ТАМ, ГДЕ ЖИВУТ БОГИ

Никос стоял перед источником, откуда била святая вода. Ручейки стекали по высеченным временем ложбинкам, оставляя кроваво-красный цвет.
Здесь жила легенда. Во времена правления Османской империи в Греции на этом месте один мусульманин по имени Хасан убил свою дочь за то, что та втайне приняла христианство. Он гнался за ней через весь лес и настиг предательницу у горного ручья, где перерезал девушке горло. После он раскаялся в содеянном и возвёл в честь дочери церковь Святой Прасковьи, имя, которое девушка приняла при крещении. Только вот после страшного убийства горный ручей окрасился в пурпурный цвет и приобрёл целительную силу. Уже почти два столетия паломники со всего мира съезжаются для того, чтобы набрать себе целебной воды в надежде излечить себя или своих близких. На раскинувшихся ветвях невысоких деревьев висели детские и взрослые вещи исцелившихся, а в храме напротив вокруг иконостаса лежало несметное количество золотых и серебряных изделий как благодарность святой Прасковье за свершённое чудо.
С первого дня, как страшный диагноз был озвучен в доме Венетисов, Никос исправно приезжал в деревню под названием Агия Параскеви, чтобы набрать воды из святого источника. Он не понимал, он отказывался понимать, почему его отец не излечился. Что пошло не так? Крупные слёзы катились по небритым щекам и разделялись на ручейки, пытаясь пробиться сквозь длинную щетину. «Бог безжалостен, — думал Никос, — у Него свои собственные законы и заповеди, исполнение которых совсем не трогает Его. Добродетель Божья висит неподвижно в воздухе и не спускается на землю, не простирает свои ладони, не хочет спасти своего преданного раба. Почему? Почему???» Разве он, Никос, не исполнял Его волю? Или эта воля состояла лишь в том, чтобы христианин подвергался страданию и унижению? Никос обращался в пустоту и не решался заставить свой разум продвинуться дальше. Губы зашевелились в беззвучной молитве. Но мысли то и дело перебивали ее: «Всё в воле Божией — так учило Святое Писание. Не через чудо приходит вера к человеку, но через веру — чудо». Никос верил всем сердцем, каждой своей клеткой с самого раннего детства, с момента, когда к нему впервые пришла осознанность. Где это чудо? В памяти всплыли слова отца Серафима: «Один раскаявшийся грешник дороже ста праведников». Следом вспоминалось заученное наизусть Евангелие от Луки: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (15:7, притча о заблудшей овце).
— Эврика! — воскликнул Никос, как Архимед, обезумевший от радости своего открытия и голым побежавший по улицам города Сиракузы. — Эврика! Я должен согрешить и покаяться! И тогда меня услышит и возлюбит Господь!
Эта мысль, как просвет в туннеле, как внезапное прозрение, накрыла рассудок Никоса. Сердце бешено забилось в груди, в панике ища в душе уязвимые бреши. Словно только этого и ждало тело, в котором вмиг радостно заскакали гормоны, подняв гигантскую волну сладострастия, и заплясали в дьявольском предвкушении. Глаза Никоса стали лихорадочно озираться вокруг, вглядываясь в чащу леса в поисках той самой желанной соломинки спасения. «Афродита!!!» — разорвал тишину мужской отчаянно умоляющий крик. Птицы сорвались с веток и взметнулись в небо. Деревья закачались под порывом тёплого ветра. Инстинкт самца, жадно расширяя ноздри, наконец-таки учуял желанный запах. О, если бы с Богом можно было так же — мгновенно, без особых усилий — получать вопрошаемое!
И перед Никосом предстала ОНА. Чарующая, цветущая, лучезарная, неземная, только ему принадлежащая... Афродита! Её изумрудный взгляд манил искушением. Она светилась, да, именно светилась солнечным светом и абсолютным счастьем, предлагая это самое счастье ему, Никосу! Орошая воздух всеми запахами весны, благоухая жасмином, розами и мёдом, она стояла перед ним на расстоянии дыхания.
— Наконец-то! – сказала она. — Я дождалась тебя! Дай мне скорей руку, любимый, и следуй за мной. Я укажу тебе дорогу к твоему спасению.
И он пошёл за ней. Нет, он оторвался от земли и полетел! Тонкие, нежные пальцы горели в его руке, посылая сквозь кожу электрические разряды.
Оказавшись на цветущей поляне, они остановились, взгляды встретились. Голова Никоса закружилась от блеска божественных глаз, обольстительных и ласковых, как у ангела. Вокруг шеи и талии Никоса, словно лианы, обвились женские руки. Впервые его организм не отвергал их. Два дыхания слились воедино. Мягкие губы пахли карамелью, а прикосновения были нежнее пуха. Дрожь охватила девственное тело, которое то напрягалось, как скала, то таяло, словно льдинка под палящим солнцем. Никогда в своей жизни Никос не ощущал ничего подобного, и никогда не был более счастливым! Наконец-то душа с плотью слились воедино и обрели согласие друг с другом. Он почувствовал себя полноценным мужчиной, который заполнил собой весь промежуток между землёй и небом, не оставляя в пространстве пустот и брешей. Афродита зазывала в себя, а Никос был счастлив утонуть в её глубинах. Он упивался божественным телом, исчезал в его волнах и выныривал лишь для того, чтобы вдохнуть кислород и снова погрузиться в сладкую негу. Он покрывал поцелуями гладкие прохладные бёдра, тонкие лодыжки, прикусывал пальчики ног и снова возвращался к стонущим губам. Ласки Афродиты были нежнее пёрышка, которое скользило по его коже, играло на нервных струнах, создавая волшебную мелодию. Кровь Никоса толчками то поднималась к голове, воспламеняя мозг, то отливала вниз, покрывая лицо холодным потом.
— Чувствуешь ли ты единение со Вселенной, любимый? Ощущаешь ли себя бессмертным?
— Да! Да! Да! Господь Всевышний! Что со мной!?
— Это Эрос. Перед ним все равны — и Боги, и смертные. Он есть всему начало. Впусти и прими его!
Мощная струя, разрывая жилу, вырвалась наконец наружу и обильно окропила блаженное лоно. Никос натянулся как тетива, а потом без сил упал на ещё горячую от пылающих тел траву... Облачённые лишь в солнечное сияние, они лежали посередине леса на ковре, сотканном из полевых цветов, и чувствовали, что ничего более естественного быть не может. Афродита всегда была частью этого мира и привела в него Никоса.
— Теперь ты бессмертен, любовь моя. Как Бог Адонис...
— Я делаю это ради одного Бога, — откуда-то из недр души пробился отчаянный голос, похожий на писк загнанного в угол мышонка.

