Охота началась
Дом, к которому они подъехали, стоял в окружении мрачных деревьев — старый охотничий домик, заброшенный уже много лет, но всё ещё крепкий, как кость. Обшивка стен почернела от дождей и времени, крыша слегка покосилась, но внутри всё было сухо и тепло. Рено явно постарался: в камине тлели угли, а на столе, покрытом грубой льняной скатертью, были аккуратно разложены припасы — вяленое мясо, сыр, хлеб, сушёные яблоки, бурдюк с водой и даже небольшой кувшин вина.
Люциан помог Сесилии слезть с лошади. Она была вымотана — хоть и немного восстановилась после омовения в реке, взгляд её оставался тусклым, движения — осторожными, будто каждое касание земли отзывалось в теле болью.
— Пойдём, — тихо сказал он, прикрывая за ней дверь. Внутри было прохладно, но не зябко. Воздух пах старым деревом, пеплом и травами — кто-то недавно положил свежий полынный пучок над камином. Видимо, Рено.
Они молча оглядели помещение: один стол, пара стульев, простой соломенный матрас в углу, застланная шерстяным покрывалом, сундук у стены и ещё одна дверь, вероятно ведущая в крошечную кладовую или уборную.
Люциан снял меч и опустил его на стол рядом с едой. Доспехи уже тяготили его, он медленно расстёгивал кожаные ремни, с шумом опуская кирасу на пол.
— Прости, если не слишком уютно, — пробормотал он, усаживаясь на скамью. — Но до рассвета это самое надёжное место. Здесь нас не найдут.
Сесилия молча села напротив, завернувшись в плед, который нашла на сундуке. Она впервые за весь путь выглядела... спокойно. Словно её душа, измученная и уставшая, позволила себе выдохнуть.
Люциан взял нож и начал разрезать хлеб. Сыр был крепкий, деревенский, немного сухой, но ароматный. Он положил на деревянную тарелку куски и придвинул её к ней.
— Ешь, — сказал он мягко.
Сесилия кивнула и взяла хлеб. Некоторое время они ели молча, лишь потрескивание камина нарушало тишину. Люциан пил воду, избегая вина: ему нужно было сохранять ясность ума. Мысли его были напряжённы, он не мог отогнать тревогу.
А Рено?
Он ведь рисковал не меньше. Могли ли его выследить? Заподозрить? Открыть, что он вывел Сесилию через подземный ход и подготовил всё для бегства?
— Он справится, — прошептал Люциан сам себе, почти молитвенно.
— Что? — спросила Сесилия, подняв глаза.
Он покачал головой:
— Ничего. Просто... думаю, чтобы всё прошло гладко. Я должен был бы поблагодарить Рено как следует.
— Ты спас меня, — сказала она, опустив взгляд. — Я должна была умереть. Я знала, что жертвоприношение было реальным... Я чувствовала это. А ты... ты пошёл против Веремонда. Против... всего.
Люциан вздохнул, поднялся, обошёл стол и сел рядом с ней.
— Я не мог позволить, чтобы тебя убили. Ты не вещь. Не средство для исцеления принца. Не жертва.
Она посмотрела на него — долго и молча. Глаза её были влажными, но не от слёз, а от какой-то глубокой, почти мучительной благодарности.
— Я не стою этого. Не стою твоего предательства. Не стою страха, который теперь будет жить с нами.
Он протянул руку и мягко провёл ладонью по её волосам, как отец успокаивает ребёнка или брат — сестру.
— Не говори так. Я сам сделал выбор. Я бы не простил себе, если бы оставил тебя там. Ты... — он замолчал. — Ты человек, Сесилия. И если за это я должен стать предателем — пусть будет так.
Она сжала его руку.
— Прости меня. За всё. Я не хотела, чтобы ты страдал.
— Я не страдаю, — тихо ответил он. — Я жив. И ты жива. Это уже больше, чем я надеялся, когда всё начинал.
Время тянулось, как мед. Снаружи ночь медленно сдавала позиции первому свету, но пока тьма ещё держалась, камин давал тепло и уют.
Сесилия задремала на скамье, уронив голову ему на плечо. Люциан сидел тихо, не двигаясь. Он смотрел на огонь, как будто пытался увидеть в нём будущее — ясное, без страха и погони. Но оно пока не приходило.
