Отсутствие жизни

Калинник проверил запасы бинта и перекиси. Записал в толстую тетрадь остатки медикаментов и пометил, что нужно будет заказать у Матушки. Открыл холодильник — мазей, секрет которых чародеям когда-то давно передала райхианская бабка-целительница, было ещё достаточно.

Он повёл плечами, разминаясь. Больная нога ныла — наверное, пойдёт дождь или снегопад. Поправил очки и повесил халат на крючок.

Вдруг телефон разразился уведомлением:

«Зафиксировано отсутствие жизни».

Калинник нахмурился и открыл приложение. Темень, неужели так близко?.. Даже квартал не назвали. Значит, прямо на соседних улицах.

Раньше твари не были такими смелыми. Что-то их раззадорило. Зима уже почти наступила, ну куда им, казалось бы? Раньше можно было передохнуть хотя бы до весны. А в этом году будто никак не угомонятся, сволочи.

Если бы он продолжал жить в основном корпусе, то уже звучали бы шаги, спешащие по коридору. Да что там... он сам бежал бы с горящими глазами, на ходу проверяя оружие и чувствуя бурлящий азарт искры в крови.

Но это больше не его жизнь. И даже из окна больничного отделения теперь виден только тихий двор со спортивной площадкой для студентов. Остаётся только одно. Смотреть со стороны.

Калинник открыл отслеживающее приложение на ноутбуке и стал наблюдать за своеобразным «матчем»: зелёные точки упырей против алых точек чародеев стекались друг навстречу другу с противоположных концов улицы. Не особо информативно, но так он хотя бы останется в курсе событий.

Простых людей приложение не отображало — их уровень жизни можно было назвать серым, невзрачным. Не дотягивающим ни до бешено-красного, ни до мертвенно-зелёного.

Искра щекотала кончики пальцев. Калинник уселся перед ноутбуком и спокойно произнёс, сцепив перед собой пальцы и глядя на них:

— Ну, моя хорошая, чего просишься? Нам там не место. Мы тут будем ждать ребят. Вдруг кого заденут. А с тобой мы уже гуляли пару дней назад. Помнишь? Каштаны кидали. Упырей били. Ты у меня выгулянная.

Искра кольнула в груди, будто огрызаясь.

Калинник поставил чайник, постоянно поглядывая в монитор, и хотел достать из ящика пачку земляничного печенья, как вдруг в дверь постучали. Он нахмурился. Кого принесло? Наверняка кто-то из студентов пришёл просить лекарство от похмелья. Большинство взрослых чародеев уехали на разборки.

Он открыл дверь. На пороге стояла Мавна.

— Что ты здесь делаешь? — Калинник растерялся и непроизвольно почесал за ухом.

Мавна выглядела растерянной и пушистой в своём мохнатом персиковом свитере с пчёлами. Нос у неё был красный, большие карие глаза на мокром месте — ревела, что ли? На бледных щеках россыпь веснушек выделялась созвездиями.

— Привет, — тихо произнесла она, комкая края длинных рукавов. — Извини, у тебя есть что-нибудь перекусить? Я верну. Просто... Я тут в его квартире, а там даже поужинать нечем. В магазин сходить не успела, а теперь эти упыри. А у него только лапша дурацкая в ящике, его нет, а лапша лежит. Как я могу её без него есть, ну скажи? А в холодильнике мои огурцы. Я же без него не стану их открывать. Обещала ему, что будет стонать. И страшно, все убежали за упырями, а его нет... И квартира эта пустая дурацкая. Пришла туда и не могу. Не могу там сейчас.

Она запиналась и говорила какую-то чушь дрожащим голосом, бормотала всё на одном дыхании. Калинник отошёл, растерянно пропуская Мавну в кабинет. Он понятия не имел, как успокаивать девушек, но подозревал, что может кое-что для неё сделать.

— Были у меня тут чебуреки, колбаса... Ты садись. Сейчас сообразим тебе ужин. Ты мясо ешь вообще? Или только салатики?

Он быстро махнул Мавне на стул, а сам зарылся в холодильник. Почему-то накатило волнение или что-то вроде ответственности. Девушка друга пришла поесть... Есть в этом что-то доверительное. Даже интимное.

— Я всё ем, — тихо вздохнула Мавна сзади.

Калинник достал заветренный кусок докторской колбасы, сыр-косичку, чёрный хлеб, банку шпротов и оставшиеся со вчера чебуреки. Бросил в кружки по пакетику чая и залил кипятком. Покрутился вокруг, ощупывая свои бока: что-то он хотел, что-то искал, но забыл, что и зачем... А! Да. Точно.

Калинник подвинул Мавне тарелку с печеньем, открыл шпроты, а хлеб поджарил, подержав между ладонями и направив искру. Сделал бутерброды, разложил на блюдце. Постарался даже, чтобы было красиво, по кругу, как ромашка.

Мавна сидела на стуле, поставив один локоть на стол и подперев голову кулаком. Время от времени она шмыгала носом и тёрла глаза, но слёз, вроде бы, не было. Это хорошо, потому что Калинник понятия не имел, как утешать плачущих девушек. Тем более таких милых.

— Вот, угощайся. Не ресторан, конечно. И не твой шикарный домашний суп. — Калинник хмыкнул. — Но что есть. Доставку сейчас не закажешь, а то вдруг курьера по дороге сожрут. Получится доставка для упырей, хе-хе.

Мавна потянулась за бутербродом и куснула.

— Спасибо. Вкусно.

Калинник бы поспорил, еда была самая непримечательная: так, чисто что нашлось на скорую руку. Как-то он упустил момент, когда настала пора заказать что-нибудь свежее. И как не вовремя Мавна пришла, вряд ли ей очень нравятся шпроты с хлебом. Неудобно вышло.

— Так ты всё-таки тут решила пожить? — спросил он, не зная, о чём говорить. Не о погоде же. Дурак, всё очевидно же.

Мавна проглотила кусок и кивнула.

— Да. Но, кажется, принесла вам несчастья. Хотела как лучше, гирлянды свои дурацкие притащила. А тут такое.

— Ну ты чего. — Калинник беспокойно поёрзал на стуле. Кажется, всё-таки придётся её утешать. Как бы не сделать хуже неправильно подобранными словами. — Мы сами несчастья притягиваем. И вообще не бери в голову, сейчас наши парни и девчонки прогонят упырей. Быстро разберутся. Всё хорошо будет.

