41
Глава содержит нецензурную брань.
Улица, прямая, как стрела — в точности, как «верхнем» городе. По сторонам — обшарпанные старые дома с нецензурными граффити на стенах, голые деревья и мусор, который ветер катил по тротуарам.
Мотоцикл пока справлялся. Ревел мотор, и байк летел на полной скорости, обгоняя едва ползущие пустые, сонные автобусы и трамваи. Пару раз они чуть не въехали в столб и в машину, объезжая автобус у остановки, но в последний момент препятствия будто растворялись, разлетались перед лицом чёрными ошмётками.
Смородник был готов, что мотор в любой момент может заглохнуть — неизвестно, как болота повлияют на него. Но пока мог, гнал что было сил, бешено, до боли сжимая руль.
Кажется, болотная жижа пробралась ему под одежду, когда они погружались, но это неважно. Они постараются справиться быстро. И в этот раз город будто бы даже притих, не пытался свести его с ума — не было мертвецов, страшных видений, запаха гари и крови. Просто покинутые, брошенные улицы, в самом деле повторяющие улицы Сонных Топей.
Смородник мельком взглянул на лягушку в своём кармане. Определённо, с проводником у него получалось лучше.
Обогнать, свернуть под визг колёс на резком повороте; не обращать внимания на нескольких хилых упырей, перебежавших дорогу прямо перед ними; жать, жать на газ, не оглядываться по сторонам, не давать видениям вырастать перед глазами, не думать о родных. Смотреть только вперёд. Один шаг — одна цель. Дальше будут другие.
Если бы Смородник на секунду задумался, он бы задохнулся от восторга: его бешеный, совершенно безумный план сработал. Они, раздери их Темень, ворвались под болота прямо на байке, не свернули шеи и не заглохли в первые минуты! Вот бы и дальше так везло.
Но, конечно, в мозг ввинчивалась мысль, что нет, не может всё идти так, как ему бы хотелось.
Крутанувшись в резком вираже, мотоцикл наклонился под острым углом к асфальту, ботинок Смородника чуть не чиркнул по земле, и они остановились перед торговым центром. Лягушка выскочила из кармана, перевернулась в полёте и, ударившись о площадь, обернулась тощим парнем в свитере и куртке.
— Какое счастье, что ты остаёшься в одежде, — буркнул Смородник и стянул шлем. Он тряхнул влажными волосами — чёрт, под шлем тоже просочилась болотная жижа, от него теперь воняет илом. — Я бы не вынес видеть тебя голым.
Варде смотрел на него округлившимися глазами. Он тяжело дышал — от превращения или от нервов, кто ж этих упырей разберёт.
— Ты не предупредил, что мы полезем прямо... прямо на этой... вот на этом... — Он замахал руками, указывая на байк.
Смородник ухмыльнулся.
— Привыкай, земноводное.
— Ты отбитый!
— Спасибо.
Смородник поставил мотоцикл на подножку, спрыгнул с сиденья и достал нож. Положил ладонь на брусчатку, чуть спустил перчатку и рубанул ножом, отсекая концы. Варде брезгливо вскрикнул, будто он в самом деле отрезал себе пальцы.
— Не визжи. Лучше держи вот.
Смородник сочно лизнул обойму, не сводя злорадного взгляда с ошарашенного Варде, вставил в пистолет и бросил ему в руки. Оружие на секунду вспыхнуло, зарядившись силой.
— Не убейся только.
— Он с искрой? — Варде, надо отдать ему должное, успел поймать пистолет.
— Только патроны. Сам корпус обычный. Стрелять умеешь?
— Немного.
Смородник решил, что это уже что-то по сравнению с Мавной, которая разнесла зеркало в «Пьяной дудке». Спасибо, что не его голову.
Торговый центр после их последнего посещения выглядел не лучшим образом. Часть дальней стены обвалилась, бетон местами обуглился. Некоторые провода оборвались и теперь лежали на площади, как пряди волос из слива ванны или размотанная аудиоплёнка, время от времени испуская слабые импульсы-молнии.
Но что удивительно — теперь тут совсем не было упырей. Хреново. Значит, они все наверху?..
Смородник тоскливо посмотрел на уродливое бетонное здание, опутанное проводами. Если бы он был нормальным, то сломя голову бросился бы туда. Быстрее сделать дело и скорее валить обратно.
Но он не был нормальным, а на поверхности его братьев и сестёр рвали неживые костлявые твари, строящие свои тела из плоти мертвецов и болотной грязи.
— Давно не виделись, сволочи, — сплюнул он, закатал рукав и воткнул шприц себе в вену.
— Почему мы туда не идём? — зашипел Варде. Он кругами бродил по площади, сунув руки в карманы, и заметно нервничал. — Давай скорее, чего ты со шприцами возишься?! А ещё говоришь, что не наркоман!
— Ш-ш-ш, — Смородник приложил палец к губам и нагло подмигнул. — Я не могу прийти без последнего привета вашим выкормышам.
Он вытащил из рюкзака коробку с шариками — почти пейнтбольными, но в желатиновой оболочке. Редкая чародейская штука, которой сейчас мало кто пользовался. Впрыснул внутрь шариков свою кровь из шприца и зарядил ружьё.
Смородник отбежал к краю площади и выстрелил. Через несколько метров — снова. И так — по всему периметру, стараясь, чтобы все отходящие лучи-улицы получили свою «приманку».
— Что ты творишь?! В тир пришёл? — ворчал Варде. Он крутился на месте, постоянно глядя в сторону торгового центра. — Тут скоро будут чародеи Бражника, чтоб тебя! Они нас обоих...
— У нас есть оружие. Не вопи.
— А у них, думаешь, палки-копалки?! Они прострелят твою тупую башку прежде, чем...
Туманный город пронзил крик. Будто сотни упырей разом задрали головы и издали свой скрежещущий, визгливый вопль, пробирающий до костей. У Смородника по коже пробежали мурашки размером каштан, а вместе с ними по крови заструилась чистая неукротимая искра, приятным возбуждением отозвавшаяся в венах.
— Ждём, — прошептал он с придыханием.
Темень, как его будоражило предвкушение битвы. Мысль о том, что теперь-то все эти твари, сожравшие его родных и искалечившие мальчика Мирчу, превратившие его в озлобленного, нервного Смородника, получат по заслугам. Это ощущение было таким же сильным и томительным, как дыхание смерти на затылке, как первая сигаретная затяжка после тяжёлой ночи в отряде, как возвращение в залитый кровью райхианский городок, как секс с любимой женщиной. Острое до боли, хватающее сердце когтями, но сладкое, блаженное, непередаваемое.
— Эй, у тебя взгляд как у маньяка! — Варде дёрнул его за плечо. — Очнись!
Смородник покосился на него с диковатой ухмылкой.
— Ты главное не превращайся сейчас, земноводное. Чтобы тебе не досталось. Прости, но на четырёх ногах вы все одинаковые.
— А вот хамить необязательно. — Варде нахохлился, с опаской поглядывая вокруг. Упыриные крики звучали всё ближе. Он быстро облизнул губы и буркнул: — А как же помощь? Я мог бы...
— Ты можешь стрелять, — резко ответил Смородник. — И делать это молча. Премного благодарен, но потерпи полчаса, и мы пойдём искать твоего папашу. Это будет проще сделать, если расчистим путь.
— А если с ними будут чародеи? Ты думал об этом? Мы давно уже прошли в...
Варде не дали договорить. Крики раздались одновременно отовсюду, со всех сторон и скопились на площади, взмыв многоголосым эхом к пасмурному небу — как в горах. Потянуло смрадным ветром, перед глазами у Смородника мелькнули чёрно-белые помехи: лужи крови и чего-то чёрного, искалеченные трупы с пустыми глазами. Миг — видение исчезло, но с улиц на площадь уже успели стянуться сотни тварей, приманенных на свежую кровь. Они собрались кругом, перебегая с места на место, подтявкивали и скребли когтями о брусчатке.
— Мои ж вы нежички, — прохрипел Смородник и выхватил из рюкзака три бутылки с бензином. — Прикрой уши, художник, — бросил он Варде.
Смородник стремительно скинул с себя пейнтбольное ружьё, зарядил искрой автомат, размахнулся и швырнул бутылки веером. Тут же, не давая им упасть, выпустил в воздух автоматную очередь.
Чёрт, как громко.
Выстрелы изрешетили небо грозовыми раскатами.
За маму. За отца. За Мануша. За мирные Сонные Топи, за брата Мавны и её саму, за всех, кто страдал из-за этих тварей. За Мирчу, которому суждено было остаться там, под мостом, в разорванной яркой куртке.
Пули настигли цели. В небе с оглушительным грохотом расцвели алые вспышки взрывов с обугленными чёрными краями.
Чёрт, что, вот настолько это разрушительно?!
Смородник и сам не подозревал, что получится вот так. Бензин мгновенно вспыхнул, нет, обратился чистым огнём, искра будто умножила его десятикратно — всего три бутылки, а с неба коротким мгновением хлынули потоки раскалённой лавы. Пламя накрыло упырей, расплескалось алыми брызгами, твари кинулись врассыпную, кусая и топча друг друга. Те, кого накрыло огненным потоком, с истошными визгами скорчились, как оплавленные покрышки, и за доли секунд обратились в чёрные комья на брусчатке, напоминающие гудрон.
От отвратительного запаха чесалось в носу.
Следующую партию бутылок он запустил уже по земле, присел и с размаху, чуть не вывихнув плечо, прокатил их, выпуская из пальцев одну за одной. Не теряя ни мгновения, изрешетил бутылки из автомата.
И снова: взрыв такой силы, что стало горячо глазам, слепящая алая вспышка, будто их затянуло в центр фейерверка; часть упырей залило пламенем, но другие кинулись в атаку, брызжа слюной от ярости. Смородник скосил их автоматной очередью, резко развернулся и обдал чистым огнём из пальцев тех, кто пытался напасть сзади. Снова выхватил бутылки, подбросил, изрешетил — часть пуль попала мимо цели, пара бутылок так и не взорвались, но с неба всё равно хлынул неукротимый поток.
— Ты нас убьёшь, идиот! — прокричал Варде сквозь грохот и вопли упырей.
Смородник не ответил. Искра бурлила в жилах, стучала в голове, лопалась на языке, колола пальцы. Рвала грудь, с хрипом выходила горячим дыханием. Не жалеть, не обдумывать, разить, убивать, стрелять...
Миг — окровавленная площадь, смрад разложения и изувеченные, вывернутые костями наружу трупы. Миг — чёрно-белые полосы, как в плохо работающем телевизоре. Миг — у всех мертвецов его собственное лицо, и личинки мух копошатся в уголках глаз. Миг — площадь забита автоматами с игрушками, из которых вываливаются грязные плюшевые опоссумы. Миг — у его ног мёртвая мама, такая же молодая, как шестнадцать лет назад. Миг — Мавна, растерзанная упырями...
