ТАМ, ГДЕ ЖИВУТ БОГИ

Это была самая странная пасхальная неделя в семье Венетисов.

В понедельник мать принесла домой несколько небольших горшков с фенхелем, листьями салата, колосками пшеницы и зачем-то отнесла их на крышу дома. Вместо печёных постных «лазарчиков»* в вазочках появились разных сортов орехи, а в холодильнике обнаружились молочные продукты, и это-то во время самого строгого поста страстной недели!
Все были не в себе. Точнее, каждый сам в себе. Члены семьи практически не общались между собой, кроме самых необходимых фраз, которые домочадцы кидали друг другу и на лету ловили: «Доброе утро». — «И тебе». — «Приятного аппетита». — «Спасибо». — «Как прошёл день?» — «Хорошо, а у тебя?» — «Спокойной ночи». — «Приятных снов».

Ставрос ходил по дому чернее тучи, он не мог найти себе угол, как тигр в клетке, рыщущий непонятно чего.

Отец разрывался между химиотерапией и строительством метро города. Он ужасно боялся не успеть! Увидеть, как пройдёт первый электропоезд под землёй Салоников, было его давней заветной и несбыточной мечтой. О том, что она несбыточная, Михалис знал точно, но всё равно надеялся и верил.

Никос много занимался и молился. Двухнедельные пасхальные каникулы пошли на пользу как его душе, так и телу. Необузданные тестостероны успокоились, отрезанные от всякого раздражителя. Полностью углубившись в учебники и в священные писания, парень как бы отделил душу от тела, а разум от гормонов. Всё существовало параллельно, нигде не пересекаясь и не путаясь друг у друга под ногами. Никос был доволен первой победой над собой. Он чувствовал, что наконец обрел спокойствие, нашёл убежище, своего рода защитный панцирь от соблазнов внешнего мира. Наверное, как-то так чувствует себя монах в монастыре. Никаких наваждений, никаких внезапных порывов. Полный покой.

В канун Пасхи все ожидали приезда Марии с острова Крит. Её способность выслушать и понять любого члена семьи, сгладить углы, найти правильные слова, примирить повздоривших была поистине даром Божьим. Никосу не хватало привычного единства в семье. Он связывал эти внезапные перемены с болезнью отца, и ему было больно, оттого что вера его самых близких людей пошатнулась. Вместо того чтобы сплотиться, все разбежались по разным углам. Парень не сомневался, что старшей сестре удастся вывести всех из затянувшегося оцепенения и в доме вновь будут царить Божия благодать и взаимопонимание.

В Страстной четверг поздно вечером Кейси столкнулась с матерью у входной двери.
— Идёшь эпитафий украшать? — спросили они друг у друга в один голос.
— Да, — тоже одновременно ответили они и улыбнулись.
Этого старого христианского обычая в Греции перед Пасхой придерживались многие женщины. В ночь на Страстную пятницу, за день до Великого шествия эпитафия, с возложенным на него образом снятого с креста Иисуса, хозяйки шли в храм и украшали цветами имитированную гробницу Спасителя. Когда Кейси была маленькой, они с мамой ходили в церковь неподалёку от дома. А когда она выросла, стала уезжать с подругами в центр города, в Митрополит. Так и сегодня их с Деспиной пути разошлись. Расцеловавшись в обе щеки, они направились в противоположные стороны.

