Поджелудочная железа
По воле мертвеца, я, не в состоянии сопротивляться, бросился в выпад на встречу мальчишке. Это нечестно, это неправильно, у него нет шансов против взрослого, хоть и отягощенного хворью человека. Остановите меня.
Одной рукой я поднял его над землёй, плотно обхватив тонкую лебединую шею. То ли его губы слабо шевелились, то ли голос был очень тих - но это подействовало. Мальчик перестал трепыхаться и замер.
Как только я услышал хруст позвонков, рука, движимая невидимой нитью отбросила на пол бездушное тело. Левая кисть на секунду повисла в пустоте - и сразу же рванулась к телу, лежащему на полу. Его глаза открылись и уставились на меня - бессмысленно и гневно. Я не испугался - был уверен, что мальчик теперь не опасен.
- давай поиграем в следующий раз, мне очень хочется спать. - издал последний писк маленький глиняный человечек.
Сердце щемило. Он больше никогда не проснётся. Что же я наделал, каким жестоким стал в моменте, кто управляет моей рукой и глазами.
- ты не в силах сопротивляться своей природе, всегда был таким, так не страшись её и прими: каждый должен играть свою роль.
Глаза налились кровью, и даже самый крохотный капилляр сузил чёрную щель. Тело стало сотрясаться в падучей, и последние крохи сознания бессильно покинули череп.
Нога взмылась вверх над землёй, я занёс её над головой бездушного тела и стал безжалостно запинывать его в стену - один удар, другой. Оно слабо дергалось и билось в ловушке, как рыба, застигнутая приливом.
Свет, накатывающая на открывающееся пространство музыка, овации довольных колотых масок, резонирующий с громкой мелодией хлопок красных ладошек.
В кресле на первом ряду сидел 'Я', он поднялся с места, обратился к толпе.
- На наши могилы он вознесет алый цветок и мы больше никогда не будем спокойны, так что же ждет наши тела: бессмысленный бред в комнате с выключенным светом, где эхом тенями оплодотворяет коробки могильная тишина, сотрясаемая трелью трёхликого творца. Встанем шипами, что закалят адской плетью его ладони - ввек мрамор вернёт больное отражение.
Стены пели величественные дифирамбы, целый город общался через трещины, что являлись и, тут же, пропадали в обломках чего-то, что раньше являлось пристанищем для мыслей: с полок стёрли пятилетнюю пыль, моими же руками. Я вытер щеку кистью и заплакал, слезы омыли лицо, предвещая то, что книги тех домов уже навсегда будут закрыты.
Лампады сокрыли очи древком, оставляя небольшой люфт, дабы не терять бдительности момента, в небольших трещинах, через которые пробивался свет, заиграли игривые скакуны, держа трость, они безмятежно "Сольфеджио"- припрыгивали Жоржу Бизе. А рукавами комнаты стала немая королевская гвардия - три колонны с каждой стороны. - на шелковых эхинах они придерживали торты, а вместо медвежьих шапок абакой выступали праздничные колпаки.
плавно родилась малая медведица - свеча на десерте "Я", он фланировал ко мне, упустив только лишь:" загадывай желание". Сосредоточив свой взгляд на верхушке торта я прочитал еще пять свободных выемок под свечи - их забрало с собой время.
Я зажмурил глаза посильнее и сжался как можно крепче, сдавив внутри все органы. Кажется, материнское тепло вновь одарило мои губы одним из признаков осознанной жизнь - ощущения. Тонкий сквозняк испускающийся полостью моего рта обнял пламенную фигуру родителя, но она лишь ушла. Куда? Может быть она прячет от меня подарок?
стало холодно, я был безмятежен и мне было неловко, открыв глаза, увидел обернутое в подарочную упаковку нечто, неужели то будут новые ботинки. Не жалея сил я набросился на неё с неистовой силой и свойственным ребячеством, а по ту сторону оказалась клош, значит перед тем, как обрести в своей жизни новую сферу благ, я должен до нее достучаться. Ребенка убил вовсе не я, а то, что было уготовано ему в тот день и то чего ожидал он целый год, выскрёбывая на холодной бетонной стене 364 черточки - полупустой шприц и грязные от запекшейся крови бинты, банное зеркало, а под ним раковина полная секрета красных глаз.
Я вжался пальцами в фарфор, проминая его так легко, словно это был бисквит и кричал глядя на него: отражение в зеркале взмыло инъекцию. Пока я смотрел, одна из 6 немых колонн, навевала мне ту самую сказку, что рассказывала мама перед сном - спящая красавица.
- Утешьтесь, король и королева! Ваша дочь останется жива. Правда, я не так сильна, чтобы сказанное сделать несказанным. Принцесса должна будет, как это ни грустно, уколоть себе руку веретеном, но от этого она не умрет, а только заснет глубоким сном и будет спать ровно сто лет - до тех пор, пока ее не разбудит прекрасный принц.
