Статуи

– Подай чашу.

Эттори взял указанный Фаусто терракотовый сосуд и задержался на мгновение, провёл большим пальцем по причудливому рельефному узору, отпечатанному на когда-то сырой глине.

– Господи, – прошептал он, – сколько же этому лет…

Фаусто промолчал. Он был слишком сосредоточен. Не глядя в сторону Эттори, он невпопад протянул к нему руку. Эттори всунул чашу в бледную жилистую кисть.

Некоторое время они работали в тишине. Все движения были выверенными, сплочёнными, совершенно привычными. Всю основную работу выполнял Фаусто, но Эттори и без того прекрасно знал каждый его следующий шаг, подавая практически без напоминаний то, что было нужно старому вампиру. Когда, наконец, маленький котелок был поставлен на потрескивающий в камине огонь, Фаусто вытер руки и бросил тряпку на стол, а затем принялся раскладывать всё по местам.

Эттори опустился на широкую скамью без спинки, изредка служившую кроватью, и вытащил из кармана телефон. Связь, как всегда, не работала.

Фаусто искоса взглянул на него:

– Если тебе нужно…

– Нет, – сказал Эттори, стараясь унять дрожь в руках. – Я подожду до субботы.

– Уверен? Твои сновидения не возобновились?

– Нет. Сплошная темнота.

Фаусто не ответил. Он подошёл к котелку и помешал отвар. Наблюдая за поднимающимся дымком, Эттори непроизвольно поёжился. Тепла камина вполне хватало, чтобы отогреть небольшую комнатку, но присутствие Фаусто не давало огню никаких шансов. Чем сильнее и старше был вампир, тем больший холод источало его тело. Вряд ли Фаусто мог предусмотреть это и построить камин побольше; он и присутствовал-то здесь для проведения опытов, а вовсе не для тепла. Эттори не слишком понимал, как можно было поместить камин в подвале так, чтобы вся комната не оказалась в дыму, но, по правде говоря, ему и не хотелось в этом разбираться. До поры до времени.

– Пора добавлять уголь, – сказал Фаусто.

Эттори встал со скамьи и подошёл к большому открытому сундуку. Порывшись, он выудил оттуда вполне современную упаковку активированного угля.

– Скоро закончатся. Я куплю ещё.

– Это оттого, что их требуется слишком много, – проворчал Фаусто, высыпая чёрные таблетки в отвар. Тот вмиг окрасился в тёмный цвет и забурлил с удвоенной силой. – То ли дело териак – тому художнику хватало всего маленького кусочка!

Эттори снова бросил взгляд внутрь сундука. В его углу валялся застывший брусок, бережно завёрнутый в чистую ткань.

– Ещё чего, там же опиум! И куча всяких других ядовитых веществ. Ни за что не позволю это ребятам.

– А ведь когда-то я чуть ли душу не вынул из того венецианца ради них. – Фаусто пожал плечами. – Но как скажешь. Всё-таки медицина не стоит на месте, верно? Чем вы там теперь лечите чуму?

– Антибиотиками.

Фаусто проговорил слово одними губами и покачал головой.

– В тех книгах, что приносил твой дед… Я изучаю их уже не один год, но, сдаётся мне, я никогда не смогу в полной мере осознать всех изменений, что произошли в этом мире.

– Может быть, и не стоит, – сказал Эттори. – Может быть, он стал не лучше, чем был.

– Откуда в тебе столько печали, мой мальчик?

Эттори усмехнулся.

– Гален бы сказал, что это от избытка чёрной желчи.

– Немудрено. Всё-таки мы используем много того, что связано с землёй: травы и уголь, глиняную посуду…

– Вы всё ещё верите в гуморальную теорию после всех медицинских справочников, что я притащил?

– От старых убеждений не так-то просто избавиться, – сказал Фаусто. – Да и разве он был не прав? Разве кровопускание не помогает тебе отвлечься от дурных мыслей?

Не дожидаясь ответа, он наклонился над отваром.

– Пора снимать. Помоги-ка мне.

Вместе они поднесли дымящийся котелок к чаше и, удерживая над ней шёлковую ткань, стали процеживать горячую жидкость. Запахло травами.