Смородник сплюнул вязкую слюну с привкусом пепла и смерти. Голову сдавило железными тисками, сердце тяжело колотилось под ключицами, будто подпрыгнуло выше. Искра, искра билась под кожей, вытеснив кровь, распирала его, вкручивалась в мозг, грызла внутренности.
Он не слышал Варде. Не видел его. Только твари, мерзкие, отвратительные, и, Темень, вот бы разорваться, разделиться на десяток бешеных чародеев, чтобы и стрелять, и бросать бутылки, и истекать искрой одномоментно — лишь бы все они получили своё.
— Сдохните, — рычал Смородник утробно, так желчно, что слова едва можно было разобрать. — Всех. Вас. Выпотрошу. Дэр'вэрх архэд'ррэ...
Бутылки закончились. Он понял это только когда пальцы нащупали дно рюкзака. Смородник выпустил из автомата последнюю очередь — прямо в стену огня, которая теперь коптила на площади по кругу, вздымая в небо густой чёрный дым. Дышать становилось нечем, во рту вязало от дымной плёнки. Рванув молнию другого отделения, он достал ручную гранату. Лизнул её всей поверхностью языка, но уже не видел искр — вокруг полыхало слишком ярко, слепяще, отвратительно шумело, скрежетало и визжало, до тошноты. Рванул чеку и зашвырнул гранату так далеко, как мог.
Взрыв поднялся алым облаком. Смородника отбросило, оглушило, ударило щекой о землю.
Кто-то трепал его за плечи, бил холодной ладонью по лицу. В глазах мерцало, вспыхивало, в голове кружилось и болело, в горле поднималась волна тошноты.
Сквозь заложенные уши он расслышал только, как Варде крикнул:
— Стреляют!
Будто бы и правда от брусчатки рядом с ногами Смородника отскочило несколько пуль. Он перекатился на живот, оттолкнулся ладонями от земли и подскочил. Зашатало, сильнее затошнило, голову прошило невыносимой болью. Смородник глухо вскрикнул, выхватил пистолет и послал несколько выстрелов сквозь огненное кольцо. Варде тоже стрелял — в противоположную сторону.
— Мы пройдём, торговый центр за нами! — крикнул он. — Рать Бражника подошла, скорей!
Смородник крутанулся, выискивая глазами байк. Слава Свету, цел, стоял тут же, рядом. Он вскочил в сиденье, убрал подножку и завёл мотор.
— Садись сзади! — гаркнул он Варде.
— Может лучше?..
— Никаких лягушек! Будешь прикрывать. Патроны есть?
Стена пламени постепенно угасала, открывая всё больше и больше сморщенных чёрных комков, бывших недавно упырями. Их останками была усеяна вся площадь — Темень, а он и не заметил, что уложил стольких. Что ж. Хотя бы не напрасно предпринял эту прогулку.
Варде не стал больше торговаться и уселся сзади, вцепившись в пояс Смородника.
— Ты сможешь нас перенести?
— Я тебе не телепорт!
— Дрэх, хоть немного! Ты же делал такое.
— Не обещаю!
Смородник газанул с места так, что запахло палёной резиной от шин. Теперь он ясно слышал звуки выстрелов и даже видел, как мелькают пули: одна около переднего колеса, другая у руля, третья чуть не снесла ему кожу на виске.
Про ремонт в Туманном городе явно не слышали: двери торгового центра оставались такими же разбитыми, как он оставил их. Злорадство мелькнуло в груди обжигающим язычком: это он, он, чёрт возьми, расстрелял грёбаное стекло! Так и останется в этом гнилом месте памятник имени Смородника.
Отчего-то это невыразимо грело душу. Он и так наследил искрой: из своей раны, из шариков с кровью, из ладоней и оружия. Хотелось думать, что это не пойдёт на пользу Туманному городу. Пусть болота тлеют и задыхаются в дыму.
Жаль, что чародеи не додумались до такого раньше. Хотя... Наверняка это не позволяли ратные главы.
— Ты сможешь перенести нас в новый центр, если тут никого не будет? — окликнул он Варде, обернувшись.
— Я не знаю, где он! — Варде выстрелил, резко выбросив руку назад. — Но... постараюсь.
Мотоцикл влетел в холл торгового центра, подпрыгнув на ступенях. Смородник прибавил газу. Если повезёт, то ещё тлеющая и дымящая стена скроет их от чужих чародеев хотя бы ненадолго. Темень, хоть бы получилось.
Жать, жать на газ. Сильнее, до боли в ладонях, так, чтобы челюсть свело от натуги. Эскалатор. Долбаный эскалатор.
Смородник направил байк прямо на ступени, которые, заразы, поехали вниз. Но в этот раз справиться с ними было несомненно легче.
С рёвом мотоцикл перелетел на второй этаж, тряхнул двоих ездоков и устремился по коридору, через бетонную крошку и колотую плитку. Части помещений уже не было вместе с обвалившимися стенами, по потолку и полу тянулись чёрные разводы копоти — после их последнего визита со стрельбой.
Смородник притормозил. Сердце бешено стучало в висках, в ушах стоял монотонный звон. Среди мёртвых бетонных стен тишина давила, угнетала, казалась жуткой. Смородник совсем остановил байк и тяжело сглотнул.
По полу пробегали бело-голубоватые отблески-молнии, змеями струясь из разорванных проводов. Это место сейчас выглядело совсем неживым, покинутым. Даже страшнее... Использованным. Будто кто-то выпил из него всё нутро, оставив только хрупкую оболочку. Как бледный иссохший мотылёк в паутине. Тронешь пальцем — и тельце рассыплется.
Они слезли с сиденья, держа наготове оружие. Смородник покатил мотоцикл рядом, заглядывая в окна палат.
В первой палате встретила темнота. Разбитая стеклянная труба, по которой циркулировала энергия. Койки пустые, смятые, грязные. Плесень или ил по углам. В следующей палате на постели лежали чьи-то почерневшие кости, они выглядели так, будто пробыли тут не один десяток лет. В другой ещё лежал кто-то: Смородник присмотрелся. Ребёнок. Дети. Подростки. Четверо. Бледные до синевы, с прозрачной кожей, и по проводам ещё струилась энергия, но едва-едва, по капле, пробегая редкими и слабыми импульсами-молниями.
— Они непохожи на брата Мавны, — заметил Варде, заглянув рядом в окно.
— Разве есть разница? — Смородник обернулся на него, вскинув бровь. — Они умирают. Я не дам им истлеть в этом проклятом подболотье.
— Но они всё равно умрут.
— Все рано или поздно умрут. Если мы вернёмся, то не одни.
Он глубоко втянул носом воздух, всматриваясь во мрак сквозь пыльное стекло. Моргнул — и вместо детей на миг увидел самого себя. Четверо парней. Все с лицом двенадцатилетнего Мирчи.
Смородник ударил дверь ногой и вошёл в палату. Лица доноров снова изменились, но, кажется, уже стали другими, не как в первый раз. Из вен тянулись провода с проблесками молний, и Смородник на пару секунд замер в раздумьях.
Что, если оборвать провода? Они погибнут сразу? Это будет милосерднее, чем ждать, когда болота выпьют из тел последние капли жизни?
Если бы он сам тут лежал, то пожелал бы, чтобы с ним так и поступили. Быстрая смерть всегда лучше.
Он обернул кисти рук рукавами, чтобы не виднелось даже кончиков пальцев сквозь обрезанные перчатки и, схватив провода пучком, наотмашь махнул ножом.
— Ты что творишь?! — крикнул Варде.
По костям будто пропустили ток. Смородник успел увидеть, как молниеносно по куртке пронеслись энергетические потоки, а затем взбунтовалась и искра: ощетинилась, как кот, которого погладили против шерсти, и в отместку прокатила по рукаву огненный вихрь, который затих, едва дошёл до пальцев. Боль ещё недолго отдавалась в руке, как после удара локтем обо что-то твёрдое. Ничего. Терпимо. Он подскочил к следующему пучку проводов и разрубил его тоже. Ногой пнул стеклянный цилиндр, похожий на газовую колонку и отдалённо — на генератор искры из общежития. Стекло треснуло, колонна покачнулась и разбилась об пол, рассыпавшись по плитке тусклыми осколками. Мигнул и угасли последние тонкие молнии, словно задохнулись.
Смородник схватил две кровати за металлические изножья и толкнул их — старые, успевшие поржаветь колёса коек скрипнули, захрустели по стеклянным осколкам. Выкатив первую пару коек в коридор, к Варде, он принялся за вторую.
— Может, объяснишь?! — Варде остановил одну из кроватей, которая чуть не столкнула его к стене. Укрытый одеялом, на ней лежал курносый светловолосый мальчик, но стоило Смороднику моргнуть, как мальчик превращался в пожилую женщину, а потом — во взрослого мужчину.
— Нечего объяснять, — прохрипел Смородник. — Берём всех.
— И что ты с ними будешь делать? Выносить по одному на своём горбу?
Смородник выпрямился, откинул волосы с лица и выдохнул, тяжело глядя на Варде исподлобья.
— Нет. Ты нас всех вынесешь.
— Я — что? — Варде нервно хохотнул и махнул рукой в сторону эскалатора. — Нас сейчас за задницы схватят ваши чародеи-соседи, а ещё могут сожрать упыри, я беру только брата Мавны и своего отца и...
— Если ты можешь перенести двоих, то и этих тоже сможешь. В них жизни — чуть. Постарайся.
На последнем слове Смородник смягчился и постарался, чтобы оно звучало не как проклятие. Варде смотрел на него со смесью ужаса, непонимания и презрения.
— Ты долбаный псих! Ты понимаешь, что мы не можем рисковать? — Варде красноречиво покрутил пальцем у виска. — Мозги включи! Или тебе все отбили? Я не мастер телепортации, говорю тебе. Максимум, что смогу, это перенести пару доноров и твою тяжёлую тушу. Я не подписывался спасать всех! И возвращаться несколько раз тоже вряд ли смогу. Если мы тут начнём возиться, то сами погибнем, понимаешь? Большинство доноров уже без пяти минут мертвецы, болота выпили из них всё, что можно. Давай не будем кусать кусок больше, чем можем проглотить, договорились?
Смородник яростно набросился на Варде, впечатав его спиной в стену. Из груди Варде глухо вышибло воздух.
— Ты попытаешься, — прорычал Смородник ему в лицо, чуть не брызжа слюной. Ты всё равно сможешь слинять в любой момент на поверхность. А меня там ждёт казнь. Что мы теряем? А что теряют они? Если получится спасти хоть одну жизнь, мы это сделаем, ты меня слышишь?
Варде дёрнул плечом, сбрасывая его руку.
— Ты ненормальный. Решил разорвать меня прямо здесь? Ничего, что я тебе помогаю? Держи себя в руках, придурок.
