Отсутствие жизни

— Здрасьте, как судоку в этот раз? Сложные? — с напускным легкомыслием прощебетала Мавна, протаскивая к турникету чемодан. Он был тяжёлым и раздутым, хотя она собрала только самое необходимое — ну ладно, положила всего одну лишнюю гирлянду, иначе в стерильном жилище её настигнет паническая атака даже без бродящих под окнами упырей. — Ключики у меня свои, я в тридцать восьмую. Стрелочку зажжёте?

Консьержка строго взглянула на неё поверх очков. Иногда казалось, будто каждый день стражница общежития начинает заново: с холодного подозрения даже к тем, кто приходит не в первые. Даже к тем, кто приносил пряники и каштаны. Подарки не имеют у неё накопительного эффекта? Или как билет за проезд, действуют только на один проход?

Мавна тяжело вздохнула и тут же заволновалась, что это выглядело очень невежливо. Она стянула мокрую от измороси шапку и пригладила волосы.

— С чемоданом? — спросила консьержка, выглядывая в окошко.

— Ага.

— В тридцать восьмую?

— Ага. Я не навсегда. Ненадолго. Не курю, мальчиков не вожу. Спать ложусь в одиннадцать, музыку слушаю в наушниках. Откроете?

— У Матушки отметишься, стрекоза.

Зелёная стрелка загорелась весёлым огоньком среди подъездного полумрака.

— Ага. Спасибо! Подарочек потом занесу.

Подарочка у неё в этот раз с собой не было — чемодан и так раздуло от вещей, часть пришлось переложить в сумку. А за каждый вход давать «взятку» было бы накладно, поэтому Мавна подумала, что в этот раз справится сама — заслужила кредит доверия, а ключи выпрашивать уже не нужно.

Мимо железного ящика с искрой она прошла, испытывая лёгкий укол совести.

— Прости, дорогой, искры во мне нет. Я провинциальная девчонка, вовсе не чародейка. Надеюсь, ты не отрубишь мне горячую воду в самый неподходящий момент.

Лампы на лестничной клетке остались слепы и не среагировали на появление Мавны. Жизни в ней оказалось куда меньше, чем в бешеных, наполненных ею до краёв, искрящих и горячих чародеях. Пришлось светить себе фонариком на телефоне: сначала проверить, нет ли под дверью мусора и дохлых крыс (повезло, только фантик валялся), а потом метиться ключом в замочную скважину.

И только войдя в квартиру Смородника, Мавна поняла, что за всеми шутками и деловитым весельем прятала своё грызущее изнутри волнение.

Заперев за собой дверь, она выдохнула, с тревогой оглядывая помещение. Сердце стучало часто и мелко — будто испуганное. Мавна несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. В самом деле, почему её так потряхивает? Но вид пустой, даже пустынной, почти необжитой квартиры будто пропустил сквозь пятки к макушке слабые электрические разряды.

— Ну здравствуй, спухня, — сказала Мавна, разулась и решительно выкатила чемодан к столу. У комнат нормального размера центр был бы просторнее, но это помещение наглухо было занято его величеством матрасом. — Сейчас мы будем приводить тебя в надлежащий вид. Будешь у нас наконец-то похожа на обжитую комнату. А то твой хозяин к тебе слишком строг. И к себе.

Следующий час или два она возилась, раскладывая вещи и украшения. Это успокаивало: привычная монотонная работа руками, смешанная с мыслительной деятельностью. Только когда Мавна поняла, что перестала волноваться и дрожать, она спрыгнула со стула, на который вставала, чтобы украсить карниз, и выбежала из квартиры, заперев за собой дверь на ключ.