В последнее время Кейси всё чаще посещала этническую религиозную группу «Археллин» и всё глубже погружалась в мир Олимпийских Богов. Она увлеклась просмотром документальных и художественных фильмов о том, как уничтожались древние храмы, и уже не могла без слёз смотреть на то, как падали с храмов тридцатиметровые статуи, превращаясь в груду мраморных камней. Как приверженцы христианства заживо сдирали кожу с Ипатии, великой женщины — философа и астролога, как расчленили её потом на виду у всего города. Как сжигали язычников и наравне с ними вековые библиотеки с бесценными открытиями в науке, астрономии и медицине, с великими философскими учениями. У Кейси в сердце образовалась кровоточащая рана, которая сочилась все сильнее с каждым кадром, словно очищая таким образом отчаянно бьющийся орган от инородных бактерий. До недавнего времени она думала, что живёт в свободной стране, без религиозных предрассудков, однако теперь была убеждена в обратном. Если раньше заставляли людей принимать христианство силой, то сейчас — хитростью, начиная с рождения, когда младенец еще не имел возможности выбирать. Кроме того, девушка с ужасом узнала, какую войну развернула и уже более двадцати лет продолжает вести православная церковь против политеистов. Ничего подобного никогда в Греции не предпринималось против представителей других религий: свидетелей Иеговы, католиков, мусульман, буддистов. Как будто священники боялись вновь столкнуться со своими старыми врагами лицом к лицу. Кейси отчаянно хотелось взять мир в руки и потрясти его за грудки, а потом надавать ему пощёчин, чтобы отрезвить и открыть ему глаза на реальность. Или закрыть, чтобы он наконец поверил в мифы...
Углубившись в свои мысли, Кейси чуть не проехала свою остановку. С ней в последнее время часто такое случалось: теряясь во времени и пространстве, она не слышала голоса кондуктора, не видела пролетающих мимо домов, дорог и парков.
По указанному адресу никого не было. Кейси осмотрелась по сторонам. Тишина. Очень вовремя в кармане пикнул телефон, она посмотрела на экран. «Иди в дом напротив, на первый этаж. Мы тебя ждём. Деметра». Кейси перешла улицу и вошла в здание. Глаза не сразу привыкли к темноте. Девушка несколько секунд вглядывалась в полумрак. В свете слабо горящих факелов откуда-то из глубины начал проявляться мраморный бюст. Она тут же узнала в нём лицо Богини Любви. Её взгляд был устремлён прямо на Кейси. Дрожание огня, казалось, придавало белому камню живое движение и блеск неподвижным белкам невидящих глаз. На соседнем пьедестале стоял бюст Зевса с мягкими, добрыми чертами лица и курчавой бородой. Между ними — невысокая статуя молодого мужчины с очень красивым телосложением. Темнота полностью рассеялась, и девушка смогла разглядеть все атрибуты, находившиеся в небольшом зале: прямо по центру стоял продолговатый стол, украшенный цветами и цветущими ветвями, справа и слева вдоль стен, в нетерпеливом ожидании священнодействия сидели на стульях люди. Кейси быстро прошла и заняла свободное место с краю. Подошли несколько женщин, облачённых в черные и белые мантии, и выстроились по обе стороны стола. Наступила абсолютная тишина. Казалось, даже сердца присутствующих перестали биться, чтобы не нарушить её. В центр зала вышел высокий бородатый мужчина с аккуратными локонами до плеч, одетый в белоснежную широкую тунику и такие же белые штаны. В руке он держал посох. Было очевидно, что он олицетворял Зевса. Дрожащий полумрак способствовал усилению воображения затаившей дыхание публики, которая без труда представила перед собой спустившегося с Олимпа Громовержца. «Зевс» громко стукнул посохом о пол и властным голосом произнёс:
— Объявляю тайную мистерию в честь Бога Адониса открытой!
Словно прерывистые раскаты грома, послышались гулкие удары в барабан, за ним протяжно зазвучала флейта, в которую стали вплетаться женские голоса:

— О, Афродита, рождённая в пене бурлящей!
Дева с улыбкой бессмертной, воспетая в гимнах,
Благо несущая в страстно пленительных ливнях
Чувств светозарной Любви... бесконечно творящей...
Правая рука каждой поющей женщины лежала на левой груди, а левая тянулась ладонью к бюсту на пьедестале, который продолжал «оживать», будто растрогавшись от волнующих слов.

