Часть 18. САПФО.
При рождении мать дала ей имя Людмила. В начале девяностых приехавшая из Украины танцовщица Светлана попала в руки поджидавших в аэропорту «работодателей», которые тут же продали её и прилетевших с ней девушек в сексуальное рабство. Клиенты ходили днём и ночью, а контрацепция в пакет средств гигиены, выдаваемый еженедельно вместе с продуктами питания, не входила. Девушки предохранялись бабушкиными методами, которые нередко давали сбои. Именно благодаря такому сбою появилась на свет Людмила, или, как её сразу же перекрестили, Мила. Девочка росла среди маминых подруг, меняя квартиры и города, знакомясь с бессчётным количеством людей разного возраста и социального положения. Милочка всегда была очень худенькой и маленькой девочкой, её часто не замечали, задевали и даже забывали. В подростковом возрасте у неё не наблюдалось никаких признаков зрелости и ни намёка на половое созревание. А Мила мечтала быть привлекательной и желанной, как её мама. «Перед красивой женщиной все мужчины одинаковые. Они — как разноцветные попугайчики, которые твердят одно и то же, нетерпеливо перебирая лапками по жёрдочке, — учила её мать. — Мужчина может быть в своей обычной жизни кем угодно: адвокатом, президентом, врачом или священником. Но когда им нужна женщина, они все равны. Мужчина может обесчестить женщину только однажды, в первый раз. А потом его мужская сила в её руках. В прямом смысле».
По воскресеньям Светлана водила дочь в церковь. Они простаивали службу от начала до конца, причащались и исповедовались. О том, чтобы в воскресное утро подольше поспать, не было и речи. Свечки, припадания губами к иконам, а потом к тыльной стороне рук священников, строгое соблюдение постов и обязательное ношение нагрудного крестика в жизни Миле шли бок о бок с прелюбодеянием, сквернословием, ложью и корыстью. Девочка знала молитвы на старославянском и греческом языках, а вместо курортных пляжей они посещали монастыри и храмы, где хранились чудодейственные мощи святых. Светлана кардинально преображалась, как только переступала порог очередного храма. Она накидывала на голову платок, смиренно опускала белёсые ресницы в пол, складывала пальцы рук в замок и принималась долго молиться. Выражение её лица становилось кротким, беззащитным и даже каким-то скорбящим. Священник задерживал на женщине со славянской внешностью свой взгляд, стараясь не упустить случая погладить её по светлым волосам, подержать за руку, подольше исповедовать. Выйдя из церкви, едва завернув за угол, Светлана доставала зеркальце, губную помаду, тени, тушь, румяна, и через пять минут это был уже совсем другой человек. Мила не задавала матери лишних вопросов, поскольку в детстве часто получала за них по губам. Светлана порола дочь за каждую мелочь и не стеснялась делать это на людях, громко выкрикивая грубые обидные слова на русском языке. Посещение святых мест, по мнению Светланы, входило в обязанность каждого христианина. И не важно, куда он пойдёт дальше и что будет делать. Главное — регулярно раскаиваться и исправно поститься.
Несмотря на частые переезды, Мила неплохо училась. Особенно легко ей давались иностранные языки, и древнегреческий был в их числе. В двенадцать лет она в оригинале читала Илиаду и Одиссею, комедии Аристофана, трагедии Софокла и Еврипида, обожала диалоги Платона и учение Аристотеля. Был у девочки любимый томик с поэзией Сапфо Митиленской, некоторые стихи она знала наизусть. Иногда девочке казалось, что она не принадлежит этому миру, и тогда она придумала свой. И прочно поселилась в нём. Это было несложно в такой стране, как Греция, где почти в каждом городе обязательно встречались древние руины, устоявшие, несмотря на разрушительное время, колонны, незаконченные археологические раскопки. Миле казалось, что века не властны над этой страной и под ногами всё ещё живёт и процветает древняя цивилизация, куда она мысленно и переместилась. Там она представляла себя в роли то нимфы, то музы, то даже Богини. Самой сокровенной её фантазией было то, чтобы любвеобильный Зевс однажды прокрался бы к ней ночью в постель и она зачала бы от него полубога.
