Статуи

Фьора сидела в ворохе одежды и дрожала от душивших её слёз. В её руках была чёрная блузка с кружевом и широкими рукавами – и ей больше всего на свете хотелось выкинуть её или сжечь. Она напоминала о кладбищах, об убитых горем родителях Фабио, напоминала о безмятежном лице Амори и высыхающих лепестках на его груди. Теперь ей предстояло надеть её снова.

Уткнувшись в тонкую ткань, Фьора плакала, не издавая ни звука, как будто скорбь отобрала у неё возможность говорить и дышать, заменив все чувства одной лишь непроходящей болью.

Дверь в её комнату была открыта и Уго, проходивший по коридору мимо, заметил сгорбившийся силуэт. Он тут же подскочил к девушке, опустился перед ней на колени, обхватил лицо широкими ладонями. Фьора не видела его.

Уго прижал её к себе, покачиваясь из стороны в сторону, словно пытаясь усыпить все их муки безмолвной колыбельной. Он целовал волосы Фьоры, тихо шепча ей какие-то слова, которых они оба не слышали и не запоминали, и думал о том, что больше никогда не сможет отставить её одну.

​

​

Симонетта сидела на стуле с высокой спинкой, а Сандро держал её за руки. Они молча разглядывали друг друга, словно всех прошедших дней и всех будущих было им недостаточно. На смену удивлению и отчаянию, что успела испытать Симонетта в первые минуты их встречи, пришло царапающее душу смирение и понимание, что ничего изменить уже нельзя. Перед ней сидел совсем не тот друг, который когда-то оставил её здесь, и в то же время это по-прежнему был её Сандро.

Им нечего сказать друг другу, ведь всё сказано уже давным-давно.

Сандро раскрыл ладони Симонетты и вложил в них какой-то предмет. Она перевела взгляд и увидела зеркало. По его помутневшему от времени стеклу проходила маленькая трещинка.

– Я не смогу, – прошептала она.

– Сможешь, – ответил Сандро. – Сможешь хотя бы ради его души.

– Я никогда не встречу его душу, и ты это знаешь, – Симонетта отвернулась от своего отражения.

– Я точно знаю только то, что никто из них не пожелал бы тебе такой участи, на которую ты сама себя обрекла.

Сандро сильнее сжал её руки.

– Не отворачивайся от них, Симонетта. Не отворачивайся от своего сердца. Давно пришло время себя простить.

– Где ты был, Сандро? – слёзы застилали ей глаза. – Где же ты был?

– Если бы я знал, что ты заперта здесь, как в клетке, я пришёл бы раньше, – с горечью ответил он и, опустив голову, прислонился лбом к её рукам. – Прости меня.

– Моя вина перед тобой гораздо страшнее.

– Передо мной ты ни в чём не виновата.

Он поднялся на ноги и произнёс:

– Посмотри.

И Симонетта, вздохнув, действительно взглянула – прямо в собственные глаза. Она увидела в них юную девушку, которой уже давным-давно не ощущала себя. Она увидела птичку, запертую в серебряной клетке, птичку, чьё живое сердце умело чувствовать так, как не умело ни одно сердце на свете. Затем она увидела другие лица. Два мужских лица, каждое из которых было ей по-своему дорого, каждое из которых даже теперь, по прошествии столетий, отозвалось в ней теплом и болью, словно что-то было неправильным в их молчаливых взглядах. Словно что-то разъедало стекло и её саму изнутри.

И чем дольше она смотрела на них, чем больше слезинок вытекало из её больших светлых глаз, тем глубже и свободнее она дышала, тем больше ей хотелось кричать.

Одна из капелек упала на стекло и трещина с едва уловимым хрустом пошла выше, рассекая его надвое.

Симонетта вскочила и отбросила от себя зеркало, покачиваясь от мучивших её рыданий. Она видела всё так ясно, как будто время чудесным образом замедлило свой ход: вот рама звонким стуком встретила каменную стену, вот упала вниз, вот, наконец, стекло разбилось, и десятки маленьких осколков окропили пол хрустальными слезами.

А затем вспыхнули и сгорели.

Из груди Симонетты вырвался стон, она упала на колени. Сандро тут же оказался рядом. Он не знал, произошло ли то, что должно было, но его чутьё отчётливо улавливало изменения, буквально пронизывающие воздух. Стены монастыря вдруг пошли мелкой дрожью, несколько камней упало с потолка. Ветер так сильно забил в окна, что они задребезжали под его напором.

