ВКУС КРОВИ.

  Открыв глаза, я поняла, что лежу в лазарете. Шею невольно тянуло. Да так, что я не могла и посмотреть в стороны, лишь в белый потолок. Краем глаз я заметила, что с обеих сторон от меня стоят большие белые ширмы, закрывая мне взор.
  Рядом со мной стоял шум и гам. Я слышала множество голосов пионеров, сливавшихся в один непонятный унисон, слышала голос Свистухи, доктора и даже... родителей?
  Неужели всё настолько серьёзно? Наташа бы никогда лишний раз не потревожила родителей, чтоб не подрывать авторитет лагеря, а в этот раз...
  Я тяжело вздохнула и попыталась что-то выкрикнуть, чтоб ко мне подошли и рассказали, что же тут наконец-то происходит, но из моего горла вылез лишь какой-то непонятный хрип.
  Я ужасно тяжело вздохнула и продолжила лежать, глядя в потолок и ожидая подмоги.
  Не знаю, сколько времени прошло. Может минут пять, может полчаса или вовсе час, но ко мне медленно подошла крёстная и испуганно заглянула в лицо.

— Валентин Сергеич, она пришла в сознание! — крикнула она.

  Тут же послышались быстрые и размеренные шаги в мою сторону и совсем скоро ко мне подлетел и он.
  Он оглядел меня с ног до головы и я наконец-то поняла, что моя шея перебинтована огромным количеством слоев чего-то.

— Как чувствуешь себя? Говорить можешь? — спросил он, наклоняясь ко мне поближе.

— Б.. больно.. — еле выдавила из себя я и указала рукой на шею.

— Голосовые связки не повреждены, это хорошо. — он что-то записал в свой блокнотик, доставший из левого кармана больничного халата. — Помнишь что случилось?

— Не.. т. — полушепотом ответила я, не сводя с него взгляда.

— Ты выпала из окошка вчера вечером. Вывихнула шею. Походишь в бинтах дня четыре-пять и будешь как огурчик. — успокаивал меня он, отодвигаясь и почти уходя, а затем будто вспомнив что-то важное, вернулся. — Кстати, об еде. Есть хочешь?

  Я выдавила из себя буквы ы пару раз, показывая всем видом, что не хочу. Да и какая была сейчас мне еда? Было совсем не до неё.
  Я перевела взгляд на крёстную. Её глаза, выдававшие недоумение и испуг сменили эмоции на злость и агрессию.

«Да что я опять сделала не так?!» — хотелось крикнуть мне.

Наташа, по всему виду, уже хотела делать мне второй выговор за два дня. Честно, я так устала морально. Мне было тяжело от ситуации с ББВ, от ситуации с Лёвой, родителями, а ещё она со своими наказаниями и орами.
Но не смотря на всё это я лишь быстро выдохнула, закрывая глаза, когда Свистуха приблизилась.

— Скажи честно, ты ведь специально это сделала? — спросила резко она.

— Кт..о теб.. тебе это ска..азал?

Говорить было крайне трудно. Шея ужасно и натужно ныла, будто её кусала стая вампиров на протяжении многих часов. Кстати... этого нельзя отрицать. Хотя, если бы это было так, то наверняка я бы чувствовала себя совсем по-другому, как там описывали в той книжке.
Не желая разговаривать с крёстной дальше, я не открывала глаз, чтоб хотя бы не сталкиваться взглядами.

— Я сама это поняла. Правильно родители говорили о тебе, что ты ужасный и бедокурный ребенок и не зря, что они тебя не любят. — она немного помолчала, но за эти пару секунд моё сердце больно сжалось, а закрытые глаза наполнились солёными злыми слёзами. — Ты опозорила мой лагерь и эту смену.