– Ты напоминаешь мне путто, маленького мальчика с гравюры одного немецкого художника. Уж имени его не вспомню, а гравюра так и называлась – «Меланхолия».

– Дюрер.

Фаусто пожал плечами.

– В некоторых вопросах ты явно сведущ куда лучше меня. Да и в прочих тоже. Я многому тебя научил.

Эттори взглянул на вампира, но тот был слишком сосредоточен на чаше. Рука Эттори дрогнула, и несколько капель упали на пожелтевшие от времени свитки, лежавшие в углу стола.

– Нельзя ли поосторожнее! – заворчал Фаусто. – Ты бы знал, скольких трудов мне стоило достать их.

– А что это? Я их раньше здесь не видел.

– «Алхимическая смесь».

– Вы шутите?!

Фаусто аккуратно отжал шёлк и бросил мокрую ткань на дно котелка.

– Фаусто!

Вампир выпрямился и недовольно посмотрел на Эттори.

– Не понимаю, с чего ты так взволнован.

– Но это ведь свитки Рипли! Настоящее историческое сокровище!

– Не обольщайся. Это всего лишь наспех сделанные копии.

– Откуда они у вас?

– Я долго путешествовал. Однажды добрёл и до Англии. Возьми их, если хочешь, мной они уже читаны-перечитаны.

Эттори с благоговением дотронулся до листков. Он много раз бывал в этой комнате, но всё время поражался тому количеству всевозможных ценностей, которые хранились здесь вдали от людских глаз. В одних затянутых верёвками мешочках из сундука лежали старинные золотые флорины, в других – настоящие жемчужины, чей порошок они использовали в противоядии, в третьих – несколько крупных изумрудов, которые запасливый Фаусто припрятал на всякий случай после прочтения «Советов, как противостоять чуме» Фичино. В их первую встречу вампир настойчиво предлагал Эттори взять пару штучек – для амулетов и чтобы держать во рту. Эттори с трудом удалось убедить его в том, что опасность чумы миновала уже несколько столетий назад. А одним из самых ценных «экспонатов», который Фаусто берёг как зеницу ока, был кончик настоящего рога «волшебного коня». О том, что на самом деле ему, скорее всего, продали рог нарвала, Эттори предпочёл умолчать.

Многие рисунки на свитках были ему знакомы. Белый изогнутый сосуд с жабой посередине, золотая птица с головой мужчины, поедающего крылья… Вдруг взгляд его зацепился за что-то новое. На одном из листков была изображена чаша, наполненная красной жидкостью. Над ней склонялся человек с чёрными глазами и окунал внутрь свои руки.

«Кровь отмоется лишь кровью», – пронеслось в голове, и у Эттори перехватило дыхание.

– Всё готово, – позвал Фаусто. – Иди же теперь сюда.

– Этот рисунок, – сказал Эттори. – Я уже видел его в блокноте деда.

Он вспомнил слова, которые перечитывал несчётное количество раз.

– «Elixir vitae»… Эликсир жизни. Вот откуда он это взял.

– Да, – ответил Фаусто безразличным тоном. – Он перерисовал его, когда приходил.

– Какого чёрта вы не рассказывали мне об этом?

– Это до сих пор тебя удивляет?

Эттори бросил листок и потёр пальцами глаза. Фаусто выжидающе смотрел на него.

– Когда я впервые вас увидел, – сказал Эттори, – я думал, что сошёл с ума. Дед был весьма немногословен, и свои записи он вёл в той же манере. Ваши имена, странные рисунки. Отдельные страницы вообще были сплошь перечёркнуты. И подробное описание дороги к монастырю, который, видите ли, проклят, а потому никто не может его отыскать, не имея вполне определённой цели. Прямо поиски сокровищ, только про вампиров. Не знаю, думал ли он, что я…

– Он знал и хотел, чтобы ты это прочёл, – перебил Фаусто, словно предугадывая его слова.

– Откуда вы знаете?

– Он рассказывал мне о тебе. Эттори, он очень тебя любил.

Эттори опёрся ладонями о стол, опустив голову. Несколько мгновений он простоял молча, а затем сказал:

– Не могу в это поверить. Я почти не общался с ним последние… не знаю, лет двадцать? После того, как родители развелись, и отец запретил мне всякое общение с ним.

– Двадцать лет – не такой большой срок, как тебе кажется, – сказал Фаусто.

