ТАМ, ГДЕ ЖИВУТ БОГИ

— Мы всё сделали правильно, Гефест, пускай наконец эта развратница катится к дьяволу! В прямом смысле этого слова! — Гера расхохоталась так, что содрогнулись горы. — Лучше плодить чертят в Преисподней, чем полукровок на Земле! Я никому не позволю расточать божественный ген среди христиан! Любого, кто ещё посмеет ослушаться Верховного Бога, ожидает та же участь.
Она довольно потирала руки. Их тайная встреча с Люцифером сразу после его изгнания с Олимпа прошла не напрасно. В конце концов все получили желанное: Гефест отомщен за старые измены бывшей жены, Ставрос наконец избавится от навязчивой Богини, священники смогут спокойно продолжать проповедовать наивным смертным православие и, как прежде, вести своё «стадо» на уничтожение. Тёмный Ангел получит себе Богиню Любви, пусть сеет свою похотливую любовь в Аду! А олимпийцы будут спокойно ожидать своего часа вслед за приходом Великого Хаоса и наступлением новой эры.

— Не слишком ли мы жестоко поступили с ней? Ведь она одна из нас! Зевс не простит нам, если узнает о нашей причастности к этому безумному соитию, и полетим мы вниз головами в Тартар вслед за нашей Богиней Любви... — Гефест смотрел на ликующую мать и на безутешную Афродиту и всё никак не мог получить ожидаемого удовлетворения.
— А при чём здесь мы? Как только мой муж узнает о том, что во чреве его обожаемой Богини кроется рогатая нечисть, он немедленно изгонит её из Олимпа. Если Зевс смирился с соитием бессмертной с еретиком, это не значит, что он способен стерпеть и подобную дерзость! Отныне Афродита будет растить в Аду своё рогатое чудовище!

*********************
Никос сидел на поляне поодаль от реки, откуда ещё раздавались людские голоса, выкрикивающие в небо свои новые древнегреческие имена. Он не знал, как облегчить страдания своей молодой жены. Взгляд Афродиты потух, волосы поблекли, свадебное платье посерело и приняло жалкий вид.
— Ну, успокойся, милая, прошу тебя, перестань плакать! Что для тебя сделать, чтобы осушить твои слёзы и вернуть тебе радость? А хочешь, мы пойдём к врачу? Знаешь, какая у нас медицина? Доктор вытащит из тебя того... да что бы там в тебе ни зародилось!
— В ТОМ есть и частица меня, мой милый Никос. О, небеса! Как, как это могло произойти? Откуда он взялся? Зачем выбрал меня? Какую судьбу мне уготовили Мойры?
Богиня рыдала. Крупные слёзы текли ручьями по белым щекам, прозрачные капли задерживались на траве, раздражая нежные ростки и обращая их в плотные бутоны. Хотя Никос не мог привыкнуть к такой реакции природы на настроение Афродиты, сейчас, держа в своих объятиях плачущую жену, он ничего вокруг не замечал: ни цветов, ни шума мотора в чаще леса, ни хлопающей двери автомобиля, ни треска сухих веток, ни приближающихся шагов.
— Мне нужно к Зевсу, — внезапно утерев слёзы, сказала Афродита. — Не к врачу, мой милый, а к Зевсу! Он мудр и великодушен, всемогущ и справедлив. Он решит, что мне делать дальше. Я должна отправиться на Олимп.
— А что, если Зевс не будет милостив? Что тогда? Как я узнаю, что с тобой произошло? Где мне тебя искать? Афродита, любовь моя, умоляю, не улетай на Олимп!
— Рано или поздно Зевс всё равно узнает, только тогда будет намного хуже. Прости меня, мой милый Нико, я должна была дарить любовь и радость, а несу тебе одни несчастья! Мне нужно разобраться, что за существо растёт во мне так стремительно. Кем оно было послано и с какой целью должно родиться на свет. Будет ли оно опасным для людей и как следует с ним поступить. Я вернусь к тебе, любимый, обязательно вернусь, обещаю тебе!

— Нет!!! Прошу, не исчезай!!! — крикнул Никос в отчаянии. — Постой! Возьми меня с собой! Что мне нужно сделать? Умереть? Так я умру! Умру и полечу за тобой!

— Ты должен жить. Живи ради нашего сына, Божьего сына! Он уже выдвинулся на передний план истории, хотя пока еще будет не понят своим окружением. Афроникос взбудоражит стоячие воды человеческой жизни, повернёт потоки сознания в русло мудрости и философии. Он спасёт Землю, Природу и людей. Великие Боги Олимпа станут ему опорой!..

