37.
— Ты ей понравился, — заметил Батори. — Что будем делать?
— Агата Болбочану жила по улице Фулгерулуй, 71. Пропала в ноябре 1943 года.
— Год назад. Есть смысл искать?
— Придется. Нужно в осмотреть жилье.
— Там кто-то живет сейчас?
— Это была ее квартира от бабки. Кто-то из родичей да живет. Может, нет. Не написано. Поехали.
— Ни разу не был в Констанце. Знаешь, куда ехать?
— Нет.
— Девушка! — Левенте выглянул в окно и помахал рукой проходящей мимо даме. — Доброго дня, мы ищем улицу..
Марко вздохнул. В машине пахло парфюмом Магдалины. Он хотел бы поискать среди людей ее образ, но каждая девушка была черновласой и не той. Идущая в пальто с псом на поводке и не та. Очаровательная шатенка с широкой красивой улыбкой, и она тоже не та. Смотреть на других не нравилось. Марко подумал о том, какие чувства должен испытывать мужчина, глядя на красивую женщину.
— ..Да, я понял. Спасибо! Хорошего дня, — улыбнулся Левенте и кивнул девушке за окном на прощание. — Мы сейчас на улице Михая Эминеску. Езжай назад, я покажу, где поворачивать.
Марко включил заднюю передачу и выехал на дорогу.
— Когда ты на женщин смотришь, то что чувствуешь? — спросил Марко.
— Если красивая, то желание познакомиться, а если не очень на лицо, то смотрю ниже. Если и так плохо, то не смотрю больше вообще.
— И что тебе нравится?
— Ну, как? Лицо. Фигура.
— И все?
— Иногда интересно обсудить что-то. Дай угадаю, ты такой неудачник на любовном фронте, что вообще ни черта не знаешь о женщинах?
— Иди к дьяволу.
— Задумался о любви, а? — Левенте рассмеялся. Он нашел в бардачке пару недокуренных сигарет и теперь искал спички. — Марко, ты инвалид в этой сфере. Я думал, ты по мужикам или импотент.
— У меня все в порядке. И мне нравятся женщины.
— А как ты понял, что «все нормально»? — расхохотался Батори. — Проверяешь вечерами с салфетками под одеялом, а?
— Отвали, Батори.
— Отвали да отвали. Марко, пластинку заело?
— Ты веселишься.
— Мне рыдать и по полу кататься? Что я могу? Руки опускать не хочу, знаешь ли. Ты-то, вон, уже дал слабину.
— Ошибаешься.
— Отнюдь. Так и что за мысли у тебя в голове?
— Какие?
— Ну, о женщинах. Мне интересно.
— Забудь.
— О, нет, Марко! Говори!
— Все не те вокруг. Всё тут.
— Ты что, влюбился? Ах, влюбленность! Прекрасное чувство, такое высокое и теплое!
— Что мне с этим делать?
— Ты что, ребенок?
— Не понял?
— Ты взрослый мужик, что за вопросы?
— И что обычно делают взрослые мужики? Кольцо дарят?
— Нет, они ухаживают. Задабривают ее, а потом в койку. Не зудят яйца?
— Кхм, — хмыкнул Марко в раздумьях, — зудят.
— Ха, — рассмеялся Левенте, — тогда чего титьки мнешь? Ты действительно не знаешь, что надо делать?
— Отвали, Батори.
— Ну, Традат, тебе нужно убрать соперника. Он местами.. — Левенте подкурился, — обогнал тебя.
— Басараб?
— Муж ее, да. А вообще, знаешь, мы даже не уверены, что он ее не убил.
— Зачем тогда звать сюда? Он посчитал, что она будет рычагом давления для меня. Что я побегу.
— Ну, ты действительно побежал. Хочешь сделать больно — найди того, кто любим. Не тупой. Что толку убивать, а? Все равно ты вряд ли того испугаешься, а вот пассия твоя.. Да, он точно не тупой. Понял, о чем я?
— Он не ее искал, а меня. Да, понял.
— Ты знаешь, кто это?
— Нет.
— Подумай, Марко. Так мы можем быстрее понять, где ловить.
— Думаю я.
