Дыхание на двоих
Лес шептал над головой, как будто сам воздух знал — они бегут. Сесилия прижималась к спине Люциана, её руки обвивали его талию, а ухо ловило каждый удар его сердца. Лошадь скакала уверенно, но тишина вокруг становилась всё более тревожной. Их цель была — граница между Альтерами и Эстрелией. Там, за пределами влияния Веремонда, мог начаться их новый путь.
Но у Люциана в груди копилось беспокойство. Он не мог это объяснить словами — предчувствие, тень над сердцем, ощущение, будто само небо над ними следит. Он не говорил об этом Сесилии, не хотел, чтобы страх проник в её глаза.
— Мы успеем, — говорил он себе. — Мы должны.
Они ехали почти весь день, делая короткие остановки, чтобы напоить лошадь, перекусить, отдохнуть в тени. Земля становилась более холмистой, леса — гуще. К вечеру небо окрасилось в оттенки янтаря, и Люциан нашёл очередное укрытие: полуразрушенный дом с обвалившейся крышей, заросший мхом и виноградом.
— Здесь переночуем, — сказал он, спешиваясь.
Сесилия кивнула. Она устала, но была спокойна — рядом с ним ей ничего не было страшно. Внутри старого дома пахло пылью и прошлым. Когда-то тут, возможно, жила семья. Были слышны лишь крики ночных птиц и потрескивание дерева. Они развели небольшой костёр, затушив окна тканью, чтобы не привлекать внимания.
Люциан разложил немного хлеба, сыра и вяленого мяса, что оставались с прошлой остановки. Сесилия села напротив, закутавшись в плащ. Тепло огня играло на её лице, и она выглядела как живое напоминание о доме, который он потерял — и нашёл вновь в её взгляде.
— Расскажи мне о себе, — вдруг сказала она. — Не как рыцарь. Не как человек, спасший меня. А как Люциан.
Он приподнял бровь, усмехнулся устало и сказал:
— Это долгая история. Я был сыном охотника, не знал своего отца. Мать умерла когда мне было полгода. Рос с бабушкой, та умерла когда мне было одиннадцать лет. Меня взяли в замок, когда мне было пятнадцать. Тогда я научился держать меч, потом научился убивать. А потом... привык.
— Ты не похож на убийцу, — прошептала она.
— А ты не похожа на вампира.
Они улыбнулись друг другу. Их разделяли много лет истории, предрассудков, боли и крови. Но в этом доме, в эту ночь, они были просто мужчина и женщина.
— А ты? — спросил он. — Кем ты была... до?
— Я была дочерью герцога Ванберг. Жила в замке, училась музыке, обожала петь. Всё изменилось, когда на нас напали охотники. Семью убили, Август... он отдал жизнь, чтобы спасти меня. А потом начались побеги, страх, кровь...
Она опустила глаза.
— Это ужасно, — тихо сказал Люциан. — Но скоро все будет хорошо. Я обещаю.
Сесилия вздохнула. Несколько секунд они молчали. Потом она придвинулась ближе, положила голову ему на плечо. Он чувствовал её дыхание, лёгкое и тёплое, как ветер весной. Его рука сама собой легла на её талию.
— Мне страшно, — прошептала она.
— Я с тобой.
Она подняла голову, и их взгляды встретились. Он не знал, что в этот миг произошло. Может, магия? Может, судьба? Или просто боль и спасение, переплетающиеся в поцелуй.
Они потянулись друг к другу. Всё, что было до этого — страх, бегство, кровь — исчезло. Осталась только близость. Трепетная, страстная, как пламя костра. Их губы встретились, сначала робко, потом сильнее, голоднее. Она обвила его шею, он прижал её к себе.
— Ты уверена? — прошептал он, чуть отстранившись.
— Да, — выдохнула она. — Я никогда ни в чём не была уверена так.