— Но с Богиней, — улыбаясь, поправила его Афродита, — с той, которой всё равно, для кого ты это делаешь.

Она развернулась и тут же вновь накрыла его своим телом, возвратив податливую плоть назад в царство блаженства. Мысли Никоса снова стали вязкими и тягучими, а сам он словно превратился в слизня, отчаянно скользившего в новую пропасть. Душа замерла в ожидании то ли награды, то ли возмездия. Она была готова одинаково принять и то и другое, лишь бы эта бездна длилась вечно, лишь бы никогда не возвращаться в жестокую реальность. Потому что здесь его душу любили и ласкали, а на земле ранили колючими терниями несправедливости.

— Ублажай меня и ублажайся сам, упивайся мной, — беспрестанно шептала Афродита, — насыщайся любовью, отдай ей все свои силы, не бойся, она вернёт тебе в тысячу раз больше!

Никос слушал её голос и следовал за ним по лабиринту наслаждений, не оставляя необследованным ни один уголок тела Афродиты. Она поддавалась ему, отдавалась вся, без остатка, позволяя мужскому эго почувствовать себя властелином, абсолютным обладателем древнейшего, от создания мира, великого чувства притяжения. Новый шквал эмоций вырвался наружу, сотрясая измождённую плоть...

Никос в нерешительности приоткрыл глаза. Между стволами деревьев пряталось багровое солнце, коварно подглядывая за ним из-за пепельно-красных гор. Потом, будто запаниковав, что было замечено, оторвалось и принялось подниматься над горными и кедровыми макушками. Никос спокойно наблюдал за странным поведением небесного светила. Его дыхание было ровным, мысли беззаботными, мышцы расслабленными. Кровь неторопливо растекалась по венам, осторожно, чтобы не пробудить сознание. Тело вдруг стало знобить. Афродита, лежащая рядом, мгновенно среагировала на едва заметную дрожь и укрыла нагое тело любимого своими волосами, укутав его, словно младенца... В голове зияла пустота, не было ни одной мысли, всё стало таким далёким и неважным, словно Никос всегда принадлежал этим объятиям, и этим волосам, и этой траве под ним. Его сердце походило на маленькую золотую рыбку, вырвавшуюся из тесного аквариума в глубокие воды. И оно никак не желало возвращаться в стеклянные рамки естества. Эта мысль зацепилась за острый край в подсознании. Тонкая ниточка потянулась и стала распускать защитное покрывало, обнажая разум. Декорации начали меняться, воздух охладел, за спиной в часовне громко ударил колокол, лес угрожающе почернел и стал издавать жуткие звуки. Никос стоял перед священным источником, который зловеще сочился кровью. Отец. Похороны. Дом. Нужно спешить назад, чтобы успеть на последний автобус. Его ждут, возможно, ищут. Он повернулся и быстрым шагом пошёл к дороге.

