Прах и Лампа.

13 лет назад. Готэм. Южные доки. Заброшенный ангар.

Дождь барабанил по ржавому железу, скатывался мутными ручьями по бетонным стенам, впитывался в старые доски и пах чем-то почти болотным.
Ветер гнал капли внутрь заброшенного ангара, заставляя хлопать полуразорванные куски брезента, что свисали с потолка.
Грохот.
Старая металлическая дверь вылетела из петель с таким треском, что эхо отозвалось по всему ангару.
Вошёл Бэтмен.
Плащ тяжёлый, как кусок чёрного моря, почти волочился по земле, а броня отливала серым блеском в тусклом свете разбитых ламп. Маска скрывала всё, кроме белых, холодных, нечеловеческих глаз.
Они светились, как лунный свет в ночи, и этого хватало, чтобы любой перестал дышать.
Вслед за ним ворвался Робин. Ещё подросток, но с глазами, в которых уже не осталось детства. Красный жилет, зелёные перчатки, кожаные ботинки, – всё было залито каплями дождя и грязи. Он двигался резко, рывками, как сжатая пружина.
Их появление разрубило воздух.
Двое мужчин, что стояли над ребёнком, замерли, как крысы, пойманные лучом фонаря.
Один судорожно втянул воздух, второй дёрнулся назад. Страх, самый настоящий, хлынул по их лицам.
Бэтмен не остановился.
— Отойди от мальчика. — произнёс Бэтмен так ровно, что волосы на затылке вставали дыбом.
Один из подонков выпустил волосы мальчика, пятясь.
Второй поднял нож, лезвие было ржавым, с пятнами, от которых воротило. Но рука дрожала, будто ему приходилось держать не нож, а горящий уголь.
— Ублюдки!
Не дождавшись приказа наставника, Робин стал действовать. Мгновенно.
Словно взрыв сгустившейся ярости.
Он сбил нож из руки ударом ноги, перехватил противника за воротник и всадил кулак под рёбра так сильно, что тот захрипел и сложился пополам.
— Робин!
Но юноша не отреагировал.
Кулак упал снова. Мужчина захрипел, дернулся всем телом, едва не потеряв сознание. Второй преступник уже пытался ползти к выходу, но подросток развернулся, бросился на него. Схватил за шею, впечатал лицом в пол, кажется даже хрустнули зубы. И начал бить.
Раз за разом, не давая даже вдохнуть.
В глазах кипела ненависть, и в этой ненависти была его собственная память – память бездомного уличного мальчишки, с которым могли обойтись так же.
— Робин! — рявкнул Бэтмен.
Он шагнул вперёд, схватил его за запястье, почувствовав, как под тонкой тканью вибрировало бешеное сердцебиение.
— Достаточно! — голос Бэтмена зазвенел сталью.
В глазах подростка было лишь пламя – пылающее, сжирающее остатки сомнений. Он дрожал. Дрожал от того, что в нём закипало, как яд.
— Почему так всегда?! Ты ведь знаешь, что они сделали! — выкрикнул он.
Бэтмен не дрогнул.
Он был гранитом в этом заброшенном аду.
— Я знаю. Но это не даёт тебе права убивать их!
— Они заслужили! — сорвался он на крик.
— Ты хочешь снова бросить их в суд?! Чтобы через неделю они вышли под залог?! — продолжил Робин.
Бэтмен шагнул ближе, и его силуэт заслонил собой мир.
Он смотрел прямо в глаза мальчишке, который едва держался от того, чтобы снова не ударить.
— Скольких ещё детей они смогли уже продать!? Такие выродки, как они – не заслуживают жизни!
— Мы не судьи. И не палачи.
— Тогда кто?! — прорычал Робин.
— Кто, если не мы?!
Бэтмен в ответ лишь выдохнул.
В этом выдохе – весь его груз ошибок, боли, и бесконечной войны с Готэмом.