Они сплелись в объятии — телами, дыханием, душой. Каждый их прикосновение было пронизано доверием и тихой нежностью, будто мир вокруг растворился, оставив только их двоих — уставших, но живых, настоящих. Люциан аккуратно снял с Сесилии её простое, заношенное платье, и под его руками открылось её хрупкое тело — белоснежная кожа, почти светящаяся в полумраке, тонкие ключицы, изящные линии бедер. Она не пряталась, не стыдилась — в его взгляде не было похоти, только благоговейное восхищение и трепет.
Он снял с себя рубашку, и теперь она смотрела на него — сильное, мужественное тело, загорелое и покрытое шрамами, как летопись прожитой жизни. Он был красив в своей грубой силе, и рядом с ним она чувствовала себя защищённой. Люциан опустился ближе, прикасаясь к ней с осторожностью, будто боялся нарушить хрупкое равновесие между сном и реальностью. Его губы скользнули по её плечу, шее, груди, вызывая в ней дрожь, такую новую и неведомую. Она впервые чувствовала себя желанной и любимой.
Сесилия провела руками по его спине, притянула ближе. В её груди разгорался огонь, тёплый и ласковый. Она задыхалась от каждой его ласки, от прикосновений, таких внимательных и изучающих. Когда он осторожно скользнул губами по внутренней стороне её бедра, из её груди вырвался лёгкий стон, почти шёпот — не от боли, а от внезапной волны удовольствия, от которой щекотало в животе и сердце стучало быстрее.
Она чувствовала, как мир будто растаял — остались только они, их дыхание, биение их сердец. Он был с ней предельно бережен, и когда она почувствовала его движение внутри, она не испугалась — наоборот, её охватило чувство завершённости, будто он заполнил ту пустоту, что жила в ней с того дня, как она потеряла всё. Он двигался размеренно, сдержанно, вслушиваясь в её дыхание, в её тело, в её эмоции. С каждым толчком её спина выгибалась, пальцы сжимали его плечи. Его ладони были горячими, а её кожа — холодной, но в этом соприкосновении было нечто целительное.
Он целовал её снова и снова, ловя каждый её стон, каждое дрожание губ. Они больше не были просто беглецами, королевским псом и ведьмой, человеком и вампиром. Они были — мужчиной и женщиной, нуждающимися друг в друге так же, как в воздухе.
Для Сесилии это было не просто близость. Это было — доказательство. Что несмотря на всё, что с ней сделали, несмотря на то, кем её считали, она всё ещё могла чувствовать. Любить. Быть любимой. Люциан не просто смотрел на неё с восхищением — он смотрел на неё как на равную, как на женщину, ради которой стоило предать короля, стоило уйти от всего, что он знал.
В этот миг всё было на своих местах. Его дыхание — у её шеи. Её пальцы — в его волосах. Их тела — в едином ритме. Тепло разлилось по её венам, будто он зажёг в ней солнце. И в тот момент она поняла: она принадлежит ему. Не как пленница, не как спасённая. А как та, что выбрала его всем своим существом.
Когда всё стихло, и они лежали рядом, укрытые старым одеялом, Сесилия молчала, вглядываясь в потолок, на котором плясали отблески костра. Люциан держал её за руку, нежно проводя пальцем по внутренней стороне её ладони.
— Ты жалеешь? — тихо спросил он.
Она покачала головой.
— Нет. Это было... правильно. Потому что с тобой.
Он прижал её к себе, а она уткнулась носом в его грудь. Сердце билось ровно. Тихо. Но внутри всё пело. Она впервые за долгое время чувствовала себя живой.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — навсегда.
— А я тебя люблю, Сесилия, —ответил он.
***
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в золотисто-розовые и лавандовые оттенки. Луг перед ними расстилался, как бархатное покрывало, залитое мягким светом уходящего дня. Здесь, в этих краях у самой границы Эстрелии, пахло свободой — словно сам воздух был наполнен обещанием новой жизни.