Поднявшись из подвалов, к ним подбежал Эттори. Он сразу всё понял. Он пригнулся, закрываясь от каменной крошки, что просыпалась на его голову, и вдруг всё стихло так же внезапно, как и началось.

– Неужели это всё? – прошептал Эттори. В порыве эмоций он приблизился к Симонетте и обнял её заплаканное лицо, но она отстранилась от него. И он понял, о чём она подумала: больше никто из обитателей монастыря не успел разделить с ними этот момент.

​

​

Погода была неестественно солнечной для такого дня. Все ждали, что Эттори скажет что-нибудь, но он молчал, и по его лицу сложно было даже догадаться, о чём он думал. Симонетта держала за руку Сандро, и её лицо блестело мокрыми дорожками слёз. Мирелла и Джианни сидели чуть поодаль ото всех на большом камне. Где-то вдалеке пролетел ворон, озарив воздух громким карканьем.

Фьора отпустила руку Уго и, подойдя к Эттори, обняла его. Он запоздало обнял её в ответ.

– Я помогу вам, – прошептал он.

Фьора отстранилась.

– Я помогу вам, – чуть громче сказал Эттори и оглянулся на Уго и Джианни, встретившись глазами с каждым из них. Его голос был уверенным и спокойным. – Я не могу оставить всё это… так. Скоро я сам обращусь в вампира. У вас с Фьорой, – он кивнул Уго, – ещё должен быть шанс, если вы продолжите принимать противоядие. Но мне оно уже не поможет. И я не хочу превращаться в такое чудовище, как Ренато.

Он помолчал немного, а затем продолжил:

– На монастыре больше не лежит проклятие. И он принадлежит мне, мы с Фаусто позаботились об этом уже давно. Я хочу вдохнуть в него новую жизнь. Накоплений Фаусто вполне для этого хватит.

– Что ты хочешь здесь сделать? – спросила Фьора.

Эттори пожал плечами.

– Ещё не знаю. Может, приют.

– Приют?

– Да. Странная идея, но почему-то не выходит у меня из головы.

Фьора просунула ладонь под локоть Эттори и чуть сжала пальцы.

– И вовсе не странная.

Её взгляд скользнул за спины остальных и она вдруг заметила вдалеке знакомые рыжие волосы. Они развевались на ветру и походили на флаг из тёмно-золотых нитей. Через пару мгновений, словно удостоверившись, что Фьора заметила их, волосы скрылись за ближайшим деревом.

Фьора отпустила руку Эттори и сказала:

– Я отойду. Хочу пройтись в одиночестве.

Она медленно брела вперёд, обняв себя руками и думая о том, не стоило ли взять кого-нибудь в сопровождение. И словно в ответ на её мысли рядом вдруг возникла фигурка Миреллы. Она ничего не говорила и просто шла, словно тоже увидела, к кому.

Джулия встретила их гордо поднятой головой и холодным взглядом. Она заговорила первой:

– Ренато уезжает из Флоренции. Я тоже.

– Куда? – спросила Фьора.

Джулия неопределённо махнула рукой.

– На Восток. Там его дом.

– И ты пришла специально, чтобы сказать нам об этом? – вскинулась Мирелла. Её глаза потемнели, пальцы непроизвольно сжались в кулаки, и всё тело стало вдруг напряжённым, словно натянутая струна.

Джулия усмехнулась ей в лицо.

– Что, жалеешь об упущенной возможности?

– Как ты можешь?! – Мирелла сделала шаг вперёд, но Джулия даже не шелохнулась. – Ведь он убил Фабио!

По лицу Джулии промелькнула тень. Она перестала улыбаться и, отведя взгляд, посмотрела за спины девушек – туда, где теперь, не скрываясь более от чужих глаз, в высоких деревьях утопали старые каменные стены.

– Здесь как царила смерть, так и осталась, – прошептала Джулия, а затем вновь посмотрела Мирелле в глаза. – Мне жаль, что с Фаусто так вышло. Примите мои соболезнования.

