Тепло его рук
На следующее утро, когда служанка принесла завтрак, Люциан уже сидел за столом — бледный, с затуманенным взглядом. Он не ложился ни на час: бессонная ночь сжигала его изнутри. Мысли о Сесилии, её побитом теле, голосе, полном страха и смирения, не покидали его. Он привёл её сюда. Он. Хотя мог бы оставить у тётушки Мареты. Спрятать. Защитить.
Он взял кусок хлеба, намазал маслом — но так и не откусил. Еда казалась чуждой. В горле стоял ком. Люциан только сжал пальцы крепче, будто хлеб был виноват в его вине.
Ему нужно было увидеться с Рено.
Он быстро облачился в доспехи и отправился на тренировочную площадку — знал, что Рено бывает там каждый день, если не в походе. И не ошибся. Тот как раз отрабатывал удары с молодым рыцарем, вспотев, но сосредоточен, как всегда. Весна была прохладной, но на нём почти не было одежды — только рубаха, прилипшая к спине.
Люциан стоял в стороне, терпеливо дожидаясь, пока бой закончится. Когда Рено, наконец, заметил его, то отряхнул руки, подошёл и принял из рук товарища флягу.
— Неожиданная встреча, Люциан. У тебя ведь своё поле — или одному стало скучно? — усмехнулся он, отпивая воду.
— Мне нужно поговорить. Наедине, — тихо сказал Люциан.
Одного взгляда на его лицо хватило, чтобы Рено понял: дело серьёзное. Он махнул своим ученикам, мол, продолжайте без меня, и пошёл рядом с другом. Они направились в трактир неподалёку.
Рено взял кружку пива, закурил сигару, и только тогда, слегка улыбнувшись, спросил:
— Ну что, выкладывай. Что стряслось?
Люциан сел напротив и заговорил прямо, без прелюдий:
— Мне нужна твоя помощь. Помнишь девушку, которую я привёл ко двору? К королю?
— Ту... как её... вампиршу?
— Сесилию Ванберг. — Люциан посмотрел прямо в глаза собеседнику. — Я должен её спасти. Один не справлюсь. Мне нужно надёжное место. Где король никогда её не найдёт. Где она будет в безопасности.
Рено замер с сигарой у губ, так и не затянувшись. Его лицо изменилось. Он смотрел на Люциана внимательно, в первый раз без шутки.
— Люциан... Ты понимаешь, что сейчас говоришь? Ты хочешь пойти против самого Веремонда?
— Я совершил ошибку. Великую ошибку. Ты — единственный, кому я всё ещё могу доверять в этой проклятой империи, — тихо произнёс Люциан.
Наступила короткая тишина. Рено опустил глаза, потом снова взглянул на него, и усмехнулся, будто что-то решил.
— Хорошо. Давай так. Мы сразимся. Если победишь — я с тобой.
Люциан кивнул. Ответ прозвучал мгновенно, твёрдо:
— Договорились.
Рено допил пиво, затушил сигару и встал. Без лишних слов они направились обратно на тренировочную площадку.
***
Громыхание металла и свист весеннего ветра — всё смешалось на тренировочном поле. Рыцари вокруг замерли, завидев, как Люциан и Рено встают друг напротив друга. Это было необычно: два лучших мечника империи, друзья, ставшие на время противниками. Ни один не улыбался. Не было бравады, не было игры. Только решимость.
Рено снял кожаный плащ и обнажил меч. Люциан же уже был в доспехах, его клинок отражал холодное солнце. Он сжал рукоять, будто держал не сталь, а свой единственный шанс всё изменить.
— Надеюсь, ты не ждёшь, что я сдамся из жалости, — усмехнулся Рено, отступая на шаг и вставая в боевую стойку.
— От тебя я жду только честного боя, — ответил Люциан.
Они сошлись резко — металл ударился о металл с гулким звуком, разнёсшимся по полю. Люциан пошёл вперёд, агрессивно, с мощной серией ударов, но Рено ловко парировал каждый, легко двигаясь, как танцор. Он изучал соперника, ища слабину, как делал всегда. Но сегодня Люциан бился с одержимостью.
— Что она для тебя, а? — бросил Рено, отражая очередной выпад. — Стоит ли она предательства?
— Не предательства, — выдохнул Люциан. — Искупления.
Рено рванулся вперёд, провёл низкий удар, Люциан едва успел отбить. Скользящим движением Рено попытался сбить его с ног, но Люциан отступил, перевёл дыхание. У обоих на лбах выступил пот.
Они снова сошлись. Стали медленно кружить друг вокруг друга. Рено действовал рассудительно, экономя силы, а Люциан — будто горел. Каждое его движение было порывом воли. Каждый удар — крик о помощи.
Рено поймал этот взгляд. Он понял — это не просто бой. Это молитва. Мольба. Покаяние.
— Ты действительно её любишь? — спросил он между ударами.
— Не знаю, — ответил Люциан сдавленным голосом. — Но я не могу позволить ей умереть за чужое решение. Я не прощу себя. Никогда.
Слова, как и клинок, ударили точно в цель. Рено чуть замедлился. И в этот момент Люциан резко сблизился, выбил меч из его рук — почти случайно, по инерции, но мощно. Лезвие Рено упало на землю с глухим звуком. Люциан замер, его меч был у горла друга, но он не двигался.
Рено тяжело дышал. Он смотрел на Люциана снизу вверх, и в его взгляде не было ни гнева, ни страха.
— Вот оно как... — прошептал он. — Ты правда готов потерять всё ради неё.