– Ну да. Особенно если ты бессмертен.

Эттори усмехнулся, чувствуя горечь где-то внутри.

– До сих пор не могу привыкнуть к тому, что живу в его доме. Я бегал по нему, когда мне было всего девять, а он просил меня кричать потише и закрывался в кабинете, предоставляя меня самому себе. Порой я ждал до поздней ночи, пока он не выйдет – с уставшими глазами и всклокоченной бородой, но с выражением огромного удовлетворения на лице. А бывало, он уезжал куда-то на целый день, оставляя меня наедине с игрушками и печеньем, и возвращался в куда более худшем состоянии. Родители всегда ругались с ним из-за этого. Но он был просто фанатиком своей работы.

– Полагаю, стремления к знаниям ты перенял именно от Абеле.

 Эттори удивлённо посмотрел на Фаусто.

– Как вы его назвали?

– Абеле.

– Это его имя.

– Верно.

– Так странно слышать его от вас.

– Первого отца-настоятеля этого монастыря звали точно так же, – сказал Фаусто. – Он был хорошим и очень надёжным человеком, как и твой дедушка. Имена и лица стираются в памяти, но не поступки.

Эттори покачал головой.

– Я не знаю, какой он. Не помню. В детстве я был ещё слишком маленьким, ну а после… А после отец вбил себе в голову, что старик начал сходить с ума, и я поддался его словам, хотя мне до последнего не хотелось верить в это. Только мама защищала его из жалости. Иногда она просила меня хотя бы заехать к нему. Пару раз я так и делал, но это всегда были очень неловкие, немногословные речи, словно он совершенно закрылся от меня и ото всех остальных.

– Догадываюсь, что это случилось незадолго до нашего с ним знакомства.

– Да. Не знаю, с чего именно всё началось, но, думаю, он начал раскапывать историю нашей семьи. И пытался справиться с этим самостоятельно, словно знал, что никто не захочет ему не помогать. Если бы он только сказал мне… Если бы я сделал так, чтобы он не побоялся мне сказать… Его запискам я поверил сразу, сам не знаю, почему.

Фаусто хрипло прочистил горло.

– Потому что вы действительно очень похожи. Ты можешь это отрицать, но в тебе сохранились качества, которые я встречал уже давным-давно в другом человеке. Когда Джакомо объявился на этом пороге, все монахи ушли. Они обязаны были хранить тайну этого места, но я упросил твоего предка сделать кое-какие записи на основе моих бумаг и забрать их с собой. Тогда я не знал, чего ждать, мной овладел настоящий ужас, что в случае чего я уже никак не смогу исправить наше положение самостоятельно. Страх за свою душу и души других – несмотря на всё, я сохранил это в себе. И ты видишь, сколь действительно сильным оказалось проклятие. Мы не можем избавиться от него до сих пор. 

– Разве монахи здесь были не подставными?

– Нет! – воскликнул Фаусто. – Это был маленький, созданный мною орден. Они несли свою службу, как и все остальные, разве что только не читали проповедей, не принимали людей да хранили тайну, свидетелем которой случайно оказались. Я наказывал отцам-настоятелям с уходом кого-нибудь из братьев в мир иной подыскивать нового, и подходить к этому вопросу с особой тщательностью. И они с готовностью шли на это, ибо знали, что тем самым оберегают мир от меня. Что же касается самых первых… Некоторые из них умерли от чумы, заразившись от меня и от мужчин, привозивших провизию, но отцу Абеле удалось не только уцелеть в том смертельном танце, но и найти в себе достаточно мужества, чтобы не убежать в страхе от того, кем я стал. Я каждый день слышал, как он молился за мою душу. Теперь же его кости давно упокоены в этой земле.

– Вы никого из них не обращали?

– Нет. Я строжайше запретил остальным питаться их кровью. А рецепт микстуры, обратившей меня, как ты знаешь, я не смог повторить, хоть и пытался из интереса.

– Выходит, дед совершил неразумный поступок, – вдруг сказал Эттори, выпрямляясь. – Не появись он здесь, вы все спали бы ещё тысячелетия.

– Быть может, и так, – ответил Фаусто, хмурясь, словно это предположение ему не понравилось. – Но он пришёл – так же, как пришёл и ты.