Мирелла фыркнула и, развернувшись, быстро пошла прочь, словно боялась не сдержаться и ввязаться в никому не нужную потасовку. Джулия мрачно смотрела ей вслед. Когда молчание уже стало невыносимым, а на ум не приходили никакие слова, Фьора тоже развернулась было, чтобы уйти, однако вампирша схватила её за запястье.

– Я сотру его с лица земли при первой же возможности, – прошептала она, наклонившись к лицу Фьоры так близко, словно боялась, что ветер может подхватить её слова и унести дальше. Не успела Фьора что-то ответить, как рядом уже никого не было.

​

​

Когда она, задумавшись о фразе, брошенной Джулией напоследок, вернулась к остальным, они вовсю что-то обсуждали.

– …стрегони бенефици, – донеслись до её слуха слова Джианни. – Разве ты не слышал о таком?

– Слышал, но для этого вроде как необходим какой-то церковный обряд.

– Может быть. Предстоит ещё перелопатить кучу информации по этой теме.

– Нам вообще очень много чего ещё предстоит, – вздохнул Эттори. – Решить вопросы с вашим питанием. Обустроить монастырь. Понять, как можно развить и усовершенствовать свои силы, чтобы использовать их во благо. Разыскать Ренато, в конце концов.

Фьора бросила взгляд на стоявшую рядом Миреллу. Видимо, она уже обо всём рассказала.

– Предлагаю начать с отдыха, – сказал Уго.

Эттори хмыкнул и потёр пальцами глаза.

– Хорошая идея. Нам всем нужно прийти в себя.

Кто-то за их спинами робко кашлянул и все обернулись. Симонетта, держа за руку Сандро, произнесла тихим певучим голосом:

– Мы тоже покинем вас.

– А вы куда? – удивлённо спросил Эттори.

Симонетта взглянула на художника, и её взгляд был полон неожиданной решимости. Он продолжил её слова:

– Мы вернёмся в Церковь Всех Святых.

– Я не совсем понимаю…

– Мы уходим, Эттори, – повторила Симонетта. – Насовсем.

Никто не нашёлся, что сказать, и Сандро улыбнулся.

– Я предвидел, что это возымеет подобную реакцию, – сказал он. – Но мы уже всё обдумали. Пришло время нам вернуться туда, где мы и должны были быть все эти годы. – Сандро обхватил второй ладонью руку Симонетты и посмотрел в её глаза, и взгляд этот был направлен гораздо глубже, на то, что мог видеть только он.

– Вечный сон, – сказала она.

– Вечный сон.

Они тепло простились с остальными и ушли. Ушли, не торопясь, словно двое влюблённых на прогулке. Им и некуда было спешить – Симонетта хотела напоследок взглянуть на город, которого она так долго не видела, побродить по его старым улочкам, пока на них не опустится ночь. Сандро оставил ключи от своего домика Джианни. В нём осталась куча недописанных картин, но он не жалел ни об одной брошенной работе. Он смотрел на Симонетту и думал лишь, как запомнить её лицо во всех деталях, чтобы видеть его в темноте вечности. В их случайной, красивой и печальной истории без края и конца.

​

​

На городском кладбище было немноголюдно, а если и попадался какой-нибудь прохожий, то он был непременно погружён в свои мысли и не обращал внимания на изящный силуэт бледной женщины, быстрым шагом пересекающий заросшие дорожки.

Со скоростью, которой мог бы позавидовать любой компьютер, взгляд Джулии цеплялся за имена и фамилии, отбрасывал их и тут же искал новые. Земля поглощала стук каблуков, травинки цеплялись за подол платья, но Джулия ни разу не запнулась, продолжая стремительную прогулку. Наконец, её усилия возымели результат, и она остановилась у очередного надгробия.

Остановилась и, моргнув, озадаченно посмотрела по сторонам, словно не понимая, как здесь очутилась.

Его имя серело на тёмном камне, а ей чудилось, будто в этих буквах теплится кровь.

Джулия опустилась на колени, а затем легла прямо на холодную землю, и обняла основание надгробия рукой. Она закрыла глаза и беззвучно заплакала, и ни одна мышца не дрогнула на её безупречном лице.

Рыжие волосы разметались по пожухлой траве и ярким пятном кричали о несчастье. Но никто не видел их. Джулия плакала и повторяла одно имя – имя юноши, нет, мужчины, которого она никогда по-настоящему не любила. И по которому так отчаянно болело её сердце.