Последние слова Афродиты, прозвучавшие словно эхо, повторились несколько раз в шорохе листвы, потом в журчании реки, поднялись в поднебесье и улетели с курлыканьем журавлей.
Объятия Никоса опустели. В последний раз его руки вознеслись к небесам и бессильно повисли вдоль тела. Не в силах больше сдерживаться, он упал лицом в траву и протяжно завыл...

Сколько он так пролежал? Минуту, час, день? В страданиях нет времени. Никос медленно перевернулся на спину, обратившись лицом к чистейшему голубому небу. «Господи! — воззвал внутренний голос. — Ты меня слышишь?!
Внезапно солнечный свет закрыла чья-то седая голова. Яркое светило ореолом обрамляло редкие, дрожащие на ветру длинные волосы. Сквозь паутинку седой бороды просвечивалась небесная синева.
— Отец Серафим?
— Здравствуй, мой мальчик. Ну... как ты? Пришёл в себя? А мы молились за тебя, всем приходом молились. Вижу, что наши старания были ненапрасными.
— Что мне делать, отец?
— Лучшее действие для христианина — это бездействие, сын мой. Молись и кайся. Кайся и молись. И душа твоя очистится. Бог милостив ко всем Своим сынам. Возвращайся в стадо, заблудшая овца, и больше не греши. — Серафим говорил спокойно и уверенно. Он походил на хирурга, пытавшегося стянуть края колотой кровоточащей раны в сердце Никоса. — Лишь Библия есть сокровищница мыслей, припадай к ней, черпай из неё слова Христовы и не ищи других источников...

Никос молчал. Хирургическая игла впивалась в травмированные участки сердца, сшивая их в сплошную линию, и причиняла невыносимую боль.
— Я договорился о твоём пребывании в монастыре на Афон, — продолжал духовный отец. — Тебя возьмут вне очереди. Там о тебе хорошо позаботятся. А как отдохнёшь и подлечишься, так и возвращайся в университет. Будешь продолжать свою муч...— Святой отец прокашлялся и поспешил поправить себя: — Мирскую жизнь. Мы с отцом Афанасием будем тебя ждать. Ну, вставай, а то простудишься на холодной земле.
Кто-то с двух сторон подхватил Никоса под руки и поднял с земли. Он огляделся. Рядом стояли Ставрос и Мария.
— С возвращением, братик!
Мария обняла Никоса, потом сделала шаг назад и перекрестила перед ним воздух.
— Ужасно выглядишь, — Ставрос похлопал брата по плечу, — совсем от моих рук отбился!
Никос ничего не понимал. Как они тут оказались? Что за бессмыслицу несут? Где участники праздника? Где его сын? Мать, Кейси, Лука... Пифия... Нимфы... Неужели ему это всё приснилось?
— Где Афродита? — тихо спросил он.
— Кто? — переспросил Ставрос. — Что ты там бормочешь?
— Где Афродита? Моя... — он осёкся, — однокурсница.
— А, рыжая? А... её здесь нет. Откуда ей тут взяться?
Было видно, как Ставрос напрягся.
— А я что здесь делаю? — спросил Никос сестру.
— Ты потерялся. Мы тебя искали несколько дней. Местные лесники нашли тебя лежавшим без сознания. Хорошо, что студенческий билет был при тебе, и нам тут же сообщили. Ну и напугал же ты нас, братишка!
Никос задумался, сильно болела голова, хотя мысли были ясные.
— А где мама? — спросил он и потянулся к затылку.

