Гнев короля
Дом тётушки Мареты, окружённый цветущими яблонями, стоял на окраине деревни Лоэн. Весна уверенно вступила в свои права: трава была ярко-зелёной, в воздухе витал аромат первоцветов, птицы с рассвета до заката разливались звонкими песнями. Здесь, в этом тихом уголке, Люциан и Сесилия наконец нашли временное убежище — небольшой, но крепкий дом с соломенной крышей и деревянными ставнями. В нём жили тётушка Марета и её пятнадцатилетняя дочь Линея — рыжеволосая, веснушчатая девочка с живым, пытливым взглядом.
Марета, женщина суровая, но сердечная, сразу же поняла, что эти двое бегут от чего-то страшного. Она не задавала лишних вопросов, лишь кивнула, приняла ключ из рук Люциана и впустила их внутрь. Её дочь поначалу с опаской смотрела на Сесилию, чьё лицо, хоть и скрытое под капюшоном, несло следы страданий, а в глазах — печаль, которую редко увидишь в столь юном лице.
С тех пор прошло больше двух недель. Днём Сесилия почти не выходила на улицу — лишь изредка, рано утром, в плотном плаще и с натянутым капюшоном, чтобы подышать воздухом и сорвать трав для отваров. Всё остальное время она проводила в доме, помогая Марете с готовкой и уборкой. Женщина с удивлением замечала, как быстро Сесилия учится: она чистила картошку, месила тесто, варила суп и слушала рецепты, словно ловя в каждом слове спасение от внутренней боли.
С Линеей они тоже быстро нашли общий язык. Девочка показала Сесилии, как ухаживать за козой, как складывать дрова так, чтобы они не отсырели, и даже научила её плести венки. Сесилия смеялась, когда те распадались у неё в руках, и это был чистый, забытый смех, который она не слышала от самой себя с тех пор, как погибла её семья.
Люциан днём работал на дворе: чинил забор, колол дрова, следил за лошадью, которую Рено им помог раздобыть. Он редко говорил, но всегда был рядом, всегда внимателен — как тень, как страж. Вечерами они ужинали всей семьёй, а потом уходили в свою комнату наверху.
Комнату они делили с первой ночи — не было другого места. Люциан упрямо спал в кресле, у окна, завернувшись в старый плед. Но однажды, проснувшись ночью и увидев, как он дрожит от холода, Сесилия, всё ещё в полусне, протянула ему руку и прошептала:
— Пожалуйста, ляг рядом... Мне страшно одной.
Он молча подчинился. Сначала это было неловко — оба лежали по краям кровати, будто два незнакомца, случайно оказавшиеся в одной лодке посреди штормящего моря. Но с каждой ночью становилось спокойнее. Тепло его тела рядом успокаивало Сесилию, а его размеренное дыхание убаюкивало лучше любого зелья.
Она начала замечать, что её сердце реагирует на него странно. Когда он смотрел на неё — серьёзно, по-мужски, или просто с улыбкой — в груди что-то сладко сжималось. Она ловила себя на том, что ждёт этих взглядов, что ей становится жарко от случайного прикосновения. Она пыталась прогнать эти мысли. Не время. Не место. Но они возвращались.
А ещё она чувствовала вину. За то, что из-за неё он стал предателем. За то, что он бросил свою жизнь, свою присягу, всё — ради неё.
— Ты слышал новость? — спросила она как-то вечером, сидя с ним на лавке у печки. — на нас объявили награду. И не маленькую суму.
Люциан посмотрел на неё. Его взгляд был не гневным, не упрекающим — только тёплым, твёрдым.
— Да..., я слышал. Мы уедем с тобой в Эстрелию.
Он погладил её по голове. Его ладонь была тёплой, уверенной. И она не смогла сдержать слёз.
— Спасибо Люциан.
— Я отдам всё за тебя.
В ту ночь они спали, прижавшись ближе, чем обычно. Он обнял её — не страстно, не как мужчина женщину, а как защитник того, кого больше всего хочет уберечь. И она не отстранилась.
Весна за окном набирала силу. В саду зацвели ирисы. В воздухе витал аромат сирени. И с каждым днём тревога в груди Сесилии всё же не уходила. Потому что по слухам, которые приносила Марета, стражники прочёсывали Альтерамию. Искали их по трактирам, деревням, дорогам. Люди молчали, но долго ли?
Сесилия всё реже смотрела в окно. Лишь ночью, когда все засыпали, она выходила босиком в сад, смотрела на луну, клала ладонь на грудь — и пыталась услышать своё сердце. Оно билось быстро. Оно не хотело умирать.
