Тень и свет

Все еще сыпал снег, завывала ехидно метель, пробирающаяся под полы шуб и пальто; она, эта озлобленная сущность близящейся зимы, с упоением надзирала за людом, уже возненавидевшим ее натуру. Может, она неистовствовала как раз в отомщение тому гневу обозленного народа?

За ворот плаща насыпало снега, и Марко поморщился. Он вытряхнул комок тающего снега и обернулся. Позади шагал Левенте с видом оскорбленным и хмурым, — его прервали и вызволили из уютного любовного гнезда в ту непримиримую метель снаружи. Шел двадцать второй день октября, и под Черной церковью уже шли подготовления к актам насилия — жертвоприношению во имя Котис, эта презренная оргия с кровожадным исходом.

— Чертовы сектанты! — бросил ворчливо Левенте, когда нагнал Марко. В руках плескался сосуд с водкой. — Ты прервал мое свидание. Буду пить от горя!

— Тонна жира, — Марко отозвался о новой пассии.

— Узнал ее? — усмехнулся Батори. — Это та милая женщина из столовой на улице Бабеш. Великолепная любовница, хочу отметить! Дамы в теле просто очаровательны.

— Кусок сала.

— Марко, закрой рот, прошу тебя. Ты так отвратительно груб, что становится плохо. Еще и дубак такой, ужас. Хотел бы я убраться из Румынии куда-то к морю. — Левенте мечтательно улыбнулся, подняв голову к небу. На его улыбку упали хлопья снега.

— Эгоист, — отозвался Марко, пронаблюдавший за вектором падающих снежинок. Отмахнулся от одной, прилипшей ко лбу. В плаще он начинал мерзнуть — настала пора кутаться в зимнее пальто.

— Что? Ха, смешно. Я никому не обязан. И ты, вообще, тоже. Что, если я перестану работать, то стану плохим человеком? Тогда все вокруг одни подлецы, выходит.

— Охотники не отдыхают.

— Говори за себя, приятель. Где там твой люк? Снег этот.. Достал!

Марко проигнорировал вопрос и молча двинулся вперед, оставив Батори идти позади. Тот еще что-то говорил, но он не слушал. У люка Марко нагнулся и подцепил пальцами крышку, после спустился вниз, в уже знакомые коллекторы и дуновения мочи. Подняв голову, Марко видел, как прихорашивался наверху Левенте; как белые искры снега пронизывали небо цвета темного графита. Сверху завывал ветер.

Иногда Марко ловил тихие, почти предательские мысли о том, что хотел бы стать незримым, будто вовсе несуществующим наблюдателем. Созерцать в умиротворенном беззвучии течение времени, характеры времен года. Марко хотел временами стать ничем, слиться с материей, с пространством. Но мысли такие мнил предательством делу. Он бросил наблюдать за небом и вернулся к насущному делу; ударил по перекладине лестницы, дав понять коллеге, что раздражен его заминкой.

Левенте же натянул перчатки, поправил прическу и с готовностью ступил на скользкую перекладину лестницы. Внизу, включив фонарь, он навел луч света в глаза Марко и ехидно улыбнулся, когда тот скривился и оттолкнул фонарь.

— Убери, — потребовал Марко.

— Приятель, да ты страшила, — Левенте снова засветил прямиком в глаза Марко. — Тебе только в темноте и жить, ей-богу. — Захохотал, когда поймал недовольство коллеги. Марко злой казался презабавным.

Подтрунивая, Левенте считал, что разбавляет напряжение; Марко мнил, что раздражает, чтоб помешать его концентрации.

— Отстань, — плюнул Традат, ступив дальше по коллектору. Тень от его головы, большая и черная, плясала по стене.

— Да не кипятись ты. Давай быстрее утрясем дельце и пойдем пить. — Левенте назло светил прямо в лицо, и Марко заметно раздражался. — Обещаю, я куплю хорошей цуйки. А этих мы быстро приструним.

— Если ты появишься на пороге моего дома, я не открою дверь. — Марко ударил Батори по руке, и тот убрал, наконец, фонарь. — Ты как чумная вошь.

— Вот странный ты. То трезвонишь и молишь приехать, то бранишь, как козла. Я что, шутка какая? Я так и не понял, зачем ты меня сюда вызвал так срочно. «Батори, мне нужно твое срочное содействие в одном деликатном деле». Презабавно. В итоге Магда слиняла сама и вообще не оттуда, где мы искали.

— Я говорил, Левенте! На два фронта воевать — себя изжить. Я считал, что время ценно. Один мог опоздать.

