Статуи

Прошло две недели. Тело Фабио нашли. Его родители всполошились довольно быстро – Уго самому пришлось им позвонить спустя несколько дней. Его единственного вызвали в полицию на допрос, но больше для того, чтобы выяснить причину, по которой Фабио мог бы оказаться в одиночестве в такой глуши. То, что его убило какое-то бродячее животное, ни у кого не вызывало сомнений – не столько по характеру ран, сколько по тому, что на тело действительно позднее набрели собаки. Уго отказался идти на опознание, но он терпеливо ожидал в коридоре родителей Фабио, чтобы поддержать их и утешить. На них не было лица, когда они выходили из дверей морга.

На похоронах собралась большая половина их курса, приехали и многочисленные родственники Фабио, в том числе его тётушка. Она разрешила Уго оставаться в квартире столько, сколько потребуется, и не стала брать никаких денег, однако ему всё равно хотелось съехать оттуда как можно быстрее. К большому удивлению, Фьора сразу предложила ему свою гостиную. Теперь она сидела на кухне со стаканчиком кофе из ближайшего кафе и отрешённо следила за тем, как Уго собирал свои последние вещи.

Они почти не разговаривали – все слова казались лишними. А вот родители Уго, наоборот, постоянно ему названивали, беспокоясь о состоянии сына. Уго старался уверить их, что всё в порядке. Они вновь звали его обратно в Мексику, но он решительно отказывался.

Не выдержав и пятнадцати минут, Фьора неуклюже поднялась и, пряча слёзы, сказала, что подождёт Уго возле машины. Он сложил последние вещи и, остановившись у двери, в последний раз окинул взглядом небольшую квартиру: свой диван, барные стулья, опустевшую вешалку. Дверь в комнату Фабио была открыта, и Уго даже видел кусочек аккуратно заправленной кровати с белым одеялом, которое постоянно приходилось стирать из-за привычки Фабио ужинать прямо в постели. Сердце внутри сжалось. Уго поспешно вышел на лестничную клетку и повернул ключом в замке. К горлу подкатывала тошнота, и он прислонился к двери головой, стараясь справиться с удушьем. Костяшки пальцев побелели от того, как сильно он сжимал ручки спортивной сумки. Ему вдруг стало казаться, что стоит только вынуть ключ, и всё рассыплется прахом, придёт точка невозврата и жизнь потеряет всякий смысл. Однако какой-то смысл всё ещё оставался – он ждал внизу, на водительском сидении маленького форда, в слезах и стаканом кофе в нежных руках. Им всем ещё предстояло понять, что делать дальше. И, сжав зубы, Уго выдернул ключ, спрятал его в карман и сбежал вниз по лестнице так быстро, словно за ним гнались призраки.

Фаусто не один день колдовал над телом Амори, но у него ничего не выходило. Фьора частенько заглядывала к ним, вместе с ней приходил и Уго. Когда однажды от её слабого прикосновения к руке Амори на его коже остались вмятины и пошли трещинки, они поняли, что все попытки бесполезны. Сандро, который теперь ни на шаг не отходил от Симонетты, помог Эттори сколотить приличный гроб и даже обить его пухлой тканью во избежание лишних повреждений тела. Действуя с максимальной осторожностью, они перенесли в него Амори, а затем закопали гроб в земле за развалинами. Перед самым погребением, во время прощания Фьора срезала в саду у Сандро самую большую розу и положила её на грудь Амори. Его глаза были закрыты, а на лице застыло такое знакомое выражение бесконечной печали, словно он просто заснул. Пусть сон его и был вечным.

– Я знал, что рано или поздно ещё встречу тебя.

Фаусто сидел на скамейке в тенистой листве деревьев, сквозь которую просачивалось солнце и падало на книгу, что он держал в руках. Это был сборник репродукций неаполитанских художников. Фаусто с безмятежностью никуда не торопящегося человека рассматривал страницу и даже не поднял головы, когда Ренато, отбросив полы мантии, сел рядом с ним.

Вампир бросил взгляд через плечо Фаусто.

– Колантонио?

– Верно.