Смородник резко отпустил его и широким шагом кинулся к следующей палате. Там никого не оказалось. Сунулся в другую — пусто. Слова упыря стучали в затылке молоточками. Казалось, будто в них даже был здравый смысл — но гордость и свои идеалы не позволяли согласиться.
В другой палате нашлось три койки со взрослыми, чьи образы никак не удавалось разглядеть: они рябили особенно сильно, как неисправный телевизор. Смородник оборвал их провода и тоже вытолкнул в коридор. В палате напротив были две пустые койки и две с донорами. Тоже в коридор.
Он двигался быстро, рывками, не давая себе времени ни думать, ни переживать. Шаг, второй, открыть дверь. Отрезать провода. Схватить койки. Вытолкнуть. Пойти дальше. Отключить чувства. Он успеет упасть в черноту после. Успеет понять, что у них немного шансов выбраться отсюда. Успеет разобраться, что все доноры — в самом деле пустые оболочки людей. Но не сейчас. Сейчас нужно делать то, что подсказывает разум. И сердце, стучащее быстро, часто, надрывно. Всё-таки болотный воздух что-то делал с его кровью, с лёгкими, со всем его существом. И это явно не помогало.
Смородник сдвинул все койки в один конец коридора, ближе к мотоциклу и выходу. По растерянному взгляду Варде было ясно, что даже упырь не может увидеть доноров чётко, а уж в глазах Смородника их облики и вовсе начали сливаться цветными пятнами, будто реклама на сломанном городском экране.
Позже. Они разберутся позже.
— Где твой папаша? Тут могут быть ещё места?
— Хотел бы я знать, — огрызнулся Варде. — Ты мешаешь мне думать своей суетой!
Его глаза блеснули тревогой, он вдруг вытянулся в струнку и повернул лицо в сторону разрушенной стены. Оттуда в коридор задувал дым вперемешку с мокрым снегом.
— Постой-ка...
***
Носа Варде коснулся тонкий приятный запах. Травяной, речной. Летний вечер, застывший пруд с илистыми берегами, цветение кувшинок и сумеречное дыхание ветра. Он обернулся на Смородника: этот придурок сутуло стоял, ощерившись, и как сова вертел патлатой головой, готовый то ли рычать, то ли бросаться и щёлкать зубами, то ли просто бессмысленно орать. Всё как всегда.
И что Мавна в нём нашла?..
— Подожди меня здесь, — попросил Варде и подошёл к разлому в стене.
Пистолет жёг руку. Пусть искра была только в обойме, но тепло всё равно передавалось через металл. Но иначе нельзя. Ходить тут безоружным было бы настоящим самоубийством.
Впрочем, а кто они, если не самоубийцы?
Вниз уходила бетонная стена с торчащими кусками арматуры. И что-то звало его внизу. Но не с площади. Варде видел, как среди убитых упырей ходят чародеи в защитных костюмах и с респираторами. Догадаются ли войти внутрь? Или им нет дела до заброшенного энергетического центра, который качает только последние крохи жизни? У них точно было другие места. Без энергии столько молодняка не выкормишь.
Перемещения. Смородник твердил о них, как заведённый — хотелось врезать ему по челюсти, чтоб заткнулся. Но вдруг...
Варде прижался спиной к стене. Времени мало. Нужно действовать быстро. Проверить, что за зов тонко, жалобно касается его упыриной души. В конце концов, где ещё он может быть настолько собой, как не здесь? Раскрыть все свои возможности — своего духа, своей звериной сущности.
Он поиграет в человека позже. На поверхности.
Здесь же он — болотная нежить.
Варде закрыл глаза и шагнул в разлом стены, навстречу холодному ветру. Смородник что-то рявкнул за его спиной, но голос оборвался, как резко выключенная аудиозапись.
Из груди выдавили воздух — всего на мгновение. Ноги оторвались от пола, чтобы почти сразу же вновь столкнуться с твёрдой поверхностью.
Варде открыл глаза. Зов стал сильнее, ощущался под рёбрами ниточкой, за которую тянули и дёргали. Быстро облизнув губы, он осмотрелся.
Подвал. Или подземная парковка. Темно. Чёрт возьми, почему темно?! Упырь ты или нет?!
Злость на самого себя всколыхнулась в вялой болотной крови. И будто в ответ ей перед глазами мелькнуло тусклой вспышкой, и зрение перестроилось. Теперь подвал виделся в зеленоватом свете, сумрачном, но достаточном, чтобы не натыкаться на стены.
Тут пахло плесенью и сырой штукатуркой. Под ногами хрустела краска, осыпавшаяся с потолка. По стенам тянулись провода, обмотанные изолентой, где-то распределяясь тонкими пучками, а где-то сплетаясь плотной чёрной паутиной. Жизни в них почти не осталось, только слабые токи изредка вздрагивали предсмертными конвульсиями.
«Сынок», — прошелестело в воздухе.
Варде вскинул голову, пытаясь понять, откуда идёт звук.
— Пап?
Он завернул за угол, в помещение поменьше. Если провозится долго, то неизвестно, что там учудит псих Смородник, оставленный без присмотра. И так спалил кучу всего, а что будет с городом, заражённым искрой, неизвестно никому.
В комнате с бетонными стенами стоял простой металлический стол, как в морге. А на нём была одна-единственная банка. Как та, в которой они с отцом хранили запасы крови, убеждая Мавну, что там чайный гриб. С потолка свешивалась одинокая тусклая лампочка, бросая в углы густые тёмно-зелёные тени.
Варде сначала показалось, что банка пуста. Но вдруг его сильнее скрутило тоской, и зов прозвучал чётко и ясно, прямо в центре его груди.
«Сынок».
За стеклом банки шевельнулось свечение: прозрачно-бирюзовое, бесформенное, как дым от погасшей свечи. Оно колыхнулось, вспыхнуло ярче импульсом энергии и приняло очертания рыбки с трепещущимися плавниками.
— Отец?
Варде неверяще шагнул к столу, сунул пистолет в задний карман и обхватил банку обеими руками, поднося к глазам. Рыбка из лоскутка энергии порхала за стеклом, величественная, но такая маленькая. Не крупнее Варфоломея.
Рыбка мигнула, взмахнула плавниками. От банки веяло холодом, чистым прудовым запахом. Настоящая болотная энергия, как она есть. Сотканная из другой материи. Не горячая и грубая человеческая жизнь, нет. Она потребуется позднее, чтобы создать тело для духа, накормить его и научить выходить на поверхность. Пока же в банке плескался лишь неживой дух, младенец болот, вернувшийся к своим истокам.
— Я найду тебе новое тело, пап, — жарко пообещал Варде. — Ты вырастил меня, а я выращу тебя. Обещаю.
Снаружи раздались выстрелы и крики. Варде обнял банку с духом, прижал к груди, закрыл глаза — и вернулся на второй этаж, к Смороднику.
***
— Положи себе в рюкзак! Осторожней, там мой отец!
Варде появился из ниоткуда и судорожно пихнул в руки Смороднику какую-то банку.
— Ты башкой ударился?
— Делай, что прошу! Пожалуйста! Иначе никаких тебе перемещений.
Смородник с ворчанием запихнул странную банку в рюкзак. Варде мялся и оборачивался, светлые волосы стояли торчком от того, что он вечно их тормошил. Смородник ничего не понимал, что за бред творится с этой банкой, но устроил её в рюкзаке так, чтобы не разбить и не перевернуть.
— И... для перемещения мне нужны силы, — признался Варде, будто стесняясь.
— Ну и?...
— Наклонись.
Варде положил руки Смороднику на плечи и привстал, как для поцелуя. Снаружи доносился какой-то подозрительный шум, и Смородник не был уверен, что сейчас подходящее время для романтических признаний, но...
— Я всегда знал, что ты бьёшь меня по яйцам из любви, — огрызнулся он, лишь бы не смотреть на приближающиеся огромные глаза болотного оттенка. — Прости, я занят.
Варде распахнул рот. Мелькнули удлинившиеся звериные зубы, и в шею Смородника впились клыки, разрывая кожу.
— Блять, ты ненормальный?! — Смородник дёрнулся от боли, чуть не оттолкнул Варде, но позволил ему сделать несколько глотков. — Попросил бы надрезать руку, я бы дал!
Варде оторвался от его шеи, утёр рот кулаком и скромно улыбнулся.
— Спасибо. А руки побереги, будешь стрелять. Причём... — он мельком оглянулся, и будто в подтверждение его слов с первого этажа прогрохотала автоматная очередь, — очень скоро.
Смородник быстро шлёпнул пластырь на шею, не переставая ругаться. Рану сразу начало щипать, будто болотные пары разъедали кожу. В воздухе закружилось несколько ярко-алых искорок, словно дунули на тлеющие угли.
Пока Варде не было, Смородник успел обвязать койки в коридоре верёвкой, а теперь повернулся к ним и подумал: а не зря ли? Эта верёвочная паутина здорово затруднит им отступление, если понадобится. Хотя, конечно, бежать он не собирался, наоборот, вскинул автомат.
— Дай руку, — попросил Варде.
— Мои руки заняты оружием. Мне некогда держаться с тобой за ручки, земноводное.
— Дай. Долбаную. Руку!
Варде схватил Смородника за пальцы, а в другой рукой стиснул конец верёвки. Смородник не успел понять, что происходит: под ногами вдруг оказалась пустота, желудок скрутило, а голову резко мотнуло в сторону, будто хотело оторвать от шеи. Последнее, что он увидел, были чародеи в респираторах, бегущие к ним по коридору.
***
Замёрзшая земля встретила его лицо недружелюбно крепким ударом. Смородник полежал целую секунду, ожидая, пока угаснут звёзды перед глазами. Резко оттолкнувшись ладонями, он подскочил на ноги.
Болота. Пустырь. Деревенская улица. Дома гнилые, заброшенные, с выбитыми окнами. Но, чёрт, всё равно знакомые.
— Я сжёг одну такую халупу, — прохрипел Смородник и сплюнул на землю. — Ты там жил.
— Да, я перенёс нас к выходу. — Варде приподнялся на локтях, тяжело дыша. Его лицо стало бледным, как лёд на пруду, а глаза наоборот, зажглись ярче. В уголке рта подсохло красное пятно Смородниковой крови. — Я молодец, — добавил он с удивлённым придыханием.
Смородник крутанулся на пятках. Машинально достал из кармана рюкзака банку зелёной мази и шлёпнул горсть на ноющий укус в шее, поверх пластыря. Мерзкий земноводный извращенец, как такое только в голову пришло...
Но надо было отдать Варде должное. Все койки с донорами перенеслись с ними — и даже не перевернулись. Смородник подозревал, что иллюзорного в них было куда больше, чем реального, но эта иллюзия всё равно определённо была хороша. И даже байк — байк тоже стоял с ними.
— Недурно, — нехотя согласился он и сощурился, вглядываясь. — Погоди...