Когда пламя начало затухать, он осторожно поднял её и уложил на матрас, накинув сверху одеяло. Она не проснулась — только тихо вздохнула, свернувшись в клубок, как раненая птица.
Он убрал посуду, положил остатки еды в сундук, потушил почти догоревшую свечу и сел у двери, рядом с мечом.
Ночь была спокойна. Но он не позволил себе сомкнуть глаз.
***
Утром, когда небо за окном начало светлеть, Люциан подошёл к кровати. Сесилия уже проснулась, её волосы были спутаны, глаза — покрасневшие, но ясные.
— Как ты? — спросил он.
— Немного лучше. Я всё ещё... не верю, что это реальность.
Он кивнул:
— Мы выезжаем вечером. Лучше двигаться ночью. Следующий пункт — деревня Лоэн к тётушке Марете. Она умеет молчать.
Сесилия медленно села, обернувшись в плед:
— Да...она мне показалась очень доброй. Я тоже уверенна что она нас прикроет.
— Да, — твёрдо сказал Люциан. — Она помогала моей бабушке и мне, когда моя мать умерла. Она мне как вторая мать. Если кто и поможет, так это она.
— А дальше?
— Дальше будем решать. Но главное — пережить ближайшие дни. Король, скорее всего, уже знает.
Они переглянулись. В этом взгляде было всё: страх, боль, надежда. А ещё — понимание, что отныне им нельзя ошибаться. Ни шагом.
— Спасибо, Люциан, — тихо сказала Сесилия. — Я не забуду этого. Никогда.
Он улыбнулся. Впервые за долгие часы по-настоящему.
— А я не забуду, что ты — не жертва. А человек.
И они начали готовиться к дальнейшему пути, пока в небе расцветал новый день.
***
Тронный зал был наполнен томительной тишиной. Воздух, казалось, сгустился, став тяжёлым, как свинец. Огромные витражные окна отбрасывали на мраморный пол разноцветные отблески, но ни один луч света не мог рассеять нарастающее напряжение. Король Веремонд восседал на своём троне, опершись на резной подлокотник рукой, украшенной перстнем с гербом династии. Его глаза были прищурены, в уголках губ застыла едва заметная, но опасная тень недовольства.
Перед ним стоял лорд Вернальд — высокий мужчина в бархатном камзоле с гербом Орла на груди. Лицо его было бледным, но голос, когда он начал говорить, прозвучал отчётливо:
— Ваше Величество... Пришли известия из Восточной галереи замка.
Веремонд медленно поднял бровь, не меняя положения.
— Говори, Вернальд. Только не начинай с преамбулы.
Лорд едва заметно кивнул, стиснув руки за спиной:
— Сесилия Ванберг... она не добралась до центра восстановления. И...
— Что?
— Один из стражников найден без сознания у восточного коридора. Ему вдарили по виску тяжёлым ударом. Он выжил, но пока без сознания.
Губы короля дрогнули. Он медленно откинулся назад, взгляд потемнел. Тишина повисла между ними, как гробовая ткань.
— Продолжай.
— Люциан де Валкур исчез, — тихо, но чётко сказал Вернальд. — Его никто не видел с того момента, как он покинул тронный зал после получения вашего приказа.
Пальцы Веремонда, до этого спокойно лежащие на подлокотнике, сжались в кулак.
— Ты хочешь сказать... что он её увёл?
— Есть основания так полагать, Ваше Величество, — ответил лорд. — На воротах найден отпечаток гербовой печати Валкура. И... один из конюших клянётся, что видел, как сэр Люциан сам оседлал гнедую кобылу и повёл её в сторону старой дороги, через лес.
Король поднялся. Медленно. Его мантия скользнула по полу, как тень. Лицо оставалось каменным, но в глазах уже пылал гнев.
— Он. Предал. Меня.
Каждое слово он произнёс, будто высекая его на камне.
— Этот пёс, этот сын клятвенного дома, клянувшийся в верности на крови и стали! Он осмелился обмануть меня. Увезти ту, что должна была спасти моего сына. Отдать её на волю, возможно — к соперникам. Ты понимаешь, что это значит?