— Мы возвращаем их обратно. Снова и снова. — прозвучало вдруг, как приговор.
— Но не убиваем. Никогда. И тебе это известно.
Подросток смотрел на него так, будто впервые увидел чужого.
В глазах читалась усталость человека, который слишком рано познал, что справедливости в этом мире не существует. Что добро слишком медленное, слишком жалкое.
— Каждый раз одно и то же! И прок?! Они не меняются! Я не могу смотреть на это…И отпускать их!
Тут впервые в голосе Бэтмена мелькнула боль, настоящая.
Не железо. Не камень. Человеческая боль.
— Тогда сними маску.
Эти слова ударили, будто кулаком в грудь.
Юноша даже качнулся.
— Снять...Снять маску?.. — переспросил он, будто не веря, что это действительно звучит из уст Бэтмена.
— Этот символ не про ярость. — медленно сказал Бэтмен.
— Он про жизнь.
На секунду повисло безмолвие, в котором слышались только капли воды с потолка.
Робин всмотрелся в мальчика, сидящего у стены. В детских глазах отразился ужас – он смотрел на кровь, что была разбрызгана по бетону. Ещё слишком мал, чтобы познать реалии мира. Или просто не успел.
Подросток судорожно втянул воздух.
Пальцы дрожали, будто от холода.
В костюме Робина эта дрожь смотрелась чужеродно – он ведь должен быть символом надежды. Но в итоге стал ошибкой замаскированной под героя.
— Ты...когда-нибудь был в их руках?...Знаешь каково это? Просыпаться каждый чертов день в страхе? Осознавать, что в следующую минуту своей жизни ты можешь быть следующим? — тихо поинтересовался Робин, и это прозвучало так, что Бэтмен едва не моргнул.
Это был крик. Честный, страшный, без прикрас.
Под ногами кровь смешалась с мутной дождевой водой, растекаясь багровым пятном.
Бэтмен ослабил хватку.
— Забери мальчика. С ними я разберусь сам. — сказал мужчина глухо.
— Я так и думал... — пробормотал Робин шепотом, но с таким уколом разочарования и почти презрения, что оно било сильнее любых слов.
Юноша медленно опустился на колено перед ребёнком, с дрожащими губами и белым, как мел лицом.
— Эй... — голос стал тихим, выжатым, но мягким.
Мальчик вцепился в него так судорожно, так отчаянно, словно тот был последней, уцелевшей доской среди тонущего мира. Щека ребёнка уткнулась в эмблему "R" на его костюме, а слёзы оставляли мокрые дорожки на броне.
Робин замер.
Сердце сжалось, будто внутри кто-то резко сжал кулак. Он почувствовал, как чужой страх впивался в него, пронзая до самого нутра. Внутри что-то дёрнулось – неловкость, тревога, странное ощущение, что он не заслуживал этого доверия. Что он не герой, не защитник, а всего лишь парень, который сам недавно мог быть на месте этого мальчишки.
Он опустил взгляд, увидев худое детское лицо вблизи, и впервые за всю ночь дрогнул. В горле встал ком.
— Всё...кончено. — выдавил он негромко, чуть хрипло, стараясь не показать, как сам дрожит.
— Я с тобой. Понял?
Мальчик, не поднимая глаз, кивнул и прижался ещё крепче. Подросток машинально положил руку ему на спину, почувствовав под пальцами холодную, худую кость. Он осторожно поднял его на руки, заметил, как тот весь звенел от холода, укрыл плащом и прижал к себе, чтобы хоть немного согреть.
В этом движении было всё: и злость, и понимание и какое-то дикое, безрассудное желание защитить. Он понял: неважно, что творится в нём самом, – этому ребёнку нужен Робин.
Надежда.
Пусть даже если он сам не верил, что достоин ею быть.
Снаружи замигали синие огни полицейских машин, что разре́зали дождь.
Бэтмен вышел первым – чёрный силуэт, бесчеловечный, как ночной ужас.