— О, снизойди к нам, Богиня блаженная с ликом пречистым,
Ибо словами молитвы священной тебя призываю!
Дальше начала разыгрываться сцена грустной истории любви Афродиты и Адониса, хорошо известной любому греку и гречанке со школьной скамьи. Как спасла прекрасная Богиня младенца Адониса от гибели, спрятав его в Подземном Царстве Мёртвых; как влюбилась в него сама царица Подземного мира Персефона, едва Адонис стал юношей, и не пожелала возвращать его Афродите; как рассудил двух влюблённых Богинь Зевс, вернув Афродите её возлюбленного. Как страстно потом любили они друг друга и как обезумевший от ревности Арес, обратившись в дикого вепря, разорвал бедного юношу. Как оплакивала безутешная Афродита свою потерю, оплетая тело любимого цветами, и как сжалилась над ней Персефона, воскресив Адониса из мёртвых и дав ему возможность пребывать на земле со своей возлюбленной полгода в тёплые месяцы, а в холодные возвращаться в Подземное Царство, таким образом сделав его бессмертным. Волшебные струны арфы придавали действию таинственность и чувственность.
Женщины в черном, олицетворяющие мир Царства Мёртвых, обернули статую белоснежным саваном, обмотали её крест-накрест красными лентами и аккуратно положили на имитированное погребальное ложе, украшенное цветами. Потом женщины в белых сарафанах, с распущенными волосами и босыми ногами, стали ходить вокруг эпитафия, оплакивая смерть Адониса тихим жалобным пением. И вновь полились скорбные звуки флейты.
Кейси, не моргая, следила за женскими фигурами, не вглядываясь особенно в лица. Она пропускала через себя всю боль и отчаяние потери любимого человека. Её взгляд то и дело задерживался на одной из фигур, которая казалась ей до боли знакомой. Но эта фигура тут же терялась в полумраке, сливаясь с остальными.
Внезапно факелы погасли, музыка резко замолкла, и на пару мгновений наступила кромешная темнота. Потом снова послышались два гулких удара в барабан, и комнату озарили несколько ярких вспышек света. Перед гробницей, словно воскресшая статуя, оказался красивый полуобнажённый молодой мужчина. Он раскинул руки в стороны и громко произнёс:
— Я — Бог Адонис, я здесь, и я жив! Да здравствует любовь!
— Любовь, способная победить даже смерть! — надрывным голосом воскликнула одна из женщин в белом.
— Да здравствует возрождение! — отреагировали все присутствующие.
В центр зала вновь вышел «Зевс» и стукнул посохом о пол. Голоса снова затихли.
— Адонис — олицетворение тайны, направленной на омоложение земли. Его смерть — увядание природы зимой. Его воскресение — её возрождение с приходом весны. Его пребывание рядом с Персефоной символизирует посев семян в недра земли, а его возвращение к Афродите — взошедшие на поверхность ростки. С возрождением!
Все встали и начали поздравлять друг друга, перекрёстно целуясь в обе щеки и восклицая: «С возрождением!» После того как Кейси обменялась с несколькими членами общества поздравлениями, она внезапно встретилась с любимыми и самыми родными в мире глазами, в которых, как звезды на ночном небе, блестели счастливые слезы.
— Мама???
— Доченька... С возрождением!
— Но... Что ты... — Кейси выдохнула и сказала: — С возрождением, мама!

Две женщины обнялись и простояли так до тех пор, пока не зажегся электрический свет. А за секунду до этого Кейси показалось, а точнее, она могла поклясться, что через плечо матери среди толпы она увидела другие, тоже дорогие ей глаза. Они лишь на мгновение блеснули изумрудно-бирюзовым светом, как редкое ювелирное украшение в бликах витрины, и тут же скрылись за мраморными фигурами...
Домой Деспина с дочерью возвращались вместе. Они решили прогуляться пешком вдоль набережной под полной луной.
— Как ты узнала, что я приду? — спросила Кейси.
— Я видела тебя на собрании по случаю Солнцестояния, а потом, прости, заглянула в твой компьютер. Кроме того, Деметра сказала мне, что пригласила тебя на праздник Адониса.
— Я могла бы догадаться.
Они немного помолчали, потом Деспина сказала:

— Как видишь, воскрешение было позаимствовано христианами у древних греков. Только тогда это было воскрешением не Иисуса из Назарета.

Кейси молчала.
— Думаю, у тебя есть и другие вопросы, которые ты хотела бы мне задать, дочка.
Кейси слегка улыбнулась:
— А насколько ты готова быть откровенной, мамочка?
— Предельно, милая. Спрашивай обо всем.
— Хорошо. Тогда начнём с твоей бабушки.