О своём отце Людмила ничего не знала. Мать наложила на эту тему табу, ещё когда девочка была совсем малышкой. Хотя по большому счету ей это было и неважно. Единственное, что Мила знала о нём, так это то, что он был местным, к тому же очень важным и уважаемым человеком, поэтому рождение ребёнка по понятным причинам, должно было быть скрыто от общества. Для Светланы все мужчины делились на две категории: скупых и щедрых, соответственно, хороших и плохих. Чем больше подарков, тем лучше мужчина, а чем выше у него должность, тем он полезней. Другие качества не обсуждались.
С очередным переездом, на этот раз в Афины, в жизни Светланы и её дочки появился Константинос, государственный чиновник при деньгах и связях. Он называл Светлану Ланой, по-отцовски смотрел на Милу, нежно теребя её за щечку. Они как-то очень быстро переехали в его огромную квартиру, в которой сами ничего не решали, сколько бы Светлана ни старалась стать в ней полноправной хозяйкой. Константинос диктовал обеим, что носить, как есть и что говорить, покупал дорогие, но ужасно скучные вещи и следил, с кем они встречались. Мама каждый день наряжалась и крутилась перед носом мужчины в прозрачных блузках с вызывающим декольте и в упор не замечала, куда был в действительности направлен взгляд её любовника. Однажды ночью Константинос зашёл в спальню, где спала четырнадцатилетняя Мила... Впервые в жизни мужчина смотрел на неё с нескрываемым желанием овладеть её мальчишеским телом. А она стеснялась своей плоской груди и отсутствия волос на лобке. Откуда ей было знать, что именно это и привлекало пятидесятилетнего мужчину? Чтобы не чувствовать боль и стыд от неизбежного, девушка закрыла глаза, расслабилась и попыталась представить на себе ... Зевса! Да, да, мощного, страстного, влюблённого в смертную женщину Громовержца. По размерам Костас походил на Титана, и Миле иногда казалось, что он вот-вот её проглотит, как Крон своих детей. Со временем его визиты участились, и они, совсем потеряв бдительность, были уличены Светланой. Надавав дочери отмашистых пощёчин, мать незамедлительно принялась собирать вещи. И снова началось скитание по квартирам. После такого странного сожительства с любовником матери Мила стала мечтать о собственном доходе и о взрослом покровителе. С богатым, хотя и теоретическим, опытом в познании мужчин ей не составило труда найти своего первого «клиента». Им оказался знаменитый кинорежиссёр и скрытый педофил Софоклис Саранделис. Они познакомились случайно на пляже, где Мила поймала на себе похотливый взгляд мужчины и пошла за ним в воду... Они встречались в номерах отелей. Иногда с Софоклисом приходили его друзья: известные актёры, певцы и другие деятели шоу-бизнеса. Деньги и подарки сыпались на девочку как из рога изобилия. В шестнадцать лет она всё ещё выглядела максимум на четырнадцать и была просто «на расхват» для определенного типа мужчин. Примерно через год в номер отеля ворвалась полиция, и Саранделиса скрутили прямо в кровати. Кто-то из работников гостиницы заявил на кинорежиссера, чтобы наказать извращенца и спасти «бедную девочку». В этот же вечер Светлане начали сыпаться звонки от адвокатов остальных соучастников «оргий» с предложениями принять взятку на космические суммы взамен на молчание. Светлана была не гордая и деньги охотно брала, строго-настрого запретив дочери раскрывать на допросе рот. Мила сделала так, как было велено, и получила от матери хорошее вознаграждение. Режиссера вытащить не удалось. Общество требовало наказания за совращение малолетних и самого жёсткого приговора. На Светлану сыпались гневные, осуждающие и угрожающие лишить материнства письма, а на Милу, наоборот, сочувствующие, с предложением поддержки и опеки. Вокруг их дома крутились журналисты и психологи, и через год, не выдержав такой всенародной «любви» и «славы», мать и дочь взяли билеты на ночной поезд и уехали в Салоники.