Она не дала себе времени даже на то, чтобы хорошенько оглядеть результаты своих трудов. Она сосредотачивалась на локальных целях: повесить гирлянду, поставить рамку с открыткой, разложить пряжу в кухонный ящик (потому что больше места для неё не нашлось), свои вещи — в комод, потеснив чёрно-серые стопки одежды Смородника розовыми, горчичными, зелёными и бордовыми пятнами. В верхний ящик поставить пару симпатичных кружек и пачку ягодного чая. На стол — ароматные свечи. На матрас — свою пижаму. Но не стала смотреть, как преобразилась комната. Будто бы это могло отвлечь её от цели. Она успокоилась, украшая, но наслаждаться некогда, надо и правда наведаться к Сеннице.

Мавна быстро проверила телефон, написала маме, что у неё всё хорошо, спросила Илара про дела в кофейне и заглянула в диалог с мальчиками — утренняя открытка была просмотрена, но ни одной реакции или тем более ответа. В личном диалоге Смородник утром спрашивал, как у неё дела, Мавна расписала, что едет в общежитие, но больше он ничего не писал.

От нехватки общения и информации ей было тоскливо, последние дни сгустились как муторные гнетущие тучи, и совершенно непонятно, как дальше быть. Плыть по течению? Кажется, только так. И если её занесло в логово могущественной и осведомлённой женщины, нельзя этим не воспользоваться.

Мавна шла по проходу между двумя корпусами и думала: как, черти всех раздери, получилось, что она собирается жить в общежитии этих ненормальных огненных сектантов и — самое удивительное — как так вышло, что её никто не гонит отсюда грязными тряпками? Хотя, наверное, этим как раз сейчас с радостью займётся Сенница. Вряд ли тут можно просто прийти с улицы и занять квартиру.

Примерно с таким же ощущением Мавна ходила в школе «на ковёр» к директрисе.

Мимо с галдёжем прошла толпа учеников — парни и девчонки от двенадцати до восемнадцати на вид. Разношёрстные, шумные, дурашливые, в мешковатой одежде, многие с яркими волосами или прядями — самые обычные подростки на вид, если не знать, что каждый из них может поджечь машину или подъезд.

— Ты новенькая? — долговязый парень с прыщами на щеке нагло подмигнул Мавне, чуть отстав от своей компании. — Хочешь, покажу, как у нас тут всё устроено?

— Я из основного корпуса, — фыркнула Мавна.

— Ого. Не помню, чтобы ты училась с нами.

— Я уже выпустилась.

Мавна почесала нос, чтобы спрятать смешок. Парень выглядел по-забавному озадаченным, будто и правда пытался вспомнить её среди учениц-чародеек. С одной стороны, можно гордиться, если к тебе клеится явно несовершеннолетний парень, а с другой это как-то уж совсем неловко.

— Ого. Так и не скажешь. Как зовут?

— Тебе знать необязательно.

Она прибавила шаг, но парень не отставал. Послышались смешки, кто-то из учеников свистнул, заметив их вместе.

— Слушай, — Мавна уже занервничала, испугавшись что приставучий парнишка потащится за ней к Сеннице. — Прости, но я люблю постарше.

— Так я тоже. — Парень расплылся в наглой улыбке.

К счастью, его утянуло от Мавны толпой, которая свернула в столовую, откуда пахло совсем как в школе: котлетами, макаронами, пиццей и компотом из сухофруктов. Надо бы в следующий раз зайти, познакомиться с работницами. Может, занести пару каштанов. Или рецепт её фирменных булок с корицей и другими пряностями. Наверняка работницы таких мест хранят и могут выдать немало секретов.

А в её положении секреты ох как нужны.

Голоса загалдели ещё громче, загремела посуда, но Мавна пошла дальше. Она понятия не имела, как найти Сенницу, но в прошлый раз они столкнулись с ней в рекреации... Нет, конечно, глупо ожидать, что Матушка так и бродит тут, как привидение, в надежде встретить наглую девчонку, которая самовольно решила пожить в пустой квартире.

В голове всплывал образ сказочной башни, где должна обитать главная чародейка, но в кирпичной пятиэтажке, ясное дело, никакой башни не было. Как и, кажется, у всех, кто здесь жил.