По возвращении Никос Венетис начал испытывать странные чувства, будто он заново крестился. Появились уверенность, какая-то неземная сила, тайное знание, только ему раскрывшееся. И, что самое ужасное, ему совершенно не хотелось каяться. Напротив, теперь он словно понял своё предназначение, хотя и не мог пока точно его сформулировать. Его ничего больше не тревожило, память зияла пустотой, она была похожа на белый лист, на который скоро лягут новые строчки.
В доме было многолюдно, в воздухе витали запахи ладана, кофе и коньяка. Появления Никоса — возможно, как и его отсутствия — никто не заметил. Женщины, облачившись в чёрное, суетились, унося и принося из зала в кухню и назад чашки, блюдца, стаканы. Звенели серебряные подносы, слышались приглушённые голоса.
— Наши соболезнования, кирия Деспина. Имеем честь сообщить вам, что мы единогласно решили назвать одну из станций метро в честь Михалиса. Без его идеального проекта Евросоюз никогда бы не утвердил этот план. А без их финансирования, как вы понимаете, строительство метрополитена, так и осталось бы на чертежах до лучших времён.
— Спасибо. При жизни Михалис ни за что бы не согласился на наименовании станции его именем. Он был очень скромен. Но нам будет приятно.
— Где ты был? — громким шёпотом прямо в ухо выдохнула Кейси, хватая Никоса за руку и таща его в комнату. — Ты не был на похоронах отца! Как такое возможно? И вообще, что у тебя за вид, Нико?
— Как? Похороны уже прошли?
— Да, сегодня, в два часа. Где ты витаешь? Хватит уже, брат, спустись на землю! Твой Бог сейчас уже никому не поможет!
Кейси была в ярости. Никос молчал.

Потом она добавила:
— Мне нужно идти помогать, люди приходят и уходят, и конца края этому нет. А ты переоденься и займись угощением, Ставрос еле справляется.
— Я был с Афродитой, — вслед уже выходящей из комнаты сестре бросил Никос.
Кейси застыла в проёме. Потом медленно повернулась с широко распахнутыми глазами, в которых замерла сразу тысяча вопросов. Рот открылся было, чтобы задать один из них, но тут же её губы плотно сомкнулись, и она вылетела вон из комнаты.
Среди соболезнующих были некоторые члены «Археллина». Деметра тут же деловито прошла на кухню и перехватила у Марии обязанность бесконечного заваривания кофе. Кейси продолжала носить туда-сюда подносы с чашками и стаканами. Ставрос угощал спиртным. На столах были расставлены вазочки с колливой*, приготовленной из варёной пшеницы, миндаля, грецких орехов, изюма, зёрен граната, сахара и корицы, со вставленными в пиалки чайными ложечками. Небольшие кусочки белого хлеба и ароматное печенье были аккуратно разложены по плетёным корзинкам. Среди присутствующих был священник в черной рясе, а рядом с ним духовный отец Серафим. Они стояли в сторонке и тихо о чем-то говорили, отправляя в рот кутью ложечку за ложечкой и обильно запивая вином. На внушительных размеров животе священника задерживались крошки от поминального угощения. Никос направился, к ним, чтобы поприветствовать, как вдруг он почувствовал в воздухе приятный и уже родной запах. Он остановился и взглянул в сторону открытой входной двери.

В проёме, окружённая светом, словно святая, стояла Богиня!