То ли снег, то ли пепел сыпался с затянутого молочно-серого неба. И только в стороне площади с центром наливалась багровая туча, как разбухшее брюхо, готовое брызнуть кровью. Смородник растерянно, нетвёрдо шагнул к трём койкам, расширив глаза.
Не. Может. Быть.
Не может, на хрен...
Мама.
Отец.
Мануш.
На тех койках, где он сперва не различил лиц. Наконец тут, вдали от энергетического центра, они обрели свои облики. Лежали спокойные, красивые — такие, какими оставались в его воспоминаниях все мучительные шестнадцать лет разлуки.
Только вот у Мануша было разорвано горло. Родителей закрывали одеяла — может, у них были повреждения на телах.
Из глаз хлынули горячие потоки, стекая по щекам в уголки рта. Без предупреждения, без ощущения песка под веками: слёзы просто потекли, и всё. Смородник не мог их контролировать.
Он сделал два шага, не слушая голос Варде за спиной. Он вообще ничего не слышал — только своё сердце. Ноги подкосились, Смородник упал на колени, на хрусткую траву, укрытую тонким слоем снега. Прижался лбом к холодному одеялу и глухо всхлипнул.
— Мам... Мама.
Она не отвечала. Он не мог даже понять, дышит ли. Лицо не мерцало, не шло помехами: бледное и худое, с впалыми щеками, острым носом с горбинкой и густыми чёрными ресницами — Мирча был больше похож на неё, на Эйшу, чем на отца. Те же скулы, очертания губ, разрез глаз и нос — разве что мамин был тоньше и аккуратнее. Волосы ему тоже достались мамины, чёрные и гладкие, блестящие, как перья грача. А про характер он не успел узнать. Мирча Шторция растворился, его больше не было, на его месте вырос другой мужчина — жёсткий и резкий, каким он никогда не был в детстве.
— Мам, прости, — прошептал Смородник срывающимся голосом. В горле стоял колючий ком, который мешал дышать и глотать, но слова сами полились, вместе со слезами. Будто стояли все эти годы наготове и ждали, когда их выпустят. Когда им позволят излиться. — Мам, я был неправ. Я зря убежал тогда. Прости, мам. Я бы всё сейчас отдал за твой грёбаный суп. Даже с крошками. И корками, мам. Горелыми корками. Хоть с чем, лишь бы твой. Я не должен был тогда всё это говорить, мам. Прости, прости, ты помнишь меня? Ты слышишь? — он вдруг поднял голову, судорожно заглядывая в неподвижное лицо Эйши. Показалось, что её ресницы даже дрогнули. Темень, пусть они очнутся. На минуту. Хотя бы так. — Мам, я Мирча. Твой Мирча. Правда, мне пришлось подавить в себе того Мирчу. Меня теперь не так зовут. И сам я не такой. Но я... я так люблю тебя, мам. И скучаю. Темень, как я скучаю. Рвусь без вас. Я должен быть с вами. Так же лежать. Либо с вами, либо под землёй. Только бы быть рядом. Ты простишь меня? Простишь? Пожалуйста. За всё. Я не хотел уходить. Я хотел быть с вами.
Он нащупал холодную ладонь — раньше казалось, что у мамы длинные и крупные руки, но теперь её пальцы просто утонули в широкой лапище Смородника. Он горячо прижался к её коже губами, сглотнул рвущиеся рыдания, злясь на себя, что никак не может прервать поток слёз, мешающий смотреть.
Оставив маму, он так же, не вставая с колен, уткнулся в одеяло отца. На этот раз он заговорил на райхианском.
— Пап. Пап, ты меня слышишь? Я так виноват перед тобой. Я не помог вам в тот вечер. Может, вместе получилось бы отбиться, как думаешь? Но я всегда вспоминал вас. Мечтал увидеть вас. Иногда думал, скорее бы на тот свет, повидаться. Обнять тебя. Но ты представляешь, чародеи верят не в то же, во что верили мы. Их души возносятся к Свету священным огнём. И со временем я так привык к этому, что стал сомневаться, что мы с тобой увидимся даже после смерти. Смерть или нет — не знаю, но сейчас вижу тебя. Пап, открой глаза. Ты хочешь посмотреть на меня? Может, я вырос не таким красивым, как Мануш, и на тебя не очень похож, но я всегда помнил, чему ты меня учил. Быть честным. Не врать. Бороться до конца. И мыть руки. — Сквозь слёзы вырвался горький смешок. — Да, пап, вот такую чушь несу, представляешь. Ничего больше в голову не лезет.
Он шмыгнул носом, поднял голову и наткнулся взглядом на Мануша. В груди стало ещё больнее. Вот уж кто вряд ли очнётся...
Рваная рана пересекала горло брата широкой бороздой. Мануш. Каким взрослым он казался тогда, и каким мальчишкой выглядел сейчас. Смородник поднялся на ноги, покачнулся и встал рядом, положив руку на плечо Мануша.
— Вот я и перерос тебя, Ман-Уруш, — шепнул он, вспомнив детское прозвище. — Свет, спасибо, что дал увидеть тебя снова. Ты всегда был для меня примером. Я хотел ровняться на тебя во всём — пусть и отрицал это, спорил до хрипа и соплей. Я не знаю, что случилось с твоей девушкой, брат. Прости. Я был мелкий и пустоголовый. Все меня простите. Я всегда буду вас помнить. До самой смерти. И после неё.
Смородник чувствовал, что ещё немного — и он упадёт на этот снег, подтянет колени к груди и завоет, уткнувшись в землю. Но удивительным образом это сочеталось с тем, что ему стало легче. Будто вырвали из груди что-то, что гнило и болело долгие годы. Мучило и мешало расправить плечи.
Его спины что-то коснулось. Смородник обернулся и увидел Варде с обеспокоенными глазами-лужами.
— Нам пора, Смо, — тихо и печально сказал он. — Я не знаю, скоро ли нас нагонят. Давай не терять время? Глоток твоей крови не может питать меня вечно. Пошли наверх. Нас там ждут. Мавна ждёт.
Мавна.
Её имя ощутилось как пламя камина в промозглый день. Как то чувство, когда возвращаешься с холода в тепло родного дома. Смородник прижал пальцы к глазам и встряхнул головой.
— Да... Пора.
Голос прозвучал скрипуче, как несмазанные дверные петли. Слёзы выжали из него способность мыслить и говорить. В голове гудело — он был опустошён, выжат, с пережжёнными нервами, которые сами стали как те провода: скрученные, с редкими проблесками вспышек.
— Сколько времени прошло на поверхности, пока мы здесь? — опомнился он.
Варде покачал головой.
— Не знаю. Как повезёт. Бывает по-разному. Давай надеяться, что хотя бы не год.
Смородник нервно сглотнул. Если это была шутка, то очевидно неудачная.
Варде снова схватил его за руку холоднющими тонкими пальцами. Стиснул и потянул к дому.
— Нам нужно выйти оттуда, откуда пришли. Иначе не сработает. Придётся нырять.
— А... они?
Варде отвёл глаза.
Смородник хмуро взглянул на койки с донорами. На мальчишек. На своих родных. Да, никто не знал, как возвращение подействует на них. После стольких лет под болотами.
Но они не имели права не попытаться.
Он сглотнул ком в горле. Было стыдно что-то говорить при Варде. Всё, что он мог для них сейчас сделать — это самостоятельно отправить их в люк.
На поверхность.
Домой.
— Мам, прости, — шепнул Смородник и ткнулся лбом в одеяло на её груди. Холодное. Даже снежинки не таяли. — Так надо. Я сейчас приду за тобой.
Он оставил мать и остальных доноров снаружи, решив сперва отправить в «верхние» Сонные Топи мотоцикл. Вкатил его в дом, протащил через прихожую в гостиную и втолкнул в люк. Байк уместился трудом, пришлось отправить почти вертикально, сперва столкнув переднее колесо: доски пола тут ещё были на месте, пусть и прогнили.
Затем он вернулся на улицу, к койке отца. Поднял его вместе с одеялом на руки — Темень, подозрительно легко — внёс в дом и осторожно, как ребёнка в постель, опустил в клокочущую илом дыру.
— Пап, я за вами пойду. Подожди меня там. И... Прости, если что.
Следом он опустил Мануша. Тоже лёгкого, как птичка — брат был подростком, по сути. Всего-то семнадцать лет. Смородник закусил кулак, когда чёрная грязь заполнила разорванное горло Мануша и затекла в приоткрытые глаза.
Вместе с Варде они по очереди, осторожно отправили в люк доноров-детей — хрупких и невесомых, завернув их в одеяла, как в коконы.
Затем Смородник подошёл к маме. Тоже обернул её одеялом и взял на руки — бережно, прижав к груди. В который раз за последние минуты шагнул на крыльцо, оттуда — в тёмную комнату без мебели, только с густо булькающим илом в тёмном квадрате люка.
Он не слышал мамино дыхание. Не чувствовал биение пульса под кожей. Но не думал об этом. Наполнил голову пустотой, туманом, серостью — лишь бы не позволить себе задуматься.
— Идём домой, мам, — шепнул он в спокойное неподвижное лицо Эйши Шторция. Поправил её волосы и плотнее запахнул одеяло у её горла — чтоб не мёрзла.
Он прижал её крепче, почти не ощущая её худого тела под мякотью одеяла. В детстве от мамы пахло кухней, приправами и крепким травяным чаем, но теперь не пахло ничем. Даже болотной сыростью не пахло — хоть уткнись носом в волосы. Ничего. Ровным счётом ничего.
Смородник подошёл к краю люка и с матерью на руках шагнул в топь.
***
«Свет, хоть бы нас вынесло в тот же день. Или на следующий», — молил Смородник, когда холодные волны крутили и пытались заползти в горло вонючими болотными пальцами.
Его скоро ударило о землю. Выбросило рядом со сгоревшим домом. Кругом было темно, на земле лежал тонкий снежный покров — совсем как в последний вечер. Уже хорошо. Рядом с домом стояла раздолбанная машина Варде, на капот кто-то поставил фонарь, направленный на развалины. И если присмотреться, можно было различить камеры на штативах.
Смородник отбросил автомат. Мотоцикл ждал здесь же, но в этот раз лежал на боку. Дети-доноры казались спящими, даром что одеяла после погружения покрылись пятнами грязи. Двое из доноров шли помехами, но остальные выглядели как живые, просто измотанные. Не переставая прижимать к себе маму, Смородник нащупал в кармане телефон и набрал «скорую».
— Прости, прости, мам, — повторял он как заведённый, когда укладывал Эйшу на землю.
Хотелось пообещать, что скоро он отвезёт их всех в тепло, согреет и напоит чаем из своих уродских кружек по акции — но как он мог обещать то, в чём не был уверен?
Согреет ли?
И тут с лицом матери стало что-то происходить.