— Да, Ваше Величество, — ответил Вернальд.
— Нет, ты не понимаешь, — прошипел Веремонд. — Он поставил под угрозу не только мою волю, но и саму надежду на восстановление крови наследника. Он поставил под сомнение МОЮ власть!
Он подошёл к краю ступеней, и его мантия расстилалась за ним, как алое пламя. Слуги и рыцари, стоявшие вдоль зала, инстинктивно отвели глаза, когда король прошёл мимо.
— Я дал ему золото, — тихо сказал Веремонд, почти себе под нос, — доверие, титулы. Я вытащил его из грязи, из нищего дома, и сделал своим псом. А он... он укусил руку господина.
Он обернулся к Вернальду:
— Я хочу, чтобы его нашли. Немедленно. Подними разведчиков. Пошли отряд за лес. Прочешите старые дороги, деревни, хутора, пещеры — каждый проклятый уголок.
— Да, Ваше Величество, я уже отдал приказы, — ответил лорд. — Первая группа выдвинулась сразу после обнаружения стражника. Но... если позволите, я бы рекомендовал отправить Ордена Черных Псов. Они не подчиняются жалости.
Веремонд молча смотрел на него, потом кивнул.
— Сделай это. И назначь награду. Пять сотен золотых за голову Люциана Валкура. Десять — если доставят живым.
— А Ванберг?
Король на мгновение замолчал. Затем процедил:
— Она нужна нам живой. Её кровь — ключ. Без неё мой сын обречён. Если её убьют — ты лично понесёшь ответственность.
— Понял, мой король, — лорд Вернальд склонил голову.
Веремонд отвернулся, вновь поднимаясь на ступени трона.
— Пусть портреты их обоих будут развешаны в каждой деревне. Пусть каждый пастух, каждая старуха у очага знает, кого искать. Пусть все узнают: предательство против короны не остаётся безнаказанным. А Люциан... — он усмехнулся холодно. — Он ещё пожалеет, что родился под моим солнцем.
— Есть ещё одно, Ваше Величество... — неуверенно начал Вернальд. — Мы не нашли оружие Люциана в его покоях. Ни меча, ни кинжала.
— Это значит, он готов к бою, — буркнул король. — Отлично. Пусть он поднимет на меня руку. Я сделаю из его костей предупреждение для остальных.
Он сел обратно на трон, опершись локтем о подлокотник. Глаза его остекленели, но в них бушевала буря.
— Пусть охота начнётся.
В этот момент за окнами раздался первый предрассветный крик ворона. День начинался. День, когда один из самых верных людей Веремонда стал его самым ненавистным врагом.
И в этот день король поклялся — он сотрёт с лица земли имя Люциана де Валкура... даже если ради этого придётся залить весь север кровью.
***
Каждый день в Альтерами выдавалось тревожно-серым. Город просыпался в гулком напряжении: не звон торговых колокольчиков, не детский смех и даже не утренние крики рыночных зазывал разносились по улицам, а тяжёлые шаги стражи и звук молотков, прибивающих к стенам новые приказы.
Портреты. Один за другим, на каждом перекрёстке, возле каждого поста, у входов в таверны и даже на храмовых воротах появлялись грубые листы с выцветшими, но узнаваемыми лицами. На одном — суровое, чуть усталое лицо мужчины в доспехах, светлые волосы аккуратно улажены, на губе легкий шрам. Под портретом чётко выведено: "Сэр Люциан де Валкур — государственный предатель, разыскивается живым или мёртвым."
На втором — женщина с большими, светлыми глазами, лицо худое, но красивое, словно вырезанное из фарфора. Подпись: "Сесилия Ванберг — ведьма, обвиняется в побеге из-под королевской защиты. Особо опасна."
Люди останавливались, читали, перешёптывались. Кто-то отводил взгляд, кто-то плевал на землю, кто-то молча проходил мимо, ускоряя шаг.
Рено стоял у ворот рыночной площади, и с каждым новым гвоздём, что стражник вбивал в дерево, у него сильнее стучало в груди. Он знал, что этот день наступит. Знал — и всё равно был не готов. Он медленно повернулся и пошёл прочь, в переулок между домами, где можно было отдышаться и остаться одному.
