42
Выстрелы прозвучали совсем близко. Первый, второй. Третий. Калинник обернулся: может, помочь кому-то из рати?
Мимо, чуть не задев его плечом, прошёл Лыко, растягивая губы в ухмылке. Светлые волосы почти закрыли его глаза, он опустил голову, прижимая к груди дымящийся пистолет. Калинник посмотрел ему за спину и увидел, как Смородник падает на землю.
В голове моментально сложилось одно с другим.
— Ах ты сволочь! — он выстрелил в сторону Лыка, но тот побежал, и снова стрелять Калинник не решился, слишком много народу. Он рванул вслед за Лыком, но резко передумал и развернулся обратно. С хромой ногой не угонится.
— Что случилось? — на него налетела Агне, с растрепавшимися волосами, в своём светлом длинном пальто.
— Вон та мразь, — пропыхтел Калинник, указывая в спину Лыку, — друга моего подстрелил! Своего же! Чародея!
Агне кивнула, скрылась за палаткой с пончиками — и через пару секунд оттуда уже выскочила разъярённая упырица. Она помчалась за Лыком, и люди завизжали, когда навстречу им бросилось костлявое чудовище.
Калинник только миг смотрел ей вслед. Мотнул головой и с колотящимся сердцем, пробираясь через толпу, побежал к Смороднику.
Он лежал на коленях у рыдающей Мавны, вокруг собиралась толпа с телефонами, в луже крови вспыхивали мелкие алые искорки — утекающая жизнь. Темень, как Мавна выбралась, он же её закрыл! Но выяснять это было некогда.
Калинник быстро набрал номер клиники, с которой у Сенницы была договорённость по оказанию помощи чародеям, и присел, положив два пальца под челюсть Смородника, нащупывая пульс. Тишина.
— Чёрт, чёрт, чёрт...
Мавна рыдала навзрыд — с ней бесполезно было даже разговаривать. Калинник стянул ремень и наложил жгут на плечо Смородника — оттуда кровь хлестала как из открытого крана, наверное пуля перебила артерию. Долго он так не продержится, если уже не...
Калинник закусил костяшку.
— Держись, брат.
Он похлопал Смородника по щеке и подложил под голову свою свёрнутую куртку.
Если повезёт, скорая из клиники приедет быстро.
Если повезёт ещё больше, получится спасти этого дурака.
***
Едва касаясь когтями неровной заснеженной брусчатки, Агне в несколько прыжков нагнала светловолосого чародея и бесшумно, по-хищнически прыгнула ему на спину. Зубы сомкнулись на шее, прокусывая кожу, мышцы, проткнули сонную артерию. В пасть густым потоком хлынула кровь, сладко-горькая, дымная, насыщенная, полная жизни.
Агне тряхнула головой, хрустнули позвонки, и чародей обмяк.
Вокруг визжали, пуля чуть не задела её голову. Сделав ещё глоток, Агне отбросила тело жертвы и бросилась прочь, подальше от площади. За последние минуты до людей наконец-то дошло, что происходит что-то неладное. Стало больше и чародеев, и нежаков — они стекались на площадь со стороны бара «Пьяная дудка», стрельба звучала всё чаще, уже не маскируясь под взрывы петард.
В подворотне Агне вновь обернулась девушкой. Пальто оказалось безнадёжно испачкано, она попыталась вытереть пятна влажной салфеткой, пока переводила дыхание, но всё равно остались бурые разводы.
Чёрт, на чьей она стороне? Сегодня она выступала против и тех, и других. Наживёт теперь врагов...
Пробравшись дворами мимо шумных улиц, она прошла к остановке и села на первый попавшийся автобус. Он, полупустой, покатился на север. Удачно, почти к их с отцом дому.
У чародейского общежития Агне увидела груду обугленных тел — ей показалось, что среди них была даже Калех в его человеческом воплощении. Агне отвернулась от окна. Что ж. Его дух найдёт себе новое тело, а стая вряд ли этого дождётся и выберет себе нового тысяцкого.
Снова грызня.
Агне прижалась лбом к поручню. Темень, как же она устала.
В голову всё лез тот бородатый хромой чародей, Калинник. Даже когда он пытался казаться грозным, ей с ним было... спокойно? И в кафе они выступили как эффективный тандем.
Хотелось думать, что с ним всё будет в порядке. Агне потянулась за телефоном и убрала его обратно в карман. Позвонит позже.
***
Тишина палаты поразительно контрастировала со всем, что Илар видел на улицах, пока ехал сюда.
Он сорвался сразу, как только Мавна положила трубку. Не рассказал ничего родителям. Просто накинул куртку и прыгнул в такси.
И пока он ехал по зимним пробкам, наблюдая из окна уличные беспорядки, ни разу не испытал желания схватиться за оружие и выскочить из дверей. Наоборот, думал только об одном: скорее бы доехать, скорее бы всё проверить и убедиться.