Оно подёрнулось помехами, широкими полосами белого и чёрного. Серым шумом. Затем кожа потемнела, обтянула череп. Глаза и щёки ввалились. Смородник обхватил её за плечи, судорожно вглядываясь в родные черты, которые теперь снова растворялись, исчезали на зимнем ночном ветру. Будто кто-то позволил ему увидеть их всего на несколько минут, чтобы потом безжалостно забрать.
— Мам?
Кожа иссохлась, потрескалась, обнажила кости. Череп покрылся сетью трещин. Пока Смородник пытался судорожно удержать хоть что-то, сгрести пальцами разваливающиеся фрагменты костей, череп рассыпался пылью под пальцами. Всё, что осталось от мамы, разлетелось по ветру, и даже одеяло растворилось, как не бывало. Смородник выдохнул, будто его ударили под рёбра, и на четвереньках переполз к отцу и брату.
Он не успел прикоснуться к ним ещё раз. Их тела тоже истаяли за секунды, будто их и не было. Будто всё ему померещилось.
Иллюзия, галлюцинация, злая шутка болот.
Смородник издал глухой звук, похожий одновременно на рык и на стон, до боли вцепился пальцами в волосы и прижался лбом к земле. Рыдания душили его, словно застряв на полпути, в глотке, не вырываясь наружу и не смолкая внутри.
«Ты увидел их тела. Разве не это мучило тебя все годы?»
Увидел, дотронулся, попросил прощения. Можно ли было мечтать о большем?
Из болотного лаза повеяло ледяным ветром с запахом затхлости, снизу пророкотал далёкий гром. Со стороны соседнего дома раздались возгласы.
— Я ж говорю, они!
— Охренеть просто, вернулись!
От дурацких весёлых голосов Смородника тошнило. Он бессильно ударил кулаком по земле, но один удар не мог выместить всю его боль, всю злость и обиду.
Его плеча что-то коснулось, и он раздражённо дёрнулся. Над ухом прозвучал глухой голос Варде:
— Послушай, приятель, ты сейчас переживаешь из-за пустоты. Там не было ничего. На тех кроватях. Понимаешь? — Варде замялся, будто пытался подобрать слова, но каждый звук его голоса колол Смородника ножом прямо под рёбра. — Пусто. Я видел. Просто одеяла и всё.
— Заткнись, — прошипел Смородник сквозь зубы. — Заткнись!!
Он резко обернулся, сидя на земле, и Варде отскочил в сторону, подняв руки ладонями вверх.
— Успокойся. Это же Туманный город, он выворачивает душу и мозг наизнанку, особенно если... Если ты сам готов вывернуться.
К ним подбежали Лируш, Ландыш, Джой и Лис с фонариками, Дарек плёлся чуть позади. Лируш и Ландыш бросились к лежащим на земле детям, Лис кинулся проверять камеры и эфир, а Джой и Дарек вышли на дорогу, размахивая фонарём для кареты скорой помощи, чьи синие мигалки уже маячили впереди.
— Ребят, вы как? В порядке? У тебя кровь.
Лируш подхватил Смородника под мышками, помогая подняться. Ландыш вручил Варде термос и похлопал по спине. Смородник растерянно провёл ладонью по шее: на перчатке осталось пятно. Укус ещё кровил, но боли он не чувствовал.
— Они-то хоть настоящие? — Он с горечью повернулся к Варде и кивнул на детей. — Их ты видишь?
— Вижу. — Варде открутил крышку термоса и глотнул чего-то дымящегося. — Они реальны. А с кем разговаривал ты... Большой вопрос.
Смородник замолчал, так стиснув челюсти, что едва не прикусил язык. Парни суетились вокруг, что-то говорили, кричали в камеры, снимали их с Варде и спящих доноров. Смородник мельком взглянул на детей, отметив, что лица бывших узников болота стали чуть розовее, зажал зубами сигарету, поджёг от пальцев и расстегнул молнию на рюкзаке.
— Надеюсь, твоя банка — не пустота.
Он грубо пихнул Варде в руки стеклянную банку, где и правда парил какой-то бледный сгусток. Варде обхватил её руками и прижал к себе, как величайшее сокровище. В груди стало ещё тяжелее.
Отец Варде спасся, потому что и без того был мёртвым. А его родные оказались слишком живыми, чтобы перенести годы под болотами.
Или там вовсе никого не было? Их не держали в донорском центре, и Смородник просто как идиот выкатил пустые койки?
Закинув рюкзак, он на нетвёрдых ногах подошёл к мотоциклу. За спиной громко вопила сирена скорой, с ней подъехали ещё какие-то машины, но Смородник не обращал на них внимания.
— Центральное Удельское телевидение, что вы можете сказать?
— Кто, по-вашему, виноват в беспорядках на улице этим вечером?
— Идите на хер, — буркнул он и оттолкнул микрофон, толкающийся в подбородок.
«Кто виноват в беспорядках...»
Он завёл мотор. Кругом толкались, суетились, детей грузили в машины «скорой», бережно уложив на носилки. Лируш и Ландыш носились с камерами, наперебой комментируя свой эфир. Для Смородника будто бы не осталось тут места, он чувствовал себя так, словно рассыпался пеплом вместе со своими родными.
Здесь он уже явно не нужен.
Но нужен в другом месте.
Всё, что он может сейчас сделать — это искать упырей по городу и бить их до утра. Без устали и без пощады. Пока не истекло его время.
Смородник только разогнался по грунтовой дороге, как наперерез ему вырулили два чародейских мотоцикла. Он затормозил, крутанувшись и встав поперёк пути.
— Что надо?
Первый из чародеев снял шлем, рассыпав по плечам длинные волосы, и зло сощурил раскосые глаза. Ирник. Смородник скривил губы — последняя их встреча закончилась тем, что Ирник заманил его в логово упырей и бросил. Теперь он уж точно не будет таким глупо-доверчивым, да и оружие придавало уверенности.
Второй тоже снял шлем, хотя по узкому развороту плеч и щуплому телосложению Смородник уже догадался, что это Лыко. И не ошибся.
Сзади подкатили ещё три мотоцикла — их владельцев он тоже видел, в тот вечер, когда в него стреляли во дворе. Чародеи Бражника.
— Так и знал, что этот крысёныш вернётся сюда. Что, прикипел к упыриному городу? Напоминает о родной дыре? — осклабился Лыко, приставив ко лбу ладонь козырьком, защищаясь от слепящих фар мотоцикла.
— Дай проехать, — буркнул Смородник. Он не спрашивал, для чего они сами сюда примчались. И вообще ничего спрашивать не хотел. Ему нужно в город, продолжить своё дело и раскидывать упырей, которые вылезли на улицы. А всё остальное его уже мало волновало.
— Матушка будет рада услышать, что ты всё-таки оказался предателем, — хмыкнул Ирник. — Возишься с упырями, как с питомцами.
— И не спросит, для чего вы сами здесь? — Смородник устало фыркнул, потирая слезящиеся после вспышек и дыма глаза. — Я бы сам ей рассказал, что вы часто попадаетесь в компании чужой рати. Но мне некогда, парни. Простите. Там, под болотами, ваши друзья уже заждались. Сколько гнёзд упырей вы вырастили? Кстати, я там налил искры от души. Можете не париться с защитой.
Но с его собственной искрой будто бы что-то начало происходить. Смородник влажно кашлянул, как при бронхите. Разберётся позже.
— Мне кажется, он нарывается. — Лыко заискивающе заглянул Ирнику в лицо и крутанул на пальце пистолет. — Давай поможем Матушке, когда завершим тут дела? Поохотимся немного, но на другую дичь. Погорячее упырей. Пусть боится. Так же, как боялись наши парни из отряда, когда эта гнида их убивала.
Ирник сплюнул на землю и снова надел мотошлем. Сверкнул козлиный череп, выведенный светоотражающей краской.
— Посмотрим. Если Боярышник разрешит — охоться на кого угодно. У нас дело, поехали дальше.
Они разогнались по обочине, вздымая брызги снега из-под колёс. Смородник всего на секунду обернулся им вслед — какое ему дело до того, что делают чародеи рати, изгнавшей его, за спиной у Матушки? Поймав недобрый взгляд Лыка, он разогнался, держа курс на центральные улицы Сонных Топей.
***
Мавна распахнула холодильник и достала банку мази. Калинник, бледный и ругающийся в бороду, полулежал на диване.
— Штанина!
Он послушно закатал джинсы, выставив перед Мавной щиколотку с густыми каштановыми волосами.
— Ну ты и медведь.
Она присела напротив и шлёпнула густую заплатку из мази на рану.
— Дальше я сам! — запротестовал Калинник, когда Мавна потянулась за бинтом.
— Только что помирал на ковре, а теперь сам готов ноги бинтовать?
Калинник как-то резко засмущался.
— Там... Там ерунда на самом деле, я просто с непривычки потратил много сил, потом ещё ногу натрудил... Подвернулась, вот и упал. Ничего серьёзного.
Мавна вздохнула, присаживаясь на краешек стула. Покровители, кончится ли эта безумная ночь? И если да, то чем? Наверняка гибелью её последних нервных клеток. Или отлётом кукушки в тёплые края. Что, в общем-то, одно и то же.
Пока Калинник бинтовал свою щиколотку (на которой, в общем-то, рана была совсем небольшой, скорее порезом или глубокой ссадиной), Мавна нервно проверила телефон.
«Началась трансляция на канале lir00sh_».
— Какая ещё...
Палец сам машинально ткнулся во всплывающее уведомление. И сперва Мавна подумала, что это шутка.
На видео был дом Варде — вернее, его сгоревшие развалины. Камера снимала болотный лаз, покрытые сажей обломки дома освещали ручные фонари. На снегу виднелось что-то похожее на следы шин, только не четырёх колёс, а будто бы двух, как у мотоцикла.
Мавна сначала ничего не поняла. Но потом в голову начали заползать пугающие, бредовые догадки.
Лента с комментариями ползла вверх с невероятной скоростью. Количество зрителей приближалось к полумиллиону.
«Ребята, ну что там?»
«А когда будет интересно?»
«Начинайте, чего вы»
«Там в начале он говорил, что какие-то психи в дыру провалились»
«Девчонок покажут?»
«Мы ждём, чувак, давай уже движ!»
Трансляция длилась уже почти два часа. Люди присоединялись и отключались, но общее количество всё равно росло. Мавна прокрутила комментарии, мельком отметив, что зрители активно общались между собой и строили теории, неизменно упоминая тему упырей и новостные каналы.
— Я ничего уже не понимаю, — вздохнула она себе под нос.
— Не всё нам нужно понимать, — с видом мудреца изрёк Калинник, затягивая концы бинта. — Иногда приходится плыть по течению и решать проблемы в моменте.
Он попробовал наступить на ногу, довольно кивнул и сунул стопу обратно в ботинок.
— Ты знаешь, где мои медикаменты?
Мавна махнула на ящички.
— Ничего необычного, у тебя всюду свалка из бинтов, перекиси и вонючих мазей.