Матери всё трудней становилось поддерживать свежесть лица и тела, спонсоры в очередь не становились, и планка в выборе мужчины для их беспечной жизни неумолимо падала. А когда в их квартире появился дальнобойщик Георг из Румынии, который каждый день пил и частенько поднимал на Светлану руку, Мила решила уйти из дому и снимать квартиру самостоятельно. Надо было как-то выживать, делать она ничего не умела, а улицы красных фонарей манили лёгким заработком. Узнав в девочке «жертву» нашумевшей истории с режиссёром-педофилом, её тут же приняла под своё крыло мадам Магдалена, или, как её ещё называли, цаца́, в одном из лучших борделей Салоников. Там Мила стала Сапфо и ещё глубже погрузилась в придуманную вселенную, полностью отделив себя от реальности. Плотоядный, похотливый, порочный и ненасытный, часто грубый и жестокий мир мог сломать кого угодно, только не её.
Сапфо даже считала себя рождённой под счастливой звездой. Всё в жизни ей давалось без особого труда, даже её так и не созревшее тело служило неплохую службу. Все хотели её оберегать, защищать, засыпать подарками, везде пытались накормить, угостить сладостями, посадить на колени. Подруг у Сапфо не было, ей было достаточно компании нимф, муз и харит, с которыми она вполне гармонично сосуществовала и даже причисляла себя к ним. Ни одна живая душа не была посвящена в её тайну. Девушка опасалась непонимания и насмешек, но больше всего и абсолютно всерьёз... гнева Богов. Несколько раз в год Мила - Сапфо путешествовала по Греции. Эта привычка осталась от кочевого образа жизни в детстве, и девушка уже не могла сидеть на одном месте больше трех месяцев. Каждое новое место, куда она собиралась в очередной раз, должно было иметь поблизости руины какого-нибудь древнего города, античного храма или какие-нибудь археологические раскопки, принадлежащие к эпохе до нашей эры. Там, среди развалин, она чувствовала себя настоящей — свободной, раскрепощённой и никоим образом не обременённой предрассудками и издержками современной нравственности. Она ощущала себя частью этого мира, нелепым образом оказавшейся, как подброшенный ребёнок, в чужом и враждебном ей двадцать первом веке. Она чувствовала себя дома. Трудно было найти грека или иностранного туриста, который бы посетил такое огромное количество древних мест. А когда все направления были изъезжены, а тропинки, покрытые древней пылью, истоптаны, у Сапфо начала зарождаться в голове опасная мысль. Мало кто в Греции знал о том, что на монашеской горе Афон когда-то находилась Священная Роща Богини Артемиды и её нимф, переименованная во времена Византийской империи, во Фруктовый сад Девы Марии. Богиня Артемида была символом чистоты и непорочности, не познавшая ни любви, ни мужского ложа и никогда не рожавшая. В монастыре Святой Лавры до сих пор сохранилась настенная фреска, где изображена Дева Мария, приехавшая из Палестины; где она хватает Олимпийскую Богиню за рукав и изгоняет из собственного леса, а одетые в черные рясы монахи разрушают её храм и убивают нимф. Присвоив себе всю часть полуострова и создав на нём автономное государство, архиереи позже наложили запрет на посещение священной горы любой женщиной без исключения под страхом тюремного заключения.
Постепенно у Сапфо родился план.
Широкие штаны, мужская сорочка, кроссовки, кепка и немного практики в перемене походки, и вот она уже превратилась в худенького подростка-старшеклассника. Теперь пришло время проверить свою изобретательность на людях.
— Эй, пацан, ты куда это собрался? — послышался голос мадам Магдалены, которая вышла на площадку, кутаясь в махровый халат. — А ну-ка пошёл вон отсюда!
В уголке рта мадам дымилась сигарета. Длинный кусок пепла упал на широкую грудь, немного задержался на ней и скатился на пол.
Сапфо на минуту замерла на месте, дав цаце возможность узнать её хотя бы со второй попытки. Чёрные глаза с наклеенными ресницами впились в лицо незваного на её территорию гостя. Удовлетворённая эффектом, девушка радостно сняла кепку и распустила волосы.