 Эттори отвёл взгляд.

– Неужели тебе стыдно?

– Нет. Мне жаль, что я больше никогда не смогу с ним поговорить.

– Ты можешь поговорить со мной, – Фаусто протянул к Эттори руку и едва коснулся его плеча. – За всю мою долгую жизнь он стал одним из тех немногих людей, на которых я мог всецело положиться. И первым, кто предложил мне помощь в поисках освобождения – не столько от проклятия, наложенного Джакомо, сколько от нашей обретённой тёмной сущности. Он так же, как и ты, был вхож в эти стены, и долгие часы мы проводили здесь вдвоём, пытаясь отыскать решение, пока, наконец, его не нашли. Мы разводили огонь в этом камине, и он рассказывал мне о ваших самолётах, о том, что книги стали доступны даже беднякам и что достаточно засунуть в глаза кусочки прозрачной материи, чтобы плохо зрячий мог видеть мир так же чётко, как все остальные. Не думай, что я не замечаю твою усталость, Эттори, усталость от всего, что происходит вокруг тебя. Но ты и понятия не имеешь, что означает это слово на самом деле. Воспоминания, потери и даже приобретения – рано или поздно всё это начинает приносить такую боль, которая не проходит с годами, не утихает, даже когда мы спим в своих каменных оболочках, как изваяния Микеланджело. Ты прожил ещё слишком мало, чтобы желать того же, чего желаю я – смерти.

Эттори дёрнул плечом, скидывая руку Фаусто.

– Я вовсе не хочу… Я чувствую огромную вину перед ним и просто пытаюсь делать то, чего он хотел бы от меня.

– Нет, Эттори. Ты не следуешь его заветам. Ты действуешь, исходя из собственной прихоти, из желания убежать от всего, что тебя окружает.

– Это не так! Не совсем…

– Не совсем, верно. Иначе ты бы отрёкся от всего ещё после первого отравленного сновидения.

До их ушей донёсся слабый грохот. Фаусто вздохнул.

– Я сейчас вернусь, – сказал он и кивнул на стол. – Ты знаешь, что нужно сделать.

Тёмная накидка прошуршала по полу и скрылась за массивной дверью. Комнату окутала тишина, и лишь слабое потрескивание огня да колыхание свечей напоминали о присутствии жизни и пусть слабого, но тепла.

Эттори прислонился спиной к столу и какое-то время молча смотрел на огонь. В глубинах души неприятно ворочалась горькая тоска. Грохот наверху оборвался так же резко, как и начался. Он нисколько не беспокоил Эттори, подобное случалось и раньше: Джакомо или, быть может, Джулия, самые вспыльчивые из вампиров, снова изголодались по человеческой крови.

Крови... Противоядие теплилось на столе, ожидая завершения. Эттори потянулся к рюкзаку и вытащил маленькую коробочку со стерильными медицинскими инструментами и спиртовыми салфетками. Сделав все необходимые манипуляции, он занёс свою кисть над чашей. Нескольких крупных капель было вполне достаточно.

Эттори не покидала тревожная мысль, что противоядие с каждым разом действовало всё хуже и хуже. Не только на него – за столько времени вполне могло начать развиваться привыкание. Но и для остальных… Его беспокоили тёмные круги под глазами Миреллы. Он прекрасно знал, что они означали. Укусы на шее Фабио воспалялись и болели. Обычно спокойная Фьора теперь ждала встреч с Амори всё с большим нетерпением. И происходило это всё слишком рано.

От вида крови его замутило. Эттори прижал порез салфеткой и прикрыл глаза. Тело повело куда-то в сторону.

Опустившись на пол, Эттори почувствовал, как сильно дрожат его ноги. Он глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя. Взгляд упёрся в потолок. Тот грозно навис над ним, словно в любой момент мог обрушиться.

«Тебя завалит камнями, и никто этого не услышит».

Эттори спрятал лицо в ладонях. Его грудь быстро поднималась и опускалась, но воздуха всё равно не хватало. Камни, языки пламени, старые куски пергамента – вся комната словно вытягивала из него жизнь.

«Тебя завалит камнями, и ты останешься один».

Его родители развелись, когда ему было одиннадцать лет. Они отодвинули его на второй план, пытаясь заново наладить свою жизнь. Даже дедушка постоянно оставлял его одного.