— Ага. Ага... Ну, значит, всё прекрасно. Справишься.
Мавна непонимающе моргнула.
— Справлюсь с чем?..
— С тем, чтобы плыть по течению. Прости, Булочка.
Калинник резво, даже слишком резво для человека с раненой ногой, метнулся к столу, накарябал какую-то записку и вместе с ней бросился к двери, выскочил в коридор и — вот уж скотство! — запер Мавну снаружи.
— Не переживай и пользуйся всем, чем нужно, даже холодильником! — напутственно прокричал он из коридора. — Я купил новую банку шпротов. Развлекайся.
— Ах ты гад! — Мавна забарабанила кулаками по закрытой двери. — Выпусти! Я не твоя заложница!
— Но можешь натворить бед, если я оставлю тебя на вольном выгуле. Прости ещё раз и не держи зла.
По коридору, удаляясь, застучали шаги.
Все чародеи отбитые придурки — Мавна в этом убедилась. Ей показалось, или он симулировал своё ранение, чтобы затащить её в кабинет? Она покусала губу. Но, вроде бы, потерял сознание у Сенницы вполне по-настоящему. Вот же хитрый жук.
Она села на пол, прислонившись спиной к закрытой двери. Обитель Калинника напоминала странный сплав типичной квартиры в общежитии и школьного медкабинета. Наверное, тут было даже симпатично — но в планы Мавны не входило сидеть здесь всю ночь и любоваться незамысловатым интерьером.
В новостной ленте прямо на глазах исчезло несколько постов о нападениях на улицах. Вместо них появились новости о городских ярмарках и ёлках — с фотографиями украшенной Соннотопской площади, разумеется.
Со стороны основного корпуса раздался грохот, похожий на взрыв —даже стёкла в шкафчиках с лекарствами задрожали. Во дворе сработали сигнализации машин. Мавна замерла, прислушиваясь. Отголоски взрыва стихли, но вопросов меньше не стало.
Мавна снова вернулась к эфиру Лируша. Количество зрителей перевалило за миллион, чат разрывало от комментариев.
Но в картинке что-то поменялось. Мавна развернула видео на весь экран и прибавила яркость.
Сердце заколотилось быстрее. Пальцы похолодели, под одеждой пробежали неуютные мурашки.
Около болотного люка лежало шесть каких-то свёртков — довольно больших, хотя по видео трудно было оценить. Мавна поднесла телефон ближе к глазам. Чёрт, не может быть...
Она поджала под себя ноги и, приоткрыв рот, неотрывно следила за эфиром. Вскоре болото снова зашевелилось, взволновалось и выбросило на поверхность фигуру. Мужчина. Чёрная куртка, сверкающий автомат на плече, длинные ноги... Вот он тяжело перевалился на бок и встал на четвереньки, комкая какое-то мокрое одеяло.
Свет фонаря упал на его лицо, и Мавна до боли закусила согнутый палец. Темень, ну почему из всех живущих в городе людей именно он такой неугомонный?!
— Чтоб вас всех...
Мавна затаив дыхание наблюдала, как Смородник возится над какими-то старыми одеялами, следом появляется Варде — Покровители, целый — и они говорят о чём-то вдвоём.
Камера дрогнула, появилось взволнованное лицо Лируша, освещённое фонарём. Он радостно вопил какие-то дежурные фразы в стиле его роликов, но Мавна уже не слушала. Звук его голоса воспринимался как шум, который отвлекал от главного.
Раско.
Покровители, не может быть, там же Раско!
Камера в руках Лируша приблизилась. На земле лежали шестеро детей — бледные, с закрытыми глазами, но всё-таки они не выглядели мёртвыми. На лицах подсыхали капли тёмной воды, одеяла тоже промокли, и Мавна чуть не крикнула в экран:
— Идиоты, перенесите их в тепло! Они же замёрзнут!
Руки едва держали телефон, её трясло. Лируш снова мотнул камерой, на секунду выделив среди остальных родное лицо: острый вздёрнутый нос, веснушки, светлые волосы с завитками на висках.
Она должна быть там. Должна мчаться со всех ног, лететь, ползти, если не получится иначе. Но её закрыли в медицинском кабинете, как наказанную школьницу.
Мавна стиснула пальцами волосы у корней, потянула до боли. Из глаз брызнули горячие капли. Она бессильно ударила кулаком об пол. Потом ещё и ещё — пока на костяшках не выступила кровь. Она крикнула: бесцельно, просто в потолок.
Илар. Нужно позвонить Илару.
Закрыть стрим она не решилась, хотелось ловить все случайные мгновения, когда камера и лучи фонарей выхватывают из темноты лицо Раско. Мавна вскочила на ноги и рванула к ноутбуку Калинника.
Пароль, пароль, какой у него может быть пароль?
Она суетливо огляделась, пытаясь понять. Как назло, на столе не было записки с паролями.
Раз-два-три не прошло. Мавна шикнула, куснула губу. Пальцы дрожали, промахивались по клавиатуре. Она положила телефон так, чтобы постоянно видеть эфир, и продолжала наблюдать одним глазом.
Думай, думай... Он постоянно пил эти дурацкие детские коктейли с трубочкой — Мавна набрала название. Нет, не подходит.
Тогда...
Название коктейля плюс раз-два-три.
Сработало!
Она быстро включила эфир Лируша на ноутбуке, развернула на весь экран и трясущимися руками набрала номер Илара.
— Илар, там Раско! — выпалила Мавна, едва он снял трубку. — Меня заперли в общежитии, но он там, у старого дома Варде, его достали со дна болот! — голос дрогнул, она громко всхлипнула и чуть не выронила телефон. — Илар! Ты меня слышишь? Включи стрим Лируша! Прямо сейчас, Илар.
— Булка, у тебя всё в порядке? — напряжённо спросил он в ответ. — Ты не заболела?
— Чёрт, нет! Включай эфир. Я не могу к нему сейчас поехать. Но нужно... Ох, они догадались вызвать скорую.
На экране замигали отсветы синих сигналов, в кадре появились медицинские работники с носилками. Мавна молча, умирая от волнения, смотрела, как люди суетятся вокруг детей, как снуют блогеры с камерами, как Варде прячет под куртку какую-то банку...
— Я поеду сейчас, — произнёс Илар в трубку. — Не переживай. Узнаю, куда его повезли. Всё будет хорошо. Главное не волнуйся, я всё решу.
Он отключился быстрее, чем Мавна поняла, о чём он говорит.
— Мы боролись за правду долгие месяцы, и вот вы, наконец, увидите её часть! — гордо вещал Лируш, направив камеру себе в лицо. — Если кто-то опять напишет мне в комментарии, что я сумасшедший конспиролог, то пересмотрите этот стрим ещё раз. А самые захватывающие моменты я смонтирую в ролик, который выйдет уже завтра. Надо только снять немножко упырей — ну, тех, которых власти упорно называют собаками.
Он нагло подмигнул и перевёл камеру на карету скорой помощи и машину с логотипом центрального телеканала. В темноте послышался рёв заводящегося мотоцикла, у и Мавны ещё сильнее сжалось в груди.
Она снова открыла социальные сети. Теперь все новости были заполнены скриншотами из стрима и заголовками про пленников болот. И везде один и тот же ролик:
«Кто, по-вашему, виноват в беспорядках на улице этим вечером?» — Вытянутый микрофон толкается прямо в подбородок, яркий свет прожектора слепит.
«Идите на хер».
Резкий свет делал лицо Смородника ещё более рубленым, грубым: нос казался больше и горбатее, очерченный глубокой тенью, скулы — острее и резче, морщинка между бровями казалась чёткой линией, проведённой маркером, а глаза — темными и жёсткими.
Если бы Мавна увидела его впервые, то поморщилась бы — какой-то отталкивающий, некрасивый тип, ещё и хам. Но сейчас он казался таким родным, таким хорошим, и хотелось протянуться к нему через экран, обнять, прижать к себе, утешить поцелуями.
Он вернулся с Раско. Они вместе с Варде сделали это.
Из глаз хлынули слёзы. Неожиданно, как непрошенный водопад. Просто полились и всё — Мавна даже не могла понять, стало ей более грустно или более страшно. Наверное, её нервы дошли до своего предела и не могли натягиваться сильнее. Оставалось только удивляться мокрым щекам и стараться не сойти с ума.
Раздался стук, кто-то подёргал ручку снаружи. Мавна резко развернулась, вытерла щёки и кинулась к двери.
— Калинник, хитрая ты морда, открывай! — прозвучал женский голос, приглушённый из-за разделяющей их преграды, но всё равно возмущённый и громкий. — Что значит «тут нет никаких врачей»? Это инфантильная шутка, когда всем ребятам нужна твоя помощь!
— Лунница, это ты? — крикнула Мавна. — Калинник сбежал, а меня запер. Ты можешь меня выпустить?
— Чёрт. — Лунница осеклась. — Ему что, тоже захотелось поджарить задницу? Ладно, сейчас что-нибудь придумаем... Запасной ключ точно есть у кого-то из ребят, я напишу в чат. Но меня тут за мазью послали, ты можешь быстро в окно выкинуть пару банок? Я сейчас спущусь и поймаю.
В окно...
Мавна закусила ноготь на большом пальце. А тут ведь первый этаж.
— Смогу конечно!
— Отлично, подруга, я мигом.
Лунница побежала по коридору, стуча каблуками. Мавна метнулась к ящикам, нашла там большой пластиковый пакет с логотипом маркетплейса. Распахнула холодильник, сбросила туда несколько банок с мазью, следом в пакет отправились бинты, перекись, обезболивающее, йод, ватные диски, жгуты и пластыри. Покрутившись около холодильника, она добавила ещё нарезной хлеб, банку шпротов и сгущёнку в мягкой упаковке.
Затем Мавна подбежала к окну и распахнула скрипучую створку. Чёрт, решётка... Слава Покровителям, открывалась через щеколду, которая, конечно, заржавела, но не насмерть. Чуть не содрав кожу на пальцах о ледяной металл, Мавна открыла и решётку тоже. Опершись ладонями о подоконник, она выглянула вниз.
Не так уж и высоко. Но с её природной грацией можно свернуть шею даже выпав с первого этажа. А ещё у неё сейчас нет верхней одежды...
Мавна быстро вернулась в кабинет, открыла узкий шкафчик и сняла с вешалки куртку из коричневой кожи. Куртка была тяжёлой и слишком большой, но всё лучше, чем прыгать на мороз в одном свитере. Сам Калинник был в другой, тоньше — наверное, чародеи носили зимние вещи только в случае аномальных холодов.
Она крутанулась вокруг своей оси, лихорадочно соображая. На улицах упыри... Нужно себя защитить.
В задний карман джинсов нырнул пистолет, заряженный искряными патронами. Подумав ещё пару секунд, она надела на палец лягушачье кольцо — Варде ведь когда-то обещал, что оно защитит от низших.