Калинник старался говорить уверенно, но сам невольно обернулся на монитор с движущимися точками. Красные искры брали в окружение зелёные отметки. На приборах всё выглядело не более, чем радар в компьютерной игре, отображающий «своих» и «чужих». Но в голове проносились слишком яркие воспоминания.

Он отлично знал, насколько в жизни всё отличается от картинки на карте.

Калинник замер. Искра недовольно заворчала в груди, царапнула аорту, кольнула позвоночник. Воздух застрял в лёгких. Уши будто залило воском, отрезая от звуков внешнего мира. Накатило, налилось непрошенное.

Рокот моторов, грохот сердца. Крики товарищей по отряду. Мерзкие визги нежити. Азарт перед битвой, искра, выливающаяся наружу. Сладкое предвкушение. Кровь, грязь, жар в мышцах. Выстрелы, вспышки, пламя. Предсмертные крики. Горящие смрадные туши.

И жгучая боль в ноге. Кривые зубы, впивающиеся в плоть. Вспышка бьёт мимо. Упырь резко дёргает головой, разрывая связки и мышцы.

— Калинник! Что с тобой?

Он «включился», когда Мавна затрясла его за плечо. Калинник дёрнулся, заморгал, звуки снова хлынули в мозг. Тусклая лампочка торшера непривычно ярко резанула по глазам. Давно зажившая нога вдруг снова стала ныть — Темень бы забрала эти воспоминания. Он машинально ухватился за щиколотку.

— Всё нормально, — прохрипел Калинник. — Наверное, погода меняется. Голова заболела.

Будто решив подыграть ему, в окно ударил поток ливня. Застучало по подоконнику.

— Тебе найти таблетку? — спросила Мавна. — Или налить ещё чаю?

— Нет. Спасибо.

Мавна обогнула стол, положила ладонь на лоб Калинника. Закусила губу, задумавшись, наверное, о его температуре, но вдруг взгляд Мавны стал мрачным и отстранённым. Она нахмурилась, склонившись над ноутбуком. Волнистые пряди соскользнули с плеча, мазнув кончиками волос по клавиатуре.

— Тут можно отследить всех чародеев? — спросила она напряжённо, глядя в монитор с точками.

— Ага.

Калинник опять поёрзал, оттянул горловину свитера пальцем. Чёрт, не нужно девочке на это смотреть. Вдруг сейчас погаснет кто-то из алых точек.

— Можно...

Она без подсказок нашла строчку поиска и быстро забарабанила по клавишам. Но поиск не выдал результатов.

— Тут нужно знать не только имя, но и номер, да? — спросила она, оборачиваясь на Калинника.

Вот ведь блин, какая предприимчивая девчонка. Он и понять ничего не успел.

— Нет, — признался он с неохотой. — Имени достаточно для поиска.

— Но он ничего не показывает. Я вбила без ошибок.

Чёрт, чёрт, чёрт.

Калинник с нажимом провёл ладонью по лицу и выдохнул.

— Слушай, тут такое дело... В общем, его сигнал пропал ещё вчера.

Мавна помолчала пару секунд, покусывая губу. Взяла с тарелки ещё одно печенье и разгрызла, роняя крошки в подставленную ладонь.

— Что это значит? Он уничтожил жетон, чтобы его не могли отследить?

Калинник пожал плечами. Признаться, у него самого были куда более тревожные мысли. Он не слышал о том, как можно уничтожить жетон. Искра его не брала, ну разве что положить на рельсы и расплющить. Хотя Смородник внезапный и совсем сумасшедший, кто знает, что могло прийти в его дурную голову. Калинник столько раз лечил его сотрясения, что иногда удивлялся, как там ещё что-то было способно думать. Хотя с этим, определённо, были проблемы.

— Я не знаю, — признался Калинник. — Просто исчез с радаров. Не накручивай себя заранее. Наверное тут какая-то простая разгадка, и Смо сделал это для своей безопасности.

Мавна растрогано улыбнулась.

— Ты тоже так его называешь?

— Ну да. Постоянно выговаривать полное имя — длинно.

Калинник вернул обратно карту с точками. Зелёных стало чуть меньше. Что ж, стало немного легче.

— Они раньше не подходили так близко к общежитию, да? — спросила Мавна и разгрызла ещё одно печенье.

— Нет. Сейчас ближе всего. Но ты не увидишь их, не бойся. Они на соседних улицах.

Мавна повела плечами.

— Я много раз видела их лицом к лицу. Этого я не боюсь. А вот за людей — да. И за Смородника тоже.

Она вздохнула, и Калинник не мог не заметить, что в больших карих глазах вместе с тревогой плескалась необъятная, невысказанная грусть. Калинник опустил голову, чтобы скрыть смятение. Она чего-то ждала от него? Или нет?

— За людей постоят наши ребята, — пробормотал он себе в бороду. Встал, нарезал сыр, колбасу и хлеб и разложил на другой тарелке. — Ешь ещё. Вот, новый вид бутербродов.

— Разнообразие как в ресторане, — хмыкнула Мавна.

— Ну, это ты загнула. Погреть чебурек?

— Ага. Спасибо.

Калинник суетливо раскладывал всю свою имеющуюся снедь, совершенно опустошив холодильник и ящички. Он грел хлеб и чебуреки искрой, попытался даже красивыми точками выдавить майонез сверху колбасы — вспомнил, как готовил для девчонок, когда был моложе и старался их впечатлить. Да уж, навык явно утерян после нескольких лет в компании пиццы и столовской еды. Может, правда сбегать в столовую за котлетами? Хотя нет. Не хотелось оставлять Мавну наедине с монитором. Вдруг что-то случится, а она испугается. Да и она пришла ведь для того, чтобы не быть одной. Нельзя убегать.

Калинник разложил импровизированные яства на столе и плюхнулся обратно на стул.

— Добавка, — объявил он. — Бери, не стесняйся.

Мавна потянулась за чебуреком.

Калинник понял, что когда она двигается, его маленький кабинет наполняется запахом женских духов. Непривычно, странно, но приятно.

Мавна прожевала кусок и задала вопрос, который поставил Калинника в тупик:

— Я могу тебе доверять?

Кажется, не было лучшего способа вогнать его в экзистенциальный кризис. Калинник сгорбился и пожал плечами, сцепив руки перед собой. Взгляд он сосредоточил на мониторе. Ещё две зелёные точки погасли, когда подошли слишком близко к красным.

— Это уже тебе решать. Я бы себе не доверял.

— Почему?