Теперь, боясь даже шевельнуться, не то что присесть, Илар неотрывно смотрел на Раско. Глаза болели, он почти не моргал — будто младший брат мог исчезнуть, даже если он на полсекунды прикроет глаза.
Маленький, хрупкий, прозрачный, с дерзко курносым носом и веснушками — Раско одновременно напоминал и мать, и отца. На лицо ему надели кислородную маску, в тонкую венку на руке тянулся проводок капельницы.
Больница была странной. Явно не принадлежала государству и лечение тут, судя по оборудованию и новым интерьерам, стоило бы как весь их семейный дом. Но Илара без проблем впустили в палату и ничего не говорили о стоимости лечения. Он много раз звонил Мавне, скинул адрес клиники в сообщении, но она сняла трубку только один раз, и голос у неё был просто убитый.
Илар перестал понимать, что происходит, и просто сидел наедине с пустотой в голове.
Когда сказать родителям? Подождать, когда точно станет ясно, что опасность миновала? Или сразу, как Раско откроет глаза?
Илар куснул заусенец на большом пальце. Сложно. Вот бы кто подсказал.
Дверь приоткрылась, и в палату бесшумно вошла Мавна. Глаза у неё были красные, нос распух. Комкая концы рукавов, она сделала пару шагов, вглядываясь в Раско. Илар дёрнулся, повернулся к ней всем телом. Покровители, хоть кто-то рядом.
— Это он? Точно? — спросила Мавна шёпотом.
Илар кивнул.
— Он. Как ты сюда добралась? Всё хорошо?
Мавна перевела на него взгляд — страшно заплаканный и потерянный. В груди у Илара защемило от жалости. Ничего больше не спрашивая, он приблизился и развёл руки в стороны.
Они обнялись, вцепились друг в друга изо всех сил, чуть ли не растягивая одежду по швам и расплакались, не сдерживаясь.
***
— Пап, ты извини, пока вот так. Дом не ахти, но... уже есть какое-никакое тело. С ним будет проще нарастить новое, верно?
Варде поднёс банку с болотным духом к аквариуму и осторожно открутил крышку. Сверкающая субстанция плеснулась в воду, закружилась мерцающим завихрением и плавно тронула чешую Варфоломея. Рыбьи плавники дрогнули, замерли, синий глаз на миг блеснул бело-голубым и снова погас, стал обычным. Сияние впиталось в тело, Варфоломей продолжил плавать как ни в чём не бывало — но, пожалуй, чуть более осмысленно задержался у переднего стекла, рассматривая Варде. Или ему просто так показалось.
Он тяжело вздохнул и отошёл к окну. Во дворе загремели фейерверки.
***
Поляну заливал медовый свет. Должно быть, стоял июль — душно-сладкий, жаркий, цветистый и сочный. От старых ив шелестела рыхлая тень, городская речка не несла прохладу, слишком сильно нагрелась за два тёплых месяца, и от неё пахло тиной.
— Мирча, ты где был?
К нему шла мама, на ходу вытирая тарелку стареньким полотенцем в клетку. Мирча замер, не зная, что ей ответить.
А правда, где он был?
Взгляд упал на собственные ноги. Чёрные джинсы, тяжёлые ботинки на шнуровке. Мирча вытянул руку, разглядывая чёрную кожаную куртку. Надо же. Он ведь любил носить яркое...
— Что случилось?
Мама подошла ближе. Солнце светило позади неё, клонясь к закату, и лицо будто размывалось, зато волосы окружало золотое свечение.
— Ты такой худой... — Мамина рука легла ему на щёку, невесомая, тёплая. — И уставший. Совсем взрослый у меня стал. Пошли за стол, сынок. Мануш и папа уже ужинают.
Мирча положил ладонь — грубую, горячую, с корочками подсохших ран и мозолями — поверх маминых мягких пальцев. Мама улыбнулась и потянула его к столу, который оказался тут же, на поляне, под ивой. Мирча не сразу его заметил.
Мануш и отец помахали ему руками. Они были очень похожи, будто один и тот же человек в разном возрасте. Оба с волнистыми тёмно-коричневыми волосами и короткими бородами, с тёпло-карими глазами, прямыми носами и открытыми улыбками. Мирча не помнил Мануша таким. Мануш заметно возмужал.
Мирча растерянно подошёл к ним, ступая по нагретой, душистой траве и цветам, жужжащим шмелями, но не стал садиться за приветливо выдвинутый для него стул.
Что-то было не так.
Но что именно, он не мог понять.
На столе его ждали графины с густым персиковым соком, яблочный пирог с решёткой из теста, булочки с корицей в густой сахарной помадке, большое блюдо с кусочками сыра и багеты с карамелизированным луком и джемом.
Мирча не помнил, чтобы у них в семье такое ели. Обычно на столе был суп, хлеб, макароны с консервами, дешёвые развесные конфеты, чай в пакетиках или фруктовый порошковый напиток.