«Твои сновидения не возобновились?»

«Нет. Сплошная темнота».

Мальчик лежит на мокрых от лихорадки простынях и не понимает ничего, что происходит вокруг. Страшный зверь пожирает его внутренности, окрашивая жизнь в чёрный цвет. Мальчик силится сказать что-то двум фигурам в траурных одеждах, склонившихся над его кроватью. Одна из них прижимает к лицу платок и смотрит на него глазами, полными слёз и страха. Мальчик протягивает руку и отдаёт фигуре игрушку – крошечный деревянный кораблик, влажный от пота. Ему хочется, чтобы фигура присела рядом, погладила его по голове, утешила и не отнимала от своей груди. Но она отворачивается. И уходит. И всё уходит вслед за ней – навстречу тьме.

Мальчик кричит изо всех сил в надежде пробудиться, не понимая, что его обнимает уже вовсе не сон, а сама смерть.

– Эттори!

Фаусто бросился на пол, приподнимая мужчину за плечи, и осторожно положил его голову к себе на колени. Эттори задыхался, борясь со страхом, который набросился на него, словно хищное животное на добычу. Он сжал Фаусто за края его накидки – так крепко, что костяшки на пальцах побелели, а свежий порез вновь засочился кровью. Фаусто отнял от себя его руку и поспешно приложился к порезу губами. Эттори задержал дыхание, а затем, наконец, смог выдохнуть. Сердцебиение приходило в норму, тело обмякло, кончики пальцев закололо от приятного чувства. Тьма отступила, забилась в угол. Привычно подавив взыгравший голод, Фаусто отпустил ладонь Эттори, но тот распахнул глаза и требовательно прошептал:

– Ещё.

– Мальчик мой…

– Фаусто, ещё…

И старый вампир подчинился. Его каменное сердце разрывалось от печали.

​

​

День выдался облачным, но тёплым. Мирелла сидела в зарослях высокой травы и наблюдала, как ветер гнал потоки воды Арно, унося попавшие на поверхность листочки в сторону Лигурийского моря.

Мирелла поёжилась, жалея, что не подумала захватить с собой что-то потеплее, чем кружевную белую кофточку; она всегда мёрзла, и погода не имела при этом никакого значения. Мысли рассеянно текли вслед за древней рекой. Всегда собранная и расчётливая, в последнее время Мирелла никак не могла сосредоточиться ни на чём.

Она очень редко приходила на это местечко, которое едва ли можно было заметить со стороны дороги из-за высоких сорняков. Они защищали её от мира, но совсем не давали спасения от самой себя. И всё же здесь было лучше, чем где-либо ещё, потому что только здесь Мирелла могла ощутить совершенное одиночество и совершенную свободу, Даже брат ничего не знал об этом маленьком клочке земли. Он принадлежал только ей одной.

Телефон слабо пискнул: Джианни спрашивал, где она. Затем – новое сообщение, на сей раз от Фабио: приглашение погулять вечером, так сказать, обновлённой компанией. Мирелла машинально пролистала список чатов вниз. Эттори не появлялся в сети со вчерашнего дня. Она выключила телефон, не отвечая никому.

Очень нужно, просто необходимо взять себя в руки, напомнил ей внутренний голос. Ещё раз подумать о том, что она будет делать завтра.

И будет ли?

Собственная неуверенность раздражала. А ещё больше злил страх. Она не чувствовала приближения чего-то важного, словно уже знала в глубине души, что в последний момент снова отступит, заставит ждать себя ещё одну неделю, а затем ещё, и ещё, и ещё.

Поддавшись особенно сильному порыву воздуха, громко зашуршала трава, пригибая высокие стебли к земле. Она коснулась миреллиных щёк, скользнула по плечам, словно обнимая, словно шепча слова успокоения.

– Я знаю, чего ты хочешь. Время пришло.

Мирелла вскрикнула от неожиданности и обернулась. Вокруг качались всё те же кусты, но на душе стало так невыносимо тяжело, будто радость и все иные чувства вдруг покинули её вместе с холодным ветром.

​

​

– Вот вы где.