— Ну, мы, чародеи, странные. Живём закрытым обществом. Про нас вроде бы знают, но не говорят открыто. Мы с тобой виделись пару раз — с чего бы тебе мне доверять?

— Дурак. — Мавна поджала под себя ноги и прижалась спиной к стене. Она бросила себе на тарелку ещё печенья, сыра и колбасы, но, подумав, соединила всё вместе в сэндвич и макнула его в чай. — Просто убеди, что ты надёжный человек. Сделай вид. Пожалуйста. Мне очень надо кое-что сказать, — добавила она уже совсем тихо и прикрыла рукой рот, жуя свой странноватый размокший печеньеброт.

Калинник задумался. Посмотрел в монитор. Опять побродил по кабинету, сложив руки за спиной. Проверил ящики, вдруг завалялось ещё что-то вкусное. Выскреб горсть конфет в цветных фантиках и положил на стол.

К чему она клонит? Темень этих женщин разберёт. Звучало так, будто она хотела взвалить на него какую-то ответственность. Но он не был уверен, что справится.

Конечно, он как врач знал и хранил кучу чародейских секретов — добрая половина рати прибегала к нему, когда не могла вытащить лампочку, по глупости застрявшую во рту. Он знал про них больше, чем Матушка, потому что видел всех уставшими, разбитыми, ранеными, рычащими от боли. Но доверие, о котором просила Мавна, звучало как что-то ещё более личное. Наверное, потому что Мавна — не чародейка. Девочка из «нормальной» жизни. Не сломанная и не прошедшая жестокую школу Сенницы. Она ничем ему не обязана, и он ничего ей не должен. Выслушать её секрет означало бы повязать себя с ней новыми, неожиданными и нерушимыми узами. Или он преувеличивает?

В любом случае, было страшновато. Вдруг она скажет что-то, что он не сможет держать в тайне? Или с чем не согласится? Не хотелось бы брать на себя ответственность за ожидания малознакомой девушки.

Но она продолжала сверлить его умоляющими круглыми глазами, и Калинник сдался.

— Ладно. Ты можешь мне доверять. Я могила.

Мавна бегло улыбнулась и расправила плечи.

— Спасибо. Слушай... я была у вашей Матушки. Отмечалась, что буду здесь жить. Она позволила остаться, но просила помешать Смороднику выполнить задание. Предлагала деньги. Только предупредила, что если я ему скажу, то его убьют. Я... я рискую, когда рассказываю это тебе. Но мне показалось, что вы друзья, и ты не станешь его предавать. Просто нужно как-то донести до него, что он зря старается. Чёрт, надеюсь, ты не...

— Я не скажу Матушке, что ты всё разболтала. — Калинник тяжело сглотнул. Как он и боялся, откровения Мавны могли поставить его в ужасное положение. — И не подставлю Смородника. Ты молодец, что рассказала, но прибавила мне головной боли.

— Мы можем решить вместе, как быть, — сникла Мавна. — Да, я на тебя взвалила свою ношу, но меня одну она бы раздавила. Ты больше и сильнее меня, что насчёт понести её вдвоём?

— Ладно, — согласился Калинник. Он взял ноутбук и сел с ним на диван, устроив на коленях, чтобы посматривать за ходом событий. — Сказала и сказала. Чего бухтеть теперь.

Мавна встрепенулась и затараторила быстрее, будто оправдываясь.

— Просто вдруг ты до него дозвонишься? Вдруг увидишь его первым? Постарайся намекнуть, что он не бежит от опасности. Он бежит за ней. Что лучше всего успокоиться. Нужно развернуться в обратную сторону. Постараться уйти от Сенницы малой кровью. Ты сможешь ведь найти слова, вы знакомы давно, гораздо дольше, чем я. Ты знаешь, я бы хотела взять его, уменьшить до размеров телефона, вот чтоб в руке умещался. Спрятать в сумку и уехать из города. Из страны. Чтобы Сенница не достала его. Чтобы оставила мне.

Мавна снова всхлипнула.

Калиннику было неловко слышать такие речи. Будто его заставляли слушать что-то не предназначенное для его ушей. Зелёные точки на экране мигали и гасли, красные перемещались быстро и умело, сужая круги и делая резкие выпады. Вот если бы он был сейчас среди товарищей по отряду, то точно знал бы, что делать. И если бы к нему привели десяток чародеев с окровавленными ранами — тоже. А что делать с плачущей девушкой в своём кабинете? Этого он не знал.

Количество печенья и бутербродов обоих видов стремительно сокращалось, привычные медицинские запахи смешивались с ароматом духов и еды, незримо преображая его небольшой светлый кабинет. Калинник подлил Мавне ещё чаю, а она шмыгала носом и мотала ногой, похожая на рыже-персиковое пятно на фоне белой стены. Шумно прихлебнув чай, она снова начала говорить:

— Ты знаешь, мне Сенница такие страшные вещи сказала. Будто он недостойный человек. Что он корыстный и хитрый. Что дал мне ключи из своего умысла. И что он в любом случае опасный убийца. Ну то есть, с одной стороны, это факт. Так и есть. Но он ведь не хотел убивать. Всё произошло случайно, и я давно про это знаю. Знаю и оправдываю его в своих глазах. Сенница того и хотела, у неё получилось: теперь я сомневаюсь. Сомневаюсь в нём, в себе, в его намерениях. Что, если я правда живу в выдуманном розовом мире? Придумала непонятно что и поверила. Вдруг она права? Вдруг всё правда, и мои желания на самом деле полная глупость...

— Ну прекрати, — оборвал её Калинник грубовато. Речь девчонки начала походить на истерику, а он совершенно не знал, что делать при женских истериках. Разве что предложить успокоительное. Можно даже уколом в мягкое место. Кажется, надо так и поступить. — Дать тебе таблетку? Ты не реви только. Чего себя накрутила? Ну да, убил. Да, не хотел. Да, мучается из-за ошибки, сам себя заживо сжирает. А то ты не видишь? Да, он опасен для других чародеев из-за своей неконтролируемой искры. Поэтому вряд ли его снова поставят в отряд, даже если случится чудо.

Мавна вытерла нос рукавом, заправила волосы за уши и угрюмо уставилась на Калинника.

— Ты правда так считаешь? Он что-то говорил про меня? Только правду. Я тебе приносила суп, ты меня сейчас кормишь, мы теперь повязаны. Пища сближает. И совместное дело — мы с тобой упырей били. Пока не поздно, скажи мне правду, если он действительно подонок и дал мне ключи ради своей выгоды.