Я услышала, как она развернулась и стуча каблуками ушла. Видимо, я сильно ошиблась, говоря раньше о том, что она никого и в жизнь не обидит. Я поджала губы и, глотая свою обиду, раскрыла глаза, услышав новые, более быстрые и сильные шаги.
И, по всей видимости, это был не один человек, а два. Не трудно было догадаться, что это были мама и папа.
Они влетели за ширму, как ужаленные в одно деликатное место. Я даже немного шуганулась. Мама моя высокая, длинноволосая и рыжеволосая с зелеными глазами и сегодня я впервые увидела, как её зеленые глаза стали изумрудными от злости.
Влетев, она не церемонясь начала орать:

— Ну что, рада? Устроила тут шум и гам, а нам краснеть из-за тебя!

Папа, которого я всегда видела только в спокойном состоянии, сейчас выглядел словно.. нет, буквально, на взводе.
Его коричневые не длинные волосы, что и так всегда стояли на голове дыбом, сегодня были совсем почти седые.

— Ты меня достала! Ты разрушила наш с мамой брак! Ты портишь нашу репутацию! — он запустил руку в волосы и ненадолго повернулся, проверяя нет ли кого лишнего за ширмой, а затем вернулся и злым шепотом продолжил. — После лагерной смены, то есть через четыре дня, ты отправляешься в детский дом.

Он выплеснул это, словно это уже давно тревожило его, словно он давно хотел это сказать.
Моё сердце снова непроизвольно и неприятно сжалось, а глаза вновь наполнились слезами и я начала говорить, еле выдавливая слова и сильно хрипев при этом.

— Не...т! Это же шут..ка? Вы шути..те, прав..да? — я остановилась, меня застал врасплох жуткий кашель, а потом я продолжила. — Я в..ваш ребенок! В..вы мои родите...ли! Вы не мо..жете так!

Мама усмехнулась, поднимая надо мной руку. Хотела видимо оставить мне затрещину на щеке, но вовремя остановилась и быстро и резко заговорила:

— Можем. Ты нам больше не дочь. Досвидания. — она подхватила папу под руку и уволокла из моей палаты.

Ещё не до конца веря в происходящее, я посмотрела в потолок, а по щекам стали бежать ручейки из солёных слёз. Я надеялась, что они сейчас же вернуться, скажут, что это всё обман, шутка и мы всё ещё радостная и молодая семья, но никто не возвращался, никто не приходил и дверь уже не открывалась, едко скрипя.
Вдруг я в голос разрыдалась. Слёзы захватывали меня с головой. Сопли беспробудно текли. Вся моя одежда, всё моё лицо было мокрое. Я уже не понимала сколько времени я плачу, меня просто захватила горечь. В груди ужасно больно жгло, будто бы мне туда воткнули столовый нож.
Я дура, дура, дура! Я сама в этом всём виновата... Если бы я не спалила родителей друг другу, этого бы не было. Ничего бы этого не было!
Когда от тебя отказались твои же родители это тоже самое, что они умерли.
Лучше бы я стала пиявцом! У них больше причин жить, если это можно так назвать, чем у меня! Они живут ради жажды крови и, если их даже и кинут родители, для них это не будет большим стрессом и катастрофой, а для меня...
Я жила ради родителей, старалась им угождать и помогать, чтоб они хотя бы чуточку меня любили и уважали, а тут... какие-то тупые эмоции заставили меня сдать их друг другу.
Я подняла руку и ей же треснула себя по лицу. Моральная боль из сердца переносилась в щеку и мне становилось легче, поэтому я била себя по щекам, рвала на себе волосы и кричала от боли. Это немного, но всё-таки хоть как-то помогало мне.
  Если бы кто-то мог прочувствовать мою боль — он бы не выдержал.
Спустя огромное количество времени, я более менее пришла в себя. Мне всё ещё было ужасно плохо, но я уже не била себя, а просто лежала и смотрела в потолок, не видя больше причин жить и быть здесь.
  Кем я буду без них?...
  Вдруг оконная форточка раскрылась и кто-то впрыгнул сюда. Я перетряслась.