— Что стоишь, как чужой? Мы так тебя ждали. Садись, ну.
Отец похлопал ладонью по свободному стулу.
— Ты видел Крину? — взволнованно спросил Мануш. — Как у неё дела?
Крина... Мирча с трудом вспомнил, что так, кажется, звали девушку, с которой Мануш гулял в семнадцать лет.
Мирча разлепил сухие губы.
— Нет. Не видел. Прости.
Солнце светило ему в лицо, и в кожаной куртке становилось жарко.
— Мам... — Он повернулся к ней, не зная, как выразить мысль. — Почему всё так странно?
Эйша улыбнулась с сочувствием и тронула отросшие волосы Мирчи.
— Подстричь тебя, сынок? Покровители, что это у тебя...
Пальцы задержались на его шее. Мирча помнил, что там у него огонь. И по всему телу тоже. И даже в крови — а почему и как он туда попал, не помнил. Ещё одна странность.
— Смородник! — позвал позади мужской голос. — Тебе пора.
Мирча обернулся. На другом конце поляны, у реки стояли трое. Он знал их лица. А спустя пару секунд вспомнил и имена.
Мятлик — стройный и гибкий, светловолосый, с острым курносым носом.
Клён — рослый шатен, широкоплечий, с мускулистыми руками и короткой рыжей бородой.
Дивник — красивый, голубоглазый, с мраморно-бледной кожей и чёрными длинными волосами.
В них тоже был огонь.
Когда-то.
— Смо... — уже чей-то другой голос, тёплый и тихий, от которого внутри что-то дрогнуло. — Смонь, пожалуйста. Слышишь?
Мирча качнул головой.
— Мам, пап... Мануш. Простите. Я... не Мирча.
Он шагнул назад, с грустью глядя на накрытый стол и на место, оставленное для него самого. Шаг, другой, снова. Лица родных плавно затягивала золотистая дымка томного июльского вечера, красивая, сверкающая, как праздничная вуаль.
Они не звали его. Не погнались следом. Просто смотрели.
И, как ему показалось, отпускали.
— Иди, парень, — повторил Клён.
Чародейские кожаные куртки смотрелись тут так чужеродно, как угли в бокале с лимонадом.
Мирча сглотнул. Смородник — вот его имя. А эти парни...
— Простите меня, — глухо проговорил он. — Я не хотел. Клянусь, не хотел.
Дивник вальяжно повёл плечом. Все движения у него всегда получались плавными, ловкими, как у дикого зверя.
— Ясное дело, не хотел. Назад не вернёшь. Что вышло, то вышло.
— Давай уже, не мозоль глаза, — буркнул Клён.
— И передавай привет нашим, — чуть улыбнулся Мятлик.
Их лица тоже заволокло розовато-медвяным туманом. Стал гуще аромат цветов, переходя в сладкий запах пряной вишни. Перед глазами у Смородника закружилось, словно полотно в кинотеатре стали раскачивать. Свет померк, и вместо него осталась плотная темнота с непонятным шумом и писком, иголками колющем в мозг.
***
В первый раз Смородник проснулся ночью. Он не знал, сколько времени провалялся без сознания, но в палате было темно, только мониторы приборов бросали немного света и в окно сочилась рыжеватая снежная мгла, отражающая уличные огни.
Он попытался перевернуться на бок, но ничего не вышло. Тело словно перестало слушаться. Закралась мысль, что, может быть, его парализовало, но Смородник не мог обдумать это со всей тщательностью, будто бы даже простое пробуждение отняло все силы.
На кресле рядом с койкой дремала Мавна, подперев голову кулаком. Глаза у неё были закрыты, от ресниц на щёки падали длинные пушистые тени. Смородник хотел сказать ей, какая она красивая, но не смог. Губы шевельнулись — даже не улыбка, а лёгкая дрожь. Но у него не получилось выдавить из себя ни звука — сон укрыл пуховым одеялом, и это было уже не тяжёлое забытье, а приятное, обволакивающее.
Второй раз он очнулся днём. Тихо пищали приборы, в палату заливался дневной свет. Но сразу же появилось ощущение, что он не один.
Смородник повернул голову.
Мавны рядом с ним не было, а в кресле сидела Матушка Сенница. Как всегда, с безупречно-гладкими волосами, в элегантном брючном костюме и с тяжёлыми украшениями на шее и запястьях. В пальцах она крутила какой-то металлический скрюченный комок, и только моргнув, Смородник сфокусировал взгляд и узнал свой искорёженный, убитый жетон.
— Казнь с доставкой на дом? — прохрипел он. Горло стало как наждачка, Смородника даже испугал собственный голос. — Прости, наверное я пропустил важную дату. Был занят.
Сенница задумчиво покачала жетон на цепочке. Смородник понял, что писк прибора, отмеряющего удары сердца, предательски участился. Чёрт, теперь его волнение будет как на ладони.