Люциан и Сесилия ехали вдоль лесной опушки, держась рядом, как будто старались не потерять друг друга даже на мгновение. За их спинами — погоня, боль, страх. Впереди — надежда. Их цель была близка, всего несколько километров, и уже за этим холмом начиналась земля, где их никто не станет преследовать. Свободная Эстрелия — страна независимых городов и кланов, где законы Альтерамии теряли свою силу, а имя Веремонда не вызывало дрожи в голосе.
— Знаешь, — сказала Сесилия, обняв его за талию и уронив щеку на его спину, — когда я была ещё совсем юной, я мечтала стать музыканткой. Не знать войны, дворцовых интриг, крови. Только сцена, свет и музыка.
Люциан усмехнулся.
— А я... я как-то сбежал с занятий по верховой езде, чтобы ловить светлячков. Потом получил нагоняй от командира, но не пожалел. Это было лето... лёгкое, тихое. Я хочу, чтобы у нас снова были такие вечера.
— Когда мы поселимся в Эстрелии, — тихо сказала Сесилия, — я построю дом с видом на озеро. Буду просыпаться от запаха трав и твоих шагов на кухне. А по вечерам — вино, огонь в камине и твои сказки.
— Мы построим его вместе, — сказал Люциан, оглянувшись и улыбнувшись. — И заведём огород, и белую собаку, которая будет гоняться за курами, пока дети будут бегать по траве.
— Дети, — прошептала она. — Маленькие, с твоими глазами... и с моей упрямостью.
— И чтобы больше никогда не прятаться, — добавил он.
Смех их звучал легко, будто не было за спиной ни войны, ни крови, ни опасности. Только жизнь. И любовь.
Но именно в такие моменты, когда сердце открыто, а душа беззащитна, судьба наносит удар.
Свист стрелы расколол воздух, как гром среди ясного неба.
Люциан вздрогнул, и его тело качнулось — стрела глубоко вонзилась в плечо. Лошадь встала на дыбы, фыркая, но он сдержал её, заскрежетал зубами от боли и удержал равновесие.
Сесилия обернулась. Из леса вынырнули всадники — мрачные, тёмные силуэты. Люди Веремонда. И ещё кое-кто. Она узнала их по серебряным застёжкам, по кровавым меткам на плащах. Охотники на вампиров. И впереди всех — он.
Далрих Шталь.
— Беги! — рыкнул Люциан. — Сесилия, не оборачивайся! Ты должна добраться до границы!
— Но...
— Это приказ!
Он спрыгнул с лошади, выхватывая меч, с лицом, полным решимости. Ни капли страха. Только любовь и воля к защите.
Сесилия колебалась, но потом, закусив губу до крови, ударила по бокам лошади и сорвалась вперёд. Всё вокруг померкло. Дорога, деревья, звуки — всё слилось в один поток. Только сердце кричало: Обернись!
И она обернулась.
Сквозь пыль, багровый свет заката и клубы дыма она увидела, как Люциан сражается. Один против многих. Его движения были искусны и яростны, каждый удар меча точен, каждый шаг — выверен. Но их было слишком много.
И среди них — Далрих. Он шёл вперёд, медленно, как будто наслаждаясь этим моментом.
Сесилия закричала, когда увидела, как клинок Далриха вонзается в грудь Люциану.
Мир остановился.
Время застыло. Цвета померкли. Даже дыхание замерло. Внутри неё что-то взорвалось, словно сама душа рвалась наружу.
Глаза вспыхнули алым. Вампирская суть, дремавшая в ней, проснулась окончательно. Но не как зло, не как проклятие — как возмездие. Как ярость, рождённая из любви и боли.
Она спрыгнула с лошади и понеслась обратно.
Ни одна стрела не задела её. Ни один меч не успел подняться. Она врывалась в ряды врагов, как буря. Рвала плоть, ломала кости, кусала, вырывала глотки. Она больше не была девушкой, беглянкой. Она стала ураганом. Смертью.
Они кричали. Умоляли. Но было поздно. Она убивала с точностью, с гневом, с болью.
