Статуи

Чёрные ветви медленно покачивались на фоне неба. Они были подобны собеседнику, что с важным видом слушал, что говорит ему ветер, и кивал головой.

Уго сидел в одиночестве на ступеньках монастыря и завороженно смотрел на дерево. В его голове растекался туман. Он вышел на улицу, потому что внутри ему было слишком душно.

В мыслях то и дело проступало лицо Симонетты, её робкая улыбка, мягкий голос и осторожные прикосновения. Она была ужасно голодна и растрёпана от долгого сна, но всё равно оставалась невообразимо прекрасной, такой, будто десятки её портретов вдруг ожили разом и получили возможность дышать и ходить. Уго казалось, что их чувства слились воедино. Это было настолько сильным и вместе с тем непривычным ощущением, что он смешался и выскользнул из её рук сразу, как представилась такая возможность. Теперь же он думал о том, чтобы вернуться и извиниться перед ней.

Правда, для начала неплохо было бы успокоиться. Его руки дрожали так, словно он вновь оказался в картинной галерее, пробился сквозь толпу зевак и собственноручно снял со стены знаменитую Венеру, что видел совсем в другой жизни.

– Вижу, ты впечатлён.

Эттори вышел из дверей и спустился к Уго, садясь рядом. Он был бледен, на его лбу выступили капельки пота. Он вытащил из рюкзака пузырёк и протянул его Уго.

– Лучше залпом.

Уго подчинился и выпил напиток, сморщившись от приторного вкуса. Эттори продолжал сидеть, молча разглядывая свой джип, выделявшийся на фоне кустов, словно большой чёрный валун.

– Тебе разве не нужно к остальным? – спросил Уго.

– Чуть позже. Никто ещё не закончил.

Уго вдруг почувствовал острое желание найти Фьору и посмотреть, как она, но он погнал эти мысли прочь. Некоторое время они посидели молча. Потом Эттори спросил:

– Какие ощущения?

– Стало лучше.

– Голова не кружится? Не мутит?

– Нет.

Эттори удовлетворённо кивнул. Уго потуже затянул резинку на волосах и посмотрел на преподавателя.

– Если у нас есть немного времени, может, ты мне хоть немного расскажешь, – он кивнул на монастырь позади, – их историю?

– Почему бы и нет, – Эттори достал из кармана белую измятую пачку и зажигалку. – Это началось в 1348 году...

Вдруг где-то сверху, словно карканье огромной вороны, раздался хриплый вскрик, и не успели они даже поднять голов, как на землю упало что-то большое и твёрдое и разбилось на множество светлых маленьких камней. Эттори вскочил на ноги. Его лицо побледнело ещё больше. Подойдя к камням, он наклонился над ними, а затем, отшатнувшись, посмотрел наверх.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Уго.

– Это Джакомо, – только и смог сказать Эттори.

​

Джианни стоял у самого края крыши и отрешённо смотрел вниз. На его шее краснели кровавые подтёки, пачкая ворот светло-серого джемпера, но он совершенно об этом не задумывался. Он слышал, как за спиной раздались торопливые шаги, слышал удивлённые возгласы, но у него не было сил обернуться, пока Эттори не перехватил его рукой за живот и не потянул назад.

– Какого хрена тут произошло?!

Джианни молчал, его била крупная дрожь. Эттори приподнял его подбородок и вылил содержимое пузырька прямо в рот. Затем он наклонил его голову в сторону, посмотрел на ранки от укусов, достал из карманов куртки салфетки и сам вытер всю кровь.

Пока он это делал, Джианни стало заметно легче. Он обернулся и увидел, что рядом стояли почти все – все, кроме Фьоры и Амори, которые, должно быть, ничего не услышали или ещё не успели прибежать. Обеспокоенные взгляды были направлены на него и требовали ответов.

– Она сбежала, – пробормотал Джианни так, словно сам не мог поверить в свои слова. – Она столкнула его… и сбежала.

Эттори выругался и отвернулся, сжав пальцами переносицу. Он заметался туда-сюда, меряя шагами и без того маленькое пространство, и только тихо ругался себе под нос.

Страшнее всего было смотреть на Фаусто. С суровым выражением лица он внимательно разглядывал камни вокруг Джианни, словно они могли бы показать ему всю картину случившегося конфликта.

– Все вниз, – наконец, тяжело сказал он. – Крыша может обвалиться. Ну, что стоите?

Когда все спустились и зашли в главный зал, рассевшись по скамьям кто куда, в двери вбежала Фьора.

– Что случилось? Что упало?

Она посмотрела на Уго, но тот лишь пожал плечами. Увидев его взгляд, Фьора медленно и тихо опустилась на ближайшее место.

Эттори сидел на корточках перед Джианни, а тот несвязно рассказывал.

– Мирелла… Я не знал, что она хочет это сделать. Она ничего мне не говорила! Джакомо был очень тих, как будто чувствовал... Обычно ему даже нас обоих мало. А сегодня он попросил нас самих напоить его. Мирелла сидела на его коленях и что-то шептала на ухо, пока он пил её кровь. Я не слышал, что именно, но она улыбалась, а Джакомо очень удивился её словам. А потом… Потом…

– Что потом? – спросил Фаусто так, что все вздрогнули от его громкого голоса, отразившегося от высоких стен.

