39.
Констанца проносилась мимо, дома, казавшиеся изысканными, посчитались игрушечными; они, расплываясь пред взором ее, напомнили рассказы о греческих скульптурах периода эллинизма, о колоннах высоких, тяжеловесных. Цвет песочный воззвал к желанию оказаться где-то далеко от тех улиц и даже городов; Магдалина мертво сжимала шею Иосифа и думала, как сильно хотела бы оказаться среди песков пустыни.
Острый слух Иосифа зафиксировал свист летящего болта. Предназначенный его спине, но не Магдалины, он все же летел в ее позвонки. Иосиф развернулся, и тот попал в его грудину в области сочленения с ребрами. Кость треснула, отклонился хрящ, несущий тяжесть низлежащих ложных ребер.
Иосиф пошатнулся, когда нижние ребра с правой стороны с хрустом подались вниз, оборвав хрящ, держащийся за кость. Магдалина испуганно схватилась за ткань.
— Иосиф! — Магдалина паникующе обернулась к преследователям, когда он, чуть подбросив ее и крепче подхватив за бедра, продолжил петлять по спящим улицам. — Ты же не умрешь от этого, да?
— Не умру. Они смазывают оружие чесноком, он мешает заживлению. У меня что-то с ребрами, но это пустяки. Повезло, что не в сердце. Было близко. Второе сердце у стригоев ой как выручает. Порой завидно, — рассмеялся он. — Не устала?
— Я? Боже, от чего? Почему они не устают, вот что меня беспокоит!
— Знаешь, — он круто повернул меж домов; проем оказался тесным, так что вынужденно скорость снизилась, — я обратил внимание, что ты лояльна к нашему роду.
— Да.. Я, признаться, считала доселе, что вы все похожи на чудищ, сидящих в кустах ночью. Что у вас страшные лица, когти.. А на деле от людей вы мало отличаетесь. Тоже больно, тоже страшно, тоже ворох сомнений. Пугают ваши потребности, но ведь и мы тоже мясо едим, только не родственное.. Ах, — она раздраженно выдохнула, — я не знаю. Увидела другую сторону. Во многом я отталкиваюсь от тебя, ты кажешься мне добрым. Сравниваю с тобой. Нечеловеком, но очень похожим. Но это не значит, что другие такие же.
— Гитлер человек, но он убил куда больше. Стоит ли судить теперь каждого немца и клеймить нацистом? Думаешь, поголовно там злобные антисемиты сидят?
— Да.. Я поняла тебя.
Охотники позади застучали сапогами позади, эхо трубило о том; Магдалина снова обернулась, а сжавшиеся пальцы заставили Иосифа ускориться. Тогда, выскочив на широкую улицу где-то на самой окраине города, что виднелись уже пустые снежные поля и лесистые холмы, вампир рванулся вбок, к черному забору из железных прутьев с пиками на вершинах. Он прыгнул высоко, оставив высокие ограждения позади.
Магдалина раскрыла крепко зажмуренные глаза и увидела надгробия; вдалеке темнел в ночи небольшой мавзолей, занесенный снегом.
— Конечно, — хмыкнула она удрученно, встав на ноги. — Разумеется, это должно было быть кладбище. Удивительно, что они действительно поспевали за нами. Ты же несся, как конь.
— Охотники, хоть и люди, но физически потрясающе развиты. Не замечала, как сложен Марко?
— За его шрамами не сказать, что видно мышц. Но я знаю, что он сильный. Конечно, сильный. Он ведь с детства практически за вами бегает. Что заставляет охотников так жить?
— Редко по собственному желанию. Зато часто это месть. Могу понять. Мы все всё понимаем. И мы, и вы одинаково мыслим, почти одно и то же ведь. Мы — это бывшие вы.
— Но лучше.
— Что? — Иосиф удивленно вскинул кожу над глазами. Будь там волос, брови, то вышло бы выразительнее и понятнее. — Почему ты так говоришь?
— Потому что, — ответила она и натужно выдернула болт из его груди; зашипело там, задымило, и заживать рана не стала. Однако ребра медленно поднялись, а хрящ будто бы кто-то пришил обратно. Под кожей она видела, как ходят кости. — Потому что это невероятно. Просто восхитительно. Господи, разве это можно назвать проклятием?