В Страстную пятницу Никос впервые в жизни пошёл на шествие эпитафия Христова один. Сначала он простоял двухчасовую литургию в храме, читая вместе с певчими псалмы, которые знал наизусть. Потом, сжимая в руках зажжённую свечу, медленно двинулся за шествием внутри небольшого квартала. Никос вглядывался в лица людей, пытаясь найти родных, но тщетно. Странно, думал он, вчера вечером мать с Кейси ходили украшать эпитафий, вернулись поздно и, кажется, вместе. Может быть, сегодня они отправились в Митрополит? Но почему в таком случае они не сообщили ему об этом? У Никоса не было и мысли о том, что, возможно, сестра с матерью были в другом месте вместо церкви. Отец был измучен, сеанс химиотерапии сегодня дался ему тяжело, его тошнило и рвало, бросало то в жар, то в холод. Ставрос решил остаться с отцом дома. И зачем они только взяли три путёвки на Афон? Сил отца не хватит даже на то, чтобы доехать до границы, не то чтобы совершать продолжительные пешие прогулки по узким каменистым тропинкам в густых священных лесах. Эти мысли вытесняли скорбь о перенесенных муках Христа и о последующем Его распятии, о чём подобало думать в день Страстной пятницы.

В субботу утром прилетела Мария. Впервые за долгое время вся семья собралась за одним обеденным столом, который в канун Пасхи по православной традиции должен был быть крайне скромен. Обычно он состоял из пары блюд и постного хлеба, но сегодня Деспина удивила семью кулинарными изысками: ячменные лепёшки, обсыпанные фенхелем и мятой, збрызнутые оливковым маслом, чечевично-нутовое пюре, артишоки с лимонным соусом, салат из стручковой фасоли и миндаля с сушёным инжиром, оливки трёх видов и печёные каштаны с грибами. Среди всех деликатесов, словно хозяйка стола, возвышалась трёхлитровая бутылка домашнего красного вина. Одно блюдо притянуло к себе удивлённые взгляды всех домочадцев, будто они увидели нечто несъедобное. На небольшой тарелке вызывающе белел огромный кусок козьего сыра.
— Отцу нужны силы, — ответила Деспина на повисший в воздухе вопрос.
— И кальций, — добавила деловито Касьяни.
— Не стоит грешить ради меня, — возразил было Михалис, — стол должен быть постным.
— А ради кого стоит? — спокойно спросила жена. — Если не ради любимого человека, тогда ради кого? Не ради же Иисуса Христа?
Все молча уставились на мать. Такой категоричной её никто никогда не видел.
— Простите, дети, — спохватилась она. — Ешьте то, что считаете нужным. Приятного всем аппетита.
Во время всей трапезы жалостливый, полный любви и нежности взгляд Марии был прикован к пожелтевшему, отёкшему лицу отчима. Михалис виновато смотрел в тарелку, гоняя еду с одного края на другой. К сыру он не притронулся, как и его сын Никос.

В ночь с субботы на Пасхальное воскресенье отцу стало совсем плохо, и его отвезли в больницу. Ни о каком празднике не могло быть и речи.
В частной клинике, где уже давно было придержано место в палате на случай очередного приступа, всё было готово к очередной операции, которая откладывалась на понедельник ввиду Святого дня.
— Молитесь, — вздохнула старшая медсестра, — вы же знаете, что в Греции нежелательно попадать в больницу в канун Рождества и Пасхи. Если не умрёшь до конца празднования, будешь спасён на следующий день.
Глаза Деспины метнули в сестру милосердия две молнии, отчего та чуть не проглотила за такие слова собственный язык.
Никос сложил ладони перед собой и прошептал:
— Господи, не оставь его! Спаси и сохрани!
Затем три раза перекрестился. Мария проделала то же самое, механически отметив, что больше никто не отреагировал на это привычное для их семьи действие. Мать сделала вид, будто что-то ищет в сумочке, а Кейси уставилась в телефон. Ставрос вообще куда-то исчез из поля зрения под предлогом оформления бумаг.

До понедельника Михалис не дожил. Пасхальное Воскресенье стало для него роковым.

*Лазарчики (Лазаракия) - греческая обрядовая выпечка, сладкие булочки, которые пекут в Греции и на Кипре православные христиане в Лазареву субботу, с которой начинается Страстная неделя. Их едят, чтобы отпраздновать чудо, когда Иисус воскресил Лазаря из мёртвых.