– А потом он взял Миреллу за руку и повёл нас к лестнице наверх. Он с трудом шаркал, но всё равно вёл нас – потому что сестра попросила его… Я знаю, она может иметь воздействие, когда захочет… А когда мы оказались там, он сказал, что моя очередь, и я послушно подошёл к нему, и стоял, не двигаясь. Мирелла всё ходила за нашими спинами и восклицала, мол, какие красивые тут места, какие замечательные виды! А потом она вдруг грубо оттолкнула меня и ударила ногой Джакомо в спину, и это произошло так быстро, что он и сделать ничего не успел. Только взмахнул руками – и упал… Её уже не было, когда я обернулся. Она ничего мне не сказала…

Фьора встала и села рядом с Джианни, обнимая его за плечи. Он уткнулся в её шею. Он по-прежнему дрожал, словно от рыданий, но лицо его было сухо.

​

Джианни повернул в замке маленьким ключом и, вернувшись к дивану, без сил опустился на него. На журнальном столике лежал телефон. Юноша сверлил его взглядом, но тот молчал, издевательски темнея на фоне бежевой поверхности.

Была глубокая ночь. Декоративные часы на полке бесшумно пересчитывали минуту за минутой, а Джианни всё сидел посреди их общей с сестрой гостиной и смотрел на открытую дверь её спальни. Оттуда тянуло темнотой и холодом.

Наконец, вздохнув, Джианни поднялся, подошёл к большим окнам и отворил их. Он всегда делал это перед сном, независимо от погоды, а Мирелла всегда ругалась с ним из-за этой привычки. Ночной ветер тут же взъерошил его волосы и по-хозяйски проник в гостиную. Неподалёку тёплым огоньком горело окно соседского дома. Джианни простоял так несколько минут, пока его босые ноги не начали замерзать, и вновь потянулся к створкам.

Чьи-то руки захлопнули окно раньше него.

Джианни отскочил в сторону, ударившись боком о подоконник, и чуть было не вскрикнул, но рот сдавило невидимой силой. Знакомые белые кудряшки коснулись его щеки.

Перед ним стояла сестра.

Джианни вглядывался в её лицо, мерцающее серебром в свете луны. Оно было ровным и идеально очерченным, словно его вытесали из мрамора. Глаза, с рождения вобравшие в себя серость дождливого неба, смотрели, не шевелясь, но выворачивая наизнанку, изучая, смакуя все признаки жизни, представшие перед ними. Это была Мирелла, её лицо, её тело, и в то же время это было существо совсем неестественной природы.

Она медленно убрала руку от лица брата и ещё раз осмотрела его с ног до головы, словно впервые увидела в новом свете. Сердце Джианни защемило, и он бросился к Мирелле, обняв её холодные плечи.

Она несмело прижалась к нему в ответ.

Когда Джианни отстранился, он увидел то же выражение лица и те же самые глаза. И осознание изменившейся реальности вдруг окатило его ледяной волной, потащило за собой в глубокие воды зарождающегося отчаяния.

– Нет… – прошептал он.

Мирелла склонила голову набок и улыбнулась, словно его растерянность казалась ей забавной.

– Да, – ответила она. – Теперь я такая.

– Нет, нет, нет! – воскликнул Джианни, но сестра тут же шикнула на него, призывая к тишине, и было в этом жесте что-то такое привычное, что действительно успокоило его.

– Как ты могла? – спросил он, не зная, что испытывает больше – страх, злость, отторжение или любопытство.

– Я давно этого хотела.

– Как? – Джианни не мог найти слов. – Как ты могла хотеть… этого?

Мирелла усмехнулась и отвернулась от него. Она прошла в свою комнату, отворила шкаф, выудила оттуда большую спортивную сумку и вытряхнула на пол её содержимое: бутылку с водой, свёрнутый в трубочку красный гимнастический коврик, расчёску, запасные носки и другие мелочи.

– Что ты делаешь? – спросил Джианни, замирая в дверях.

– Забираю вещи. И деньги.

– Ты уходишь?

– Да.

– Но куда? – Джианни никак не мог поверить в то, что происходит. – И зачем?

– А зачем мне оставаться здесь? – пожала плечами Мирелла. – Я убила Джакомо. Кто знает, что Фаусто и Эттори мне за это сделают. Не хочу рисковать.

Её голос был так спокоен, словно они обсуждали темы магистерских проектов.

– Но куда ты пойдёшь? Как будешь жить?

Мирелла замерла на мгновение, рассматривая очередное платье, затем швырнула его обратно в шкаф и ответила:

– Тебе не нужно этого знать.

Эти слова стали последней каплей. Джианни в два шага пересёк комнату и взял сестру за локоть.

– Мирелла, посмотри на меня!

Она снова вперилась в него застывшими камешками.

– Это просто безумие, ты понимаешь?

Девушка молчала.