— Мне интересно, к чему все эти загадки. Почему бы просто не убить тебя на месте? Там, в сарае, например. Если этого недостаточно, он мог убить душку Магду. Мы бы вошли в дом, а там хладный труп. Чем не месть? Он думает, что это бы тебя достаточно задело. Констанца, газета эта, зачем?
— Думаю, убить меня мало. Давно бы убил. Я не сплю со стилетом в руках. Хочет показать мне что-то, сказать.
— Как давно он за тобой ходит?
— Не уверен. Думаю, после Падури.
— Когда это было?
— В начале этого месяца. Я не возвращался домой после демобилизации в сорок втором. Приехал к матери.
— И что?
— Тень там ходила.
— Ага.. Ясно. Значит, с начала октября. Как у матушки дела?
— ... — Марко помолчал. — Нормально.
— Ну, долгих лет. Вот тут давай направо.
***
«Не было моря, земли и над всем распростертого неба, — лик был природы един на всей широте мирозданья. Хаосом звали его», — так писал Овидий в «Метаморфозах». Грехом его были глаза, способные глядеть — так он говорил о таинственной ошибке, которая стала причиной погибели далеко от родины в начале нашей эры. Первый император римский, Октавиан Август, сослал поэта в Томы — город на берегу Черного моря, бывшего главным в провинции.
Овидий тот, поэт несчастный, умер спустя несколько лет. В будущем, в 1887 году, итальянский скульптор установил его бронзовый памятник рядом с ратушей. Ныне ратуша служила музеем истории; она располагалась за спиной Овидия, грустного и задумчивого, навечно застывшего в изваянии цвета графита.
Он был убит той ссылкой и памятник его, напоминание, вещал о его бытии далеко за пеленой веков. Скульптор в первой половине двадцатого века отлил копию того произведения, но туда, где поэт был рожден — в Сульмоны, в Италии.
Ныне же звали тот порт Констанцей. Город цвета белого песка, с протяжными берегами у тихих вод моря. Там пахло солью и морским духом; климат стоял извечно мягкий, зимы не убивали морозом, но штормило море, как приходили холода. Здания там выстраивались цвета слоновой кости и топленого молока, с резными фасадами. Изобиловал неоклассицизм — попытки современности повторить незыблемое великолепие греков.
Семьдесят первый дом на улице Фулгерулуй не выглядел запоминающимся; отличался от привычных домов в Бухаресте или в Брашове лишь цветом — он был бежевый. Марко вышел из прокуренного авто и оглядел окна. За ворот плаща щедро насыпало снега.
— Что, будешь врываться в каждую квартиру и бить хозяев по лицу?
— Отвали.
— Ц, хватит меня посылать. Мы коллеги, а не друзья. Имей уважение.
— К тебе-то?
— Пошли, карандаш, — Левенте вошел в дом. — Я спрошу, где она жила. Скажу, что.. Что скажу? Кем она была? Дай приметы и род деятельности!
— Агата Болбочану, 1923 года рождения, рост сто шестьдесят два сантиметра, плотное телосложение. Училась в школе торговли, она бухгалтер.
Левенте кивнул и постучал в первую дверь справа. Спустя время выглянул старикашка с седой козлиной бородкой. Он держал в сухих пальцах трубку, дымящую табаком.
— Доброго дня, domnule. Чем обязан?
— Доброго! Уважаемый господин, вы не подскажите мне, в какой квартире жила Агата Болбочану?
— О, — нахмурился он с грустью, — деточка живет ровно надо мной. Жила, pardon*. А кто вы?
— Детектив Левенте Батори. Я из столицы.
— Могу я увидеть ваше удостоверение? Я, разумеется, вызову полицию, если вы не удовлетворите мой вопрос.
— Бесспорно, — Левенте пошарил внутренний карман пальто. — Прошу вас, — он протянул жетон.
— Громкое же дело, господин Батори. Разберитесь, чтобы мать ее снова могла спать спокойно. Приезжала по случаю откуда-то с юго-востока. То ли с Галаца, то ли с Браилы. Деточка учиться приехала. Ох, упаси господь!
— Что-то происходит? — вмешался сухо Марко. Он стоял молча доселе, скрестив руки. — Еще пропажи?
— Нет, господин..
— Традат.
— Традат. Нет, больше похожих случаев не происходило.
— Спасибо за содействие следствию, господин. Мы обязуемся найти Агату Болбочану, — Левенте чуть склонил голову на прощание и двинулся к лестнице. — Чую, ты бы просто разбил ему нос.