— Нам не остаться здесь надолго, — сказал Люциан однажды вечером. — Мы должны двигаться дальше.
— Куда?
— Я слышал о старом святилище, у гор. Там почти никто не живёт. Может быть, там...
Она кивнула.
Утро в доме Мареты было особенно тихим. Воздух пах молодой травой и хлебом, а за окном щебетали птицы. Всё говорило о наступившей весне, но в душе Сесилии поселилась щемящая тяжесть — время прощания пришло.
Марета с дочерью стояли у калитки. Женщина держала в руках мешочек с сухарями, вяленым мясом и травами — в дорогу. Её глаза были красными от слёз, но голос оставался твёрдым:
— Не останавливайтесь у больших трактов. И берегите друг друга, — она посмотрела на Люциана, который стоял, держа поводья лошади, и слегка кивнула. — Вы — хорошие.
— Мы в неоплатном долгу, — сказал Люциан, пожимая ей руку. — Вы спасли нас.
— Нет, — Марета улыбнулась. — Это вы спасли её. Я просто дала крышу. А теперь уходите, пока не стало слишком поздно.
Сесилия обняла её крепко. Потом подошла к Линеи.
— Спасибо за тепло, за дружбу, — прошептала Сесилия. — Я не забуду тебя.
— Вернёшься когда-нибудь? — спросила девочка.
Сесилия не знала, что ответить. Она лишь кивнула и быстро отвернулась, чтобы девочка не увидела слёзы на её лице.
***
Дорога к святилищу шла в горы, в места, где воздух становился прохладнее, а ветер — сильнее. Они ехали по старой тропе, что петляла между соснами и скалами. Святилище было забытым местом, где древние вампирские кланы когда-то приносили клятвы. Люциан надеялся, что никто не станет искать их там.
Первые два дня прошли спокойно. Они останавливались у ручьёв, прятались от проезжающих обозов, шли преимущественно ночью. Люциан внимательно следил за каждым шагом, осматривая местность, проверяя шум ветра и движение птиц. Он стал настороженным, почти диким — защитником, каким его никогда не знала столица.
На третий день, уже близко к горам, когда солнце только коснулось горизонта, они услышали глухой топот копыт. Люциан остановил лошадь и повел Сесилию в сторону деревьев.
— Пять всадников, — сказал он. — Судя по всему, патруль. Нас выслеживают.
Он снял плащ, обнажив меч. Сесилия знала, что спорить бесполезно. Он бы никогда не отдал её.
— Останься здесь, не высовывайся. Если что-то случится — скачи. Поняла?
Сесилия кивнула, сердце её билось, как у загнанного зверя.
Люциан вышел на дорогу и уверенно встал посреди пути.
— Остановитесь, — громко бросил он.
Стражники натянули поводья. Один, видимо старший, хмыкнул:
— Да это же сам пёс-князь. Решил нас с мечом встретить?
— Вы не пройдёте, — спокойно ответил Люциан.
— Не глупи, де Валкур. Мы не ради тебя здесь. Нам нужна вампирша.
— Тогда вы не уйдёте отсюда вовсе.
Слово за словом — и мечи были обнажены. Бой вспыхнул, как искра в сухом лесу. Люциан двигался быстро, точными резкими ударами. Он был один — против пятерых, но для него это был не первый бой. Первый враг пал почти сразу, второй получил удар в плечо. Люциан вертелся как вихрь, в движении был неуловим, сосредоточен до безумия.
Трое оставшихся окружили его, но один из них сделал ошибку, и Люциан вонзил меч ему в живот. Оставшиеся двое отступили, а потом — развернулись и, поняв, что не справятся, пустились в галоп прочь.
Когда всё закончилось, Люциан тяжело дышал. На его лице была кровь — не его. Он подошёл к Сесилии, та бросилась к нему:
— Ты ранен?
Он покачал головой:
— Нет, я в порядке. Но нам надо идти. Быстрее.
***
До святилища они добрались под покровом ночи. Оно пряталось в горной расщелине — древний каменный храм, заросший мхом и плющом, с обвалившейся крышей. Но внутри было сухо и спокойно. Люциан развёл костёр, и они сели рядом.
Сесилия смотрела, как он осторожно чистит клинок.
— Спасибо, — прошептала она.
Он не ответил сразу. Только когда отложил меч, подошёл ближе и сел рядом, он посмотрел ей в глаза:
— Ты бы сделала то же самое. Я в этом уверен.
— Нет, — тихо сказала она. — Ты рискуешь ради меня всем. Своей честью, жизнью, своей родиной.
Люциан чуть улыбнулся:
— Родина — это не король, не трон и не приказы. Родина — это то, что я хочу защитить. А ты... теперь часть её.