— Хочешь, я изготовлю тебе новый? Мы всё забудем. Твоё лицо неделю было во всех новостях. — Сенница хмыкнула. — Два героя спасли пленников болот. Один из героев — опальный чародей из рати Сенницы. Казнить тебя после этого было бы губительно для репутации. Я готова уступить. В порядке исключения.
Писк ещё участился. Смородник быстро облизал сухие губы, недоверчиво глядя на Сенницу.
Она протянула ему жетон. Он машинально взял его — тело снова начало слушаться, пусть и вяло, будто в мышцах не осталось сил. Смородник приложил жетон к груди, вспоминая, как он висел на этом месте долгие годы, прижимаясь к вытатуированному козлиному черепу с рогами, раскинувшимися до плеч.
Получить новый жетон... а вместе с ним и место в отряде. Снова ходить с другими чародеями на охоту, защищать людей и нести возмездие. Искрить, изливаться огнём, ночами напролёт гонять на байке, выслеживая тварей. Чувствовать принадлежность к большой бешеной семье. Плечом к плечу. Выстрел к выстрелу. Прикрывать друг друга. Помогать, бороться за общее дело. А потом — есть хот-доги на заправке и запивать энергетиками. Ловить лицом ветер с запахом табака и бензина.
— Да... — Смородник крутанул жетон в пальцах. — Действительно, давай забудем. Всё забудем.
Он вернул Сеннице искалеченный кусок металла на цепочке и, чуть помолчав, добавил:
— Не приходи ко мне больше, Матушка.
Смородник откинул голову на подушку и прикрыл глаза. Он бы не удивился, если бы Сенница придушила его прямо тут, в больничной палате. Но она, кажется, всё поняла и согласилась с его решением. Наверное, ей так тоже было легче.
Она ушла, тихо прикрыв за собой дверь, и Смородник снова заснул.
***
Новогодняя ночь в общежитии всегда напоминала дурдом. И без того суетные жильцы орали, гремели петардами и громко хлопали пробками игристого; пели песни, случайно поджигали мебель, шторы и друг друга; дрались, ругались, мирились и поддавались страсти по углам.
А наутро непременно стонали от головной боли.
Калинник немного посидел в столовой, где сдвинули столы и наготовили салатов и бутербродов. Чтобы облегчить жизнь поварам и добавить к столовской еде чего-то повкуснее, была заказана гора пицц и бургеров. Если смотреть со стороны, то можно было решить, что тут празднуют подростки: мишура на стенах была приклеена в виде неприличных частей тела, а алкоголь прятали по квартирам, чтобы не злить Матушку. Учеников сюда не пускали, им было положено ложиться спать в десять вечера — но из крыла молодняка, конечно, доносились радостные вопли и не самая качественная музыка.
Для приличия выпив со всеми газировки в двенадцать ночи, Калинник засобирался к себе в кабинет. Многие после упыриной ночи были ранены и лежали в его крыле-лазарете, кое-кто даже оставался в частных больницах — например, Смородник, и без его вечно кислой рожи праздник был даже не в радость.
Калинник отдал ему свою кровь. А вместе с ней — часть своей искры. Смородник истратил много, буквально истёк жизнью и чуть не погиб. А искра Калинника мешала оставаться здравомыслящим и ответственным, когда это было необходимо. Вот чего он помчался на площадь? Хромой и бестолковый. Он нужен был тут, в кабинете. Парни и девчонки нуждались в нём, а он так всех подставил, поддавшись настойчивому шёпоту бешеной силы в жилах.
Нет уж. Пусть его искра служит Смороднику.
Хотя, с другой стороны, если бы Калинник остался в кабинете, то никто бы не помог Смороднику так быстро — и не успокоил бы Мавну, посадив её в машину «скорой» вместе с ним.
Лыка нашли мёртвым. Его задрал упырь, чуть не отделив голову от тела. Чародеи скорбели, но Калинник тихо злорадствовал. Эта сволочь чуть не убила его друга. Почти брата. Так пусть сдохнет сам.
В ту же ночь Калинник дозвонился до Агне и с облегчением узнал, что она в порядке и добралась домой целой.
Пройдя по коридору из шумно празднующей столовой, он остановился у окна. На Калиннике был дурацкий яркий свитер с гусями, на голове — картонные оленьи рога, обмотанные мишурой. В руке — банка апельсиновой газировки. На улице гуляли люди, беспечные, как всегда — пару ночей упыри терзали улицы, и на помощь в самом деле, как и обещала Агне, пришли чародеи Бражника. Но никакой испуг не длится вечно, и всего через неделю тяга к празднованию победила страх.
Небо над общежитием мигало фейерверками, шёл крупный пушистый снег — новогодняя сказка со старых открыток, ожившая в Сонных Топях. Даже вывески аптеки и ларька с шаурмой выглядели по-праздничному нарядными, будто напитались общей атмосферой радости.