Джианни остановился у скамейки. Он держал руки в карманах светло-серого плаща, его белые волосы были взлохмачены, цепляясь за высоко поднятый воротник. Он устало посмотрел на рассевшуюся троицу. Уго придвинулся поближе к Фьоре, освобождая больше пространства, та, в свою очередь, подалась в сторону Фабио. Тот же не двинулся с места.

– А где твоя сестрица? – спросил он, отпивая остывший кофе из картонного стаканчика.

– Я не знаю, – ответил Джианни.

– Не знаешь?

– Нет. А вы?

– А мы-то откуда?

Джианни вздохнул и всё-таки сел рядом с Уго. Он достал из кармана пальто телефон и в который раз за день проверил входящие сообщения во всех мессенджерах.

Уго непонимающе спросил:

– А давно она пропала?

– Около двух часов назад.

– Двух часов? Всего лишь?

Джианни поднял голову. Он был взвинчен.

– Обычно я хотя бы знаю о её планах. А сегодня она просто ушла из дома, пока я был в ванной. А ведь мы собирались посмотреть вместе фильм.

– Может, подруга позвала на кофе. Или парень.

Джианни приподнял бровь.

– У неё нет таких подружек. И парня.

– Конечно, зачем, если всех заменяешь ты, – пошутил Фабио.

Фьора сильно толкнула его локтем в бок, оторвавшись от потрёпанной книжки, которую почитывала вполглаза.

– Перестань!

– Осторожно, я же чуть всё не разлил!

– В последнее время она вообще стала… не такая, как всегда, – тихо сказал Джианни. Он всё вертел в руках телефон и смотрел на прохожих, не видя их. – Иногда я замечал, как она лежит на своей постели, свернувшись клубком, как в детстве, и просто смотрит перед собой. Думает о всяком, как она говорила.

– Слушай, мне кажется, вполне естественно, что… – начал Уго.

Джианни энергично замотал головой.

– Нет! Ты не понимаешь. Мы всегда делились своими переживаниями друг с другом, знали, что у обоих на душе. А сейчас я чувствую, что она словно возводит между нами стену – и я не понимаю, что сделал не так.

Он откинулся назад и поднял взгляд к небу.

– Ладно. Может, я и правда накручиваю. Может быть, у неё действительно тайное свидание с кем-то, о ком я просто не знаю, и это нормально, – он усмехнулся, но лицо его оставалось серьёзным. – Просто это так непривычно. По крайней мере, для меня.

– Кстати говоря, не хочу на что-либо намекать, но Эттори, похоже, тоже не придёт, – сказал Фабио, проверяя время.

– Ты и его позвал? – спросил Уго.

– Конечно. Уг, он наш главный дружбан, хочешь ты этого или нет.

– Это правда, что ты ударил его по лицу? – спросил Джианни.

Уго стушевался.

– Да, но мне стыдно за это.

Фьора фыркнула, и всем почему-то стало от этого смешно.

​

​

Фьоре пришлось взять свою машину – каким бы просторным не казался автомобиль Эттори, он всё же больше не мог вместить в себя всех. Уго вызвался за руль. Он ехал вслед за преподавателем, стараясь не отвлекаться на громкую музыку, которую включил Фабио. Мирелла и Джианни, объявившиеся на парковке утром как ни в чём не бывало, ехали на джипе.

– Вот мы и разделились, – крикнул Фабио. – Команда Эмполи снова в деле!

Надсадный голос популярного рокера вторил ему из динамиков энергичным речитативом.

Фьора молча смотрела в окно, подперев щёку. Рукав коричневого свитера скрыл всю её ладонь. Уго невольно вспомнил, как сидел на том же месте несколько дней назад. Тогда играла совсем другая мелодия, и вместо яркого солнца дорогу освещали тусклые фонари.

Он сделал музыку потише и попросил:

– Расскажите мне о Симонетте. Какая она?

– О, – улыбнулся Фабио, – Фьора, милейшая королева всех библиотек мира, ваш выход! Я, пожалуй, сдамся сразу.

Фьора засмеялась и посмотрела на Уго. Тот крепче сжал руками руль, стараясь удержать внимание на дороге.

– Ты ведь знаешь, кто такая Симонетта Веспуччи, верно?

Не удалось. Сзади недовольно засигналили.

– Только не говори, что…

– Ага.