– Ты всегда был большим ценителем искусства.

– А ты всегда был таким разговорчивым?

Ренато усмехнулся. Мимо них прошла какая-то девушка с золотистым лабрадором на поводке. Ренато равнодушно проследил за ней.

– Хорошая картина, – сказал он наконец. – Святой Иероним вытаскивает занозу из лапы льва. Если бы не его борода, вы были бы очень похожи.

– Стало быть, сам ты мнишь себя львом?

Уголки губ Ренато приподнялись, отчего его лицо приобрело хищное и даже вызывающее выражение.

– Почему бы и нет? Вот только я бы не был столь смирён.

– Не сомневаюсь.

– Хищник не может нуждаться в помощи более слабого. Он силён и так.

– И всё же, – ответил Фаусто, – столь маленькая заноза способна принести нечеловеческие страдания.

Ренато пожал плечами.

– Я уже давно не человек. И ты тоже. Я слышал об изменениях, на которые ты столь опрометчиво обрёк своё тело. Думаешь, это поможет? За свою долгую жизнь ты растерял все остатки человеческого.

Фаусто закрыл книгу.

– Так что бы ты сделал на месте льва?

– Подождал бы, пока старик не закончит, а затем растерзал его слабую плоть и вдоволь насытился ею.

– Я в это не верю.

Ренато приподнял бровь и смерил Фаусто взглядом. Сложно было понять, что он выражает.

– Значит, таков смысл? Тешить своё самолюбие веками?

– Нет, – сказал Ренато. – Становиться ещё сильнее. Развиваться. Жаль, что ты этого не понял. Твои пальцы обхватили бокал бессмертия, но так и не подняли его.

Фаусто ничего не ответил. Его руки, сплошь испещрённые проявившимися за последние дни морщинами, были чинно сложены на книге, а взгляд блуждал по листьям, что трепетали на ветру.

– Я не единожды обошёл весь белый свет и так и не встретил никого, кто был бы могущественнее меня. Меня защищают сотни душ, – тихо произнёс Ренато. В его голосе не было хвастовства и бравады, он говорил спокойно, словно озвучивал очевидный факт. – Но я никогда не возвращался сюда, ибо знал, что неизменно начну искать тебя и обнаружу, что ты сгинул на страницах истории. Что же, в этом я ошибся, но разочаровался всё равно.

– Очень жаль, – сказал Фаусто, и в голосе его звучало железо. – Значит, нас теперь таких двое.

Ренато прищурился и резко встал. Деревья тут же зашумели под напором ветра.

– Отпусти Джулию, – произнёс Фаусто. – Она ни к чему тебе.

– Нет, – Ренато так и стоял к нему спиной, спрятав руки в широких рукавах и наблюдая за небом. – Мне нужен кто-то, кому я мог бы передать свои знания.

Впервые Фаусто взглянул на него удивлённо.

– Передать? Не значит ли это…

– Это ничего не значит.

– Тогда отпусти её.

– Если она сама пожелает уйти.

Фаусто отвернулся, стараясь скрыть досаду. В груди неприятно саднило вот уже с полчаса, и он почувствовал, как боль стала нарастать всё сильнее.

– Мне жаль, Фаусто, – сказал Ренато, и его голос сливался с шелестом. – Возможно, лучше было оставить всё, как есть, тогда, семьсот лет назад. Позволить тебе принять свою судьбу.

– Возможно, – согласился Фаусто, но слово вырвалось сдавленным хрипом – таким слабым, что Ренато с любопытством обернулся.

Фаусто держался рукой за грудь и дрожал. Его лицо исказила гримаса боли. Ренато стремительно подхватил его на руки, но было уже поздно: сердце Фаусто Пеллегрино затихло.

Дверь монастыря была распахнута, словно там и впрямь не осталось ни единой живой души. Но Ренато чувствовал: яд проклятия ещё не покинул этих высоких, чудом державшихся стен. Они глухо отражали его тяжёлую поступь, и сотни лиц с потрескавшихся, покрытых пылью фресок провожали взглядом Ренато, словно он по-прежнему был чужеродным элементом в этом застывшем, освободившемся от влияния времени месте.