Магдалина обошла Иосифа, как скульптуру, предмет высокого искусства забытых мастеров, вдруг найденную под толщами земли среди руин. Она с интересом врача заглянула в брешь на ткани, где должна была кровь изрыгать глубочайшая рана. Кожа там выглядывала кровавая, но чистая, без намеков на рубцы. Снова Магдалина отметила, как кровь блестела — она не сворачивалась.
Дымящаяся рана от болта в груди разила горелым мясом, но кости удивительнейшим образом срослись так, как соответствовало здоровому скелету.
— Ты же такая уникальная фигура, Иосиф! Я так много хотела бы узнать о твоем теле! Как раны заживают столь быстро, отчего же кровь не густеет, каким образом твои кровяные клетки "заменяют" человеческие? Я хочу взять образец на анализ.
— Ха, Магдалина, теперь мне жутко рядом с тобой, — рассмеялся Иосиф. — Давай позже, ладно? Мы все еще беглецы.
— А почему ты бежишь? Сила человека и вампира на разных уровнях, ведь так?
— Разумеется. А.. — он сощурил глаза, — что ты хочешь предложить?
— Эти люди.. Люди, да, — вздохнула совестливо Магдалина, — но если не мы их, то они нас.
Иосиф хмуро глядел в ее глаза и молчал.
— Что? — чуть раздраженно спросила Магдалина. — Я неправильно думаю?
— Мне показалось, что в Яссах ты была менее цинична. Это Марко?
— Нет, это Брашов.
— Что случилось под церковью?
— Много чего. Клятва Гиппократа не обязывает жертвовать жизнью.
— Я не говорил, что ты как врач обязана быть всесторонне милосердной и человеколюбивой. Нет. Удивился. И все.
— Чему?
— Тому, что ты предлагаешь их убить.
— Тогда давай бегать до утра. Солнце выйдет, и новая стрела во лбу уже станет последней.
Он медленно кивнул и молчаливо двинулся обратно на улицу. Без дополнительного груза его фигура пересекла забор значительно более споро. Движения Иосифа Магдалина посчитала такими же преисполненными грации и почти кошачьей ловкости, как и у прочих.
Магдалина сняла сапог и села на расколотое надвое надгробие, соображая, стоит ли чинить сломанный каблук или купить новые. Она тогда рассмеялась тихо, увидев, какой потехой вышли ее женские думы о поломанных ажурных сапожках.
«Я сижу на кладбище, руки мои в крови, а заботят меня сапоги», — мыслила Магдалина и смеялась, опустив сапог. — «Боже, что творится-то.. Как же меня так угораздило. Слишком много происходит, я устала, кажется, слишком сильно. Плевать, что будет. Я не хочу ничего пытаться, а Иосиф.. Мне уже кажется, что я ошиблась. Марко.. Марко.. Везде чертов Марко мир сделал черным! Он отравляет все, мимо чего проходит».
— Эй, ты! — прозвучал мужской голос. Магдалина подняла глаза и увидела охотника с неясным прибором на лице: он напоминал сварочную маску с двумя крупными окулярами, как у часовщика. — Ты человек?
— Я.. Да, да! Меня зовут Магдалина, я врач. И я человек, да!
В голове ее возникла вдруг мысль, что возможным стало сбежать, попросив помощи у охотника. Вряд ли она ныне опасалась Иосифа или его сородичей, но свобода ото всех вампировых интриг все еще маячила белым ангельским светом, к которому невозможно было бы не тянуться. Магдалина задумалась на мгновение, что могло бы ее удержать в плену Иосифа, хоть и теплом, в котором ее не мучило одиночество и депрессия.
Задумалась и о том, что могло бы удержать вместе с Марко, который, будучи теперь далеко, показался неприятным. Человек, который погряз в собственном гневе, который груб и циничен. Он бы оставил ее умирать, будь повод достаточным. «Цель оправдывает средства» — мысль вовсе не Макиавелли, но в политике знаменито именно его имя, а Марко концепцию ту разделял так же хорошо, как резал людям головы.
Охотник подходил все ближе, а Магдалина в те секунды решала, чего хотела. Сбежать к Марко, которого она презрела, душою отвергла, наконец трезво оценив его натуру. Остаться с Иосифом, который преследовал свои неясные в сущности цели. Она не могла быть всецело уверенной в его искренности и устремлениях, однако уродство внешнее не отражало его настоящее лицо. Лицо того, кто был сломлен и глубоко несчастен.
