ТАМ, ГДЕ ЖИВУТ БОГИ

Кейси стояла на пляже и смотрела на небо. Над головой медленно проплывали рваные облака, накрывая ползущей тенью землю. Солнце уже наполовину скрылось за Олимпом, из-за которого поднималась полная луна. На мгновение два небесных светила замерли, посмотрели друг на друга и тут же тронулись дальше: одно вверх, другое вниз. Море вздыхало и облизывало босые пальцы ног. Вдруг вода заволновалась, поднялись волны и с рёвом стали набрасываться на песок, вгрызаясь в его края. Кейси сделала три шага назад, не сводя глаз с неожиданно разбушевавшейся стихии. Где-то на горизонте отчётливо показалась гигантская мужская фигура. Широкоплечий, с длинными волосами, он будто вырастал из уровня моря. Борода ниспадала водопадом, вьющиеся волосы на груди походили на баранью шерсть и казались живыми. В одной ручище он держал трезубец, а другой управлял гиппокампусами. «Посейдон!» — в ужасе и восхищении пронеслось в голове девушки. Вдруг на небе засверкали синим светом два глаза. Вспыхнула молния и очертила всё лицо Бога. Доброе, властное, царственное, проницательное. Часть его могучего тела, закрывавшее половину неба, упиралась в верхушку Олимпа. «Зевс!» — прошептала Кейси, упав коленями на песок. Новые раскаты грома раздались уже совсем близко. Между двумя владыками, моря и неба, появилось красивое и величественное женское лицо, обрамлённое черными волнами длинных волос, ниспадавших прямо в бурлящее море. На голове ослепительным блеском сверкала диадема. «Гера!» Имя царицы вылетело из уст Кейси и эхом отдалось в поднебесье. Новая вспышка молнии осветила женскую фигуру, похожую на мраморную колонну, которая, словно вытягивалась из горизонта и устремлялась во Вселенную. В её ладонях играли язычки пламени, рассыпая по небу искры и превращая их в звёзды. «Гестия...» — прошептала Кейси имя очередной Богини. Деметра разлилась над морем серебристыми нитями дождя, соединяя между собой глубокую синеву моря с небесным сводом. Удары грома, шум льющейся воды и плеск волн создавали музыку, волнующую, трепетную, необыкновенную. Внезапная стрела, как смычок перерезав струны дождя, добавила новые ноты и исчезла в пучине. В жёлтом свете луны показалось крепкое тело с обнажёнными коленями, согнутыми в прыжке, подобно молодой лани. «Артемида!» Кейси дрожала всем телом, но не от страха, а от восторга и благоговения перед открывшимся ей величием. Вдруг до её слуха стали доноситься совершенно иные, абсолютно неземные звуки, отдалённо напоминающие струны арфы, только в тысячу раз нежнее и переливистее, а вслед за ними, разрывая ночное небо, ворвалась огненная колесница, в которой стоял златокудрый Аполлон. Его стройный, величественный стан резко контрастировал с изящным и лёгким, парящим над ним на птичьих крыльях телом Гермеса. Кейси почти не дышала. Последние два имени застряли у неё в горле за мгновение до того, как громадный молот Гефеста со всего размаху ударил о морскую гладь. В небо поднялась мощная волна, немного задержалась в воздухе, а потом рухнула вниз, распластавшись у ног Кейси мягкой тёплой пеной. Образы исчезли, на море случился отлив, и на берег вышла... Афродита. Самая прекрасная, необыкновенно воздушная и благоухающая, Богиня Любви смотрела на Кейси и улыбалась. Они стояли друг напротив друга, Богиня и смертная, как конец и бесконечность, как надежда и спасение. Потом Афродита развернулась лицом к двум иссиня-чёрным стихиям — морю и небу, где всего несколько мгновений назад собрались одиннадцать Богов Олимпа, и воскликнула:

— Эпэнó!*

Звёзды вспыхнули ярким светом и исчезли. Наступила кромешная темнота.

Кейси резко открыла глаза. Тонкие струйки солнечного света растекались по комнате, играя на распростёртых ладонях тёплыми солнечными зайчиками. Сон неумолимо растворялся, оставляя в сознании белые бреши и лёгкое волнение в груди. Пара минут, и Кейси уже ничего не помнила.

Она встала и направилась в ванную. Вчерашние события ворвались в память вместе с первым глотком крепкого кофе. С полок на девушку смотрели лица святых, а Кейси смотрела на них. Потом она подошла ближе и стала всматриваться в лица, как будто видела иконы впервые. Ей показалось, что на переносице у Богородицы пролегла сердитая морщина. Или она всегда там была?