— Дольше на минуту и разбил бы, — мрачно ответил Марко, ступая вслед. — Отмычки?
— Есть.
Левенте мастерски отворил дверь, запертую уже давно однажды. Внутри стояли мрак и глухая тишина, только пыль вскружила, когда отворилась скипучая входная дверь. Марко бросил на табурет в прихожей плащ и вытер рукавом рубашки мокрую шею. Он провел в той одежде более суток, и теперь пах тяжелым потом. Не будь рубашка черной, заметными вышли бы мокрые пятна на его спине. Марко лихорадило.
— Слушай, денег нет. Останемся тут? — спросил Левенте. — Уютно. Хоть и скромненько.
— Дед внизу будет задавать вопросы.
— А ты дай ему в морду, и он успокоится.
— Сам дай.
— Ну, нет. Я не буду. Это твоя прерогатива.
— Останемся, — согласился Марко. Он прошел в гостиную и осмотрелся. — Что я должен найти?
— У меня спрашиваешь?
— У него.
— Он-то ответит. Давай перероем тут все.
Левенте задернул рукава рубашки и принялся рассматривать комоды и шкафы. Квартира включала в себя кухню, гостиную, объединенную ванную комнату и одну спальню; Левенте достались гостиная и кухня. Марко рыскал в спальне, выбрасывая с полок одежду на пол.
Квартира казалась спящей, она ждала возвращения Агаты — флаконы с девичьими кремами и духами, помады и украшения стояли на местах. Белье, когда-то постиранное, стопкой лежало на кресле у комода. Агата не успела разложить его по ящикам.
Спустя долгие часы поисков Марко вернулся в гостиную. Он был зол. Левенте все еще перебирал вещи Агаты, сидя на диване. В руках он крутил золотую цепочку. За окном стемнело.
— Смотри, она тяжеленькая, — Левенте бросил Марко цепь. — Вытянет на неделю житья с умеренными гулянками.
— Собери все барахло и сдай в ломбард. Нет денег. — Марко сел устало на кресло рядом и закрыл глаза. Сухо прокашлялся. — Тут ничего нет.
— Ну, как же? Пыль, банка от консервов на столе в кухне, — с иронией усмехнулся Левенте. Он теперь рассматривал серьги с двумя камнями. — Ты чего, как бабка туберкулезная? Пыли наелся?
— На тебя аллергия — астма.
Марко незаинтересованно взглянул на небо за прозрачным тюлем. Звезд он не увидел, и тогда бездумно засмотрелся на метель. В темной синеве позднего вечера белые хлопья выглядели танцующими. Но танец тот был сумбурным, диким. Природа вся была дикой.
— Как ты? — спросил Левенте и отнял глаза от украшений. Он поглядел на товарища искоса.
— Что?
— Чувствуешь себя как? Бледный ты, а глаза красные.
— Живой. Не видно?
— Н-да, — Левенте отвернулся. — Как обычно. Я схожу до ломбарда. Взять еды?
— Да.
Левенте ушел менять золото на купюры. Марко задремал в кресле. Проснулся, когда Батори бросил на его бедра пакет с продуктами. Он хотел было встать и пойти на кухню, но нашел хлеб и откусил его. Слабость нацепила на голеностоп кандалы.
— Там мясо. Приготовь что-нибудь.
— Не хочу. Сам готовь, — Марко поставил пакет на пол и лег на диван рядом. — Спать буду.
— Доброй ночи?.. — хмыкнул задумчиво Левенте. — Порядок? Я пройдусь?
— Чего спрашиваешь? Иди, — просипел Марко в спинку дивана. В тусклом и противном свете лампы обстановка казалась удручающе тоскливой и будто бы безысходной. Марко выглядел бедно, Левенте он показался очень болезненным. — Свет выключи.
— Эй, старик, — Левенте чуть заглянул за плечо Марко; лицо товарища потеряло краски. Он похож стал на восковую дешевую фигуру. — Ты себя как чувствуешь?
— Батори, — Марко недовольно открыл глаза и нахмурился, глядя на нависшего с усталой злобой, — чего тебе?
— Плохо выглядишь.
— Ты еще хуже.
— Марко, я серьезно.
— Я тоже. Иди, гуляй.
