Прах и Лампа.

Готэм. Грей-Пойнт. Прах и Лампа.

Бар "Прах и лампа" давно закрылся для посетителей, но тусклый свет за стойкой всё ещё теплил пространство, напоминая скорее о чьей-то настойчивой привычке, чем о необходимости. Лана протирала последнюю стопку бокалов, движения её были уже не торопливыми, а усталыми. Вечер был неспешным и, на удивление, безлюдным. Те редкие постоянные, что заглядывали ближе к полуночи, сегодня не пришли. Только тишина, шорох тряпки по стеклу и редкие щелчки выключателей.
И вдруг – стук. Не громкий, не требовательный. Почти вежливый, но с оттенком уверенности, словно тот, кто стоял за дверью, уже знал, что его впустят.
Она даже не обернулась сразу – просто отпустила стекло, положила тряпку, вздохнула и вытерла руки о фартук. Подошла к двери. За стеклом – знакомая фигура в тени, небрежно прислонившаяся к косяку. Пришёл как всегда – почти незаметно, почти случайно, но точно ко времени, когда город выдыхал.
— Опоздал на пару часов. — прокомментировала она, открывая дверь.
— Бар уже закрыт, если ты вдруг не заметил.
Он вошёл, не глядя ей в глаза, но с привычной ленцой в движениях. В руках у него был бумажный пакет – пахло жирно, сочно. Обнадеживающе, особенно если ты голоден. А ещё как-то очень по-домашнему. Усталость отступила на шаг.
— Тогда мне повезло, что я не за стойкой. А просто… — он чуть повернулся к ней, уголок губ скользнул в легкой, практически незаметной усмешке.
— Пригласил тебя на ужин.
Лана прищурилась.
— Ужин? Серьёзно?
Он кивнул, разворачивая пакет, и выложил на стол четыре увесестых бургера, щедро упакованных в фольгу, и маленькую картонку с горячим картофелем. Движения его были неожиданно чёткими, почти аккуратными. Сперва, на край стола, а точнее на против ее стула – он поставил один из бургеров и только потом принялся возится со своей порцией.
Она стояла секунду, приподняв бровь и ничего не говоря подошла к холодильнику, достала стеклянный графин с содовой, бросила туда тонкие дольки лайма и пару кубиков льда. Всё это – в два высоких стакана. Лицо её всё ещё оставалось нейтральным, но в глазах что-то светилось – она не ожидала этого вечера, но оттого он был вдвойне приятен.
— Ну, раз уж ты пришёл с едой… — она уселась напротив и взяла стакан.
— С тебя потом счёт.
— Можешь вычесть из чаевых. — отозвался он с привычной полуулыбкой.
Первые пару минут они ели молча, только мужчина изредка кидал взгляд в окно. Лана делала размеренные укусы, сдержанная и почти изящная в своей усталости. А он ел с аппетитом – почти с голодной жадностью, словно вот-вот отберут, однако, старался не терять осторожности во взгляде.
Картина, что невольно напоминала ту старую сказку – где Чудовище впервые ужинало не в одиночестве.
Лана наблюдала. Была как никогда близко. Не к его телу, а к нему самому. Он обычно был как дым: появлялся, скользил, исчезал, оставляя после себя ощущение тени и запаха ночи. А сейчас – он сидел здесь. Ел бургер. Не маска, не загадка. Просто мужчина. Голодный. Уставший. Настоящий.
Она чуть склонила голову, прищурилась с лукавством.
— Так и скажи: ты просто не умеешь готовить.
Он ответил взглядом – с усмешкой, но без оправданий.
— Умею. Просто готовить – не так вкусно, как есть чужое. Особенно, когда оно жарится на открытом огне, с тройным сыром и соусом, сроки годности которых ты боишься спрашивать.
Она рассмеялась, мягко, по-настоящему.
— Или ты просто не хотел есть один.
Он чуть замер – будто её слова задели что-то глубже. Не показал, но дыхание сбилось на долю секунды.
Джейсон только пожал плечами. Но в этом молчании был ответ.
Она сделала глоток содовой и, поставив стакан, подперла подбородок рукой.
— А теперь серьёзно: как ты умудряешься съедать таких три и оставаться в форме?
Он поднял бровь.
— Генетика?
— Хм. Или у тебя секретный ритуал после еды – сто приседаний и бег по крышам. Как в детстве.
Он не ответил – только слегка дёрнул бровью и усмехнулся, продолжая жевать.
Лана уловила в этой короткой реакции всё: и память, и ускользающее тепло. Уловила также одну забавную вещь: на краешке его губ размазался кетчуп. Яркая капля – почти комичная, почти человеческая.
Промолчала пару секунд, наблюдая с лёгкой, тёплой усмешкой, но всё же не выдержала.
— У тебя... — она кивнула подбородком, обозначая угол его губ.
Он нахмурился, не понимая причины.
— Кетчуп. Выдаёт, что ты все-таки человек, а не ночная легенда.
Он замер на секунду, поднял брови, будто не поверил. Провёл тыльной стороной ладони по губам. Не попал. Лана, тихо посмеялась и молча протянула ему салфетку.
Мужчина коротко выдохнул, принимая. Вытер губы резким, отрывистым движением, стараясь не смотреть на неё. Было видно, как он чуть напрягся – не от раздражения, а будто от чего-то иного.
— Ты могла бы и не говорить. — пробурчал он с тихой насмешкой.
— И лишить себя такого зрелища? — спокойно парировала она, потягивая свою содовую.
— Ни за что.
Он бросил на неё взгляд – и в нём сверкнуло что-то почти улыбающееся. Почти.
Она хранила молчание. Только слегка улыбалась себе. И в этой улыбке – приятное удивление. Он мог поесть где угодно. Мог не прийти. Мог промолчать. Но предпочел быть здесь. Предпочел этот бар. Эту ночь. Предпочел её.
Когда еда закончилась, и стаканы были пусты, в стол прибран – Лана проводила его взглядом.
— Вкусно было. — сказал он, поправляя куртку.
— Спасибо за компанию.
— Пожалуйста. — отозвалась она тихо, чуть кивнув.
Он уже почти дошёл до двери, когда она вдруг сказала мягко, с тем оттенком, которого раньше не было.
— Доброй ночи, Джейсон.
Она никогда не называла его по имени. До этой ночи. До этого бургерного молчания,
где он оказался не тенью – а живым и в какой-то степени невинным.
Он обернулся. В свете над дверью глаза его сверкнули,
на удивление, – с теплом. Пауза. Короткая, но ощутимая.
— Доброй, Лана. — ответил он.
Не отшутился, не скрылся в сарказме, как то бывало раньше. Просто сказал.
Так, как будто впервые услышал её по-настоящему.
И, кажется, это было не прощание. Наоборот – начало.