Он хотел было отвести взгляд, но она положила руку на его щеку.
— Ты стал для меня кем-то... большим, чем просто спаситель, Люциан. Я не знаю, что это значит, но когда ты рядом — мне спокойно.
Он прикрыл её пальцы своей ладонью.
— Это значит, что ты жива. И что я тоже. А всё остальное — мы поймём потом. Сейчас нам нужно передохнуть. Завтра — ещё путь.
***
Весенний вечер окутывал стены столицы Альтерамии туманной дымкой, и в тронном зале короля Веремонда царила напряжённая тишина. Огромные факелы бросали пляшущие тени на мраморный пол, будто сами стены замка шептали о надвигающейся буре. За спиной монарха — знамя с черным вепрем на золотом фоне — сверкало в полумраке.
В это время на дворцовый двор въехал всадник, утомлённый, в пыльном плаще, лицо его было бледным, глаза — испуганными. Он слез с коня, спотыкаясь на ходу, и прямиком направился к дверям тронного зала, даже не удосужившись отдать поводья коню. Его впустили стражники — те уже знали: если гонец так выглядит, он везёт новости, за которые можно лишиться головы.
Через мгновение двери распахнулись, и гонец пал на одно колено, дыхание сбилось.
— Ваше величество... — произнёс он хрипло, — прибыл с вестью от отряда, патрулирующего северный тракт... Увидели беглецов. Сесилию Ванберг и сэра Люциана де Валкура.
В зале повисла гробовая тишина. Веремонд, сидящий на троне, словно закаменел. Его пальцы медленно сжались в кулак на подлокотнике. Рядом с ним стоял лорд Вернальд.
— Повтори, — тихо, но властно приказал король.
Гонец поднял взгляд, в котором смешивались страх и решимость.
— Мы шли по северной дороге, к перевалу, что ведёт к святилищу у гор. У ручья остановились на привал. Тогда мы увидели их — леди в тёмном плаще с капюшоном и рыцарь в дорожных доспехах. Один из наших узнал сэра Люциана... Мы попытались остановить их. Началась схватка.
— И где ты был в это время? — резко спросил Вернальд.
— Я... Я был ранен... сэр Люциан сражался как зверь, он вырубил трёх, четвёртый с криком бросился в лес. Я... получил приказ — добраться до столицы и доложить.
Король откинулся на спинку трона, холодная ярость медленно заволакивала его лицо. Гнев его не был бурным — он был ледяным, рассудочным. А значит, опасным.
— Ты хочешь сказать, что вы пятером не смогли одолеть одного предателя? — его голос был мягок, как шелест стали, прежде чем она рассечёт плоть.
— Да, ваше величество, — прошептал гонец.
Веремонд встал. Его фигура возвышалась над всеми, в темно-золотом плаще, лицо его пылало гневом. Он медленно спустился с трона и подошёл к окну. За стеклом шумел город — от поисков союзников Люциана и самих предателей.
— Он шёл туда, где надеется укрыться, — проговорил он вслух. — Или, что вероятнее, спрятать её. Святилище... старый путь, слишком очевидный для бегства. Но он рассчитывает, что я не решусь послать отряд в это место. Что я побоюсь затронуть святое.
Лорд Вернальд сделал шаг вперёд:
— Вероятно они уже добрались, но оставаться долго там не будут, возможно они уже отправились дальше. Но куда...
Король кивнул, зрачки сузились.
— Тогда действуем быстро. — Он повернулся к одному из капитанов гвардии, стоящих у стен. — Подними двадцать всадников. Опытных, проверенных. Иди по следу. Жги, если придётся.
Гонец дрожащими пальцами передал свиток — карту с указанием, где именно произошла стычка. Веремонд лишь мельком взглянул.
— А ты, — сказал он гонцу, — останешься в замке. Пока я не решу, что ты не был с ними заодно.
Гонца увели, несмотря на протесты. Вернальд стоял молча, словно тень за спиной короля.
— Ты верил в него, — тихо сказал он. — Ты растил его как сына. Позволил ему слишком многое.
Веремонд стиснул зубы.
— И именно потому я желаю его голову. — Он перевёл взгляд на дверь. — Они не уйдут далеко, руки мои длинные, я их повсюду достану.
Когда король Веремонд, оставшись один, долго смотрел в окно. Там, за горизонтом, была дорога к горному святилищу. Он почти видел, как по ней скачут два силуэта, скрываясь от судьбы.
— Ты был моим псом, Люциан, — произнёс он вполголоса. — Но даже псы не кусают руку, что их кормит.
И взгляд его стал острее стали, холоднее снега.