  «Это Серп?» — сразу пронеслось в моей голове.

  Но нет, он не мог бы просто так впрыгнуть сюда. Для чего тогда обычный вход, путь и дверь?
  На самом деле, я была бы уже рада, если бы это был он. Мои мучения бы прекратились раз и навсегда.
  Но кто же это, если не Серп? Нельзя было исключать того, что это не мог быть кто-то из ББВ. Я лежала и ждала появлявшегося силуэта, думая, что это бы мог быть Беклямишев, Валиев или Буравцев.
  Их я тоже очень ждала. Пускай уже убьют меня, замучают до смерти. Я ко всему была готова и если бы это действительно был бы кто-то из них, я бы не стала сопротивляться и оказывать хоть какое-то малейшее негодование.
  Меня не охватывал страх и ужас, перед тем, кто подойдёт ко мне. Я уже давно приняла свою участь, почему-то думая, что это не мог быть Лёва, Настя или Валера.
  И вот я увидела приближающийся силуэт маленького мальчика.

  «Это Лёва!» — воскликнула про себя я.

— Валентин Сергеевич не пускал меня через обычный вход, поэтому я... — он резко начал говорить и быстро подходить ко мне, но вдруг замер в нескольких метрах от моей койки, открывая рот. — Что с тобой?

  Видимо Хлопов ожидал увидеть меня и так в не очень хорошем состоянии. Ну, как минимум, лежащую на койке, подавленную и с вывернутой шеей, но не ожидал увидеть меня заплаканную, всю мокрую, в соплях и с огромной печалью на лице.
  Вдруг он ринулся ко мне со всей силы и присел на одну из обочин кровати, ложа свою руку мне на ключицы.
  Мне не хотелось сильно разговаривать, посвящать его в своих ужасные дела, мысли и чувства. Не хотелось, чтоб он снова видел меня нюней, ведь почти каждый раз, рядом с ним я реву, плачу и рыдаю.
  Но не смотря на все свои чувства и желания, я безэмоционально отчеканила:

— Родители отказались от меня.

  Лёвино недоумение и непонимание от моего внешнего вида быстро сменилось на удивление.

— Что? Нет... они не могли так с тобой поступить! Это же... тупо!? — он быстро сглотнул слюну и продолжил. — За что? Что ты им сделала?! Ты же сама... ни в чём невиновата!

  Я усмехнулась от его сказанной глупости, не отрывая от него взгляда. Как бы мне не хотелось рассказывать это всё ему, я уже немного, но всё-таки посвятила его в свои дела, а раз сказала «а», надо говорить и «б».
  Моё состояние без эмоций вновь резко сменилось на грусть, печаль и слёзы. Я выдала всё, что знала, что тревожило меня днями и ночами, а Хлопов внимательно меня слушал. Слушал каждое мое слово, предложение, историю, всё, что я говорила.
  Когда я закончила свой рассказ о неудачной попытке развести родителей и быть ими любимой, ошарашенный от ситуации Лёва, начал:

— Это.. ты пыталась это им объяснить? — я поджала губы, перевела взгляд на потолок и он понял, что нет. — Они всё ещё на территории лагеря. Я могу их догнать, привести к тебе, ты объяснишься и всё будет хорошо, ладно?

  Я вернула взгляд к нему и, хрипя, ответила:

— Они ненавидят меня. Ничего не изменит их решения. Они буквально всю мою жизнь мечтали от меня избавиться.

  Лёвины глаза издавали большую.. нет, огромную печаль по отношению ко мне и что со мной творится.

— Хорошо.. Тогда я сейчас же позвоню своим родителям. Ты будешь жить у нас. Они тебя удочерят. Я сделаю, всё, что угодно, но не оставлю тебя без родителей, не оставлю тебя здесь одну, больную и потерянную.