Его мысли метались: добрались ли они до дома? ушли ли дальше? заметил ли кто-нибудь следы копыт?
В груди разрасталось нечто похожее на вину — он ведь не знал, как всё сложилось после их встречи. Он не мог сопровождать их дальше. Не мог проверить. Не мог даже написать. А теперь портреты... Разве это не значит, что король взбешён?
В то же утро когда Люциан и Сесилия сбежали, стражники пришли к нему.
— Рено Арвель, — сказал капитан с лицом, как обтёсанный булыжник, — тебе надлежит ответить на несколько вопросов по делу о побеге осуждённой ведьмы и рыцаря Валкура.
— Я к вашим услугам, господа, — ответил Рено как можно спокойнее, хотя ладони мгновенно вспотели.
Его привели в казармы, посадили за стол в комнате с узким окном. Там пахло потом, металлом и страхом. Капитан сел напротив.
— Тебе было велено служить при южной стене пока не было заданий. В ту ночь кто-то помог им выбраться из замка. У тебя были смены?
— Я только патрулировал внутренний двор. Никого не пропускал, всё было спокойно.
— Ты лично знал Люциана де Валкура?
Рено кивнул:
— Все знают его. Он герой. Был...
— И ты считаешь, что герой мог бы предать короля?
— Я... я не знаю, господин. Может, его заставили. Или ведьма заколдовала.
Капитан смотрел в упор, глаза у него были мелкие и ледяные.
— Ты был замечен на конюшне за день до побега. Ты взял лошадь?
— По приказу старшего. Я не знал, для кого.
— Свидетелей этому нет.
Рено почувствовал, как по спине скользит холодный пот. Держись. Не дрожи. Не признавай ничего.
— Я не лгу. Я делал, что велено. Лошадь, сена, бурдюк воды — обычное дело. Я не знал, что это для беглецов.
— Ты слишком спокойный. Обычно те, кто ни при чём, больше паникуют, — мрачно добавил капитан. — У нас глаз наметан.
Рено опустил голову, изображая уязвимость:
— Я просто устал. Не спал два дня. Мы все на ногах, как псы.
Капитан изучал его ещё минуту, потом махнул рукой.
— Ладно. Ступай. Но далеко не уходи, ясно? Мы ещё поговорим.
Когда Рено вышел на улицу, ноги под ним едва не подкосились. Он дошёл до ближайшего укрытого места — пустого подвала, куда иногда прятался от дождя, — и сел на холодный камень. Руки дрожали.
Он знал: они уже близко. Может, кто-то что-то видел. Может, кто-то вспомнил. Но пока доказательств не было. Пока у него был шанс. Главное — держать лицо.
Дни шли и по городу уже шли патрули с собаками. Каждому, кто имел оружие или броню, задавали вопросы. Горожане были напуганы. Кто-то молился, кто-то ругался. Кто-то даже рассказывал небылицы: мол, ведьма вселилась в тело Люциана, и теперь он марионетка. Глупости — но король их слушал. И принимал меры.
Веремонд сошёл с ума, думал Рено. Теперь каждый — подозреваемый. Каждый — слуга ведьмы.
А Рено... он просто надеялся, что их никто не нашел. Что у Сесилии хватит сил восстановиться. Что Люциан — жив.
Однажды ночью, когда весь город спал, а стража патрулировала только центральные улицы, Рено выбрался на крышу одного из складов. Отсюда было видно большую часть столицы. Огни, дым, дозорные башни, шпили храмов.
Он сидел и смотрел на север, в ту сторону, куда — он надеялся — они ушли. Он не молился. Не просил. Просто... верил. Хотел верить.
Вы должны не попасться. Пожалуйста... Просто живите.
Ветер прошёлся по его волосам. Где-то внизу глухо гавкала собака. Рено знал, что дни теперь будут длиннее. Что король начнёт давить всё сильнее. Что доверие станет роскошью.
Но если ради этого стоило солгать... если стоило взять на себя вину... он был готов.
Он только надеялся, что когда-нибудь Люциан это поймёт. И простит.
А пока — он оставался в Альтерамии. В сердце охоты. Между страхом и преданностью.