Левенте цокнул, но спорить не стал. Он выключил свет в квартире и ушел.
Глубокой ночью по гостиной гулял холод. Такой тяжелый и невыносимый, что Марко не осилил; разбудил окончательно мучительный кашель. Зажгло за грудиной. Марко поднялся и огляделся в поисках одеял; озноб содрогал тело, кожу холодило от каждого собственного выдоха. Первый период лихорадки с повышением температуры и ознобом — Марко не знал, но происходил процесс интоксикации. В организм попала инфекция.
В ванной у зеркала он заметил на бинтах на шее красно-желтое пятно, сочащееся с раны; слой марли уже не впитывал, потому сок тек по коже. Марко снял перевязку и быстро связал свое недомогание с тем, что увидел: шов и прилегающая подкожная жировая клетчатка отекли, кожа отличалась гиперемией — она стала красной — и местно поднялась температура. Из незаживающей раны сочился гной.
Марко раздраженно вздохнул и закашлялся сразу после. Разболелись мышцы груди.
— Черт бы его, — выругался он и взялся за перевязку.
Обычным мылом он вымыл шов и наложил бинт, а после лег спать, но уже в кровать — под тяжелое одеяло. Из-за угла комода выглядывал край полотна на подрамнике, но рассмотреть сил не нашлось. Марко уснул.
***
Утром Левенте тихо снимал обувь, когда услышал из спальни долгий надрывный кашель. Он замер ненадолго, а после быстро вошел в помещение. Марко горел — вся его кожа раскраснелась, и он будто сдулся — образ его плеч вдвое уменьшился, весь он ссутулился и поник. Отброшенное на пол одеяло вещало о жаре. Левенте протянул руку ко лбу и ощутил фебрильные* значения температуры ближе к верхней границе.
— Эй, да ты же как помидор, — Левенте поднял Марко и усадил спиной к изголовью постели. — Что, на холодном долго сидел или кашу не ел?
— Шов загноился. Я нормально.
— Да что ты. «Нормально». Ага. Показывай, — Левенте отодвинул ворот рубахи. Нахмурился. — Ну-ка, встаем.
— Да отстань, Левенте, я хочу спать.
— Давай, давай, говорю. Встаем, друган. — Левенте подхватил Марко за локоть и потянул. — Ты сейчас с инфлюенцей сляжешь и помрешь. Сколько людей она скосила в начале века, а?
— Пройдет.
— Ага, как перелом без шины и с частой физнагрузкой. Давай, иначе я тебя волоком до госпиталя потащу. Флемминг не просто так пенициллин открыл, подлатают быстренько. Поехали. Что я буду, без тебя Магду искать?
— Заткнись только, — закатил глаза Марко и встал. Покачнулся, но твердо прошел к выходу. — Я согласен на дневной стационар на протяжении сегодняшнего дня.
— Нет, Традат, ты будешь лежать столько, сколько надо. Я сам поищу, не беспокойся. Мы же коллеги.
— Кал-леги, — усмехнулся Марко. Надел сапог и замер, ощутив одышку и головокружение.
— Да пошел ты, шутник. — Левенте с опасением замер, разглядывая колебания состояния товарища. — Эй?
— На "эй" зовут свиней, — усмехнулся Марко. — Надо бы башмак надеть.
— Так надевай.
— Я будто из ваты сделан.
— Что, мне его тебе надевать?
— Нет, мысли вслух. Голову кружит.
— Пф, — выдохнул Левенте безрадостно, — давай ногу свою вонючую! Быстрее, пока я добрый.
— Катись! Я сам.
— Дать бы тебе в нос.
Марко натянул второй сапог, но застегивать не стал. Он, шатаясь, отталкивался от стены к стене вдоль коридора прихожей.
На улице пахло январем, а зима нагоняла мысли о чем-то сложном, застойном и тяжелом, как толща коры земной. Зима для Марко ощущалась как воплощение суровости, она казалась идентичной по вкусу и ассоциациям с лесом; с лесом старым, где мхи оплетали земли и стволы многовековых хвойных.
Зима — это блуждания изгоя по нескончаемому снежному лесу, тихому и мертвому, а солнце над иголками елок лишь мираж: его не существовало, так что лес был темным и злобным. Не было у леса того края, и кончиной стали бы холмистые почвы под шапками снегов; вечный поиск выхода. Такие чувства вызывала зима. Но ныне свежий воздух дал бодрости, но быстро раздражились дыхательные пути, и Марко раскашлялся.