Мавна прошла мимо учебных кабинетов, мимо коридоров, ведущих к жилым комнатам. Во время обеда тут стояла тишина, но можно было представить, как шумят искрящие подростки, запертые в сравнительно небольших помещениях. Наверняка ещё и дерутся за кровати.

Почему-то представился юный Смородник, тощий и нескладный. Надо будет при случае спросить, как ему тут жилось. Мавна улыбнулась себе под нос, представив его ворчливый голос. Темень, как же она соскучилась.

Загадка разрешилась неожиданно просто: вдруг в конце коридора она наткнулась на дверь со скромной табличкой «Матушка».

Мавна помялась перед дверью. Интересно, Сенница вообще у себя? Наверное, это её рабочий кабинет, не будет же она жить с учениками под боком. Решимость вдруг куда-то растворилась, и Мавна почувствовала себя заблудившимся котёнком, которому лучше проваливать поскорее. Набрав в грудь побольше воздуха, она постучала в дверь. И когда с той стороны раздалось «войдите», потянула ручку на себя.

Под ногами пружинил мягкий ковёр. Кроссовки Мавны не были грязными, но, наступив на него, ей стало так стыдно, будто она принесла на подошвах комья глины.

— Да не бойся ты. Садись.

Сенница оторвала взгляд от компьютера и указала пальцем на низкий диван, устланный подушками с орнаментами. Мавна присела на краешек и ойкнула, чуть не провалившись в мягкие объятия.

— Ты кто? — спросила Сенница ледяным тоном. — И что здесь делаешь?

— Консьержка сказала отметиться у вас...

Сенница вздёрнула бровь выше оправы очков.

— Так ты жить сюда пришла? Обычно так дела не делаются.

— Я поживу немного в пустой квартире Смородника. Он дал мне ключи. У моего дома стали ходить упыри, они мне угрожают, а здесь точно не достанут, — выпалила Мавна на одном дыхании, комкая рукава свитера.

Сенница захлопнула крышку ноутбука и встала из-за стола. Мавна вжалась в подушки: на секунду ей показалось, что чародейская Матушка выкинет её отсюда за шкирку. Но Сенница прошла к шкафу со стеклянными дверцами и взяла бутылку вина. Достала из небольшого холодильника пакет виноградного сока и смешала два напитка. Один бокал она протянула Мавне.

Отказаться не хватило духа, поэтому она приняла угощение и тихо пробормотала:

— Благодарю.

Но пить не стала. Купава предупреждала её, что не стоит пить в баре с Лирушем, чтобы он ничего ей не подмешал, но от этой женщины почему-то шла куда более осязаемая угроза. Мавна бы с лёгкостью могла поверить, что эта квартира — современное ведьминское жилище, заколдованное царство из сказки, где всё, что ты выпьешь и съешь, одурманит и лишит разума. А все сказанные слова могут превратиться в ядовитые путы, которые рано или поздно обернуться против тебя и обовьют горло, сдавливая до смерти, ломая шейные позвонки.

Нет уж, пить алкоголь из рук Матушки она пока не будет. Надо соблюдать осторожность.

— Дай свой телефон.

— А?

Сенница протянула руку и требовательно шевельнула пальцами с холёными тёмными ногтями.

— Телефон. Я должна знать, что ты не записываешь наш разговор на диктофон. Я пожилая ратная глава, ты позволишь мне быть по-старчески подозрительной? Не обижайся, девочка. Просто дай телефон.

Просьба звучала странно. Даже опасно... Но Мавна была не в том положении, чтобы бороться за свои права. Она растерянно сунула телефон в пальцы Сенницы и подождала, пока та положит его на стол экраном вниз.

— Так значит, Смородник сам дал ключи? А он хитёр.

Сенница опустилась в кресло напротив дивана и закинула ногу на ногу. На ней были широкие шёлковые штаны — наверняка Купава знала красивое название этого цвета, но самая яркая ассоциация, которая пришла Мавне в голову — это борщ со сметаной. В свете люстры-абажура влажно блестела лакированная кожа на остроносых туфлях-лодочках.