Люциан убрал меч.
— Я уже потерял слишком много.
Рено встал, отряхнул руки и сдержанно кивнул.
— Хорошо. Я с тобой.
***
Сесилия лежала неподвижно на сыром, каменном полу, обессиленная и опустошённая. В темнице не было времени — ни утра, ни ночи. Только бесконечная тьма, плесень, капли воды, падающие с потолка, и голод, разъедающий изнутри. Она не помнила, сколько дней прошло. Сколько раз её желудок сжимался в судорогах, напоминая, что человеческой пищи она не касалась уже давно. Сколько бессонных часов она провела, смотря в темноту, где тени становились лицами мёртвых.
Мама... Папа... Август...
Образы прошлого всплывали один за другим. Живые глаза матери, нежные руки отца. Взгляд Августа, когда он отправил её спасаться, зная что сам умрет. Он спас её, чтобы она выжила. Ради чего? Ради того, чтобы сгинуть здесь, в этой тюрьме, измождённой, сломленной, теряющей контроль над собой?
— Август отдал жизнь... напрасно, — прошептала она в пол, голос сорвался.
Люциан. Он обещал спасти её. Но она не верила. Не хотела верить. Если он действительно попытается, король Веремонд объявит на него охоту. Он станет изменником. Ради неё. Ради той, что даже не может сдержать собственную жажду.
Шорох. Едва уловимый, но знакомый.
Она приоткрыла глаза. В углу темницы затаилась крыса, её тельце вздрагивало от страха, но она всё равно продолжала искать остатки еды. Глаза Сесилии вспыхнули — голубой цвет сменился огненно-красным, ярким, как кровь.
В следующий миг крыса уже билась у неё в руках. Без раздумий, на инстинкте, Сесилия впилась клыками в её шею. Глоток, второй, третий — пока не осталась лишь дряблая оболочка и мелкие косточки. Она отшвырнула тушку к остальным — вонючая груда изуродованных тел, немое свидетельство её падения.
Вернувшись в себя, она прижалась к стене и задрожала. Слёзы текли по щекам, горели на коже, будто клеймо.
— Прости... — всхлипнула она, — я не хочу быть этим чудовищем...
Но каждый раз, когда жизнь шевелилась рядом — крыса, насекомое, даже птица за окном — она чувствовала. Чувствовала пульс крови, запах жизни, зов зверя внутри. И не могла сопротивляться.
Люциан... Он давно не приходил... — сердце сжалось. — Что, если... я не смогу себя сдержать, даже рядом с ним?..
Мысль пронзила её как ледяное копьё. Что, если она причинит ему вред? Или хуже — убьёт? Монстр внутри не знает любви. Он знает только жажду.
Сесилия свернулась калачиком на холодном полу, обняла себя за плечи и позволила слезам течь свободно. Её тело дрожало. Душа рвалась на части.
И вдруг... шаги. Тихие, глухие, будто осторожные. Кто-то спускался в подземелье. Сесилия затаила дыхание и прижалась к стене.
Люциан?.. — мелькнуло в голове, как мольба, как надежда.
— Сесилия? — послышался голос. Узнаваемый. Родной.
Она вскочила, едва удержавшись на дрожащих ногах. Быстро провела рукой по грязному лицу, пытаясь стереть следы слёз. Замок лязгнул, и дверь открылась.
— Люциан... — хрипло выдохнула она.
Он вошёл, свет лампы осветил мрачную темницу, и она зажмурилась — слишком резко, слишком ярко. Люциан подошёл ближе и осторожно взял её за руки. Его ладони были тёплыми и крепкими, в них не было ни отвращения, ни страха — только забота.
— Как ты?.. — спросил он тихо, будто боясь ранить её голосом.
Сердце Сесилии забилось быстрее, и она, несмотря на усталость, слабо улыбнулась:
— Держусь. Пока ещё держусь.
Люциан перевёл взгляд за её спину — на тёмную груду в углу камеры. Обугленные силуэты, тела крыс, мелких зверьков, искажённые в агонии. Сесилия уловила, куда он смотрит, и потупилась, будто кто-то вывернул её душу наружу.
— Прости... Это отвратительно... Я...
— Нет, — перебил он мягко и уверенно. — Я не презираю тебя за это. Ни капли.
Она покачала головой, голос дрожал от отчаяния:
— Чем дольше я здесь, тем труднее... Я теряю контроль. Теряю себя. Эти крысы — это всё, что у меня есть. Но они не насыщают, не дают сил. Только разжигают голод.
Её губы побледнели, дыхание участилось. Люциан не ответил сразу. Он достал из-за пазухи свёрток и аккуратно развернул — тёплая булочка с мясом, пропитанная ароматом, будто из самого детства.
— На. Съешь. Пока ты ешь, я расскажу тебе, как мы отсюда выберемся, — сказал он, и в его улыбке было солнце.
Сесилия прикусила губу, посмотрела на него, в эти тёплые, тёмно-карие глаза, полные решимости и нежности. Она потянулась и взяла булочку, осторожно, словно боялась, что это — сон.
Первый укус был как спасение. Тёплая, сочная, настоящая еда. Она закрыла глаза, позволив вкусу заполнить всё её существо. Казалось, с каждым глотком к ней возвращалась жизнь, тепло, надежда.
А Люциан начал говорить. Спокойно, уверенно, рассказывая о плане, который они с Рено составили. Каждое его слово было шагом к свободе. К спасению. К тому, что казалось невозможным.