пробежался по временной шкале, выбрал кадры, где улица пуста. Пара случайных прохожих. Дождь. Никто не смотрел в камеру. Никто не узнает что это запись двухнедельной давности. Он открыл скрипт, ввёл определенную строку. Пауза. Проверка логов. Хэш-суммы совпадают. Подмена прошла чисто. Взлом городского наблюдения, по-сути, плёвое дело для того, кто однажды вошёл в ядро Бэткомпьютера.
Джейсон не любил сам процесс. Не в этом было дело. Но когда система сходилась точно по его расчётам, когда каждый фрагмент изображения поддавался его контролю, - это приносило странное удовлетворение. Он устало провёл рукой по затылку - привычное движение. Мышцы под кожей были в порядке. Сердце билось в умеренном ритме. Всё под контролем. Всё под ним.
Мужчина выдохнул. Долгий, напряжённый вдох и выдох. Казалось, можно просто на секунду расслабиться.
Но в тот самый момент, когда он попытался разогнуть плечи и откинуться назад, что-то в голове пошло не так.
Сначала это было ощущение, будто внутренняя воронка открылась в черепе. Какой-то крошечный, невидимый крюк вонзился в висок и начал тянуть внутрь, к центру, глубже, словно кто-то пытался вытянуть что-то живое из мозга.
Он замер. Дыхание застыло, а рука дрогнула на подлокотнике.
И тут ударило. Не сразу - волной. От затылка вверх и вперёд, в глаза, в зубы, в челюсть.
Глухая, сырая боль, будто его череп держали в огромных ладонях и медленно, мучительно сжимали. Он крепко сжал зубы. Заныл левый глаз, как будто в него налили стекло. Нервный тик прошёл по щеке. Правая рука непроизвольно дернулась в сторону, а левая - затекла. Он медленно опустился на локоть, сжав челюсти так сильно, что хрустнул сустав. Мужчина вцепился пальцами в край стола, напрягая всё тело, чтобы не согнуться.
Это уже не было просто головной болью. Это была старая память. Та, что часто возвращалась. Память, пришедшая из Ям.
Она не предупреждала. Не щадила. Она появлялась, когда ты терял контроль и позволял себе расслабиться.
Джейсон попытался дотянуться до графина с водой, но пальцы не слушались, а сосуд казался слишком тяжёлым. В какой-то момент, судорога пошла по шее, резко повела плечо, и он ударился затылком о спинку кресла, не сдержав резкого рефлекса. Слепо нащупал салфетку с прежнего, практически не тронутого ужина. Тёплый, маслянистый запах странно усилил тошноту.
Он опустил голову на руку. Не в жесте боли - в попытке переждать. Пережить. Глаза всё ещё горели. Казалось, что на зрачки капнули кислотой. Всё тело было напряжено. Мышцы спины и ног сводило. Пальцы непослушно дрожали. Он не знал, сколько прошло времени - минута? Пять? Пока боль не отпустила - не исчезла, а притупилась. Затаилась. Зашла обратно в укрытие. Джейсон открыл глаза, глубоко вдохнул. Поднялся. И стер с губ кровь, которую прикусил в приступе. И снова сел к консоли, как ни в чём не бывало.
Открыл соседний терминал. Доступ к городскому зеркалу, к тому, что было внедрено ещё год назад. Там, где Брюс оставил лазейки. Джейсон знал их все. Он же и писал часть кода, когда хотел показать, что не вернётся. Брюс этого не знал.
Сейчас он просто аккуратно отключал каждую активную зацепку, как хирург, который режет по шву, чтобы не осталось рубца. Подмена даты. Удаление маршрутов. Склейка старых архивов.
Он не торопился. Работал точно, хладнокровно.
Когда дошло до уличной камеры в квартале от бара, он запустил замещающую петлю. Небольшое количество трафика. Видимость случайности. Всё выглядело естественно.
Вывел на экран последнее окно - порт, через который Брюс обычно подключался. Тот ещё не пытался войти. Но вход был активен. Джейсон создал простую заглушку: система покажет, что всё стабильно. Никакой аномалии. Он, как обычно, исчез. Как будто ничего не было.
Мужчина сохранил конфигурации и закрыл сессию. Только после этого откинулся в кресле.
Они видели его злость. Видели удары. Видели её. Но ни Брюсу, ни кому-либо ещё - большего отныне он не позволит.
Именно поэтому теперь всё под контролем.