От слов Сенницы, произнесённых особо тихо и вкрадчиво, по коже пробежал холодок. Что значит «хитёр»? Она намекает, что у Смо мог быть какой-то свой расчёт? С трудом верилось.

— Я не понимаю, — призналась Мавна.

— У нас тут не проходной двор. — Сенница отпила из бокала, и на стекле остался тонкий след помады. — Кому попало ключи не дают. Кем ты ему приходишься?

Мавна опустила взгляд на роскошный ковёр, по которому боялась даже лишний раз переставить ноги. Не расплатится ни в жизнь, если испортит.

Темень, что ответить? Наверное, глупо назвать себя его девушкой, когда они только один раз по-подростковому поцеловались в грязном подъезде. При воспоминании о том поцелуе и о всполохах огня, пробегающих под кожей у Смородника, ей вдруг снова стало жарко. Свет, каким неистовым и манящим он был тогда, и глупое Мавнино сердце чуть ли не переворачивалось от восторга.

— Я... я его подруга, — сказала она и посмотрела Сеннице в глаза, понимая, что красные щёки явно выдают, что она что-то недоговаривает.

— Ясно, — хмыкнула Сенница. — Любопытно. И ты знаешь, какие у него проблемы?

— Знаю.

— Ещё интереснее. То есть ты понимаешь, что он преступник, и продолжаешь с ним общаться. Я права?

Мавна могла бы возразить, рассыпаться в пламенных речах о том, насколько несправедливо с ним обошлись, но Сенница говорила коротко и по делу, а если отбросить всю лирику и оставить факты, то всё оставалось предельно ясно.

— Да, — выдохнула Мавна.

Сенница без стеснения её разглядывала от макушки до подошв, цепко подмечая и свитер из секонд-хенда, и джинсы с расшитой заплаткой. Мавне хотелось себя утешить тем, что от неё хотя бы не пахнет дешёвыми духами, но всё-таки ёжилась под пристальным взглядом. Чуть откинувшись назад, она всё-таки вжалась спиной в подушки.

— Как твоё имя? — спросила Сенница, будто только сейчас вспомнила, что не знает, как обращаться к собеседнице.

И снова — условие из сказок. Не называть настоящее имя. Тут, в чародейской обители, все жили под выдуманными прозвищами, которые даже не годились в настоящие имена. Своё имя Сенница точно не назовёт. И Мавна даже не знала фамилию Смородника, пусть имя кое-как и вызнала. Но прикидываться кем-то другим было бы глупо. Консьержка видела её паспорт и без труда расскажет Сеннице о новой постоялице.

— Меня зовут Мавна. Я работаю в семейной кофейне. У меня пропал брат по вине упырей. И на меня они тоже нападали. Мы живём у болот и давно знаем об этих тварях. — Она чуть не откусила себе язык, чтобы не сказать с ядовитой горечью о том, что с одной такой тварью она даже спала. — Со Смородником познакомились случайно, он попросил меня помочь выйти на след тысяцкого. Но от меня не было никакой пользы и... — Мавна покачала бокал, запотевший от прохладного напитка, — он со всем справляется сам.

— А за помощь, стало быть, он обещал тебе что-то?

Предположение Сенницы пронзило стрелой. Мавна вскинула на неё недоверчивые глаза. Что это значит? Смородник сам рассказал Матушке?