Она гордо вскинула голову — ну ни дать ни взять боевая булка. Калинник хмыкнул, вспомнив её каштаны, которые, безусловно, сослужили отличную службу.

Дурочка, ну и что она себе придумала? Чёрт, как бы научиться красиво говорить. Причём, желательно, срочно.

— Сенница умеет манипулировать, — признал он. — И знает, на что давить. У неё большой опыт общения с людьми, которые потеряли всё и хватаются за любую возможность быть полезными. Поэтому ты её не слушай. Нечего тебе с ней болтать. Ты Смородника знаешь, он притворяться не умеет. И раз дал ключи, значит, посчитал, что так будет лучше. Не для него, а для тебя. Он о себе в последнюю очередь думает. Ты для себя вспомни, как вы общались и что было, и реши сама, обманывал он тебя или нет.

Калинник даже разозлился, пока говорил. Хотел успокоить Мавну, а в итоге сам завёлся. Наверное, нервы стали сдавать, постоянно переживать за всех дураков. Калинник тяжело поднялся и прохромал к холодильнику. Рывком открыл дверь, достал два пакетика с молочными коктейлями (сегодня остались только клубничные) и шмякнул один на стол перед Мавной.

— Садись ко мне на диван, поговорим, — буркнул он грозно.

— И так говорим... — насторожилась Мавна.

Она взяла коктейль и переместилась на диван. Калинник тоже устроился там — на противоположном конце, и агрессивно проколол пакет трубочкой.

— Ты давай не дури, — заворчал он, не зная, какие слова лучше подобрать. Темень, что, выдавать все секреты друга? Но, наверное, лучше выдать, чем слушать девичьи рыдания. Да что ж такое, мало слёз, ещё и сердечные дела примешиваются. К такому его жизнь точно не готовила. — Я тебе сейчас скажу всё, как есть. Только давай договоримся. Я не выдаю, что ты узнала от Сенницы. А ты не говоришь Смороднику, что я тебе о нём рассказал.

Мавна испуганно втянула в себя глоток коктейля. В полумраке комнаты её глаза блестели тревогой. Калинник с нажимом провёл ладонью по бороде и выдохнул три слога: «пу-пу-пу-у...»

Смородник тоже часто так говорил.

А теперь он собирается сдать самые сокровенные их моменты — ну разве друзья так поступают? Хотя не первому встречному же. А его любимой девушке. Вдруг этот дурак правда где-то убьётся, а она так и не узнает? Он же никому не говорил, кроме Калинника. Не смог бы никому открыться.

— Он как-то выпил пива у меня, — с сомнением начал Калинник, потирая подбородок и пощипывая себя за волоски. — Ты знаешь, наверное, как на него действует алкоголь — организм отвечает мгновенным отключением системы. Это любопытно, на самом деле, если бы я был «настоящим» врачом, я бы его изучил.

— То есть все шутки про «сдать Калиннику на опыту» — это не совсем шутки? — хмыкнула Мавна.

Калинник усмехнулся.

— Как сказать. Может, и не шутки. Ну так вот. Прежде, чем упасть без памяти, он успел сказать, что влюблён в тебя. Клянусь, я никогда от него не слышал ничего подобного. Обычно наш сыч хмур и собран, а тут ну прямо потёк, как шоколадная конфета. Я сначала грешным делом думал, что он какой-то вирус схватил, ну типа бешенство там, ковид... А оно, оказывается, всё проще. Обычный инстинкт размножения.

Калинник выставил вверх указательный палец, как учёный, наконец-то докопавшийся до сути явления. Мавна хрюкнула в трубочку, пряча смешок. Даже в тусклом свете торшера было видно, как сильно покраснели её пухлые щёки. Калинник на миг задержал на ней взгляд, но спохватился, когда понял, что пялится.

— Какой ужас. — Она покачала головой. — Любовь — это не инстинкт размножения. Это глубокое чувство. Хотелось бы на это надеяться.

Калинник и сам понял, что ляпнул какую-то ерунду.

— Не-не, я не то имел в виду. Он не такой. Иначе давно бы всех размножал, а он...

— Ну хватит! — Мавна застонала от странного смеха, который звучал сдавленно, наверное, от смущения. Она уткнулась лицом в сгиб локтя и глухо произнесла: — Я не хочу знать подробности. Сам расскажет, был бы жив.

Калинник воспрял духом, когда понял, что не совсем честно раскрытая информация о тайне Смородника подбодрила Мавну. Она хотя бы перестала плакать — но, может, снова начнёт. Поди разбери девчонок. Надо как-то постараться её отвлечь, пусть он и сам переживал: за ребят, которые сейчас сорвались разгонять упырей; за Смородника, который и правда куда-то пропал; да даже за Мавну, которой Матушка явно пыталась навязать отравляющие душу мысли.

Ради чего она предложила девочке денег? Вряд ли и правда заплатила бы. Вероятнее, ей просто интересно посмотреть, сколько стоит предательство. Растоптать Смородника морально перед тем, как уничтожить физически. Показать всем остальным, что ошибкам в её рати нет прощения.

— Хорошо, что ты мне рассказала про Матушку, — вздохнул он. — Я не имею права говорить о ней плохо, потому что... Ну, потому что без неё меня сейчас бы тут не было. Но мы все понимаем, насколько она непроста. Как и другие ратные главы. Это тяжёлое бремя, руководить ратью. Держаться на связи с властями Удела, подбирать новых учеников, следить за порядком действующих чародеев и не забывать о тех, кто ушёл со службы. Конечно, она использует все доступные ей способы, чтобы удерживать и доказывать свою власть. Если ратный глава оступается, его могут загрызть. Слабый глава никому не нужен, а желающих стать новым и сильным всегда хватает.

Мавна подняла голову, быстро взглянув на Калинника и осмотрела его медицинский кабинет, по совместительству и жилое помещение.

— Она говорила про квартиры для чародеев, которые женятся или уходят со службы. Это правда? Тебе дали квартиру, когда ты ушёл из отряда?

Калиннику нравилось, как быстро у неё менялось выражение лица: оно было живым, непосредственным. Она не пыталась кокетничать или выставлять себя лучше, чем есть — просто вела себя так, как могла. И голос тоже легко переходил от грустных интонаций на заинтересованные и заговорщические. Калинник хмыкнул. Да уж, занятная девчонка. Хорошая — другое слово к ней и не подберёшь. Неудивительно, что Смородник поплыл, хотя, казалось бы, раньше он предпочитал другой типаж.