Калинник снова представил, как Агне впивалась в шею Лыка, и по хребту побежали мурашки. Особенно страшно ему было думать об этом в первые дни. Да, он был благодарен за то, что её упыриная сущность помогла незаметно отомстить за Смородника, но в то же время она открыла ему новые грани противостояния. Они всегда считали, что чародеи — охотники, а упыри — дичь. Но, оказывается, всё могло быть наоборот.
Его и восхищало, и ужасало это открытие. Пришлось пару ночей пролежать без сна, ворочаясь и разбираясь в мыслях.
Но сейчас, стоя посреди пустого коридора в новогоднюю ночь, он всё-таки решился.
Достал из кармана телефон и набрал её номер. Агне ответила спустя пару гудков.
— Привет, — пробасил Калинник. — Не спишь?
— Нет, — она говорила так, будто куда-то шла. В трубке послышались взрывы петард и радостные возгласы. — А ты?
— Тоже нет. Слушай... Может, встретимся? Погуляем. Новый год, тыры-пыры. У меня газировка есть и пачка печенья.
Неожиданно Агне рассмеялась. Смех у неё был очень красивый, как журчащий ручей.
— Не поверишь. Я сама к тебе еду. Подумала о том же... И у меня с собой домашняя колбаса. Отец делает. Подойдёт к печенью?
Калинник чуть не подпрыгнул на месте и побежал к своему кабинету, за курткой.
— Д-да, отлично подойдёт! Люблю бутерброды с печеньем и колбасой. Значит, встретимся в парке у остановки «Еловая аллея»?
— Ага. Давай там.
Они неловко попрощались и положили трубки, а от общежития до парка Калинник летел, как на крыльях — если б не хромая нога. По пути он сунул в окошко Марисы несколько шоколадных конфет. Порадуется утром.
***
Новогодняя ночь прошла для Мавны сумбурно: часов в десять Илару позвонил врач из чародейской клиники, куда определили всех детей, побывавших под болотами, и сказал, что Раско уже лучше, но он всё равно будет много спать, и к нему пока нельзя. Новость, несомненно, была радостной, но принесла новый виток волнений.
В итоге Новый год отметили по-тихому, быстро перекусив салатами и маминой фирменной индейкой и решили, что непременно отпразднуют ещё раз, со всем размахом, но когда Раско вернётся домой.
Он слишком любил новогодние посиделки, чтобы лишать его этого на целый год.
Ближе к двенадцати зашли Купава и Варде с Лирушем, но Мавна спихнула их на Илара, собрала в контейнеры немного зимнего салата и кусок индейки, а в сумку стащила пять мандаринов со стола и побежала на автобус — благо, в эту ночь они ходили до четырёх утра.
В чародейской клинике её запомнили: помогла старая добрая взятка, открывающая все двери в любое время суток (а точнее, коробка с медовиками и фисташковыми круассанами из зимнего меню «Булки» — Айна предложила новый рецепт фисташковой глазури, который покорил буквально всех). Заглянув через окно в палату Раско и убедившись, что он спит, Мавна прокралась по полутёмному коридору дальше. Для Раско у неё тоже, конечно, были гостинцы, но она решила передать их через дежурного врача: в палате лежали по трое, и будить всех детей ей совсем не хотелось.
Зато Смородник лежал один. И если ей удастся его разбудить... Что ж, это будет здорово. Пусть эгоистично, но она настолько соскучилась, что готова была ехать через половину города, лишь бы на секунду услышать его ворчливый голос.
Мавна прокралась в палату, закрыла за собой дверь и села в кресло, прошуршав пакетами.
С минуту она просто смотрела на такой знакомый и уже родной грубый профиль, раньше казавшийся ей ужасно некрасивым, но от которого теперь захватывало дух. Не выдержав, она потянулась и чмокнула Смородника в щёку.
Приборы запищали чаще и противнее. Мавна хихикнула, как влюблённая девчонка, и вернулась в кресло.
Ресницы Смородника дрогнули. Свет проникал в палату только из коридора и от уличных фонарей, но снаружи часто сверкали фейерверки, добавляя ярких красок, да и глаза быстро привыкли, так что Мавна могла сколько угодно любоваться.
Смородник открыл глаза, смущённо улыбнулся и завозился, пытаясь сесть повыше.
— Покровители, в самом деле живой, — хихикнула Мавна сквозь выступившие слёзы. Сердце захлестнуло радостью: её чародей снова двигался, а не лежал, как заколдованный принц из сказки. Покровители, как прекрасно было видеть его живым! Слышать его. Она виновато взглянула на аппарат и снова посмотрела на Смородника блестящими от слез глазами. — Знаешь, я больше всего на свете боялась, что эта штука ровно загудит, как в фильмах. Ты не оставляй меня, пожалуйста. Я без тебя уже не смогу.
— Хрен ты от меня теперь отделаешься, — буркнул Смородник наполовину в шутку, наполовину всерьёз.
Мавна смеялась и вытирала слёзы костяшками.