— Кашляй в себя, я не хочу болеть, — важно выдал Левенте, поддавая газу.
— Может, мне и ссать в себя?
— Слышал, что мочевой пузырь может лопнуть, если будет сильно полный, а ты, например, прыгнешь свысока?
— Я слышал, что есть люди, у которых только одно полушарие.
— Это как?
— Ну, половина мозга.
— О, так я знаю лично таких людей. Марко сель Традат из Падури.
— Ха-ха, — цокнул Марко. — Как банально.
— Да? Я уверен, что ты про меня намекал.
Марко чуть улыбнулся, отвернувшись к окну. В пути он уснул.
— ..как печка! — воскликнул Левенте, держащий кисть на лбу Марко. Он стоял у открытой двери Кадиллака, согнувшись, и глядел беспокойно на алые скулы товарища. — Марко, мать твою. Ты горишь!
— Особняк Маврокордат.. И еще один, заброшенный. Там же жил кто-то. Екатерина говорит мне, что дед. Хенрик, слышишь? — Марко смотрел полузакрытыми глазами куда-то сквозь Левенте. Сказал громко, а после неразборчиво шепотом, как больной из психлечебницы: — Он жив, она сказала! Где.. где.. Найти надо мне его.
— Эй, ты меня пугаешь! Вылезай отсюда, пошли.
Внутри госпиталя Марко быстро осмотрели и забрали, а Левенте направился в кабинет старшей медсестры. Там он красноречиво объяснил причину отсутствия документов гражданина М., сунув в карман девы в белом халате сверток купюр. И еще один, для врача. Документы Марко не брал из дома в Бухаресте или вовсе потерял — охотникам чаще они ни к чему. Но Левенте, предъявив свой жетон детектива, получил скидку и половина взятки осталась на аренду. Или вино.
У госпиталя, огороженный стройными металлическими заборами из прутьев, тихо дремал сквер. Накрыт он был насильно сугробом, стройные деревья обросли будто шаром из белой ваты. Левенте смахнул рукавом снег со скамьи и сел. В голове стояла тяжелая цель: найти Магдалину. Живой или мертвой. Но думать об этом не хотелось. Он почувствовал себя вдруг одиноким и жалким. Задумчиво осмотрел скромный фасад лечебницы и отказался думать. Просто сидел и смотрел.
К вечеру он зашел справиться о самочувствии товарища. У палаты столкнулся с медсестрой на ночной смене дежурства и выслушал диагноз:
— Врач отправил кровь на анализ. Лаборанты выявили, что это стрептококковая инфекция. Из очага кокки попали в трахею, что вызвало трахеит, а после в бронхи. Это пневмония. Хорошо, что медицина продвигается, а вы не пустили на "само пройдет".
— Да он, так то, парень выносливый. Вряд ли бы помер, я думаю..
— Да, разумеется. А абсцесс не хотите на месте шва? Странное ранение, знаете ли. Могу спросить, что случилось? Пациент говорит, что напал на стригоя.
Левенте опешил на мгновение. «Что он болтает, идиот?!» подумал он. Отшутился:
— Он у нас писатель-мистик. Шутит, конечно. Иногда городит бред, не слушайте.
— Это нормально при лихорадке. У него при поступлении температура достигала тридцать девять и восемь градусов. Бред и галлюцинации — вполне нормальное явление при таком состоянии. Мы сбили ее аспирином, сейчас все в порядке.
— Мы на службе в полиции. Марко. Я — детектив. И не такие раны на работе бывают.
— А, потрясающе. Уважаю ваш труд. Я видела его.. э.. следы службы народу.
— Шрамы? Да.. Долг наш суров. Спасибо. За помощь другу. Я очень благодарен. Сколько дней займет лечение?
— Открытие века: пенициллин. Творит чудеса. Три-четыре недели, я думаю. Но все по назначению врача. Я ответственна за надлежащий уход.
— Сколько! А побыстрее?
— Все вопросы к врачу.
— Понял.
________
*Pardon — фр. извините.
*Фебрильная температура — 38-38,9°. Повышенная. Норма: 36-36,9°.