Он покряхтел и поёрзал на диване, прежде чем ответить. Свой свитер показался слишком тесным и жарким.

— Да слушай... В целом правда. У ратных глав договорённости с городскими властями. Подробностей не знаю, но опустевшие квартиры без собственников предоставляют чародеям, которые отделяются от рати или выходят на пенсию. Есть загвоздка: нужно в течение полугода после свадьбы или ухода из отряда подписать бумаги, иначе квартиры не достанется. Мне предлагали квартиру, но я решил обменять её на возможность остаться тут и помогать. Так что мой старый угол в общежитии отошёл молодой чародейке, только-только вступившей в отряд. Взамен мне отдали целое больничное крыло, покрытое слоем пыли и паутины. Мы с парнями отмыли тут всё хорошенько, места тут много. Чем не квартира. И ты знаешь, мне тогда главное было чувствовать себя частью общества. Не инвалидом, а чародеем. Уходить не хотелось, будто бы на свалку себя выкидываю. А тут остался при делах. Но вот с квартирой пролетел, на ипотеку теперь коплю. Очухался когда уже поздно было, и Сенница сунула под нос подписанную мною же бумагу об отказе. — Калинник вздохнул тяжелее, чем предполагал. — Вот так и получилось.

Он сжал в кулаке пакетик от коктейля, смял картонку и выкинул точным броском в урну.

— Ты жалеешь, что не ушёл отсюда?

Калинник тоскливо уставился в монитор. Зелёные точки гасли одна за одной. Наверняка сейчас где-то на пустынных улицах пылает жадный огонь и съезжаются полицейские машины, бьются в агонии чудовища и отрядные главы выкрикивают команды. Всё то, что он любил, ради чего старался всю юность — быть плечом к плечу с соратниками, зачищать город от нежити.

Но он и теперь защищает. Но по-своему.

— Я перестал жалеть, — сказал он глухо. — Мне здесь самое место. Я полезный. Кто ещё будет им помогать? Бинтовать раны, давать среди ночи таблетки обезбола и прости Свет от похмелья? Они же все как дети малые. Средства гигиены и то у меня просят.

— Надеюсь, Матушка всё оплачивает, — вздохнула Мавна, удобнее устраиваясь с ногами на диване и обнимая подушку.

— Ага. Здесь её упрекнуть не в чем.

— А если всё-таки женишься? Как у тебя с той упырицей? Ты хоть взял у неё телефончик?

Калинник ворчливо огрызнулся:

— Вот давай не будем сейчас.

Они помолчали, каждый о своём. Калинник несколько раз порывался спросить что-то: предложить ещё чаю или помощь по обустройству в Смородниковой холостяцкой берлоге. Но сдерживался: боялся, как бы это не походило на неуклюжие заигрывания. Он всё думал о деньгах, которые Сенница предложила девчонке. Проверка или нет? Хрен разберёт, что в мозгах у ратных глав. Порой казалось, что они уж ну слишком хитросплетённые.

— Можно я умоюсь? — глухо спросила Мавна и потёрла опухшие веки.

— Конечно, — встрепенулся Калинник. — Ванная вон там, видишь дверь?

— Ага.

Она оставила телефон на столе около ноутбука и ушла. Калинник наблюдал, как на мониторе погасли последние зелёные точки и выдохнул. Надо готовить бинты и мази. Ночка будет жаркой.

Экран телефона Мавны вдруг вспыхнул. Калинник сперва хотел сделать вид, что ничего не замечает, но любопытство пересилило: может это Смородник пишет?

Но нет.

Сообщение от неизвестного номера было странным и коротким:

«Куда же ты пропала, Крошечка?»

***

Купава сквозь сон слышала, как Илар поднялся с кровати. Она открыла глаза и перевернулась на бок.

Илар стоял у окна, что-то печатая в телефоне. Синеватый свет экрана с открытым мессенджером очерчивал его лицо, шею и грудь.

— Что-то случилось? — спросила она тихо.

Илар быстро обернулся. Несколько коротких прядей упали ему на лицо, и Купава невольно улыбнулась: какой он красивый. В меру мускулистое тело с широкими плечами, лицо как у мраморной скульптуры, и эти трогательные пшеничные пряди: прямые, короткие, по-мальчишески непослушные.

— Да так... — ответил он напряжённо. Покрутил в руке телефон и потёр шею сзади, собираясь с мыслями. — Гард пишет, у дома Алтея появилась стая тварей. Алтей вышел к ней и... Не отвечает на звонки. Мы с парнями поедем посмотрим, что там. Спи.

Купава села на кровати в своей шёлковой ночнушке. Одеяло сползло с плеча, волосы, заплетённые перед сном в косу, легли на спину.

Она видела только силуэт Илара на фоне большого окна. Он погасил телефон, и теперь даже выражение лица нельзя было разобрать.

Разорвали бы черти этих упырей. Как Покровители вообще допустили, чтобы такие монстры ходили по земле и убивали людей?

— Поезжай, конечно, — неохотно сказала она. Запрещать или отговаривать не было смысла, Илар слишком упрям и всё равно поедет. Только поссорятся. А ссориться, когда вам грозит опасность — одна из худших вещей, которые можно придумать. — Только будь осторожен.

Как же глупо и банально это звучало. Будто мозги совсем перестали работать. Купава понимала, что должна сказать что-то другое. Что-то нежное и красивое. Показать, как сильно она на самом деле волнуется. Но все слова казались банальными и пустыми.

Илар прыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину джинсов. Купава зажгла ночник и закатила глаза, когда вспомнила, что на Иларе были идиотские свободные трусы, синие с белыми ромашками. Она чувствовала, что однажды её терпение закончится, она приедет к ним домой и выкинет всё его уродское бельё, заменив на качественное и дорогое.

Купава встала с постели и подошла к нему. Подождала, пока он влезет в джинсы и обняла сзади, прижавшись щекой к спине.

— Не геройствуйте с этими упырями. Вы же мальчишки. Есть те парни с огнём, у которых получается лучше. Может, позвонить им? Смороднику. Вроде бы он отзывчивый. И эффективный в бою, тогда у кафе он отлично справился. Скажи ему, что нужна помощь.

— Он давно не был в сети, — буркнул Илар и положил ладони на руки Купавы, сомкнувшиеся на его груди. — Да ладно тебе. Мы с пацанами давно справляемся. По затылку тварь огреть — и нормально. Поеду посмотрю, чего там.