Прижав пластик к губам, Мавна шепнула:
— Так покажи, что ты на моей стороне, маленькая лягушка.
Во дворе зарокотал рёв мотоцикла. Мавна в куртке, которая ощущалась как доспехи, подбежала к окну и выкинула на снег пакет с медикаментами. Лунница поймала его у земли, не дав зацепиться за ветки кустов.
— Ага, спасибо, крошка.
— Стой! Я тоже иду. Там у корпуса что-то взорвалось. Ты слышала?
Лунница застыла с приоткрытым ртом и скептически вздёрнутой бровью.
— Идёшь? Через окно? С твоим телосложением? Ну-ну... А рвануло где-то на улице. Наверное наши парни постарались, сейчас мимо проедем посмотрим.
Мавна решительно задрала ногу на подоконник, вскарабкалась на него, глубоко вдохнула и, зажмурившись, подалась вперёд.
Полсекунды падения — и она кубарем покатилась по земле. Хрустнули ветки куста. Падение могло бы быть более жёстким, если бы не куртка-броня, и Мавна почти сразу вскочила на ноги, задыхаясь от адреналина.
— Ничего себе ты вытворяешь, подруга, — присвистнула Лунница, застёгивая рюкзак после того, как в нём исчез пакет. Показалось, что на лице Лунницы проступило что-то вроде уважения. Мавна заправила растрепавшиеся волосы за уши и улыбнулась.
— Можно с тобой?
— Я возвращаюсь в пекло, малышка. Точно ли ты туда хочешь?
Мавна горячо закивала.
— Хоть куда. По пути разберёмся.
И что-то ей подсказывало, что Смородник, с готовностью пославший корреспондента, как раз-таки направился в то самое пекло. И Илар... С лёгкостью мог бы тоже там оказаться.
После того, как выяснит, что с Раско и куда его увезли.
— Ну тогда садись, раз не боишься обжечься.
Мавна забралась на сиденье и крепко ухватилась за талию Лунницы, совсем тонкую под грубой кожаной курткой.
***
Калинника несла вперёд сила искры.
Он дал ей волю там, в кафе, и теперь она никак не желала успокаиваться. Бурлила, колола, жгла вены и лёгкие.
Агне не отчитывалась перед ним и не поставила в известность, куда она направилась — сбежала в упырином облике, погнавшись за двумя противниками сразу. За своими же. Калинник выстрелил в спину упырям, но дальше решил, что каждый должен заниматься своими проблемами.
В его случае — это доложить обо всём Сеннице.
Он добежал до кабинета Матушки на адреналине. Наверное, тело слишком привыкло сдерживать искру, да ещё и нога разболелась — её немного задели, но старая рана беспокоила куда сильнее.
Зато через несколько минут передышки искра снова рвалась наружу, да так, что затмила разум. Ему бы остаться и ждать раненых соратников, но искра буквально против воли тащила его на улицу, в гущу битвы, и Калинник не мог оставаться в стороне.
Заперев Мавну, чтобы не увязалась за ним со своими каштанами, он, хромая, побежал к выходу.
Входная дверь тряслась, снаружи в неё билось что-то большое и сильное. Испуганная Мариса выбежала из своей каморки.
— Черти какие, прямо в подъезд ломятся! — воскликнула она.
Калинник быстро обнял её, успокаивая.
— Ключ от генератора у тебя?
Мариса, поджав дрожащие губы, кивнула.
— Сможешь привести в действие генератор? Только тут же прячься под лестницу, у тебя будет пара секунд задержки.
Мариса тревожно посмотрела на металлический короб на стене с плакатом «Чародей! Входя, не забудь отдать искру» и на изгиб лестничного пролёта, оценивая свои шансы.
— Смогу, — наконец согласилась она и вставила маленький ключик в скважину на щитке.
Снаружи в дверь ударили ещё сильнее, железо заскрежетало, будто его вскрывали огромным консервным ножом. у Калинника в голове стучали барабаны, искры сыпались с пальцев, нетерпеливо зовущие в драку.
— Мариса, жахай! — закричал он, кидаясь к двери.
И Мариса жахнула.
Рванула рычаг, отбежала в сторону — и дверь, а вместе с ней и Калинника, и стаю упырей снесло взрывом.
***
Перед глазами стояли только лица родных, каждый грёбаный раз, когда Смородник моргал. Мама, отец, Мануш. Мысли крутились, сталкивались, завязывались в узел, но все были об одном и том же.
Ему привиделось или нет?
Были они там на самом деле, или существовали только в его мозгах и сердце?
Он сделал то, что хотел. Вызволил людей из центра. Убил столько упырей, сколько мог. Заразил Туманный город искрой. На этом его путь закончен — если так будет угодно Свету. Он оставляет эти болота гореть, но уже за своей спиной.
Но самому Смороднику было угодно забрать с собой ещё как можно больше упыриных жизней — без того отсутствующих.
Мотоцикл мчался по городу — живому, бурлящему, мигающему окошками и вывесками магазинов. Обычно он ездил аккуратно, но сейчас лихо сновал между рядами, не всегда удосуживаясь включать поворотники. Только на светофорах послушно ждал, чтобы рвануть вперёд, едва загорится зелёный свет.
Если бы у Смородника был при себе привычный телефон, то без остановки сообщал бы об «отсутствии жизни» — он чуял кожей, что город наводнили упыри. Во дворах вспыхивали всплески пламени, слышались крики, рёв моторов и мелькали быстрые тени — упырей, чародеев, простых людей. Пару раз он вскидывал пистолет и стрелял — если чётко понимал, что застрелит именно упыря, а не прохожего.
Хватит с него случайных убийств.
Где больше всего румяных, довольных, пышущих жизнью людей собирается в декабре? Конечно, на городской площади с её вырвиглазно-яркими, показушно-весёлыми ярмарками и аттракционами.
Смородник свернул к заброшенной школе, противореча своим же решениям. Это желание пришло резко, как внезапный удар. Пусть у упырей не останется, пусть у них ничего не останется. Им не удастся мирно жить с людьми — как можно жить в согласии с едой? Глупая утопия.
Здание выглядело совершенно пустым, холодным — как скелет огромного животного, который никак не примет земля. Среди снега, тонким дырявым платком укрывшем землю, школа казалась почти чёрной, с её обгоревшими пятнами на стенах.
Что ж. Горела однажды, сгорит снова.
Смородник оставил мотоцикл и побежал вокруг здания, разливая чистое пламя прямо из раскрытых ладоней. Искра словно пришла в восторг от такой свободы: вспенилась в венах, бурлящим потоком вырывалась сквозь кожу, до боли искалывая и обжигая кисти. Дикая, после болот будто бы нервная и непредсказуемая. Огонь поднялся кольцом прямо на сухой траве, расплавил снег, но не гас от влаги, поднимался выше и выше, злой, трескучий, багровый, как кровь.
Смородник резко воздел руки над головой и сомкнул ладони, чтобы выбросить вперёд — и пламя ринулось на здание, оплавляя бетонные стены, как старые свечки.
Смородник залился лающим смехом, злым, жестоким. Сверкнул глазами, глядя на всполохи высотой с весь первый этаж, и снова запрыгнул на байк, заводя мотор.
Шум от площади мог бы соревноваться с рёвом мотора. Гремела музыка на катках и у каруселей, взрывались петарды с бесконечным треском, раскрашивая небо и отражаясь в мириадах мелких снежинок, будто рассыпанное конфетти. В центре возвышалась огромная ёлка — настоящая, не то что конусы в огоньках, которые часто ставили у административных зданий. В этой было, наверное, метров тридцать, не меньше, и от её макушки, как сектора паутины, тянулись бесконечные гирлянды, сплетаясь над головами гуляющих людей в сплошное светящееся полотно.
У Смородника мелькнули сразу две мысли:
Во-первых, что это понравится Мавне;
Во-вторых, что тянущиеся провода теперь всегда будут напоминать ему о Туманном городе.
Он цокнул языком и посмотрел в сторону. Вот он же, обычный торговый центр в маленьком городке. Самый крупный из имеющихся в Топях, с огромными призывными вывесками и приветливо горящими окнами. И где-то в другом измерении, под землёй, находился его брат-близнец, но мёртвый, высушенный, оледеневший насквозь. Но теперь — тлеющий от его силы.
Словно в ответ на мысли небо над обычным торговым центром порозовело и вспыхнуло — но это был всего лишь очередной залп петард.
На Смородника чуть не налетела компания молодых девушек со стаканчиками глинтвейна, которые они сжимали пушистыми варежками — у всех почти одинаковыми. Над катком на ветру трепетали треугольные флажки, и музыка там грохотала громче всего. Смородник присмотрелся, близоруко сощурившись. Нет, вроде бы, на катке люди кричали потому что им было хорошо, а не потому что их кто-то жрал.
Но вот на краю площади что-то мелькнуло и спряталось за декорацией-тележкой. Смородник оставил мотоцикл на парковке у торгового центра и, сжав в руке пистолет, приспустил рукав, чтобы не пугать оружием людей.
Упырь бросился на него из-за сувенирной палатки. Смородник выстрелил — и звук слился с грохотом фейерверков. Тварь вспыхнула и угасла, короткая вспышка пламени тоже будто бы растворилась среди общего буйства красок и огней.
Смороднику показалось, что сбоку полыхнул чародейский огонь, но это оказалось обычное фаер-шоу: артисты собрали вокруг себя толпу со смартфонами на вытянутых руках. Громыхало то дальше, то ближе. Выстрелы или петарды? Никого, кроме Смородника, это не волновало — никто и мысли не допускал, что в центре города могут стрелять.
— В новостях какие-то ужасы пишут, — мелькнул сбоку голос девушки, которая пыталась рассказать что-то друзьям.
— Какая неожиданность! — расхохотался парень с оленьими рогами на голове. — Будто они когда-то писали о хорошем.
— Вчера писали, что котёнка достали из-под ванной, — откликнулась другая девушка. — Так что всякое бывает.
Компания удалилась, вместо неё прошли другие, и вереница людей становилась всё плотнее, шумнее и веселее. У Смородника закружилась голова. Хотелось кашлять: искра в крови капризничала, будто сожжение школы отняло больше сил, чем могло бы. Он протиснулся между дымящимися бочками с глинтвейном, случайно толкнул какого-то парня в очереди за пончиками, миновал толпу у палатки со сладостями ручной работы, прошёл мимо ёлочного базара с замёрзшим продавцом, который переминался с ноги на ногу — в валенках и с шарфом, натянутым до носа. Между ёлками шевельнулась и выскочила тварь, метясь сзади в продавца — один точный выстрел с искрой, и от упыря остался только пепел. Несколько ёлок, правда, вспыхнули.
— Какого хрена?! — возмутился человек-шарф.
Но Смородник двинулся дальше.