Но руку мгновенно перехватила Мария и, словно утешая, стала поглаживать его пальцы:
— Дома, а где ей ещё быть? Извелась вся, между прочим! Давай садись в машину, поехали скорей домой!
Сверкающий лимузин Ставроса отражал солнечные блики, которые выдавали его, спрятанного в густой чаще леса, словно концертный рояль в кустах. Никос сначала немного замешкался, внимательно разглядывая смятую траву и вдавленные в землю нераскрывшиеся бутоны полевых цветов. Потом послушно побрёл к машине.
Всю дорогу отец Серафим, сидящий на заднем сиденье рядом с Никосом, молился вслух. Никос хотел сосредоточиться на своих воспоминаниях, но не мог сконцентрироваться, а только бессмысленно повторял за духовником слова из Священного Писания. Ему казалось, что они едут очень долго. Монотонные молитвы и бесконечный серпантин с одним и тем же пейзажем за окном, словно гипнотизируя, погрузили Никоса в сон...
Церковный звон заставил веки вздрогнуть, грубо вырвав сознание из тягостной дремоты. Было ощущение, будто голова Никоса превратилась в медный колокол и кто-то беспощадно бьёт в него изнутри. Резким движением парень прижал ладонь к затылку. Волосы были жесткими, словно залитыми клеем, пальцы нащупали рану с запёкшейся кровью. Боль тут же многократно усилилась.
— Не переживай, Нико, мы почти на месте, — участливо глядя на парня, сказал отец Серафим. — Монахи тебя осмотрят и обработают раны.
Для верности он успокаивающе похлопал своего подопечного по колену.
— Монахи? А разве мы не домой едем? Вы же говорили, что мама переживает...
— Так и было. Но когда мы подъехали к дому, ты крепко спал, и мы решили тебя не будить.
— А я и не знала, что ты храпишь, прямо как взрослый мужчина! — улыбнулась Мария, явно стараясь сменить тему.
— Я не поеду на Афон, — тихо, глядя в окно, заявил Никос.
Никакой реакции не последовало. Ставрос только ещё сильнее надавил на газ.
— Я хочу поговорить с мамой. Где мой мобильный телефон?
— Не стоит ей звонить, поздно уже, она спит. Ты же не хочешь её разбудить? Тем более что она знает, где ты и что с тобой теперь всё будет хорошо. В монастыре ты будешь в безопасности.
Пальцы Ставроса вцепились в руль, костяшки побелели.
— А я был в опасности?
— Кто-то, видимо, напал на тебя в лесу, братишка. Вон у тебя кровь в волосах запеклась. Возможно, сотрясение мозга. Видишь, ты даже ничего не помнишь.
Мария, проявляя завидное терпение, старалась придать голосу как можно более ласковый и максимально убедительный тон.
— А почему мы не едем в больницу, если я ушибся? — не унимался Никос.
— В монастыре Великой Лавры есть замечательные врачи.
— А что случилось с людьми из «Археллина»?
— С кем?
Ставрос чуть не проехал поворот, машина резко заскрежетала тормозами.
— Ох, и сильно же ты, видимо, грохнулся башкой! — сказал он, совсем уже не совладав с нервами. — Дайте ему серафимовского лимонаду попить, чтоб успокоился.
Никос понял, что дальше задавать вопросы бесполезно, и послушно взял из протянутых дряблых рук священника пластиковую бутылку со светло-жёлтой жидкостью. Сделав внушительный глоток приторного напитка, он сморщился. Язык онемел, полость рта стянуло. В глазах всё поплыло и закружилось, возник страшный писк в ушах. Никос стал проваливаться в чёрную яму. Потом всё стихло.

*****
— Распоясались язычники, ой, как распоясались! — орал на весь храм архиепископ. — И даже закон на свою сторону перетянули! Гореть им всем в Аду вместе с нашим продажным правительством! Антихристы! Диссиденты! Вот я им покажу! Я такую пропаганду разверну в стране! Где этот горе-мессия? Где этот жалкий предатель?
— Не гневайся ты так, Афанасий, это пройдёт. Молод он ещё.
— Молод? — Архиепископ в бешенстве тряс бородой, — Тогда скажи, как он смог собрать столько еретиков? «Археллин» за двадцать лет не смог и полтыщи привлечь в своё шарлатанское братство. А лишь только прибился к ним наш Никос, так и расплодились они, как мухи! Откуда взялась ещё и эта девка, называющая себя богиней?
— Не знаю, но её больше нет. Мы позаботились об этом.
— Как? Как вы об этом позаботились? Убили её где-то в подворотне? — Архиепископ ходил из угла в угол по церкви, сбивая лампады. Черная ряса развевалась, как хвост коршуна, задувая за собой свечи. — И что теперь делать с этим пророком Аидовым? А? Эта семья была примером для города! Какие суммы покойный Михалис жертвовал на церковь! Какие надежды мы возлагали на его детей!
Отец Серафим молчал. Он не хотел делиться с архиепископом тем, как далеко он зашёл. Слишком велик был риск изгнания из церкви. Это означало лишение экономической поддержки, а значит, и достойной старости. Войти в контакт с дьяволом в содействии с языческими богами было не просто абсурдом. Хуже. Это предательство православной веры. Но сердце старика было спокойно. Духовник сделал всё правильно. Ради спасения своей души, когда та покинет измученное тело.

— Ничего, ничего, главное, не переживать, — стал успокаивать себя архиепископ. — Мал он ещё, не окреп, туда-сюда вертится, лишь воду мутит. Ничего сверхважного младший Венетис в нашем житии-бытии изменить не в состоянии. Каши мало съел. Так, карты попутать да досадными помехами нервы нам пощекотать — вот это у него получается мастерски. По сей причине будем жить и смело смотреть вперёд. Впереди событий хватает, и они куда солиднее и важнее, чем очередные попытки остановить язычников. Дай Бог нам с этим справиться достойно и не наломать дровишек в зиму себе и окружающим! — Он говорил всё тише и тише, пока его голос не перешёл в неясное бормотание. — Сколько разрушили... и как упоительно, с каким ожесточением! А могли ведь и иначе. Сочувствовать, сопереживать, хранить прошлое во имя будущего. Могли, но не сумели...