Никос застыл между отцом Серафимом и Афродитой. Мир замер. Земля стала уплывать из-под ног. Он как будто находился на распутье, перед выбором, хотя ему совсем не хотелось выбирать. Напротив, ему хотелось защитить свою возлюбленную. Откуда-то возникло желание ринуться в бой, заслонить её своей грудью, принять на себя любой удар, любую кару, пусть даже смертельную. За спиной Афродиты быстрым шагом приближался внушительного роста мужчина. Он грубо схватил ее за тонкое запястье и потянул за собой. Они исчезли из поля зрения, не успел Никос и глазом моргнуть. Всё произошло за пару мгновений, дверной проём опустел, словно в нём никого и не было. "»Кто он? Куда её увёл?» Сердце было готово выпрыгнуть из груди и поскакать за внезапной пропажей. Никос сорвался с места и, как дикий зверь, рванул вперёд, втягивая ноздрями воздух, тщетно пытаясь взять след. Он ничего и никого не замечал перед собой. Бегал по улицам города, высматривал, выискивал, принюхиваясь, как ищейка, наворачивал зигзаги по окрестностям. Афродиты нигде не было. А что, если её вообще никогда не было? Что, если она была лишь в его фантазиях? Что, если он уже не может отличить реальность от иллюзий?

Никос остановился перед храмом Святой Троицы и, упав на колени, заплакал:
— Господи! Господи! Прости меня! Я — заблудшая овца, я сбился с пути и отстал о стада! Я каюсь в своём грехе!
Где-то совсем близко грянул гром. Первые капли дождя смешались со слезами на его щеках. Никос поднялся с колен и вошёл в церковь. Внутри было пусто и прохладно. Трясущимися руками он привычно вынул из кармана мелочь, бросил её в щель и взял одну свечу. Каждое движение, тысячу раз проделанное с детства, давалось ему с трудом. Фитилёк никак не зажигался, а после нескольких попыток полыхнул и тут же потух. Никос вставил незажжённую свечу в песок и перекрестился. Потом подошёл к иконе с изображением Святой Троицы, перекрестился ещё три раза и прильнул губами к холодному стеклу. Дождь барабанил по куполу и бился о витражные стекла храма.

Никос прошёл вглубь, сел на скамью и стал неистово молиться:
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твоё...
Каждая его мышца была напряжена до упора. Он запинался, отвлекался, вздрагивал от раскатов грома. Молнии разрывали небо, иконы перед глазами вспыхивали ярко-голубым светом и снова погружались во мрак.

Никос зажмурил глаза, ещё громче продолжая читать молитвы:

— ...и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим... Всё-таки согрешил я или нет? ...и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого... Если согрешил, то сейчас же нужно покаяться, а если нет... Если мне всё это почудилось?..

Мозг будто раздвоился, мысли перебивали одна другую: «Согрешить и покаяться — вот путь к любви Господней... А я говорю вам: кто посмотрел на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своём (Мф. 5:28). Значит, всё-таки согрешил... Прости меня, Господи!..»
Тело стало крениться на бок, и Никос лёг на лавку, сунув соединённые вместе ладони промеж поджатых коленей.

Сколько он так пролежал? Молитвы взяли верх над вопросами и убаюкали сомневающуюся часть мозга. Вдруг громко стукнула дверь, и Никос широко раскрыл глаза. Что он тут делает? Почему лежит? Зачем прекратил поиски любимой? Она в беде, и её надо спасать! Парень вскочил на ноги и бросился к выходу. Первая попытка толкнуть тяжёлую дверь не увенчалась успехом. Никос попробовал снова, но дверь опять не поддалась: церковь заперли снаружи. Он стал искать в кармане телефон, но его там не оказалось. Никос оказался в ловушке. Никогда ему не было так страшно. Стены церкви впервые в жизни не давали привычного успокоения, а, наоборот, давили со всех сторон, пугали. Парень ощущал себя проглоченным людоедом-гигантом. Он в панике начал колотить кулаками в дверь и звать на помощь, но ничего, кроме шума дождя, которым Господь, словно плетью, продолжал хлестать храм, не было слышно...

**********

— Они неисправимы и безнадёжны, прекрасная Богиня! Сними эту грусть со своих очей, он не Адонис, он не стоит и его мизинца!

— Адонис, — с грустью повторила Афродита имя своего последнего смертного возлюбленного, — с которым ты расправился так жестоко, бессердечный воин.

Божественный взгляд потух, золото в глазах потускнело. Афродита смотрела с небес на несчастного, мечущегося в терзаниях Никоса, загнанного в стены христианского храма.

— Я тебя спасаю, неблагодарная красавица! Предупреждаю беду, чтобы потом не быть вынужденным уничтожить всех, кто был и не был причастен к надругательству над Богиней Любви. Не вынуждай меня потерять рассудок и сокрушить всё на своём пути!

— Не всегда выход лишь в войне, Арес.

— Но последствия любой войны – всегда повод для хорошего начала.

*Коллива - кутья (греч.).