— Что за шутки, Сапфо!
— Слушай, Магдалена, у меня к тебе огромная просьба, — проигнорировала она гнев своей попечительницы.
— Заходи, — сказала мадам с энтузиазмом.
Сапфо никогда её ни о чем не просила. Она вообще была не очень разговорчивой в отличие от её «коллег по цеху». Чтобы как можно реже входить в контакт с окружающими, Мила старалась не создавать проблем, всегда во́время сдавала необходимые анализы, требуемые законом, не ссорилась с клиентами, имела свой особый контингент мужчин, не имеющий ничего общего с теми, кого предпочитали другие девушки. Кроме того, она исправно платила Магдалене её долю, не задерживая оплату и не пытаясь жульничать. Без сомнений, мадам хотя бы ради интереса выслушает её.
— Кофе?
— Да, спасибо.
Магдалена засыпала в чашки растворимый кофе и включила электрочайник:
— Молоко, сахар?
— И то и другое, и побольше.
— Да ты не только выглядишь как подросток, у тебя даже вкус детский, — засмеялась мадам. — Ну, давай выкладывай, что у тебя.
Она зажгла сигарету и приготовилась слушать. Сапфо сделала то же самое, и они, одновременно затянувшись, выпустили в серый потолок плотные клубы дыма.
— Скажи, к нам обращаются священники? Или, может, монахи, может, духовные отцы?
Магдалена продолжительно затянулась. Огонёк стремительно побежал в сторону фильтра, оставляя за собой хвост пепла. Потом она с шумом выдохнула. Черный дым на несколько мгновений почти полностью скрыл одутловатое лицо с настороженными рыбьими глазами. Затушив в полной пепельнице окурок, она молча встала и начала заливать кипяток в чашки.
— Я никому не собираюсь говорить, — поспешила объяснить Сапфо, видя нерешительность мадам.
— Если мне память не изменяет, когда-то ты была достаточно публичной девочкой.
— Это не я сдала режиссёра!
Сапфо прекрасно понимала, насколько важна была конфиденциальность клиента в этих кругах.
— Знаю, знаю, не горячись. Только я всё равно не могу ответить на твой вопрос. А зачем тебе? Захотелось разнообразия? Поверь мне, это не самые лучшие типы. Извращенцы ещё те. Вдобавок ещё и воняют. И да, они предпочитают молодых мальчиков, а не переодетых девочек.
— Мне нужно попасть на Афон, — перебила её Сапфо.
Глаза Магдалены выпучились так, что, казалось, они были готовы вывалиться из орбит. Чашка со звоном упала на блюдце, рука потянулась за новой сигаретой. И только после первой затяжки, она взяла себя в руки:
— Я не хочу обсуждать твои эротические фантазии, милочка, но скажу тебе сразу, туда попасть практически невозможно. Даже при всём твоём сегодняшнем маскараде. Начнём хотя бы с того, что в первую очередь проверят удостоверение личности. Нужно вдобавок иметь специальное разрешение от самого епископа, это что-то вроде визы.
— Я знаю. И готова заплатить сколько потребуется. Вопрос — кому? Прошу, ты мне только подмигни, а дальше я сама! Скажи, среди «моих» есть такие, кто посещает Афон?
Сапфо вынула из кармана и положила на стол зелёную купюру в сто евро.
— Моя репутация стоит дороже, девочка, забери свою жалкую бумажку и не позорься. Есть один, который давно уже у тебя трётся. Он пока ещё не священник, но очень скоро им станет. У него точно есть связи в духовенстве. Его отец — известный и уважаемый человек в городе. Они частые гости Агион Ороса на Афоне, говорят, их семья делает огромные пожертвования на храмы и монастыри. Когда он придёт к тебе снова, я трижды громко хлопну своей дверью. Всё, больше я тебе ничего не скажу. Дальше сама.
«Негусто, — подумала Сапфо, поднимаясь по ступенькам к себе в комнату. — Навряд ли это именно тот, кто сделает поддельное удостоверение личности и разрешение».
Попасть в храм Богини Артемиды теперь стало смыслом её жизни.