– Я твой брат! Это я, привет! Почему ты мне ничего не рассказала? Зачем ты это сделала?

– Ты был бы против. Ты бы рассердился.

– А так как будто всё в порядке, да?

– Разве это так ужасно – хотеть этого? – тихо и спокойно спросила Мирелла. – Посмотри на меня. Я в кои-то веки чувствую себя сильной. И свободной. Словно бы весь мир мне принадлежит.

– И что же, будешь питаться кровью? – горько сказал Джианни и, не выдержав её взгляда, отвернулся. – Будешь убивать людей? Этого ты хотела?

Повисла тишина. Несколько мгновений Мирелла стояла, смотря в его спину, а затем развернулась и продолжила собирать вещи.

– Что ты сказал родителям? – спросила она.

– Что ты ночуешь у подруги. Мама начала было расспрашивать, но я отмахнулся, что ничего не знаю.

– И что же, она на этом успокоилась?

Джианни замялся.

– Понятно.

– И что мне говорить ей дальше?

– Ты умный, – ответила Мирелла. – Придумаешь что-нибудь сам. Уверена, Эттори тебе поможет.

Джианни ухватился за последнюю соломинку.

– Ты что же, даже с ним не поговоришь?

– Чтобы выслушать то же самое? Нет уж, спасибо, тебя достаточно.

– Как ты можешь так поступать?!

Он вырвал из её рук одежду и схватил за плечи. Мирелла зашипела.

– Ты не знаешь, каково мне было!

– Почему было просто не рассказать?

– Ты и так всё видел! Вы оба! Так что теперь не смей меня осуждать! – с последними словами Мирелла вдруг замахнулась на брата и полоснула его ногтями. Непривычно острые, они скользнули по шее, и из неё вдруг брызнула алая кровь.

Джианни отшатнулся от боли и пару мгновений смотрел, как капли его собственной жизни падают на белые блузки и тёмно-красный ворс пушистого ковра. Мир поплыл перед глазами, и юноша медленно осел на пол.

Мирелла не отрываясь смотрела на кровь. Она не успела осознать, что сделала. Её захлестнуло иное, совсем новое чувство, и его власть над ней оказалась столь велика, что она не смогла преодолеть этого зова. Она бросилась на Джианни и припала губами к его ранам.

Она пила кровь большими, жадными глотками, и захватившие её ощущения были столь сладостными, столь невозможно упоительными, что, казалось, не было на свете такой силы, которая смогла бы оттащить её от их источника. И всё-таки одна мысль смогла пробиться в сознание Миреллы; мысль, которая стремительно пустила ядовитые корни сквозь тяжёлое наваждение, заставила отшатнуться в ужасе от тела и увидеть всё в истинном свете.

Мирелла вдруг поняла, чью кровь она пьёт.

Тело скрутило пополам, горло сжал спазм, и Миреллу вырвало прямо на собственные колени. Она давилась и выплёвывала показавшуюся вдруг ядовитой жидкость, и всё же, захлёбываясь отчаянием, вновь возвращалась к поникшей голове Джианни и вновь припадала к нему.

Она сама не заметила, как оказалась у кромки воды, в своём излюбленном месте. Бросив сумку на землю, Мирелла опустилась на колени, не боясь испачкаться, и окунула руки в чёрную ледяную воду. Луна светила так ярко, что фигурка Миреллы походила на ангела, вылетевшего из-под купола какого-нибудь собора, чтобы умыться от столетней пыли.

Мирелла вытерла лицо. Передние пряди её волос намокли и липли к щекам. Она посмотрела на свои ладони, посмотрела на разводы, что они оставили в воде.

Его кровь.

Мирелла закричала, разрезая тишину скорбью, и позволила своему телу упасть вперёд. Голова ударилась о какой-то камень, торчавший из дна, но она даже не заметила этого. Её живот, плечи и лицо оказались под водой, но она не чувствовала ни холода, ни нехватки воздуха, и лишь лежала, рассматривая, как рябит и искажается луна.

А он ведь тоже сейчас лежит там, куда она в состоянии шока дотащила его и бросила, и его глаза точно так же устремлены в это безучастное небо над листвой деревьев. Мирелла не думала о родителях, о матери. Не думала о том, что они скажут, когда поймут, что их дочь пропала, а тело сына лежит в рощице недалеко от дома. Она видела лишь стеклянные глаза своего брата, которые так спокойно смотрели на неё.

«Этого ты хотела?»

Мирелла села. С мокрых кудрей под ноги лились тоненькие струйки воды. Она вдруг почувствовала необыкновенную бодрость, и это привело её в ужас. Она была живой, была сильной, и внутри неё пульсировала нечеловеческая энергия. Всё то, что ей не принадлежало, всё то, что она отняла.

Мирелла вспомнила о чувстве голода. Он был столь властным, столь подчиняющим, совсем не похожим на обычный, человеческий, который она так часто испытывала и который научилась притуплять. Он завладел её телом и сознанием, как только она почуяла свежую кровь, и Мирелла вдруг поняла, так отчётливо и ясно: она не стала свободной. И не станет больше никогда.