«По затылку огреть» — звучало страшно. Купава видела упырей в ту ночь у кофейни, и эти монстры не выглядели как те существа, к которым легко подобраться настолько близко, чтобы ударить. Парни из пригорода — дураки без инстинкта самосохранения.

В животе у неё стало холодно от тревоги.

— Да ладно тебе, Купав. — Илар неуклюже выпутался из её объятий и опять растрепал свои волосы. — Ну чего ты вцепилась? Ты знаешь, сколько раз мы с ними дрались? Да не сосчитать. И никакие чародеи нам не помогали. Они крутые и всё такое, огонь этот пуляют так круто, вш-ш-шух! — Илар со смешком сделал вид, что выпускает из ладони поток пламени. — Но недаром говорят, что против лома нет приёма. Огонь — это красиво. Фейерверки там всякие, девочки пищат. Моя сеструха вон запала. — Он усмехнулся. — Но мне нравится работать руками. Треснуть по башке — и дело с концом. Я поеду, Купав. Не грусти, спать ложись. Всё хорошо будет, утром напишу.

Он чмокнул её в лоб и натянул толстовку.

Купава молча проводила его до двери, а потом смотрела из окна, как Илар идёт к автобусной остановке. В сердце лежал холодный камешек тревоги, и Купава отправила Мавне сообщение. Без звука. Чтобы не разбудить.

***

— Лируш Амдерцус здесь проживает?

Варде чуть высунулся, выставив вперёд плечо так, чтобы только он мог контролировать, насколько широко приоткрыта дверь. Он дружелюбно улыбнулся, цепко подмечая детали: у лейтенанта рубашка на шее расстёгнута, а второй его помощник, кажется, какой-то студент или рядовой, выглядит едва ли не младше самого Варде.

— Проживает, да. Это я.

Полицейские переглянулись.

— Ваши документы.

Варде сделал вид, что ощупывает карманы своих штанов. Послав лейтенанту Доро очередную виноватую улыбку, он развёл руками.

— Ой, знаете, я забыл паспорт у своей девушки. Тут недалеко, на соседней улице. Мы можем проехать вместе. А если нет, то уже до участка, там установите мою личность.

Варде шагнул в подъезд, аккуратно закрывая за собой дверь. Хоть бы эти дураки в квартире притаились и замолчали.

Полицейские опять переглянулись. По их неуверенным лицам было ясно, что план висит на волоске. Уж Темень разберёт, что они подумали: может, что Варде с его пшеничными волосами совсем не похож на парня-райхи или что его голос звучит иначе, чем голос Лируша на видео. Надо срочно брать инициативу в свои руки, не давая им опомниться.

— Так мы едем за паспортом? Тут недалеко.

Варде прошёл мимо полицейских и сделал вид, что спускается по лестнице.

— Едем, — недовольно буркнул Доро.

Во дворе стояла бело-синяя полицейская машина. Сигнализация издала короткий звук, когда Доро её отключил, и Варде послушно забрался на заднее сиденье, сев посередине, чтобы у него была возможность одновременно дотянуться до обеих передних мест.

Руки были противно холодными от волнения. Неизвестно, что хуже: сделать то, что он хотел, или обмануть полицию, зря прокатав их по несуществующему адресу половину ночи. Наверное, всё-таки человек бы не сдал Лируша. Лируш помог ему с жильём. И Варде должен постараться помочь ему в ответ. Так ведь делают люди? Услуга за услугу.

Но помимо расплаты за услугу было что-то ещё. Варде хотелось помочь. Не в уплату долга. Просто так.

Рация в машине что-то неразборчиво шипела и квакала. Доро недовольно нахмурился, проверил телефон и резко сунул ключ зажигания в в замок. Мотор заурчал охрипшим котом.

— А наручники на меня наденете? — невинно распахнув глаза, спросил Варде.

— Пока нет необходимости. — Доро пристегнулся.

Варде понял: пора. Позже, если машина уже тронется с места, будет сложнее перехватить управление. Двор тесно забивали припаркованные автомобили жильцов, гаражи-«ракушки» и велосипеды курьеров, поэтому въехать во что-то было бы проще простого.

Он глубоко вдохнул и задержал воздух в лёгких. Сосредоточился на ударах сердца, тихих и ленивых, полумёртвых. Или, точнее сказать, по-иному живых. Подался вперёд, всё так же сидя на заднем сиденье — и едва сдержал вскрик, когда кости начали выпирать и меняться. Зажал себе рот рукой, но человеческая кисть вывернулась, царапнула по лицу вытянувшимися когтями. Перед глазами на мгновение всё затянула багровая пелена, но Варде успел заметить в зеркале, как расширились глаза полицейского на пассажирском месте.

Звериной лапой он резко ударил «маленького» полицейского лбом о приборную панель и метнулся к Доро, пока тот не успел сообразить, что произошло.

Звериные челюсти сомкнулись на шее, зубы вошли в кожу как в стопку мягких оладий, крик вспыхнул и погас, а в пасть хлынула сладкая горячая кровь.

***

Грёбаный автобус ездил кругами. Смородник понял это не сразу, только когда в пятый раз заметил из окна одну и ту же вывеску аптеки. Разбитую и нервно мигающую, повторяющую ритм его перманентно дёргающегося глаза.

Подболотье что-то делало с мозгами. Разжижало. Отравляло. Смородник плохо соображал, ему было душно, тревожно, хотелось курить. Хотелось порвать этот защитный костюм, растерзать пальцами, ломая ногти до мяса. Респиратор будто пропускал меньше воздуха, чем мог, или сам воздух здесь был слишком густым, ядовитым, от которого слипались лёгкие. Продохнуть бы. Не получалось.

Время поджимало. Он чувствовал, как тело из быстрого и собранного становится неповоротливым, чужим. Будто усталость накатывала в пять раз быстрее, чем обычно, и даже дыхание изматывало, отнимало силы. Дождавшись, когда автобус свернёт на улицу, в просвете которой виднелось особенно густое сплетение проводов на небе, Смородник снова ударил двери ботинком и выскочил на ходу из салона. Задрав голову, он проследил за направлением самых толстых проводов, по которым время от времени пробегали белые разряды. Все они расходились из общей точки, расползаясь по всему небу густой спутанной паутиной. Но центр паутины лежал где-то дальше. Это было непросто определить, провода сплетались клубками, расплетались тонкими лозами и снова спутывались в жуткие подобия птичьих гнёзд — пришлось внимательно разглядывать их, прежде чем разобрать, в каком направлении двигаться.