  Я впервые за этот день улыбнулась. Мне было приятно, от одной мысли о заботе Лёвы. Зачем я отталкивала его и его заботу постоянно?
  Он.. прекрасен, но что бы он не говорил, я прекрасно понимала, что такому не случится и не сбыться, что его родителям не нужна одна лишняя петля на шее.
  Но я одобрительно кивнула, продолжая говорить:

— Только не уходи сейчас.

  Я поднялась на локтях, нормально уселась и заглянула в лицо Лёвы.
  Наверное, он — единственный лучик счастья в моей жизни, хотя всё-таки и являлся пиявцем. Я протянула к нему руки и он поддался, расторг расстояние между нами и обнял меня.
  Вот то, что на самом деле мне было нужно. Быть любимой и любить. Может, родители мне этого не дали, но дал Лёва.
  И может, действительно в детском доме мне будет лучше? Может, воспитатели там и не такие уж и злые? Может, они смогут меня полюбить, если я не буду косячить?
  Но мои раздумья прерывал Лёва. Его холодные, нечеловеческие объятия. Он не дышал, как обычный человек, не издавал тепло и его сердце не стучалось, но он всё равно был для меня лучшим.
  Вдруг он отстранился, посмотрел мне в глаза. Я заметила, что ни одного ожога на его лице и вовсе не осталось.
  Он заветно смотрел на меня и мои губы. Я неуверенно кивнула, давая ему понять, что я не против того, что он задумал.
  Лёва быстро сократил, и так довольно маленькое, расстояние между нашими губами и мягко прислонился своими губами к моим. Я закинула руки ему на шею, пододвигая его поближе ко мне.
  Это был моей первый в жизни поцелуй, да и его, судя по неуверенным и смазанным действиям, но мы всё равно были довольны собой.
  Он двигался медленно, боясь сделать что-то не так и обнимал меня, боясь отпустить.
  Не знаю, правильно или нет мы целовались, но мне было.. приятно. Чувствовать, что кто-то рядом с тобой, что этот кто-то любит тебя, что он сейчас целует тебя.
  Мы медленно отстранились друг от друга, краснея и боясь посмотреть друг другу в глаза, но спустя хоть какое-то время, он выдал:

— Я останусь с тобой на ночь.

  И я не стала отказываться и сопротивляться. Я хочу... что бы кто-то был рядом со мной в такой тяжелый для меня период.
  Он уложил меня на койку, я повернулась на бок и освободила ему немного места. Он лег рядом. Было тесно, но так хорошо.
  На утро я проснулась одна. Меня сразу же осмотрел доктор и выдал вердикт:

— Ты можешь идти, но только приходи два раза в день, бинты надо постоянно менять.

  Я поблагодарила его и удалилась из лазарета. Время было примерно часов девять утра. Все уже давно завтракали, а я первым делом отправилась в комнату, чтобы хотя бы переодеть свою пижаму.
  Открыв сумку, я достала оттуда розовую рубашку и синие шорты. Переодевшись, я заметила на своей тумбочке ещё не завеявшие георгины.

  «Странно, почему они не вянут?» — задумалась я, взяв их в руки.

  В голову сразу пришла гениальная идея и я помчалась с цветами её выполнять.
  Каждый день и каждую ночь меня ужасно мучала ситуация с бабой Нюрой и сейчас я отправлялась принести свои глубочайшие извинения перед ней.
  Войдя в столовую, всё завороженно стали охать при виде меня и не спускать с меня глаз. Я игнорировала все взгляды, комментария и перешептывания. Я не стала даже садиться за стол, чтобы что-то съесть или поздороваться с Лёвой. Я намеренно шагала на кухню, где обычно стряпала баба Нюра.
  Войдя, я сразу наткнулась на неё. Она удивленным и злым взглядом окинула меня с ног до головы.

— Баба Нюра... извините меня за ту ситуацию с собаками.. За то, что я наврала Наташ.. Наталье Борисовне. — я протянула ей свои три георгины. — Это вам в качестве извинений.