— Как же мне не хватало твоих крепких словечек, ты бы знал, — призналась она сокровенным полушёпотом.
— Добавлю в любой момент.
Он охнул, когда не получилось сесть достаточно высоко, и недовольно скривил губы. Мавна кинулась поправлять подушку, чтобы ему было удобнее, а Смородник проворчал слабым скрипучим голосом:
— Хватит надо мной кудахтать, пока не помираю. Сам справлюсь.
— Может, позвать врача? — спохватилась Мавна.
— Наверняка они уже на меня насмотрелись.
— У тебя что-то болит? Как себя чувствуешь? Принести воды?
Смородник потёр виски, на пару секунд прикрывая глаза.
— Булка, не мельтеши. Дрэх... Что, уже тридцать первое?
— Уже даже первое...
— Арх'дарэ... Я бы хотел отмечать с тобой. Прости, что провалялся.
Мавна с гордостью пошуршала пакетом.
— Так вот я и пришла отмечать. Потом повторим, когда выпишешься. Но пока врачи не видят... Думаю, мандарины и салат помогут тебе выздороветь. Они всегда помогают, знаешь ли.
Она заговорщически подмигнула и протянула Смороднику контейнер и пластиковую вилку.
— А ещё — вот.
Мавна достала из клубничной сумки гирлянду и подключила её к пауэрбанку. По палате забрезжили мазки тёплого янтарного света.
— С Новым годом, Смонь.
На одеяло она положила вязаную зимнюю шапку чёрно-серых цветов. Соблазн связать что-то пёстрое и раздражающее был очень велик, но она рассудила, что начинать нужно с более привычной гаммы. А когда он научится носить шапки, тогда можно будет и внедрять яркие тона. Всё постепенно.
— С Новым годом, Булка, — смущённо ответил он, прожёвывая салат. — А у меня нет подарка. Прости.
Мавна снова рассмеялась. Уже сама себе казалась истеричкой от вечных слёз и вспышек смеха.
— Ты дурачок? Ты мне брата вернул. И сам живой. Это лучший подарок, ты что. На всю жизнь. Никакие духи и прочая дребедень с этим не сравнится. Если б ты только знал, как я тебе благодарна... — голос сорвался, она громко шмыгнула. — Невозможно благодарна.
Мавна хотела бы ещё добавить, как сильно она его любит, но побоялась задушить таким напором. Пускай выздоравливает. И тогда уж она покажет всю свою любовь, не сдерживаясь. И словами, и делом.
Чтобы занять чем-то руки, она принялась чистить мандарины.
— Ты знаешь, что Калинник тебе кровь отдал? Оказывается, для чародеев нужны особые доноры. Чародейские. Иначе искра ослабнет и придётся снова её выращивать. Мне так тут врачи сказали. А ещё вы с Варде теперь герои. Вас по всем каналам показывали. А он сам думает, что рыба его отец. И хочет переехать в Озёрье. Лируш тоже, но он боится за свою шкуру, скорее всего. Администрация его просто так не оставит, он разворошил осиное гнездо своими роликами и особенно последним стримом.
Мавна не стала рассказывать, какие комментарии писали девушки под видео:
«Покровители, девочки, тёмненький такой краш! Я хочу от него детей»;
«Вот это мужчины, в каждый дом таких!»;
«Блондинчик просто прелесть, как найти его страницу?»
— Ужас, — буркнул Смородник.
— Ну так вот... — она подцепила ногтем шкурку мандарина, и едкий сок чуть не брызнул в глаз, — с упырями пока непонятно, всё ещё решается. Наверное долго будет устаканиваться, но мэр с губернатором выступили и признали проблему. В группах детей-потеряшек вы теперь герои, и Лируш тоже. Ния, та моя знакомая из бара, просила передать вам огромную благодарность за спасённого сына, и другие родители тоже. Раско идёт на поправку, я вас обязательно познакомлю. Так что такие вот дела. Мне не хватает тебя в повседневных делах. — Она подняла взгляд на Смородника, который ковырял салат и внимательно её слушал, по-вороньи склонив голову. — Выздоравливай скорее. Мы все тебя ждём.
— Я... стараюсь, — буркнул Смородник, склоняясь ниже над контейнером и вылавливая последние кусочки картошки и горошка. — И... — Его щёки пошли бордовыми пятнами, он опустил глаза и неразборчиво пробормотал, уткнувшись в контейнер: — Ты стншь мй двшкой?
Мавне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить. Растерянно моргнув, она улыбнулась и ответила:
— Ох... Ну конечно, я стану твоей девушкой. Уже стала.
***
Всё-таки не зря считалось, будто в чародеях течёт дополнительная концентрация жизни: прошло ещё около недели, прежде чем Смородник почувствовал себя почти здоровым. Раны заживали быстро, пусть левая рука пока не поднималась, да и шевелить ей было больно, но всё же ему хотелось скорее оказаться дома.