Паяц, стоящий в углу отраженной ванной комнаты, жонглировал скомканными бумагами - статьи о удержанных выплатах по коммунальным платежам - это был "Я", он улыбался. он исчез, а через мгновение материализовался вновь, черкая на плитке надпись "Не страшно не проснуться".
Я опустил голову и увидел, что стою на вспаханной земле, теперь мою кожу резали причесанные пшеничные колосья, кажется, что я стою посреди бескрайнего золотого океана, лишь спешные приливы и отливы напоминали мне о том, что со мной есть хоть кто-то: одинокий вечный землепашец серпом проводил по верхушкам соцветий, собирая урожай, незримыми руками раскидывая зерна по голодной почве. Он начал говорить со мной в полушепот, а я вовсе и не мог разобрать его речи, слышен был лишь только гул ветра.
Не важно в какую сторону ты будешь бежать, если нет осознания цели, важно лишь то, что, в какой-то момент, дорога приведет тебя к конечному результату, разумеется, не всегда он будет такой, какой хотелось бы ожидать - с этой мыслью я бросился навстречу вожделенной мною пропасти. мои веки били золотистые ладони, оставляя ожоги, я зажмурился лишь на секунду, а очертания окружения вновь изменились: я прятался в шкафу, приоткрытая дверь приглашала меня присоединиться к нарисованному неизвестным художником миру, однако я был кроток и лишь наблюдал за ним, окутанный домашними вещами.
В комнату зашли двое, мужчина и женщина, они беспредметно ругались, слоняя предмет речи меж углов, только лишь было и слышно, что "дитя", несчётное количество раз губы по форме сводились к силуэту именно этого слова, далее потоки все глубже уводили разговор по другим улицам, незнакомым, "Я" не был там и моим стопам не знакома брусчатка, приковывающая к себе птенцов, так и не взлетевших, упав с гнезда, но, кажется, то место говорило моими мыслями, через отпечатки детских босоножек. Иначе, этих людей не было бы здесь.
- Ребенок должен остаться у нас, вы не в состоянии оплатить даже туалет, а говорите о живом человеке, одумайтесь! - кричал мужчина.
Женщина огородила свои уши ладонями, склонила голову к коленям и зарыдала на взрыв, мне не было грустно, а, почему-то казалось, должно было. Секунда и в комнате появилось еще две фигуры, мужчина в пиджаке с заплаткой прижимал к себе молодую девушку, они светились, как ночные фонари, омывая грязь и похоть, хватающую босые ноги случайных прохожих в тени. Мужчина в форме передал бумаге той мисс, она незамедлительно их подписала, они поспешили удалиться, оставив меня в комнате, наедине с мраморной статуей, подобной "Малаика" охраняющей свое сокровище на кладбище. На минуту она ожила, начав собирать чемодан случайными вещами, придавая им собственный смысл и значимость. Она обратилась в мою сторону, устремившись отодвинуть штору места, где я прятался, как вдруг все залилось всеобъемлющим светом и слилось с бесконечным.
Дверцу шкафа открыла девушка, все еще ослепленный, я не сразу узнал в ней по-настоящему живого человека. Выглядела она молодой и свежей. Она держала в руках несколько листов бумаги; один лист был разорван посередине надвое. Я понял только оглавление на листе с разлохмаченной кромкой (« Свидетельство об усыновлении»). Все остальное было написано от руки мелким шрифтом дрожащей и убитой спиртовой пулей рукой без всяких знаков препинания или пробелов между словами. Далее я ознакомился со свидетельством о смерти - гипотермия, - еле разборчиво было указано в графе "причина смерти". Имя было разобрать невозможно, чернила расползлись по бумаге, стекая куда-то к краю.
Вечно убегающий от меня обломок истории не норовил о помощи, а пьянённая до омерзенья неприятным сладким трупным запахом голова проваливалась в омут беспамятства. От всего этого тянуло выплеснуть из себя всю нечисть наружу. Меня стошнило прямо на пол и я с ужасом почувствовал под собой лужу из собственной крови, в ней я разглядел соцветие колоска пшеницы - это походит на бред сумасшедшего, поверил бы мне... Мне даже некому было бы это рассказывать, Я никого не знаю.
- Кажется твои мысли имеют свойство материализовываться, не так ли? - сказала она с несмываемой ухмылкой на лице.
- Я думаю дело в другом: кто-то решил посеять во мне зерно сомнений в собственной ментальной стабильности. - мои глаза обводили контур ее лица, фигуры: она была не похожа на себя, словно слепленная из пластилина "по образу и подобию".