Магдалина поняла тогда, что сама создавала для себя рамки: ее решением мог стать побег ото всех. Она вспомнила о том, как жила до. Нелюбимого серого мужа и тоскливую серую жизнь в стенах серого дома. Она представила, что исходом бы стала рутина в госпитале и старение. Неумолимое серое старение среди скук обыденной человеческой жизни. Ее жизнь удалась и была разрушенной одновременно — гниение среди богатых тряпок и увеселение в виде алкоголя, которое единственное, что красило серость в цвет. Хотя бы бледный.
Ей хотелось глубоко насыщенную жизнь, полную движения и свободы. Пусть сопряженную с рисками, но многогранную и яркую. Магдалина стала когда-то аристократкой в дорогой шубе с камнями на шее, ходила под руку с Петру в театр или на ужин с пузатыми генералами, где муж вел рабочие беседы и вовсе ее не замечал. Красивая ли, образованная — просто та, кто ходила рядом и под стать была шикарной демонстрацией семейности.
Она извечно, нерушимо боялась той «яркой и многогранной, полной риска» жизни вместе с охотниками. Так трепетала от ужаса, но и тянулась. Шла не за Марко или Левенте, она шла за тем, что вызывало чувства. Черные, белые, контрастные. Они же — болезненные, удовлетворяющие, насыщенные. Та жизнь была интересной. И даже на руку ей вышло преследование Иосифом: так ее вовлечение в охотничьи будни и краски было полностью оправдано. Но она бы нашла и другой повод.
Охотник подошел ближе и снял маску: свет от фонаря доставал до могильных плит, возможным было взаимодействие без приборов ночного видения. Магдалина осмотрела бородатое лицо мужчины, истерзанное тремя толстыми рубцами, точно от медвежьего удара.
Она открыла было рот, но охотник ударил ее кулаком и, схватив огромной ладонью за теменные кости черепа, придавил к земле. В доминантной руке сверкнул красивый кинжал с узорной рукоятью. Рукой мужчина сжимал ее лицо, и меж пальцев глаз Магдалины видел, как сияло серебро.
— Стригойская подстилка! Фу, сука! Мы их ловим, а ты кормишь, ласково взращиваешь врага! Знаешь, что это предательство родины, а?! Человечества!
Она промычала что-то жалобное о помиловании, охотника то разозлило, и он взмахнул клинком, целя в глаз. Ждать помощи и надеяться на кого угодно, кроме себя самой, она поняла, что не стоит еще в Брашове. Она сомкнула челюсти и пнула тяжелое тело охотника в область паха.
Разительно отличалась его форма от тех, с кем ей пришлось бороться под Черной церковью. Тела охотников воистину отлиты были из железа, но заминка все же дала свободу в самопомощи.
Магдалина схватила кинжал за лезвие, но вырвать из руки не сумела. Тогда она снова ударила ногой, а после, схватив за волосы, двинула лбом в нос охотника. Кинжал он так и не выронил, но заметно пошатнулся. Оставалось лишь толкнуть с усилием в грудь и выбраться из-под грузного тела.
— Как ты можешь нападать на человека! — крикнула, плюясь в ярости, она и, схватив обломок надгробия, ударила мужчину в лицо. Камень раскрошился и посыпался, пока человек собирал в ладони льющуюся изо рта и носа кровь. Выпали зубы. — Ты должен был спасти меня, помочь! Спросить, все ли в порядке! Так поступают нормальные люди!
Сжимая с дрожью узорный кинжал, Магдалина опомнилась. Вспоротая шея пузырилась алым и брызгала ей на пальцы. Охотник умирал, сидя на коленях у ее ног. Из гортани рвался умирающий жуткий рык. По ее лбу стекла капля пота, которая почему-то оказалась красной. Саднило кожу над бровями. В глаза натекло, и все вокруг окрасилось красной мутной дымкой.
На шлевке ремня повисла, никому теперь ненужная, склянка с голубоватой мутной водой. Магдалина поняла, что чеснок, который быстро выдернула, опасливо глядя на склоненную голову мертвеца, и забрала себе. Изо рта капнула кровь, уже замерзающая; она длинной нитью коснулась снега и оборвалась. Сокрыть флакон под колготами между ног вышло единственным правильным вариантом.
Магдалина стерла рукавом кровь с лица и выбросила нож в сторону. Она должна была зарыдать, но в голове стояла только ноющая пульсирующая боль. Ей оставалось упасть в снег, раскинув руки, и скривиться от того, что натворила. Мозг начал искать оправдания. Всегда искал, чтобы не мучимым быть совестью.
«У меня не оставалось ничего другого. Это Марко.. Это все Марко».