Уго помолчал некоторое время. Его ладони вспотели от услышанного.

– Я ходил не так давно в Уффици, – сказал он. – Там была та Венера. Кажется, экскурсовод говорила, что это её портрет.

– Ну, не то, чтобы это было доказано, – ответила Фьора. – Но легенда красивая.

– Ещё бы! Но как?.. Неужели, действительно, это она – та самая?!

– Сложно поверить, верно?

– Невозможно!

Уго бросил беглый взгляд на Фьору, и этого хватило, чтобы заметить, какими воодушевлёнными стали её глаза. Она смотрела на дорогу, далеко вперёд.

– Я до сих пор ловлю себя на мысли, что это – всё это – просто не может быть правдой. И тем не менее, да. Ты увидишь девушку, которая вдохновляла самого Сандро Боттичелли.

– И она будет пить твою кровь, – добавил Фабио.

Уго нервно усмехнулся, посмотрев в зеркало заднего вида.

– Бред какой-то…

– Я тоже сначала думал, что, может, эта чёрная бурда, которую даёт нам Эттори, и не противоядие вовсе. А, типа, не знаю… Отвар из галлюциногенных грибов? И на самом деле мы там устраиваем оргии и вакханалии в духе почитателей Диониса.

– Но ведь противоядие вы пьёте после.

– В этом и дело, – Фабио пожал плечами. – Увы, мечтам так и суждено оставаться мечтами.

Они с Уго засмеялись. Фьора сделала возмущённое лицо и отвернулась к окну, но все видели, что она тоже улыбалась.

– А твоя Джулия? – спросил Уго. – Кем была она?

– О, она в своё время отравила шестьсот мужиков, и за это её сожгли на костре. Вернее, попытались.

– Ничего себе!

– Да, а ещё у нас есть алхимик из четырнадцатого века, сумасшедший священник и Ромео. Тот самый, из Шекспира.

– Это же выдумки.

– Оказывается, нет, прикинь.

– Охренеть можно…

– Не Шекспира, а Луиджи да Порто, – поправила Фьора. – И не Ромео, а друг его прототипа.

– Разницы нет, – бросил Фабио. – Суть в том, что ты, Уго, простой увалень из маленькой тосканской коммуны, имеешь возможность пообщаться с ними так же свободно, как сейчас разговариваешь с нами.

– Прикоснуться к истории, – прошептала, соглашаясь, Фьора.

Уго вновь посмотрел на неё.

– Я не представляю, как твоё сердце выдержало это.

– О, оно просто разорвалось! – воскликнула девушка и кивнула на дорогу. – Смотри внимательно, мы поворачиваем.

Когда все вышли из машин, хлопая дверьми, Эттори снова спросил Уго, как тот себя чувствует, и протянул какую-то бумажку. Уго пробежался по ней глазами.

– «Я, Уго Орсино, беру на себя обязательство хранить тайну…», – не читая дальше, он вывел свою подпись, и вернул листок Эттори. – Это излишне. Я всё прекрасно понимаю.

Эттори только пожал плечами.

– Верю, но Фаусто так спокойнее.

Фабио был в приподнятом настроении духа. Он разминал руки и спрашивал Эттори о чём-то, а тот невпопад отвечал ему. Мирелла наклонилась к Фьоре и аккуратно снимала пластыри с её шеи. Уго отошёл ото всех на несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть место, куда они приехали. Не считая голого дерева, скрючившего свои чёрные ветви, здесь было по-своему живописно – и одиноко, несмотря на такое количество людей. Где-то вдалеке темнела Арно, высоко в небе пролетела одинокая ворона. Шум трассы, с которой они свернули не так уж давно, пропал так резко, будто они пересекли какую-то невидимую черту, вступили в древние, как сама жизнь, владения. И хозяином этих владений был монастырь.

Уго поёжился. Ему показалось, что из мутных окон на него смотрят тысячи глаз. Монастырь не утратил своего величия даже несмотря на разрушенные стены. Его старые шпили врезались в серое небо. Весь этот суровый, зловещий вид отталкивал, но Уго вдруг ощутил непреодолимое желание податься вперёд, зайти внутрь, навстречу шёпоту мёртвых голосов.

Словно услышав его, тяжёлая дверь монастыря медленно отворилась.