Правда, он пока не знал, где его дом.
Он надеялся, что Сенница оставит за ним привычную квартиру — хотя бы на первое время.
Мэр Сонных Топей под давлением общественности расщедрился и от лица администрации перечислил на счёт Смородника почти миллион удельцев. Половину из этой суммы Смородник тут же закинул Калиннику с сообщением: «Тебе на ипотеку. Спасибо за кровь, брат».
Конечно, Калинник тут же перезвонил с возмущениями и просьбами забрать обратно, но разве его кто-то слушал?
Младший брат Мавны тоже вышел из больницы довольно скоро. Это оказался совершенно невозможно суматошный и любопытный мальчишка, который совал веснушчатый нос буквально всюду и упорно (случайно или просто чтобы побесить) называл Смородника Земляничником. Неудивительно, что его стащили упыри — наверняка он сам за ними увязался. И винить Мавну в том, что она не уследила за таким неугомонным, было несправедливо. Смородник и сам бы не уследил.
В пригородном двухэтажном домике, увитом гирляндами, отмечали «второй новый год». Смородник вышел на крыльцо и закурил сигарету. В какой-то момент Смороднику стало слишком душно и шумно среди празднующих, разболелась голова. Захотелось подышать. Конечно без куртки и шапки — чародеи не утепляются даже в январе.
Он успел перенервничать уже на том этапе вечера, когда Мавна, держа его под руку, гордо объявила родителям:
— Мам, пап, это Смородник. Мой парень.
Кажется, он даже не смог внятно выговорить «приятно познакомиться» и родители сначала подумали, что он плохо знает удельский.
А потом по настоянию отца Мавны пришлось назвать своё не чародейское имя. Смородник не сильно сопротивлялся: понимал, что для Дорана, отца Мавны и Илара, сложновато принять сразу и его внешний вид, и происхождение, и странное имя.
Но за вечер напряжение постепенно ушло, и взгляд Дорана даже перестал так колко цепляться за татуировки, которые Смородник пытался спрятать под длинными рукавами.
Стоя в тишине и холоде на крыльце, он выпустил дым в вечерний воздух. Из приоткрытого окна было слышно, как Мавна отчитывает Илара за то, что он опять съел последнюю котлету и не спросил, хочет ли кто-то ещё. Мимо по улице прошла та старушка с таксой, которую Смородник уже однажды видел осенним утром. Он вежливо кивнул, и та поздоровалась в ответ. Такса тявкнула, семеня по тротуару на коротких лапах.
Смородник убедился, что больше не видно прохожих, и зажёг на пальцах маленькие огоньки. Постоянная проверка своей искры уже вошла в привычку. После болот казалось, что с ней стало что-то не так: она хуже слушалась, капризно мерцала, будто не хотела работать во всю. Это беспокоило, но Смородник пытался рационально уговорить себя в том, что это из-за того, что его собственная искра теперь привыкала и к чужой, отданной с кровью искрой Калинника.
Нужно найти подход к обеим своим искрам. Ведь ничем другим он не умел зарабатывать на жизнь, кроме как выезжать на частные вызовы и убивать одиноких упырей и маленькие гнёзда, просочившиеся на поверхность.
Сзади тихо открылась дверь. Две секунды стояла тишина, и Смородник ждал, когда что-то изменится. Робко кашлянув, Тамина, мать Мавны, позвала:
— Мирча, сынок, иди за стол. Там горячее подоспело.
Смородник напряжённо замер. Внутри ёкнуло и будто оборвалось. Тамина встала рядом с ним, сложив локти на перилах, покрытых тонкой снежной присыпкой.
— Извини, что я вот так, по имени. Мне так проще.
Смородник покосился на неё одним глазом, не выпуская сигарету из зубов.
«Сынок».
— Послушайте, — он развернулся к ней в пол-оборота, слегка нахмурившись. Тамина мигнула серыми глазами под стёклами очков. Лицом она была похожа на Илара, только вот рост — как у Мавны. — Мои родители давно погибли. Они называли меня сыном. Для меня это слово значит больше, чем набор звуков. И не стоит употреблять его из вежливости. Простите.
Тамина вздохнула и робко, с опаской, тронула его за локоть. Смородник наблюдал.
— Я от всего сердца, — проговорила Тамина. — Ты вернул мне младшего сына. С тобой моя дочь счастлива. Она рассказывала, как много ты для неё значишь. И я рада видеть её такой светящейся. Кто ты мне, как не сын? Старший сын. Придётся Илару уступить первенство. — Она неуверенно улыбнулась, вглядываясь в лицо Смородника, которое как обычно было угрюмым, если не сказать злым. Но эту женщину, кажется, оно не могло обмануть. Вот уж где сильная генетика... Они с Мавной, наверное, могли бы притащить в дом самых одичавших псов и заставить их подставлять животы для почесушек. — Но если тебе не нравится, буду называть Смородником. Просто мне хочется дать тебе тепла. Тем более если ты давно его лишился. Знай, мы все тебе благодарны и всегда будем тебя принимать как родного. Может, тебе это непривычно, но окажи нам честь. Позволь нам позаботиться о тебе. Ты любишь утку с беконом и грушами? Я ещё домашний хлеб испекла. И картошка, конечно. Пюре с сыром, тянущееся. Пошли за стол.