Позднее утро. Кабинет с затемнёнными шторами.

Воздух был тяжёлый. Не от табачного дыма – от напряжения. От осознания, что кто-то, кого ты не знал ещё вчера, вошёл в твоё поле и плевал на границы.
Чарльз сидел на стуле, склонившись вперёд, держа в руке холодный компресс. Лицо распухло, но взгляд – твёрдый. Он смотрел на Марко, сидящего напротив, молча.
На столе – бумага. Та самая записка. Чёткий, жёсткий почерк:
"В следующий раз – не будет зрителя. Только свидетель в морге."
Марко провёл пальцем по краю листа. Скомкал его. Не бросил – оставил в кулаке.
— Ты хочешь рассказать мне, как ты, вооружённый, оказался связанным, без пушки, без телефона, с этой... — он замолчал, подбирая слово.
— Бумагой в кармане?
Чарльз вздохнул.
— Я тебе говорил.
— Что?
— Я говорил, что он не пьющий ветром пацан.
После, будто себе под нос, Чарльз пробурчал.
— И в то же время – с улицы... — затем, выдал громче.
— Я видел таких. Тихие. Молчат много. Смотрят – будто уже решили, кто ты и где тебя похоронят. Он не просто так пришёл к ней...Он не за флиртом и не за сексом. Он всегда был рядом. Просто ты раньше не замечал.
Марко подался вперёд, нахмурился.
— И ты считаешь, что его надо бояться?
— Я считаю, что с такими не связываются. — сказал Чарльз ровно.
— Их не шантажируют, не пугают, не ставят перед выбором. Потому что они не торгуются. Он не считает нас проблемой. И, по всей видимости, знает кто ты.
Марко усмехнулся. Повернулся к окну.
— Значит, по-твоему, я должен сейчас свернуть дело? Просто забыть про бабу, которая почти десять лет разливала дешёвый виски?
Чарльз посмотрел на него устало.
— Уверен, что про бабу? Не припоминаю, чтобы ты виделся с ней после...этого.
Марко нахмурился, сжав кулаки.
— Завали свою пасть, Чарльз. Или я сделаю это за тебя.
Но наёмник невозмутимо продолжил.
— Это про него, Вальдез. И про то, что ты стал угрозой для того, кто, судя по всему, уже давно решил, что она – его.
Марко не ответил, лишь тяжело выдохнул, ведь знал, что Чарльз был прав. Он молча подошёл к мини-бару, плеснул в стакан тёмного.
Выпил. Один глоток. Потом второй. Затем сказал своим, не поворачиваясь.
— Подготовьте машину.
— Ты не понял!? — Чарльз встал.
— Если ты пойдёшь – ты пойдёшь не к ней. Ты пойдёшь к нему!
Марко медленно обернулся.
— И что? Он убьёт меня?
— А ты как думаешь? Я остался жив, не потому что он такой добрый! Это тактический расчет, Марко. И это письмецо...предназначено не для меня. А для тебя. Я то всего лишь винтик.
Марко кивнул, будто сам себе.
— Хорошо. Значит, пусть попробует.
Он пошёл к двери. Остановился. Обернулся.
В голосе – только оскорблённое достоинство.
— Я не позволю, чтобы кто-то…кто-то без имени...решал, на чьей территории я могу дышать.
Он вышел.
А Чарльз остался, глядя в пол. Он уже знал: Марко не послушал.
И, возможно, в следующий раз этот человек будет даже не свидетелем. А похоронной комиссией.