— Они прекрасны.

Кейси вздрогнула от голоса брата и пролила на себя кофе:

— Какого черта ты подкрадываешься, Нико?!

— Как ты можешь, стоя перед святыми, упоминать Лукавого?!

— А как ты можешь вечно ходить как тень? Посмотри на себя, исхудал весь, сквозняк больше шума производит.

Никос опустил голову и сложил пальцы в замок, будто для молитвы:

— Извини, что я тебе помешал. Ты хотела остаться одна наедине со святым образом.

— Нет, Нико, не хотела. Скажи мне лучше вот что: у Богородицы была морщина меж бровей?

Никос подошёл к иконе Девы Марии, протёр очки и пригляделся:

— Кажется, была. Знаешь, я как-то вижу образ в общем, не замечая деталей.

— Хорошо. Какого цвета глаза у Афро?

— П-п-при чём здесь она?

— Так какого цвета у неё глаза? — настойчиво повторила вопрос Кейси.

— Зелёные. Иногда бирюзовые. Оливковые, изумрудные. Они всегда разные.

— Сколько раз ты смотрел на Афродиту и сколько на икону Богородицы?

Никос покраснел и ещё ниже опустил голову. Ему всегда казалось, что он знает каждую линию, каждый блик и точный угол изгибов пальцев всякого святого, изображённого на иконах в доме. Он родился с ними и провёл бесчисленное количество часов, вглядываясь в глубину их черных глаз. Он мог нарисовать Христа, Богородицу по памяти, не пропустив ни одной складки хитона. Но вот про эту морщинку он вспомнить не мог.

— Вероятно, мы, по обыкновению, лучше запоминаем то, что производит на нас впечатление, то, что нас притягивает.

— И искушает, — добавил он с грустью в голосе. — «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей»**. Помнишь?

— Помню, Нико, помню. Только вот...

— Что?

— Не знаю... Всё думаю, почему всё-таки нельзя здесь и сейчас, в этом мире, быть счастливым и делать то, что тебе велит сердце?

— Если в сердце есть Бог, только тогда оно правильно велит. Если нет, всё от Лукавого. Почему бы тебе не сходить к отцу Серафиму? Он ответит на все твои вопросы и направит на путь истинный.

— Может, и схожу...

Кейси продолжала задумчиво вглядываться в икону за стеклом. Лик Богородицы кого-то ей напоминал. Наклон головы, округлый подбородок, грустный взгляд, устремлённый вниз. Нет, показалось.

— Нико, а ты когда-нибудь сомневался?

— В чем?

— В Боге.

— Кейси! Что ты говоришь в Великий пост, в преддверии Пасхи?! У нас отец болен, не гневи Бога и сейчас же моли о прощении!

— Ну послушай, просто послушай! А что, если Бог не один? Ты только представь. Что, если Господь не сразу создал человека, а сначала сотворил других Богов? Почему в Древнем мире верили в нескольких Богов, а в современном верят в одного, хотя ни одного, ни нескольких никто не видел?

— Откуда у тебя в голове это всё взялось? Что ты читаешь, Кейси? С кем общаешься?

Никос еле держался, чтобы не повысить на сестру голос. Его пальцы прикрывали дрожащие губы, а глаза блестели, он уже был готов разразиться слезами отчаяния.

— Я понял! Боже, нет, сестра, скажи, что это неправда! Ты же не встречалась с той женщиной? Ради всего святого!

Кейси молчала. Она боялась признаться Никосу в том, что с тех пор, как посетила «Археллин», её вера сильно пошатнулась: ей не хотелось ранить ни в чём не повинное сердце брата.

Кейси подошла к нему и обняла за плечи:

— Нет, Нико, я с ней не встречалась.

Худое дрожащее тело в её объятиях глубоко вздохнуло, потом слегка всхлипнуло и успокоилось.

— Пообещай мне, что сходишь к отцу Серафиму, — пробормотал он сестре в плечо.

— Обещаю, братишка, обязательно схожу!