  Старушечье лицо сменило эмоции. Она, по всей видимости, ожидала увидеть и услышать всё, что угодно, но точно не это.
  Она подошла ближе, тяжело дыша. Перекатываясь, да-да, именно перекатываясь с ноги на ногу и приняла цветы.

— А чегой-то ты так? Подлизываться пришла? — хрипящим голосом спросила она.

  Я опустила взгляд в пол и продолжила:

— Нет... Просто так.

  Она поджала губы и каждый раз тяжело вздыхала, но немного подумав, выдала:

— Ладно, пойдём чаю выпьем и расскажешь, что стряслось. На тебе же лица нет.

  Я кивнула. Кухня, где мы находились была просторной. Полностью выполнена вся из дерева... прогнившего и становившегося уже черным. Около стен находилось много кухонных плит и холодильников, а по середине стоял небольшой стол с белой скатертью. Около него стояло около шести-восьми стульев и я плюхнулась на один из них.
  Баба Нюра быстро сварганила две кружки чая и уселась рядышком, ставя одну кружку передо мной.

  «Она же меня не отравит?» — подумала резко я.

— Не боись. Не отравлю. — процедила мгновенно она, будто ухватив цепочку моих мыслей. — Рассказывай. 

  Я сделала глоток теплого и ароматного чая. Я почувствовала, что напряжение немного, но всё-таки спадает и я расслабляюсь. Чай был на травах, видимо, успокоительных.
  Я спокойно рассказала Нюре то, что случилось со мной вчера и почему я вообще оказалась в этой смене. Она удивленно открывала рот от каждого моего слова, а когда я закончила, она охнула и скрипя зубами начала говорить:

— Ох, ну шо за поколение родителей пошло? — она снова тяжко втянула воздух ртом и продолжила.. — Знаешь, у меня никогда не было ни мужа, ни детей.

  Я понимающе кивнула, не понимая, к чему та клонит.

— Хошь я тебя удочерю? Матерью-то меня трудновато будет называть, но бабкой с легкостью. — она скалисто улыбнулась.

  Я не спешила соглашаться, ведь не знаю её, как человека от слова совсем. Я застыла в недоумении и незнании, что же мне ответить? А если она будет гораздо хуже моих родителей?

— Нет, нет. Я не требую, шо б ты сейчас же отвечала или соглашалась. Подумай об этом хорошенько.

  Я кивнула и, допив чай, поблагодарила Нюру за всё, попрощалась и выскочила сперва из кухни, а потом и из столовой. Тут же на меня напрыгнула Анастасийка с объятиями.

— Ох, как же я о тебе волновалась, а Валентин Сергеевич не разрешал нам тебя навестить! — воскликнула она, прижимаясь ещё сильнее ко мне.

  Я улыбнулась и заметила за её спиной Валерку, который тоже радостно встречал меня взглядом.

— Привет. — произнес он. — Как себя чувствуешь?

— Отлично. — ответила я, расправляя складки на рубашке, оставшиеся после длинных объятий с Настей.

— Это хорошо, потому что нам надо сегодня придти на репетицию. — выдала она, держа меня за плечи и заглядывая своими небесно-голубыми глазами в мои карие. — Сможешь?

  Я опустила взгляд в пол, вспоминая о вчерашних хрипах в горле и сильном жжении, а потом вернула взгляд назад и помотала голову, мол не смогу.

— Я не в силах петь... Надеюсь, ты поймёшь меня и Вероника Генриховна тоже. — проговорила я, указывая на перемотанное горло.

  Настя разочарованно поджала губы и понимающе кивнула головой:

— А... придешь посидеть? Послушать меня?

  Я усмехнулась. Неужели ей действительно нравится, когда я слушаю её? Да, одно дело петь необразованным болванам, которые ничего в вокале не понимают и не знают, а другое дело мне.

— Приду. — выдала я.

Анастасийка засияла от счастья и чуть ли не подпрыгнула выше крыши.