— Ты и так не на тот след набрел. — Левенте вздохнул. — Ладно, зато мы убедились, что этот черт вонючий точно есть. Какие мысли?

— О «чёрте» я знал изначально. Это до тебя долго доходило. Мыслей никаких.

— Просто боишься признаться, что не добил однажды. Вот он и ходит, мстить пытается.

— Брехня.

— А Магда как там? Я ее так и не увидел ведь.

— Плохо.

— Исчерпывающе. А детали?

— Сходи и посмотри. Тебе не понравится.

— Ты моральный урод, Традат. Все мои мысли в одном предложении, — спокойно констатировал Левенте и поравнялся с Марко. За поворотом уже слышались голоса, и он прикрыл ладонью фонарь. — Слышишь? Поют кого-то, даже воют. Ха, дурики.

— Сегодня жертвоприношение. Магдалина сказала, что балахоны будут чествовать Котис.

— Я так понял, что им пришлось найти ей замену. И быстренько. А Магда-то не дура, ты посмотри! Пока мы пинали балду, она сама выбралась отсюда.

— Я их убью сегодня, — оскалился Марко. — Всех.

Левенте первым набрел на залу; он стремительно присел у поворота и выглянул из-за угла. Марко же шел прямо, сверкая злыми глазами: он не собирался выжидать в тени. Левенте дернул его за плащ и прижал ближе к земле. Марко присел у стены рядом и толкнул Левенте в грудь, недовольный задержкой.

— Идиот, ты что, драться со всей толпой собрался? А если с вилами налетят?

— А ты, конечно, сидеть будешь.

— Ну разумеется, я буду ждать! Я человек умный: сначала разведываем, потом действуем. Ты, вообще-то, тоже. Куда попер?

— И сиди. Я пошел. — Марко встал, но Левенте снова схватился за плащ и усадил того у стены. — Левенте!

— Да посиди ты спокойно! Послушаем, что творится. Обещаю, потом мы накажем их так, как пожелаешь. Мне интересно, что они там горланят. Не торопись.

— Пф, — сморщился Марко, но остался сидеть рядом.

Оба выглянули. По центру залы в круг собрались люди в балахонах, они жгли свечи в руках и что-то бормотали в страсти, порой поднимая голос до воя в смешном благоговении перед мифом; что-то адресованное богине, ее величию. Яркий напыщенный хор мужских голосов, напевающий вожделенные мантры. В их окружении лежала нагая девушка, раскинувшаяся на каменном полу. Избитая, с кусками засохшей крови в патлатых волосах и обессиленная, она глядела в потолок и плакала.

— Вот бесы! Я не понимаю, что с миром не так происходит. Может, я живу не в то время? — сказал тихо Левенте. Он явно напрягся, когда увидел ее мученические слезы. — Боже, Марко, они хуже любого стригоя. Ты посмотри, они ее избили. Девушку.

Марко вспомнил тело Магдалины. След от ботинка на спине, он красноречиво поведал, что ей пришлось снести. Гематомы на лице, разбитая губа, почерневшие колени и множество, множество сине-зеленых пятен размером с его ладонь на каждой области тела.

Марко воспринял слова Левенте как знак; он схватил тесак, которым теперь орудовал, и вышел из укрытия.  В спину будто погоняло ветром, порывами, это двигала злость. Левенте, вздохнув, все же вышел следом. Он вынул из ножен напоминающий стилет Марко кинжал, похожий еще и тем, что вскидывался в солидный клеймор.

Марко прошел в залу. Он не крылся в тени, — шел прямо, твердо ступая по бетону; металлические вставки ботинок постукивали, будто шагали копыта в подковах. Пришествие козломордого Диавола, тень и свет от свечей плясал для него, но не дакийских бесов.

Марко схватил одного из сектантов за балахон и ударил наотмашь в лицо; тесак с хрустом пробил лицевые кости и застрял поперек носа и лба. Удар не пробил толстую лобную кость, зато носовая легко рассеклась надвое; импульс от столкновения лезвия с лицевыми костями прошлось по руке Марко, он ощутил глухой стук, будто ударил до дереву.

Мужчина завопил прямо в лицо Марко, и тогда началась суматоха, сменившая в мгновение былую возбужденную процессию. Замерцали свечи, повеяло дымом и ароматом воска. Традат остервенело пнул балахона в живот, что способствовало быстрому извлечению тесака. Сектант повалился на спину и зашарил пальцами по рассеченому лицу; кончиками он в исступленном ужасе скользил вглубь раны и пытался нащупать что-то в недрах костей лица.