Смородник не нашёлся, что ответить, просто позволил увести себя в гостиную, к Мавне, Илару, их отцу, вопящему Раско, который норовил стащить со стола сладкое, к Купаве, Варде и Лирушу — праздник затеяли с размахом, и даже ёлка пестрела совершенно по-новогоднему, обмотанная каким-то невообразимым количеством гирлянд и отбрасывая на пару недель назад, в настоящий семейный праздник.
***
Мавна суетилась над десертом, перед тем как вынести на стол. «Второй Новый год» проходил прекрасно — немного нервно и суетливо, но папа с мамой, вроде бы, даже неплохо приняли Смородника, «раскрашенного, как весеннее яйцо». Хотя она допускала мысль, что после, когда он уйдёт, её будет ждать суровый разговор на тему вреда наркотиков.
Сзади послышались шаги.
— Тут белковый крем и голубичный конфи... Ай!
Мавна взвизгнула, когда Смородник притянул её к себе и жадно поцеловал. В груди зажглись огоньки — Покровители, как ей не хватало этого и как хотелось тискать его всего, но при родителях и Раско она всё-таки стеснялась.
— Они выглядят умпмрм... умопмомрам... умопомрачительно, — шепнул он на ухо, — но ты слаще любого крема. Давай сбежим?
Мавна недоверчиво посмотрела в его лихорадочно блестящие глаза и потрогала лоб.
— Смонь, у тебя жар?
— Нет. Просто устал. Всё отлично, но хочется будто бы... Хачапури с заправки. Поедем?
Мавна хихикнула и закусила губу. В конце вечера их ждало игристое, роллы и спелое манго, которое принесла Купава, и музыку она поставила сейчас соответствующую — какой-то томный джаз, подходящий для светской вечеринки на летней веранде.
Признаться, Мавне тоже хотелось немного другого. Хотя Илара даже будто бы всё устраивало, они с Купавой ворковали ну чисто как голубки, на удивление Мавны брат даже забыл о котлетах и утке.
— Вот знаешь, мне кажется, я не создана для всей этой красивой жизни, — призналась она, обращаясь не столько к Смороднику, сколько к себе самой. — Ты прав. Моя стихия — это забегаловки и заправки, дешёвые ларьки и прогулки в скверах. Моя свобода в том, чтобы быть собой и не пытаться казаться лучше. Оставаться девчонкой с окраины. Не строить из себя кого-то другого. Не пытаться быть утончённой и богемной. Потому что... Я люблю громко смеяться. Целоваться у всех на виду. Могу крепко ругнуться. Выпить дешёвое пиво с сухариками. Поставить заплатку на рваные джинсы. Мне нравится, когда ветер спутывает волосы, а пальцам горячо от стаканчика с чаем. Я живая. И люблю жить. Так что... Поехали на твою заправку. С тобой — куда угодно.
Они быстро поцеловались — пока на кухню не зашёл Илар, чьи шаги уже грозно гремели по полу. Схватились за руки и, хихикая, как школьники, пробежали через гостиную.
— Я краду вашу дочь, — сурово объявил Смородник.
— Мам, пап, мы ненадолго, — принялась оправдываться Мавна, но он уже утащил её в прихожую.
Быстро надев куртки, они выскочили на улицу и завалились в чёрный внедорожник, припаркованный у забора.
На заправке всё было по-прежнему: огни у колонок, призывные плакаты кафе, мигающая ёлка, выложенная на стекле мишурой и огоньками. Снег красиво кружился в свете фонарей, а хачапури с двойным сыром, купленные у парня-райхи, казались ещё более обжигающе-горячими и вкусными, чем в первый раз.
Мавна улыбалась, сидя на капоте, растягивая нити сыра и неотрывно глядя на Смородника, который выглядел теперь спокойным и довольным.
И в этот момент она ярко, озаряющей вспышкой поняла, что абсолютно, беспредельно счастлива.
Достав телефон, Мавна вытянула руку и прижалась щекой к щеке Смородника, чтобы их довольные лица со снежинками в волосах влезли в кадр. И хачапури. Непременно хачапури с двойным сыром, сочной начинкой внутри и хрустящей корочкой снаружи.
Мавна нажала на круглую кнопку несколько раз подряд. Она распечатает эти фото. И обязательно вставит в рамку — а может, даже сделает вышивку.
И чтобы ни ждало их впереди, она решила, что отныне будет коллекционировать счастливые моменты. И однажды её коллекция станет очень, очень большой.
КОНЕЦ
15.12.2024