Он снова принёс сюда смерть.

Ренато осторожно положил хрупкое человеческое тело перед алтарём, прямо на пол, и остановился, впервые за долгие годы испытывая нерешительность. Он не мог уйти просто так, но и прощаться почему-то было тяжело, и тяжесть эта была вызвана отнюдь не привязанностью или дружбой. Скорбь – плавная, тихая, такая привычная – сопровождала каждый его шаг, каждый вздох и сквозила в каждой мысли. Ренато настолько привык к ней, что перестал замечать, но сейчас… Сейчас она стала чуточку сильнее, и он сразу заметил это изменение.

Послышался шум шуршащих по земле шин. Хлопнула дверь автомобиля, и кто-то быстро зашагал к монастырю – Ренато слышал шорох каждого камешка, вылетавшего из-под ботинок.

Эттори вошёл в залу и, подняв голову, остановился. Ренато обернулся к нему. Он сразу отметил, каким отчуждённым был его взгляд и – что удивило Ренато ещё больше – каким спокойным был стук его сердца.

Но прошло всего лишь одно мгновение, и за подолом длинной красной мантии Эттори заметил тело Фаусто. Он тут же подбежал к нему, и Ренато вежливо отстранился, уступая дорогу. Эттори ничего не говорил, лишь тщетно прислушивался к дыханию и уже начал было делать сердечно-лёгочную реанимацию, но совсем скоро понял, что всё бесполезно. И тогда Ренато заговорил.

– Я тебе не верю, – сказал Эттори, когда он закончил. Его голос был бесцветным и пустым.

– Зачем тогда я бы принёс его сюда?

– Почему это произошло? – спросил Эттори тихо, обращаясь больше к самому себе, нежели к незваному гостю, однако Ренато всё равно ответил:

– Потому что вся ваша затея с самого начала была обречена на провал. Как же наивно думать, что внутри вампира продолжает жить человек. Ещё глупее – рассчитывать, что старое сердце выдержит два перерождения.

Эттори молчал, а затем сказал едва слышно:

– Ты мог привязать его душу к себе. Почему не сделал этого?

– А, так вы поняли, – Ренато улыбнулся одними уголками губ.

– Сердце… – Эттори прикрыл глаза, словно заставляя себя продолжать. – Сердце Фабио натолкнуло на мысль.

Ренато довольно кивнул головой.

– Отрадно видеть такую проницательность. Да, действительно, я мог бы. Таких, как я, аборигены на островах Банкс называли таламорами. Они верили, что после определённых обрядов любой человек может научиться поглощать жизненную энергию других и подчинять себе души. Во многом это были всего лишь легенды, но у меня всё получилось. Я стал первым вампиром, которому открылось это таинство. А ведь всего-то нужно было вкусить человеческую плоть, – Ренато перевёл взгляд на Фаусто, и улыбка ушла с его лица, оставляя после себя одну тень. – Но мне ни к чему его душа. Пусть покоится с миром.

Эттори поднялся на ноги и впервые посмотрел на Ренато прямо, будто впервые ощутив, что он не призрак и не видение.

– Тогда забери мою.

Ренато моргнул.

– Ты первый человек, который сам меня об этом просит. Неужели не осталось ничего, что держало бы тебя?

Эттори прикрыл глаза и чуть пошатнулся. Жуткая усталость накрывала его с головой.

– Как долго ты делился с Фаусто своей кровью? – вдруг спросил Ренато.

– Достаточно долго.

– Тогда и вовсе ни к чему лишать тебя таких перспектив.

– Я не смогу жить с этими чувствами вечно!

– О нет, мой друг, – Ренато оказался за спиной Эттори и помог ему медленно осесть на пол. Он зашептал ему на ухо:

– О нет… Ты сможешь. И тебе понравится. – Ренато обхватил пальцами горло мужчины и, едва касаясь кожи, провёл по нему когтями. – А когда ты войдёшь во вкус, то непременно захочешь меня найти.

В следующий миг Эттори упал на спину, потеряв опору. Ренато в монастыре больше не было.