— Я буду ждать! — воскликнула она. — Ну... ладно, мы пойдём. Нам пора.

  Она подхватила Валерку под локоть и утащила куда-то из поля моего зрения. Я поджала губы, не зная куда мне сходить до начала репетиции.
  Где вообще Лёва?
  Я была рада провести с ним эти два часа, но на горизонте его не виднелось. Скорее всего, он снова зависал на футбольном поле, но сегодня я была не в настроении смотреть на его матч.    
  Надеюсь, он сможет простить меня за эти слова.
  Я наконец-то ожила и вышла из своих долгих раздумий, зашагав в сторону своего корпуса, чтобы почитать книжку, что я оставила на своей тумбочке... или кровати? В любом случае, я надеюсь, что она в порядке и с ней ничего не сделала команда из Буравцева, Беклямишева и Валиева.
  Только стоило мне хоть немного задуматься о них, как они трое тут же вынырнули из ближайших кустов и окружили меня.

— Ну, как себя чувствуешь? — с открытым сарказмом спрашивал Максим и задирал голову, возвышаясь со своим ростом надо мной.

  Они остановили меня и не давали пройти мимо. Я тяжело втянула воздух носом и прошипела, чуть ли не умоляя.

— Мальчики, прошу вас, отстаньте от меня. Мне сейчас совсем не до вас. — я устало вздохнула, теряя свой взгляд среди них. — Ну, что же вы вообще за комсомолы такие будете, раз до девушки докапываетесь?

  Бекля сразу же сморщил невиновную рожицу и присел передо мной на корточки, видимо хотя сравнится со мной ростом.

— Что ты, милая? Мы просто спрашивали тебя о твоём же самочувствии. Ты чего?

  Если бы я не знала его, то тут же бы повелась на его подлизывания, но знав его, как свои пять пальцев, я и ухом не повела.

— Нет, мы сейчас на полном серьёзе. — проговорил Валиев.

— Что. Вам. От. Меня. Нужно? — с большими паузами невозмутимо проговорила я, складывая свои руки на груди.

— Просто понимаешь... Свисту... Наталья Борисовна хочет устроить прощальную дискотеку, мы хотим позвать тебя. — выдал Беклямишев, проводя своей рукой по моим волосам и вдыхая запах моего парфюма.

«Что-то мне это напоминает.» — мигом пронеслось в моём подсознании.

— Тебе просто надо выбрать одного из нас. — подмигнул мне Буравцев.

— И тогда ты будешь в полной безопасности. Мы не станем пакостить ни тебе, ни... твоёму Лёве. — подняв одну бровь и нахально улыбнувшись, выдал Альберт.

— То есть..? — переспросила я.

— То есть, твоё несогласие равно инвалидности не только тебе, но и Хлопову. — ответил мне Максим, мягко проводя рукой по моей забинтованной шее, надавливая на больные места.

Долго думать не пришлось. Левина безопасность была превыше всего и даже того, что на этой прощальной дискотеке я буду не с ним, а с его... вампирским конкурентом?

— Хорошо... Я с тобой, Максим. — испуганно и, даже толком не думав, выпалила я.

— Умничка, гуляй. — мигом проговорил он в ответ на мои слова.

Мальчики сразу же отцепились от меня, а я с бешено колотящимся сердцем зашагала в сторону своего корпуса, в комнату.
Интересно, что бы они сделали, если бы я им отказала? Как они вообще смеют трогать Лёву? Он же их... свой? Один из них? Типо...
Я устало вздохнула, открывая дверь в комнату и вваливаясь туда. Я пришла за книжкой.
Утром я перепрятала её с кровати под свою маленькую тумбочку, а сейчас... я достала её оттуда же и села на кровать.
Каково было бы моё удивление, если бы книги не было на том же самом месте? И неужели, действительно, ББВ ни разу не трогали её за момент моего отсутствия? Это на них не похоже.
Я раскрыла книжонку на той же самой странице, что и читала позавчера вечером и прошлась взглядом по буквам.