Гнездище людей, таких непохожих на привычные цели Марко, но значительно более презренных и порочных, закружилось, как пестрые птицы. Они порхали, кружились, точно боязливые попугаи, а ткани их ритуальных одеяний хлопали полами, шелестели. Напоминали также муравьев, чьи попытки сбежать и выжить будили в Марко истинный гнев; такой, что присущ был дьяволам всех языческих верований, всем богам мести и войн. Девчонка, вынужденная стать жертвой, уползла куда-то в темноту.

Имей ярость физическое воплощение, лицо Марко потрескалось бы, полопалась бы кожа, а глаза засияли цветом багровым, таким, какая течет кровь во всем живом. Муравьи в балахонах в сущности своей оказались трусами, вовсе не воинами, какими были воинственные даки, богам которых эти жалкие мшелоимы и сребролюбы молились. Марко бы их просто убил. Но то стало бы роскошью — умереть быстро, став вспоротым, с проткнутым сердцем, с разверзшейся дырой под кадыком; черной, пульсирующей дырой. Жизнь из такой текла неумолимо, сопровождаемая хрипами. Они, те умирающие, обычно вдруг осознавали: «я не бессмертный, я не могу это остановить».

— Режь ахиллово, — бросил он Левенте. — Всем.

Марко заслонил собой путь к отступлению. Первый попытавшийся протолкнуться, блиставший бешеными глазами, получил удар ногой в диафрагму; так он повалился назад, чем выбил позади бегущих из равновесия. Балахоны массово рухнули на пол. Левенте вальяжно, ленивым шагом прошел мимо некоторых, раздумывая о команде товарища. Молоточники молча, сбившись в одну кучу, дрожащую и уже пахшую аммиаком, мочой, взирали на своих палачей.

Кто-то поскуливал, прижимаясь к соседнему и почти любовно обнимая за шею; кто-то метил план сбежать, стреляя бешеными глазами из стороны в сторону. Левенте чувствовал себя охранником из «Мертвой головы», которого боятся до помрачения ума, рядом с которым начинают молиться даже атеисты. Он улыбнулся и присел к одному фанатику, на чьих пальцах увидел больше всего колец.

— Марко, я не уважаю жестокость, ты знаешь. Мне, признаться, до сих пор тяжело смотреть на некоторые.. виды убийств. Душа так странно ноет, и будто в голове что-то ломается. Но я понимаю твое желание и намерение. Пожалуй, я поддержу твои чувства и помогу тебе облегчить душу.

Левенте стянул кольца и сунул их по карманам. Отныне эти богатства станут его билетом в богатую жизнь, хоть и временную.

Левенте не был уверен в планах Марко, не знал, на что соглашается, но быстро, ловко схватился за рукоять верного орудия и методично зашагал вдоль толпы, разрезая сухожилия. Более последователи «великого» Гебелейзиса не могли ходить, их участь — быть прикованными к бетонному полу в пополняющейся луже крови. Их участь — ползать, взирая на бога, вовсе не неосязамую сущность, а вполне материального, пришедшего мстить.

— Дай сюда, — Марко вынул из кармана бутыль водки. — Славно, что взял.

— Жечь будем? — Левенте подошел к Марко и задумчиво оглядел копошащихся червей. Те глядели глазами мошек, они боялись.

— Самое реальное в наших условиях. Зря не взяли больше спирта. Плохо гореть будут.

— Ты меня недооцениваешь, — подмигнул Левенте и раскрыл пальто. Во внутреннем кармане сверкнула фляжка в пол-литра. — Еще немного найдется. Бросай спичку и пошли.

Марко с остервенением открыл бутылку со спиртным и принялся поливать Молоточников, те с ужасом стремились отползти дальше, спрятаться, слиться с темнотой в углах. Левенте пролил коньяк второй волной, лицо его приняло скучающий вид. Зловещим оно показалось, когда в пальцах зажглась спичка. Батори выглядел, как восковая статуя: его глаза потемнели под толщей земли и бетона, под гнетом презрения, лицо безэмоционально и высокомерно взирало с высоты, как лик бога. Но не того, кто спасал.

Он передал спичку Марко и отшагнул назад. Эта спичка вспыхнула во имя богини Магдалины. Богини милосердия. Так Марко стал первым, кто принес ей священную жертву. Тела загорелись; закопошились черви, пытаясь сбить пламя. Таким Марко, отняв кинжал Левенте, отрубал кисти. Мародер Левенте спешил цеплять кольца и фасовать их по карманам пальто.