Долго лежала или менее минуты она не знала. Помешательство ли, инфекция или сумасшествие — тоже. Руки остыли, и засохшая кровь неприятно стягивала кожу, служа напоминанием. Магдалина сунула руки в снег и вяло его скомкала; потерла пальцами друг о друга, смыв большую часть.
— Хочешь помолчать или поговорить об этом? — спросил спокойно Иосиф, стоявший над ней. Магдалина не открывала глаз так долго, что пришлось обозначить себя.
— Он хотел меня убить.
— Знаю. Я и не думал, что ты могла убить ради прихоти.
— А я думала, что вообще не могу убить.
— Что чувствуешь?
— Усталость.
— Пойдем домой?
— А у нас есть дом?
— Дом не здание. То место, где тепло.
Магдалина молча поднялась и уставилась на сидящее тело охотника. Кровь более не разливалась по сторонам, зато с прошлых мгновений снежное пространство вокруг окрасилось в красный. Красное небо, красная земля и красные города.
В квартире Магдалина приняла ледяной душ и переоделась во что-то более подходящее пребыванию «дома». Она тогда подумала том, был ли у нее когда-то дом. Не здание. То место, где тепло.
Склянка с чесноком не являла собой некое всемогущее вещество, но в условиях негласной клетки стало редкостью. Магдалина взболтнула воду и воровато глянула на дверь в ванную: Иосиф слышал все, даже перемену ее частоты дыхания или движение пушковых волос на руках. Склянку она снова спрятала, но уже в бюстгальтер.
Иосиф мало говорил с тех пор, а она злилась на него, будучи уверенной, что осуждал. Она считала себя теперь грязной, неправильной, и его молчание убеждало в том сильнее. В действительности вампир не хотел бередить и напоминать о себе. И о том, что его виной так сложились обстоятельства. Он тоже был убежден; только в том, что грязный и неправильный он сам.
Магдалина вышла из ванной и поймала горящий глаз Иосифа, проходящего мимо. Он отвернулся.
«Голодный», — вспомнила Магдалина и глянула на ладонь, которой схватила лезвие. Рана еще слегка кровоточила. — «Эй, Иосиф, ты ведь чувствуешь, как она пахнет? Тяжело тебе?».
Магдалина вошла в кухню и взялась за хлебный нож, которым, особо не мешкая, прошлась по ране еще раз. Кровь лишь закапала, что показалось недостаточным. Второй надрез вышел накрест — хороший, что посочилось ручьем. Под струю был подставлен стакан.
— Ты что делаешь? — спросил злобно над ухом Иосиф. Он выдернул из рук нож и бросил его куда-то в угол. — Магдалина! Бог с ним, с этим охотником, оставь думать!
Она сжала ладонь в кулак и встряхнула легко над стаканом. Чистой рукой протянула его Иосифу и молча ждала, пока тот примет подношение. Усталость. Она тянула вниз. Магдалина не стала говорить и объяснять — ткнула стакан в грудь вампира, вынудив взять, и обошла стороной.
На диване, перед включенным кинескопом, ее забрала дремота. Кошмар с красными небесами и красными землями, с беладонной под ногами и осуждающими глазами тех, кого осуждала она сама. Некрепкий сон, лишь краткий отдых дымящему от натуги мозгу. Но такие короткие сны более всего ярко рисовали кошмары.
Иосиф многие дни держал желудок пустым. Хоть и женская хандра его тяготила, молчание давило на плечи, он был благодарен. Магдалина не сознавала, какое интимное действо свершила. Кровь слаще меда; он старался смаковать и прощупывать все стороны вкуса, но факт ее свертываемости гнал поглощать спешнее.
Он долго глядел на улицу с пустым бокалом в руках. Думал о неважном из далекого прошлого в этом городе. В Констанце он родился и вырос, но родным более не смел называть. «Слишком много сделал неправильного» — так называл Иосиф причину. Здесь ни стало его матери и любимой женщины. Виноват в том был он сам и Марко.
Иосиф мыл нож и стакан, когда сзади подкралась Магдалина. Он обернулся, и убийственный обонянию запах чеснока вылился мутной водой на кожу его лица. Зашипело, Иосиф схватился за щеки в попытках стереть воду ладонями. Магдалина, повалив вампира на спину, залезла пальцем под веко слепого глаза, и тот начало разъедать.
Иосиф был готов к удару в сердце. Он сам предложил свой кол однажды.