Что-то бросилось ему под ноги, и он чуть не упал. Вскинул пистолет — и тут же опустил. Чёрт, противником оказалась лохматая собака, ростом едва по колено.
Постепенно, пробираясь мимо веселящихся людей, крутясь как волчок и прислушиваясь к каждому звуку среди сплошного гудящего, как улей, шума, Смородник добрался до середины площади. Среди гуляющей толпы он видел снующие фигуры в чёрном. Иногда они вскидывали руки, и от них отлетали алые пули-искры. Чародеи. Свои или соседней рати?..
— Смородник! Живой?!
Сбоку на него налетел Калинник, хромая сильнее обычного. Его куртка была в упыриной крови и обгоревших пятнах. Смородник выругался от неожиданности и чуть не прикусил язык.
— Как видишь. Ты чего тут?
Калинник быстро улыбнулся в знак приветствия, но тут же его лицо стало жёстким и напряжённым, как прежде на охоте. Он вскинул руку и выстрелил куда-то за плечо Смородника.
— Осторожнее, людей полно.
— Вижу.
— Тут наши?
— Ага. Упырей целая стая. Но у меня информация, что их станет ещё больше.
Словно в подтверждение его слов, Смородник заметил, как сбоку от палатки с напитками тень стремительно набросилась на девушку и утащила её за декорации — так быстро, что жертва и вскрикнуть не успела. Смородник метнул в упыря сгусток пламени, и декорация-вертеп с Покровителями вспыхнула. Скрежещущий крик упыря утонул в громкой музыке, похожий на интересный звуковой эффект.
— Где Мавна? — бросил он Калиннику.
— Всё окей. Я позаботился.
Смородник кивнул.
— Разделимся?
— Разделимся.
Они разбежались в разные стороны, каждый держа наготове оружие.
Теперь Смородник видел в толпе знакомых чародеев. Вот Лунь поднял руку, метясь за карусель. Вот Синица пробежала мимо, зажигая на пальцах огоньки. Вот выстрелила Желна, послав вдогонку россыпь искр, и это получилось так ловко, что сам Смородник не понял, где был чародейский огонь, а где — брызги запущенной петарды. Звуки выстрелов и взрывающихся фейерверков абсолютно синхронно пробили небо под радостные возгласы.
Радостные раскрасневшиеся лица, руки с праздничными горящими палочками, резкий запах пряных напитков, яркая посыпка пончиков, кружащиеся фигурки-лошадки на огромной карусели, уличные музыканты, актёры на ходулях, дети с петушками на палочках и хлопушками, костлявые спины упырей, вдруг неловко падающие, будто поскальзывающиеся, люди — всё смешивалось перед уставшими глазами в цветную кашу.
Но упыри не всегда выглядели как уродливые лысые псы. Высокий парень согнулся над девушкой, как для поцелуя, но через мгновение по её белому пальто по груди потекли струйки крови.
Смородник ударил упыря прикладом по затылку.
— Жри аккуратнее, — посоветовал он и сунул девушке влажную салфетку. Несостоявшаяся жертва посмотрела на него с невыразимым презрением и кинулась хлопать по щекам кавалера, лежащего без сознания.
Смородник пожал плечами. Ну, предупреждали бы, раз у них всё по взаимному согласию.
В бок ему ударился упырь, ошалевший от запахов крови. Клацнули челюсти перед лицом, но тварь вдруг упала с ножом в шее и в агонии забила ногами по снежной каше. По плечу кто-то хлопнул: Смородник резко обернулся, держа пистолет наготове, и увидел перед собой Боярышника.
— Возвращаю должок, — буркнул ратный глава в ответ на непрозвучавший вопрос.
Он крутанулся и исчез в толпе.
Смородник пробежал к катку. Выстрелил несколько раз — точно в упырей. Сердце колотилось быстро, громко, но рука оставалась тверда. Нельзя промахиваться в такой толпе. Можно стрелять только тогда, когда точно уверен, что попадёшь.
Вдруг что-то с силой ударило Смородника в плечо. Стало горячо. От удара он чуть развернулся — и среди празднующих увидел криво усмехающегося Лыка. Его правая рука была поднята, сверкал хромом, переливаясь от отблеска огоньков, пистолет.
Смородник, ничего не понимая, посмотрел на свою руку. По куртке, капая на брусчатку площади, усыпанную конфетти и фантиками от леденцов, хлестала кровь.
Новый удар пришёлся прямо под левую ключицу. На этот раз он не устоял на ногах.
Смородник падал медленно — так ему самому казалось. Вот перед глазами мелькают спины людей, а вот — уже их ноги. Колени подогнулись, в голове зазвенела пустота. Звуки куда-то исчезли, а цвета наоборот выкристаллизовались до боли: алый, золотой, неоново-зелёный на чёрном фоне. Дышать стало сложно.
Фейерверки в небе слились со вспышками в голове. Тело отяжелело, сделалось неповоротливым, будто его резко выключили.
Он упал в лужу собственной горячей крови, только теперь поняв, что удары были выстрелами в него самого.
***
Мавна сползла с мотоцикла Лунницы.
Они остановились на улочке, отходящей от площади в сторону современного жилого квартала и нервно потёрла лягушачье колечко на пальце. На скамейках сидели и лежали чародеи, переводя дух. Тлели дымом сигареты, резко пахло мазями, кровью и порохом. Лунница бросила пакет с лекарствами крупному чародею с густой бородой и перебитым носом.
— Как дела, ребят?
Он поймал пакет и сразу закатал рукав, чтобы нанести мазь на рану.
— Нормально. Они на площадь пробрались, там людей прорва. Мы осторожничаем, а то спалили бы всё. Снизу как-то клокочет, наверное под болотами что-то происходит. Но мы по обстоятельствам работаем. Есть упыри — значит, бьём.
Лунница кивнула.
— В общаге рвануло. Думаю, генератор. Мы мимо проезжали, там горел подъезд, а кругом валялись упыри. Надеюсь, Мариса в порядке, — добавила она тихо.
Мавна всего на секунду увидела подъезд, когда они объезжали здание. Там на самом деле выбило железную дверь, стены почернели, их лизал алый огонь, а на тротуаре валялись обугленные костлявые тела. Непонятное, жуткое зрелище, но у Мавны не было сил и времени думать ещё и об этом. Чародеи разберутся. Сенница разберётся. Главное, чтобы с Марисой и правда всё было в порядке.
На площади царило настоящее предпраздничное веселье: страшно представить, какая вакханалия тут развернётся в новогоднюю ночь, если простая суббота кипит такой буйной жизнью. А ведь для упырей это всё равно что накрытый стол.
— Слушай, ты бы пошла в кафе кофе попить, — с сомнением протянула Лунница. — Не хотелось бы, чтобы тебя тут задавили. Тут кругом упыри.
— У меня есть пистолет. — Мавна подняла на неё полные решимости глаза и показала свою пушку. — Патроны с искрой. Мне Смородник дал.
— Оу. — Лунница удивлённо пожала плечами. — Всё равно, это тебе не шутки. Пристрелишь кого-нибудь ненароком, я отвечать не буду.
— Ты сама меня сюда привезла.
Мавна с волнением посмотрела в сторону площади. Ёлка, каток, карусель, толпы веселящихся людей со стаканчиками и едой. Холодный ветер принёс отчаянную мысль, смешанную со страхом: дура, сидела бы в общежитии, куда потащилась? Раско и Илар где-то в больнице, а её потянуло на приключения. И всё ради этого придурка.
Он должен быть где-то здесь. Если она достаточно изучила Смородника, то он полезет в самую гущу событий. Надо его выдернуть и попросить отвезти к Раско. Попросить больше не соваться никуда.
Он же достал детей из-под болот, все это видели! Она возьмёт его в охапку и принесёт Сеннице, потребует освободить от всех обязательств, и они заживут в прекрасном замке из шишек и каштанов, увитом гирляндами, как принц и принцесса... Будут ужинать хачапури с двойным сыром и шаурмой с пельменями. И каждый вечер обязательно будут любить друг друга до потери пульса — а как иначе?
Мимо бросилась костлявая четвероногая тварь. Мавна взвизгнула, а Лунница метко сразила упыря огненным хлыстом.
— Видишь, малышка, тут опасно.
— Вижу, — согласилась Мавна и решительно двинулась на площадь, прочь от Лунницы и игнорируя её протестующие крики.
Мавне тяжело было двигаться в толпе. Она была не очень быстрой и точно не напористой — там, где следовало бы действовать настойчивее, её саму практически затаптывали. Из-за роста она мало что видела, но ей казалось, что пару раз она точно видела чародеев: они резко поднимали руки, и тогда сверкала короткая алая вспышка, а звук выстрела смешивался с общим шумом.
Мавна пробралась ближе к катку. Метрах в двадцати от неё, растолкав толпу, на свободный участок выскочил высокий парень в чёрной куртке. Он резко крутанулся, вскинул руку, выпустил вспышку, взметнув чёрными волосами.
— Смородник! — окликнула она.
Конечно, в таком гвалте у него не было ни единого шанса её услышать.
Она попыталась растолкать очередь, но люди зашипели на неё, подумав, что она хочет пролезть ближе к окошку с бесплатными пирогами.
— Смородник!
На секунду ей заслонили обзор. Мавна протиснулась мимо двух смеющихся девушек и увидела, как Смородник резко дёрнулся, будто его кто-то толкнул.
— Смо!
И тут он дёрнулся снова, наполовину развернувшись корпусом от невидимого удара. Мавна кинулась бегом.
Ноги Смородника подкосились, и он рухнул на брусчатку, как срубленный.
— Смородник!
Мавна подбежала почти в тот самый момент, как его голова коснулась земли. Она упала на колени, прочертив джинсами по брусчатке, и приподняла его за плечи.
— Ты меня слышишь? Смо, что случилось? Смо?..
Мавна хлопала его по стремительно бледнеющим щекам. Его глаза закатились — наверное, он даже не узнал её. Губы буквально за секунды стали серыми, с лица ушла последняя краска, сделав кожу пергаментно-белой.
Мавна всхлипнула, ничего не понимая. Её бёдрам было горячо — она устроила на них плечи Смородника. Горячо и... мокро.
Она непонимающе уставилась на тёмную лужу, разливающуюся под ними. Поднесла к лицу собственные ладони — Темень, все в крови.
Кровь, всюду была кровь. Покровители, откуда? Почему так много?
— Помогите! — истошно закричала она. — Вызовите скорую! Человек ранен! Кто-нибудь!
Но её не слышали.
Смех, музыка, взрывы петард.
Чёртов разноцветный ад.
— Смонечка, родной, любимый, ты только держись, — запричитала она, гладя его по щекам своими окровавленными ладонями и оставляя красные разводы на бледной коже. Слёзы капали ему на лоб. — Держись, хороший мой, сейчас, сейчас...
Она сама не знала, что «сейчас».
«Сейчас я сойду с ума, вот что», — мелькнуло в голове.