Никос удалился в свою комнату, а Кейси подошла к огромному антикварному комоду, выдвинула тяжёлый ящик и вынула старый толстый альбом с фотографиями. Усевшись на диване в позе лотоса, она стала рассматривать фото с её прабабушкой. На всех снимках Дафна была в длинных платьях, юбках или сарафанах. В волнистых волосах, собранных на затылке в слабый пучок с редкими выбивающимися прядями, был неизменно приколот гребешок с древнегреческим орнаментом. Большие миндалевидные глаза выражали уверенность. Прямой, практически без переносицы, нос, волевой подбородок и прямая осанка. Вот её мать сидит на коленях у своей бабушки, вот они идут, взявшись за руки, по Афинам, а вот перед ними уже коляска с маленькой Марией. Без сомнений, мама с бабушкой были очень близки. На следующей фотографии Дафна совсем молодая среди подруг, скорее всего, в фотостудии. У девушки, стоящей рядом, было очень знакомое лицо. Кейси стала вглядываться в черно-белый потёртый снимок. Причёска по моде того времени и полные, округлые очертания фигуры не могли скрыть поразительной схожести с очень знакомым ей человеком. Кейси открыла недавние фотографии в своём телефоне. Выбрав изображение Афродиты, она поставила на него фильтр с эффектом старого фото и приблизила экран к снимку в альбоме. Идентичность была несомненной и пугающей. Никто бы не усомнился в родстве этих двух человек. Но что-то ещё ей не давало покоя, только что именно, она не могла понять, как ни силилась. Аккуратно отклеив фотографию, Кейси отложила её на край дивана и продолжила листать альбом. В двери послышался поворот ключа, и в квартиру вошла мать с полными пакетами продуктов.

— Есть кто живой? — послышался голос из коридора.

— Иду, ма!

Кейси подбежала к Деспине и взяла из рук пакеты:

— Мм... пахнет морем!

— Прекрасные эгейские креветки сегодня привезли. Как вам их приготовить?

— Жареные, — тут же заказала дочь.

— А я люблю в томатном соусе, — послышался негромкий голос Никоса, который откуда-то взялся в проёме кухонной двери.

— Ставрос и отец тоже захотят под соусом, значит, для жарки отделю несколько штук.

— Кстати, а где они?

— На химиотерапии. Михалис не хотел садиться за руль и попросил Ставроса отвезти его.

— Как он сегодня?

— Пока держится, но...

— Я непрестанно молюсь за него и каждый день ставлю свечку, — сказал Никос. — Господь милостив, Он не оставляет тех, кто в Него верит.

— К сожалению, сынок, все мы смертны. Нужно быть готовым к любому исходу.

На глазах Деспины блеснули слёзы. Она отвернулась и принялась чистить креветки. Дети подошли сзади и обняли мать.

— Тебе помочь? — спросили они в один голос.

— Можешь отрезать усики, дочка, а ты, сынок, принеси, пожалуйста, из кладовой лук.

Кейси встала рядом с матерью, закатала рукава, взяла кухонные ножницы и принялась за дело:

— Мам, я хочу у тебя кое о чем спросить.

— Конечно, милая.

— Помнишь, когда ты впервые увидела Афродиту, ты сказала, что она очень похожа на свою мать, с которой вы когда-то дружили?

— Да, конечно, сходство просто удивительное!

— А у тебя нет случайно её фото?

— Полно! У меня целый мешок фотографий с того времени. А что? Бедняжка хочет посмотреть на своих родителей?

— Да, а как ты догадалась? — обрадовалась тому, что не придётся ничего придумывать, Кейси.

— Ну это же понятно, дочка. Я после обеда поищу.

— А можно я попробую? Раз они так похожи, я без труда её узнаю.

— Хорошо. Пойди принеси синий пакет из комода.

Кейси чикнула последний усик, сполоснула руки и убежала в зал. Вместе с пакетом, полным фотографий, она прихватила старое прабабушкино фото. Перевернув его лицевой стороной вниз, она принялась быстро перебирать снимки. Девушки и парни в смешных цветастых рубашках, жилетках, с амулетами и длинными спутанными волосами мелькали перед глазами, создавая ощущение кинофильма. Ожидаемое лицо не заставило долго себя ждать. На Кейси смотрело лицо Афродиты с цветком в огненных кудрях. Изумрудный взгляд подруги пронзал с фото и казался живым. Она разложила перед собой три фото в ряд: подругу прабабушки, мамы и свою в телефоне. Кровь застыла в жилах. Это не родственное сходство, это один и тот же человек!

— Мам...

— Да, дорогая?

— Подойди, пожалуйста, — хриплым голосом сказала Кейси.

Деспина вытерла салфеткой руки и приблизилась к столу. Мать и дочь смотрели на Афродиту в трех поколениях и не могли вымолвить ни слова. Перед глазами Кейси появился четвёртый образ Афродиты, выходящий из морской пены бурлящего моря. Сон полностью вернулся в память Кейси, разрывая сознание, логику и веру на тысячу кусков.

*Спасибо! (др.-греч.)

**Послание Иоанна (2:15–17).