Пахло мясом. К Марко вернулся аппетит. Он понял это, когда возвращался по коллекторам назад. Левенте тоже чуял, но его бледное лицо вещало о рвотных позывах. Запах насильно полнил легкие, как густое масло лился по бронхам, проникал в альвеолы и обещал долго напоминать о себе. Дуновение свежего морозного воздуха ободрило обоих. Левенте от тошноты, Марко — от помутнения. Ступая прочь, он заговорил:

— Дело было так: Магдалина шла домой, когда сзади показался стригой в капюшоне. Из особенностей: у него нет носа, лицо шрамированное. Магдалина считает, что его либо поели, либо он обгорел. Один глаз слепой. Она попросила местного люмпена сопроводить ее за вознаграждение, но стригой напал на него. Сожрал. Потом напал на нее, но его спугнули эти, — Марко кивнул на землю, — и он скрылся. Бутылкой она ударила его, видимо, ранила. Он сбежал в свою ночлежку, которую мы нашли на улице Бабеш.

— Ха, спаслась от одного убийцы с помощью толпы других убийц, — усмехнулся Левенте. — Он живой, это очевидно. Какая цель? Чего он за ней так увязался, если «нет, Батори, это не за мной».

— Не знаю. Догадок несколько. Может, близкий друг или родственник. Стригои часто после возрождения к родным идут. Тянет.

— Может, все-таки за тобой охоту ведет?

— Тогда пришел бы за мной.

— Хм, — Левенте задумался, — н-да, тоже верно. И каков план? Ядрена вошь этот стригой. Ловить надо.

— Разумеется.

Марко и Левенте прошли Черную церковь и остановились у одной из улиц, ведущих к временному обиталищу охотников. Батори похлопал товарища по плечу, улыбнулся. Хитро, будто было что сказать или чем задеть.

— Чего? — спросил Марко.

— На, — Левенте достал из-под пальто стилет Марко. — Назови его в честь меня. На новый у тебя бы денег не хватило.

Марко хмуро принял подарок. Сказал, хоть и кривился, потому что иначе не умел благодарить:

— Спасибо.

— А, вот еще, — Левенте не поскупился и вывернул один карман, где хранил золотые кольца и перстни. Протянул награбленное Марко. — Возьми, обменяешь в ломбарде, за аренду будет. Вечная проблема, а?

Марко молча взял предложенные побрякушки, кивнул.

— Ну, бывай. Магду нашу нашли, теперь твоя забота ей все кости залатать и любовью окружить. Звони, пиши, буду рад.

Марко кивнул молча. Ответил:

— Бывай.

Идти в квартиру, где теперь каждая щель была полна чеснока, а ветки розы вместо лепестков красили пол, было рано. Марко двинулся в библиотеку.

«Ты бежишь за призраком, Марко» твердили они. «Каждая твоя охота, idiotule*, не желание мир очистить, а попытка откопать в этом стоге сена иголку — хотя бы жалкое упоминание упоминания об этом Царе». «Ты и правда посвятил жизнь.. э.. мести? Ты что, не смог найти лучшего решения?».

— «Да, бегу от города к городу, чтобы найти хоть что-то», — согласился он. — «У меня больше нет иной цели. Я устал, пожалуй. Устал».

В библиотеке он взялся не за том румынских языческих текстов, не за пересказ легенд и список суеверий, а за том поверий далеких от его страны этносов. Кельты, греки, скандинавы и индусы. В каждом уголке мира таится нечистое, злое. Где же тогда те Боги, их создавшие? Марко задумался о небожителях.

***

Той ночью.

Магдалина сознавала, что в тот момент вовсе не хотела пятнать трепет встречи похотью. Она быстро отстранилась от губ Марко, нервно закурила, рукой прикрыв груди. Он смотрел. Стеснял. Магдалина доселе считала, что его мало интересовало женское тело, даже красивое, пышное, с хорошими объемами и формами.

Она хотела поймать его взгляд, но видела лишь, как черные злые глаза решительно и местами нагло скользили сверху вниз вдоль ее тела и обратно, цепляясь за детали. Хотелось прикрыться, — Магдалина считала, что смотрел он и видел уродство, потому и приглядывался усерднее. Успела она пожалеть, что вышла так.  Но себя понять, свои действия и желания, тяжело, если мысли — рой жужжащих шершней, они жалят воспаленные мозги, кусают серое вещество так, что выступают гнойники. Они зудят там, внутри. И гной тот желтый будто лился вовсю из ушей.