На улице задувал ветер, ощущаемый даже сквозь защитный костюм. Смородник повертел головой, пытаясь сориентироваться. Темень, нет же никаких карт этой дыры, да и навигатор в телефоне не работает. Как-то нужно запомнить, где он уже был и как вернуться в это место, тут хотя бы автобус ездит.

А возвращаться на поверхность как? С той разорённой стоянки? Там не было ничего похожего на проход. Хотя... там была река. Нырять?

Смородник шикнул под маской. Некогда думать об этом, нужно быстро добраться до центра и подсмотреть, что за хрень там творится. Найти людей. В идеале — ещё и тех предателей-чародеев, которые тут вели свои дела. А уже потом — вернуться и доложить Матушке.

Его окружала улица, очень похожая на ту, где они с Мавной покупали в аптеке гематоген после нападения упыря в сквере. Тоже вывески, но разбитые, почерневшие, будто обугленные. И дома выглядели давно покинутыми: серые, с чёрной плесенью по углам, с разбитыми окнами и засохшими деревьями во дворах. Ветер гнал по асфальту листья, которые слишком хрустко ломались под подошвами, и Смородник, посмотрев себе под ноги, сквозь запотевший экран маски разглядел, что это были не листья, а хрупкие косточки мелких животных и птиц.

Он попытался бежать. Вдоль тротуара попадались киоски с голубым неоновым светом внутри. Смородник мельком взглянул на один из ларьков: вместо журналов и канцелярии к стёклам были приклеены чьи-то гниющие внутренности, развешанные как колбасы в мясной лавке. Вместо продавца из окошка на него щерились упыри, набившиеся в крошечную палатку как пельмени в пачку. Смородник едва сдержался, чтобы не снять перчатку и не запустить огнём в оскаленные морды. Нельзя. Он не знал, чем это обернётся. По меньшей мере, он глупейшим образом обнаружит себя. Нельзя показывать здесь искру. Это было ему очевидно даже без тщательных раздумий.

Но искра просилась наружу, нестерпимо жгла пальцы, рвала горло и вонзала шипы в сердце. Смородник прибавил шаг. Он старался не смотреть по сторонам, а боковое зрение всё равно подбрасывало смутные образы тварей, бегущих за ним на четырёх ногах. Стоило повернуть голову в их сторону, и силуэты взмывали в воздух чёрными лоскутами, как разодранные целлофановые пакеты. Попробуй разбери, на самом деле они его преследовали или нет.

Дыхание быстро сбилось. Будто он бежал не несколько минут, а полдня без остановки. Ноги слабели, лёгким не хватало воздуха. Смородник старался смотреть строго вперёд, на конец улицы: тогда казалось, что вдалеке виднеется какое-то большое здание, похожее на торговый центр. Если смотреть себе под ноги, то расстояние до здания снова становилось больше, будто его откатывали назад на беговой дорожке.

И когда впереди ясно стала видна городская площадь, Смородник бросился бежать изо всех сил, с хрипом втягивая густой воздух в слипающиеся, горящие лёгкие.

Площадь была усыпала битым стеклом. Бутылки, окна, разбитые стаканы, прозрачные, тёмные и зеленоватые осколки разных форм и размеров усеивали брусчатку. Смородник моргнул, и на секунду вокруг показались истерзанные, обезображенные тела, над которыми кружили мухи. Он снова моргнул, тела исчезли. Но его собственные руки превратились в кривые лапы с изогнутыми острыми когтями. Никаких перчаток, только натянутая бурая кожа, местами в гниющих струпьях и язвах. Смородник брезгливо стряхнул руками, и они снова стали обычными, обтянутыми перчатками и перемотанными скотчем на запястьях.

Так же как и в Сонных Топях, над площадью поднималось здание торгового центра, явно старое, построенное несколько десятилетий назад: эту нелепую архитектуру, сочетающую невероятное нагромождение бетона и окон, ни с чем не спутаешь. Но здесь не было ни рекламных баннеров, ни вывесок со скидками, ни киноафиш. Здание мрачно взирало на площадь погасшими окнами, из крыши расходились сплетения труб и проводов, а от бетона будто расходилась вибрация, сливающаяся с густым смрадным воздухом в постоянный дребезжащий гул.

Смородник понял, что если он будет стоять здесь дольше, то видения скоро сведут его с ума. Его мозг и без того пульсировал от боли, которая началась где-то в затылке, перешла на виски, вкручиваясь штопорами с обеих сторон, а теперь сосредоточилась во лбу, как вбитый внутрь рог грёбаного единорога. Смородник внутренним чутьём чуял, что он здесь истончается. Размывается в этой серой мгле, растворяется как порошковый кофе в стакане. Ещё немного — и его голова просто взорвётся. А может, вспыхнет сердце, не выдержав напор скулящей от боли искры.

Он сделал шаг. Затем ещё.

Ломающиеся под ногами стёкла через пару шагов превратились в разлагающиеся тела. Сотни, тысячи людей лежали друг на друге. Сваленные, как забитый скот. И у каждого из них было знакомое лицо.

Мама. Отец. Мануш. Сам Мирча.

Соседи, родственники, старейшина.

Дивник, Мятлик, Клён. Их лица были не тронуты тленом, а мёртвые глаза смотрели с укоризной.

Смородник побежал. Ноги проваливались в мягкую плоть, но он, до скрежета стиснув зубы, уговаривал себя: это всё видение, это морок, это не по-настоящему... чувствуешь? Под подошвами на самом деле твёрдая почва. Не разлагающаяся плоть. Иначе ты бы и шагу ни ступил. Так? Споткнулся бы и упал. Но ты можешь бежать.

Тел становилось всё больше, и чтобы двигаться дальше, ему приходилось ступать прямо по ним. По рукам. По шеям. И по лицам. Огромный тяжёлый ботинок полностью закрыл лицо мёртвого маленького Мирчи с белёсыми личинками мух, копошащимися у глаз и в уголках рта. Следующий шаг — Смородник прерывисто втянул воздух сквозь зубы — пришёлся по маме.

Он сглотнул колючий ком в горле. Мама...

Упасть бы на колени, прижаться лбом к её груди, хватать за руки и умолять простить его. Простить глупого мальчишку, который сбежал в тот день и не был с ними в самый страшный момент. Прятался, пока их терзали когти и пасти тварей, что страшнее любых зверей. Он должен был быть там. Должен был разделить их страх, их боль. Их смерть. Погибнуть с ними и быть сейчас вместе.