Робин шагнул следом.
Мальчик в его руках дрожал, но не плакал.
— Я сам. — резко сказал он.
— Робин.
— Я. Сам.
Бэтмен едва заметно кивнул.
Когда мальчика передали медикам, он всё ещё не мог отпустить его взглядом. Стоял, сжав кулаки, перчатки всё ещё были липкими от чужой крови.
Внутри что-то ломалось.
Его ненависть билась о стену, искала выход.
— Может я и не знаю какого это... — сказал Бэтмен, ровно, глухо, как камень.
— Но страх – это не повод превратиться в монстра, Джейсон.
И чуть тише, с какой-то болью – он добавил.
— Страх – это то, что мы должны остановить, а не умножить.
—Именно! Остановить. А таких как они – останавливает только смерть! — взорвался он.
— Правосудие, Робин. — спокойно ответил Бэтмен.
— Не месть.
Робин тяжело вдохнул, губы побелели.
— Ты бы их убил, если бы не твой кодекс. — вдруг выплюнул он.
Бэтмен не ответил.
Робин усмехнулся с какой-то болью.
— Эти твои правила… — сорвался у него горький шёпот.
— Однажды нас всех похоронят.
Ветер зацепился за желтый плащ, хлопнул им по ногам.
И весь мир снова стал холодным, промозглым, мокрым.
Как всегда в Готэме.

Готэм. Наше время.

Пахло сыростью и электричеством – тот неизменный запах Бэтпещеры, где металл, камень и тишина жили рядом, как старые соседи. Где всё было подчинено одной цели – борьбе, вечной и изматывающей.
Капли воды мерно падали с арок сводов, создавая почти ритуальный, размеренный стук, похожий на отзвуки чьего-то далёкого, стального сердца. Свет мониторов бил резко, резал темноту синими бликами, выхватывая лицо Бэтмена – сосредоточенное, непроницаемое, словно высеченное из того же камня, что и стены вокруг.
Он стоял, разглядывая монитор, двигая видео покадрово – медленно, тщательно, как патологоанатом, вскрывающий рану города. На экране мигал перекрёсток неблагополучного района – заброшенные склады, дома, покосившиеся фонари, пустота. Только неподалеку, словно единственный признак жизни – бар. И вдруг, вспышка движения, словно ворон вырвался из темноты.
Один из дерущихся имел прямую стойку без намёка на сутулость, словно каждый мускул был приучен стоять насмерть. Словно больше не был намерен сливаться с другими. Бил точно, без пощады, – удары резкие, почти механические, исполненные такой злой точностью, что даже Бэтмен едва заметно напрягся. Второй уже не сражался – он пытался выжить, цепляясь за остатки зубов и кожи.
За спиной раздался мягкий, спокойный голос.
— Достаточно жестко, даже по меркам Готэма, мистер Уэйн.
Брюс не обернулся. Альфред стоял в тени, как всегда, с подносом и свежим кофе. Тон его был сдержан, но британская ирония пряталась в подкладке этой заботы, как кинжал в старой кобуре.
— Вы, если позволите, всё-таки спите порой? Или Готэм слишком дорог, чтобы оставить его без надзора даже на полчаса?
— Посмотри, Альфред. — коротко бросил Брюс, не отрывая взгляда от монитора.
Владеющий годами мужчина подался ближе, поставил поднос, склонился к экрану. Сначала спокойно – но затем его глаза расширились, когда он узнал фигуру, что двигалась с таким знакомым, отточенным размахом.
— Боже милостивый… — выдохнул он едва слышно.
— Но почему в гражданской?
Брюс молчал, сжав пальцы так, что костяшки побелели. На экране всё было слишком ясно: этот замах, эта холодная, бесстрастная манера ломать кости. Джейсон. Утраченный отец всматривался в каждое движение. Слишком резкие, слишком безжалостные. В них жил тот же раскалённый гнев, что когда-то с трудом удерживался у подростка в красно-зелёном костюме. Тогда он боялся, что эта ярость проглотит мальчика целиком. Сейчас он видел: она не исчезла. Она стала старше. А значит – стала страшнее.