Не ждала Магдалина и того, что Марко вовсе откликнется на ее касания. Неприступная башня из раннего Средневековья, вовсе не красивая, а толстостенная, такая, чтобы защитить, — не быть назиданием новым архитекторам. Однако он был мягок с ней, что стало переломным моментом в мироощущении ее ныне. Руки на ребрах; холодные руки, грубые. Он смотрел на нее все это время.

Смотрел ли он на нее как на объект вымещения всех блудных начал в его фантазиях, или скорее изучал побои, Магдалина не поняла.

— Обнимай, — поторопил он. — Или мне обязательно говорить ерунду?

— Какую?

— Думал я.

— О чем?

Марко скривился, закатил глаза. Вздохнул.

— О тебе. Разве молча нельзя?

Она раскрыла его плащ и обняла за грудь. Думать не хотелось ни о чем. Иногда Магдалина считала, что мыслей слишком много.

— Шут.

— Ты?

— Да. Я устал.

— Давай бросим все и сбежим? Хватит с тебя всего этого. Ты больше многих других заслуживаешь спокойной, мирной жизни, Марко. Пожалуйста, — она поджала губы, зажмурилась. Знала, что он ответит.

— Нет, я не закончил.

— Я такая смешная, — усмехнулась Магдалина. — Знаешь, хожу тут, страдаю. А ведь сама драму развожу, психую бегаю, ругаюсь. Ты давно путь свой избрал, а я все пыталась тебя перевоспитать будто бы.. Знаешь, как маленькая. Думала, ты, как в книжках бывает, бросишь все, когда такую даму увидишь.

— Что-то да точно перевоспиталось, — усмехнулся он сухо. — Я ригидный, не люблю, когда из колеи выбивают и привычный ритм жизни меняется. Но тебе рад.

— Марко, мое сердце.. Я.. Хочу сказать, что ты мне дорог.

— Ты..

— Нет, не перебивай. Да, я просто не могу сказать это напрямую. Просто знай, что мое сердце бьет сто тридцать рядом с тобой. На самом деле я не хочу никуда уезжать, конечно. Ты все правильно понимаешь. В душе я хочу, чтоб ты просто остановил меня.

— Действительно, какая драма.

Магдалина хрипло посмеялась.

— Давай просто полежим? Я тоже устала, Марко. Мы все здесь устали.

Марко не стал оборачиваться, когда Магдалина села за трюмо с флаконом йодовой настойки и ватным шариком. Свет торшера в углу, совсем слабый, не доставал до входа в ее покои, потому стоящий у двери Марко сам собой слился с тьмой. Она, эта пелена ночи и извечно верное укрытие его абриса, привыкла крыть даже когда не требовалось. Марко смиренно ждал, пока ритуал самолечения закончится. Сел на табурет, прислонив голову к стене.

—..ми его, Марко, — ее руки коснулись плеч Марко, он дернулся. В белом халате она стояла, будто эллинка в хитоне.

— Что?

— Говорю, сними плащ. Пойдем спать, Марко. Ты уже сопишь.

— Да, не спал давно.

Марко поднялся, в глазах залегли белесые пятна — он действительно катастрофически устал, даже на физическом уровне. Магдалина стянула с Марко плащ, бросив на табурет позади, расстегнула рубашку и остановила руки на ремне. По сторонам от бляхи выступали карманы из полосок кожи, в первом слева блестел стилет. Марко убрал руки Магдалины и сам стянул с себя ремень.

— Ложись, не стой, — он подтолкнул Магдалину в кровать.

— Мне горестно видеть тебя таким поникшим.

— Поспать надо, — Марко педантично сложил плащ и рубашку на табурете в стопку. Стилет он оставил под кроватью.

— Иди сюда, — она отбила подушку для Марко. — Ложись скорее, — и протянула навстречу руки.

Тянула руки к нему. Маленькая, щуплая, ребра ее туго обтягивала кожа, плечи тонкие и костлявые, брюшки мышц перетекали в сухожилия — все эти изгибы виднелись на ее теле. Без жира вовсе, как иссохший в Дахау. Марко подумал, хотела ли она отобрать его тепло и согреться сама или отдать свое. Она ждала, когда Марко ее обнимет.

Он лег. Теплые руки Магдалины обняли его голову. Холодным и нуждающимся оказался он сам. Ресницы ее дрожали, он видел их, потому что уснуть не смог.

___________

*idiotule — рум. идиот.