Но его оторвало — словно часть тела отрывает взрывом. Отделило от семьи, выбросило в жизнь, измотав, растерзав не тело, а душу. Шрамы на спине давно зажили, но шрамы на сердце выпустили из него всю кровь и оставили в груди сухой сморщенный комок, способный только отсчитывать время, которое ему отпустил Свет или Покровители.

Вот бы быть сейчас с ними. Воссоединиться. Снова услышать их голоса. Сказать всё, что не успел.

«Мам, конечно, неси свой дурацкий суп с крошками».

Смородник хотел бы стиснуть зубами кулак, прокусить себе кожу, лишь бы сдержать рвущиеся судорожные рыдания. Но на руках были перчатки, а лицо закрывала маска с пластиковым экраном. Даже нельзя вытереть глаза.

Ловушка, это всё определённо банальная ловушка, выстроенная на его незаживающих ранах. Нельзя на это попадаться, это слишком глупо. Гнилые болота намеренно сводят его с ума.

Но осознание этого вовсе не помогало. Сопротивляться видениям было выше его сил.

Торговый центр был уже совсем близко. Его густой низкий гул отдавался вибрацией в груди. Провода и трубы искрили бело-голубыми всполохами, и казалось, что тучи над ним вздрагивают от напряжения и раздираемой воздух силы.

Тела снова стали лежать вперемешку с битыми бутылками. Некоторые бутылки были истолчены в стеклянное крошево, но большинство торчали острыми кривыми осколками. Как та, которая много лет назад отметила лицо Смородника, чудом пощадив его глаз.

Что-то изменилось в самих телах. По образам пробежали помехи, видение мигнуло, дёрнулось, и теперь у всех мертвецов были волнистые каштановые волосы. Смородник остановился, прекрасно понимая, что не стоит этого делать. Опустил глаза.

Мавна.

Везде она.

Бледная, неживая. С порванной шеей. С вывороченным животом. Обезображенная так, что можно было узнать только обрывки кардигана с вышивкой.

Он подавил рвотный позыв. Сердце на мгновение замерло, будто отказывалось качать искрящую густую кровь, пока лёгкие вдыхают отравленный воздух проклятого болотного города.

Смородник вновь побежал. По телам двойников Мавны. По телам своих родных. По телам, в точности повторяющим его самого.

Недалеко от дверей он оступился и упал на колено. Тут же ногу резанула боль. Смородник вскочил, вытащил из себя осколок бутылки и побежал, хромая, дальше. В разрез штанины хлынул ледяной воздух, материал костюма тут же окрасился кровью. В ней вспыхнуло несколько мелких искорок.

Искра под болотами. Звучит как ничего хорошего. Нужно ускоряться.

В голове стучало, перед глазами всё покачивалось. Кровь будто окончательно застыла в венах, воздух проходил через фильтры с ощутимым трудом: приходилось вдыхать глубже, но всё равно его не хватало. Будто ему отвели ограниченное время, чтобы завершить здесь свои дела, и это время стремительно подходило к концу.

Смородник ударил двери ногой, метясь посередине, между стеклянных створок. Они не поддались, только чуть шатнулись. Он ругнулся и ударил снова.

Нога, в которую попало стекло, отозвалась неожиданно острой болью от удара. Он колотил в двери ещё пару минут: кулаками, пятками и наваливаясь плечом, но без толку. Стекло даже не разбивалось, как он ни старался. Ни единой трещины. Зато с каждым ударом по телу пробегала вибрация, похожая на электрический разряд, но он только отнимал силы. Проходил по костям выматывающей, тягучей волной, отдавался в позвоночнике и гудел в голове.

Смородник быстро вымотался. Развернулся и привалился спиной к закрытым дверям.

— Не узнаю себя, — тихо рыкнул он. От слов маска запотела ещё сильнее.

И в самом деле. Чёртовы болота будто вытягивали из него силы. Хотелось есть, пить, спать, но сильнее всего — курить. Голову заполняло туманом, сколько он ни пытался сосредоточиться, а мысли тоже будто утекали. Вместо них сгущались обрывки мрачных образов: кровь, трупы, мухи, перевёрнутые фургоны, битое стекло, силуэты упырей...

Смородник попытался вспомнить, ради чего он стремился сюда попасть. Ничего не получилось.

Что, Темень раздери, он должен сейчас сделать?

Он сидел и тупо смотрел сквозь запотевший пластик на целую площадь разлагающихся тел. Каждый вдох давался с трудом, мозг отключался, и сердце билось всё медленнее. Из него словно утекала жизнь. По каплям, по струйкам.

Смородник закрыл глаза. Картинки выплывали в мозгу из багрового дыма, чётче, чем он видел всё наяву.

А было ли здесь хоть что-то явью?

Красное марево. Миг — и образ мелькает вспышкой. Он возвращается к стоянке. Земля залита кровью.

Он прячется от упырей под мостом, но они бегают быстрее, чем мальчишка.

Пасть прямо перед его лицом, с изогнутых зубов капает вязкая слюна. Когти впиваются в кожу, проходят под рёбра и выворачивают их, ломая, и осколки костей раздирают плоть. В ушах стоит собственный крик, глаза заливает своя кровь.

«Ты мёртв, Мирча. Давно уже мёртв».

Непонятно, чей это голос. Подозрительно похож на свой.

Снова марево, на этот раз — чёрное. Дивник, Мятлик и Клён горят заживо, клочья одежды и кожи слезают с них чёрными лохмотьями. Снова они, но погибают уже иначе: их рвут упыри, лакают кровь из ран, ввинчиваясь в тела длинными языками. Миг — картинка меняется. Другая картина смерти: их убивает сам Смородник, терзает голыми руками, только пальцы и когти у него отчего-то звериные.

«Ты мёртв, мёртв, давно уже мёртв».

Образы мелькают всё чаще и чаще, сменяются быстро, до тошноты, один другого отвратительнее. С каждой новой вспышкой тела мертвецов находятся на новой стадии разложения, и смотреть на них невозможно омерзительно, но нельзя ни отвернуться, ни закрыть глаза — они и без того закрыты.

И голос в голове повторяет одно и то же, то громче, то тише, сводя с ума. Сердце стучит всё слабее, вены уже не тянет от напряжения искры. Его будто выпивают, высасывает досуха грёбаное подболотье, а гул нарастает, сытый и довольный, похожий на гул подстанции.

Смородник протяжно выдыхает и падает на землю.

Неподвижный. Обесточенный.