Далрих был последним.
Он стоял, дрожа, и впервые в его взгляде отразился страх.
— Посмотри на кого ты похожа! Настоящая тварь! — фыркнул он.
Сесилия подошла медленно, капли крови стекали по её щекам, как слёзы.
— За мою мать, — прошептала она. — За отца. За Августа. И за Люциана.
Он даже не успел вздохнуть. Она бросилась на него — быстрым, молниеносным рывком — и сжала его горло. Звук ломающихся костей был последним, что он услышал.
Тишина.
Ветер затих. Мир замер.
Он лежал на земле, среди измятой травы и алых мазков крови, как будто сама земля не выдержала этого удара и истекала вместе с ним. Его дыхание было прерывистым — едва слышное, словно ветер уже уносил его прочь, туда, где Сесилия не могла дотянуться.
Сесилия опустилась рядом с ним на колени, не веря глазам.
— Люциан... — выдохнула она, срывающимся голосом. — Нет... нет, ты со мной... ты здесь...
Он открыл глаза. Медленно, тяжело. В них плескалась боль, но сквозь неё — свет. Такой, каким он всегда на неё смотрел.
— Ты... в порядке? — прошептал он. Его голос был тихим, почти не слышным.
Сесилия сжала его руку, стараясь не дрожать. Но пальцы у неё сводило, от ужаса и холода, пробиравшего до костей.
— Не говори глупостей... — она улыбнулась сквозь слёзы. — Сейчас... я помогу тебе... Всё будет хорошо...
Её рука дрожащая потянулась к запястью. Она уже знала, что делать. Спасение. Она могла...
— Нет, — прошептал он, и слабо покачал головой. — Не... нужно.
— Что? Почему?! — голос сорвался. — Я могу спасти тебя! Люциан, пожалуйста!
Он закрыл глаза, будто собирался с силами, чтобы сказать ещё одно слово. Потом с трудом открыл их снова и посмотрел на неё — не на её лицо, не на её тело, а прямо в душу.
— Ты должна жить... ради нас обоих.
Сесилия качала головой, слёзы катились по щекам и капали на его грудь, впитываясь в кровь.
— Не оставляй меня... Не сейчас... Я не умею без тебя... — её голос ломался, становясь почти детским, беспомощным. — Я... я только начала жить... когда встретила тебя.
Он улыбнулся. Слабо, еле заметно. Но эта улыбка была теплее солнца.
— Ты... была моей жизнью, Сесилия... С первой секунды. Даже если... это было безумие... — его пальцы ослабли в её ладони. — Ты... свет... даже если не веришь в это...
Сесилия опустилась ниже, прижимаясь к его груди, слушая, как стихает биение сердца. Оно было слабым. Тонким. Как дыхание умирающей свечи.
— Я боюсь... — прошептала она. — Без тебя... мир пустой. Холодный. Я не знаю, как идти дальше...
Он посмотрел на неё в последний раз. И в этом взгляде было всё: прощание, благодарность... и любовь. Такая сильная, что она пронзила её насквозь.
— Ты сильная... — прошептал он. — Но не из-за силы... А потому что... умеешь... любить.
И замолчал.
Его глаза остались приоткрытыми, будто всё ещё смотрели на неё. Но свет в них угас.
Сесилия прижалась к нему крепче, как будто могла вернуть тепло, вдохнуть в него жизнь, отдать свою. Она не кричала — голос сорвался. Не было сил даже дышать. Только слёзы, бесконечные, как дождь, лились на его лицо.
— Ты... мой... — прошептала она, уже без надежды. — Всегда будешь.
Она держала его так долго, как будто, если отпустит, он исчезнет совсем. И когда наконец поднялась, её глаза были безжизненно алыми, а сердце — трещиной, что уже не зарастёт.
И небо плакало вместе с ней — закат потух, ветер стих, и даже птицы замолчали, будто сама природа склоняла голову перед павшим рыцарем... и её любовью к нему.