«2. Будьте внимательны и в любой момент следите за вампирами.»

И ничего больше. Никаких пояснений. Ничего.
Я сморщилась и нахмурила брови от недопонимания. Так и должно быть? Или кто-то действительно стёр пояснение к этому? Но ведь нет никаких следов от резинового ластика или вырваной страницы.
Я тяжело вздохнула, переворачивая страницу.
Мои глаза разбежались по ней. Она была полностью пустой, но ведь в библиотеке я застала её полной буквами и нужной информации. Это дело рук ББВ или Серпа!
Я переворачивала страницу одну за другой, но все они были совершенно пустые. Может, их надо смочить какой-то специальной жидкостью, чтоб буквы проявились или что?
Я закрыла книжонку и от безысходности поджала под себя ноги, положила на них локти и уткнулась лицом в ладошки, пытаясь не расплакаться.
Может, эта книга была моим последним выходом из этой ужасной ситуации? Из этой ужасной смены в лагере?
И что мне теперь делать?
В голову лезли совершенно разные мысли. Я не стала их отталкивать от себя, а принимала и обдумывала. Что на счёт новой мамы Нюры? Какая она вообще? Что, если она будет не лучше моих родителей? Что, если она будет издеваться надо мной? Сделает из меня посудомойку? С другой стороны... Что, если она наоборот лучше? Что, если она полюбит меня по-настоящему?
Устало вздохнув, я упала на кровать и закрыла глаза. Сон быстро пришёл и накрыл меня с головой.
Снился пустой чёрный экран, но... я же могла на него повлиять, чтобы он заиграл новыми красками? Или нет? А если это намёк?
Моя жизнь сейчас — пустой чёрный экран, а в зависимости от моего выбора он может засветиться яркими цветами или так и не заиграть ими никогда.
Я проснулась в холодном поту. Время показывало самое то, когда мне стоило бежать на репетицию, но не хотелось от слова совсем.
С меня скатывались капельки пота. Я вся горела, словно красным пламенем. Шея ужасно ныла. А сама я даже не могла собраться с силами, чтобы подняться с кровати.
Меня будто прибило тысячей гвоздей к своей койке и я не была в силах, чтобы встать.
Но вдруг вдалеке я услышала чужие шаги. В надежде, что это кто-то из ББВ или вожатых, я начала кричать:

— Эй, помогите мне пожалуйста! Я не понимаю, что со мной! Прошу на помощь! — взвыла я, услышав, что шаги всё ближе и всё отчетливее.

Вот-вот на горизонте появился силуэт, но он не был похож на силуэт Беклямишева, Буравцева, Валиева или одного из вожатых. Это был старый, маленький силуэт.

— Здравствуй. Давно я собирался к тебе зайти... — проговорил голос Серпа Иеоныча.

Страх сразу прилип в моём горле к нёбу. Мои глаза чуть не выпали из орбит, а в голове крутилась лишь одна фраза и мысль: «БЕЖАТЬ!».
Тут же мои руки, ноги... да, в общем, всё тело, что не слушалось меня, с помощью адреналина пришло в себя. Я соскочила с койки и сразу же прилипла спиной к окну. Не было времени решать прыгать или нет, надо было прыгать.
Я распахнула окно, даже не смотря сколько метров там до земли, прыгнула.
Как хорошо, что наш корпус был одноэтажным и далеко лететь вниз не пришлось. Я приземлилась не сильно мягко, но было плевать.
Собравшись, я поднялась и побежала в сторону вокального зала. Ноги путались друг о друга, а сердце бешено стучало.
Вбежав, девочки уже пели очередной куплет какой-то песни. Настя солировала. Вероника Генриховна наблюдала. Валера сидел и любовался Анастасийкой.
А я, быстро подсев к нему, выпалила:

— Серп приходил за мной.