Альфред сглотнул, пряча тревогу за многолетней выдержкой.
— Смею заметить, сэр, это несколько больше, чем простая драка возле дешёвой забегаловки. И, безусловно, не школьная потасовка, которую мы привыкли залечивать антисептиком...
Брюс едва заметно кивнул, включив ещё один фрагмент.
Женский силуэт – хрупкий, но упрямый. Девушка, что-то кричала, хватала Джейсона за плечо, словно пыталась вбить в него мысль, что он должен остановиться. Спустя несколько попыток, словно опомнившись, он все же остановился.
Брюс перемотал назад, поймал кадр.
Лицо девушки, едва высвечивалось желтоватым уличным светом.
Он замер, и голос его стал странно неровным.
— Она...
Альфред приподнял брови.
— Простите, сэр?
Брюс всмотрелся ещё глубже, словно пытался пронзить кадр насквозь.
— Это...она.
Он сказал это так тихо, что звук почти растворился в гуле пещеры. В этом голосе было что-то почти отцовское – боль, которую он не позволял себе проговорить вслух.
— Вы не станете объяснять? — осторожно, без лишних слов спросил Альфред.
— Не сейчас.
На экране девушка всё ещё стояла рядом с Джейсоном, не бежала прочь, не кричала – наоборот, пыталась его утихомирить. Словно знала, на что он способен, и всё равно не отступала.
Брюс отвёл взгляд.
— Я должен был понять сразу...Понять, что это его зацепит. — сказал Брюс, чуть тише.
— Она слишком...
Он не договорил. Оборвал себя, словно опасался.
Альфред уловил недосказанность, но не полез дальше – лишь наклонил голову.
— Простите, сэр, но...если кто-то и способен его вытянуть обратно, то это, возможно, как раз-таки эта леди.
Брюс медлил с ответом. В его лице застыл страх – редкий, тяжёлый. Страх мужчины, который видел гибель слишком многих. Он принялся перематывать кадры ещё до этого события.
— Уже два месяца...Зачем? — пробормотал Брюс, больше себе, чем Альфреду.
Дворецкий опустил глаза, но его голос звучал тепло, как мягкий плед в холодной комнате.
Он чуть улыбнулся. Устало, но понимающе.
— Быть может, сэр, он нашёл то, чего не нашли мы? — голос дворецкого был тих, но без осуждения.
— Каждому из Ваших мальчиков нужен дом. В том числе и ему.
Брюс кивнул с такой сдержанной тяжестью, словно весь мир лег ему на плечи.
— Этот замо́к должен держаться. Если он сорвётся...последствия будут хуже, чем когда-либо.
Альфред посмотрел на него так, как смотрят только самые близкие люди.
— Тогда, полагаю, мне стоит сварить Вам новый кофе, прежде чем Вы окончательно решите, что Готэм нуждается в Вас каждую минуту.
Брюс едва заметно кивнул.
Альфред уже развернулся, но остановился на мгновение и взглянул на экран, на девушку рядом с Джейсоном.
В его глазах блеснуло что-то едва уловимое – забота, тихое отцовское беспокойство.
— Мистер Уэйн... — сказал он мягко, обернувшись.
— Если я могу спросить…кто она?
Брюс долго молчал, прежде чем ответить.
— Никто. — отрезал он слишком быстро.
— Пока никто.
Альфред понял всё без слов: если он отвечал так, значит, в этой истории скрывалось куда больше, чем видно.
Он удалился, оставив Брюса одного. Тот снова включил запись с самого начала. И смотрел. Кадр за кадром. Секунда за секундой. Искал.
И пытался понять – кого он боялся потерять сильнее: человека, которого растил как собственного сына или ту, что внезапно научилась спасать?