— Несложно догадаться, — фыркнула Сенница, не дождавшись от неё ответа. — Извини, ты выглядишь бедной. И в кофейне вряд ли много платят. Я много знала таких наивных деревенских девчонок, готовых за деньги на всё. — Сенница переменила позу, чуть подавшись вперёд, почти доверительно склонившись в сторону Мавны. — С его стороны было неплохим ходом отдать тебе ключи. Так он пытается закрепить за собой жильё, из которого я могу выкинуть его в любой момент. С некоторыми чародеями живут их партнёры, но если женятся, то от союза ратных глав им полагаются новые квартиры. Пока ты на правах его... подруги, то действительно можешь жить здесь. Пока я это позволяю. Но не думай, что он благородно решил спасти тебя от упырей. Скорее, прикрывает свою спину. Чтобы было куда вернуться. Чародеями нельзя очаровываться, девочка. Они все жили на свалке и прошли через свой личный ад, пока я не подобрала каждого из них. Брошенные дети, испытавшие боль, вырастают в травмированных взрослых. Во многих из них давно нет ничего человеческого — не считая тел. А внутри привлекательной оболочки — пустота, которую они заполняют злостью, огнём и дымом. Сколько он обещал тебе за помощь?

— Пятьсот тысяч, — растерянно пробормотала Мавна. Слова Сенницы больно задели её за живое, будто та озвучила о Смороднике всё то, чего Мавна в глубине души по-настоящему боялась. Мысли путались и кипели, но всё-таки сквозь сомнения чётко звучали разумные доводы: Смо не такой. Не выгоревший. Он живой. Ранимый, добрый и справедливый. Сломанный, но не разбитый. Находка для любительницы спасать одинокие бананы в супермаркете, ходячий красный флаг, но всё-таки совсем не такой, каким его пыталась выставить Сенница.

— Я заплачу тебе в два раза больше. Миллион удельцев. Если ты сделаешь так, чтобы он не отыскал тысяцкого.

У Мавны отвисла челюсть.

— Что?..

— Просто помешай. Уговори не делать этого. Не знаю. Включи голову, миллион того стоит. Сможешь съездить отдохнуть. Купишь себе приличную одежду.

Мавна стиснула бокал так, что стекло чуть не лопнуло под её пальцами. Челюсти сжались. Она хотела плеснуть Сеннице в лицо этим грёбаным пойлом, разбить бокал прямо на шикарном ковре и втоптать осколки в ворс своими дешёвыми кроссовками, но буквально в последний момент в голове что-то щёлкнуло. Со старой паучихой нельзя быть резкой и выдавать себя с потрохами.

— Но я думала, вам нужен тысяцкий, — проговорила она вполголоса, изо всех сил стараясь не сорваться на крик или истерический тон.

Сенница коротко рассмеялась.

— Я давно знаю, где он, девочка. И старый, и будущий. Но если ты расскажешь об этом своему ненаглядному, мои люди тут же пристрелят его.

В горле стало горячо и сухо, но глотнуть из бокала Мавна так и не решилась. Сенница забрала у неё телефон, чтобы обезопасить себя, но не знала, что в сумке у Мавны лежит пистолет. Наверняка там осталась только пара патронов, но на старуху хватит, если что. Её точно посадят до конца жизни, но как же хотелось выплеснуть злость.

Нельзя. Надо держаться.

Мавна сглотнула и постаралась согнать с лица растерянно-злобное выражение. Да уж, эту женщину ей никогда не переиграть — куда там неуклюжей булочнице, которая даже врать достоверно не умеет.

— Игра заранее проиграна. Почти. Если он не успеет привести тысяцкого, то я его казню. Если ты скажешь ему лишнее, то его убьют мои люди. Миллион лучше, чем половина. У него есть крошечный шанс всё-таки выкрутиться и выполнить условия — за такую изобретательность я награжу его жизнью, так и быть. Всё-таки это я поставила его в такое положение и мне любопытно посмотреть, что из этого выйдет. Но мне бы хотелось, чтобы у него не получилось.

— Зачем? — надломленным голосом прохрипела Мавна. Язык присох к нёбу, говорить было сложно. Горло пульсировало. — Зачем вам убивать своих детей? Вы их растили. Учили. Они за вас сделают всё, что угодно. Почему вы к ним так несправедливы?

Сенница глубоко вздохнула — так, будто ей действительно было жаль. Допила свой напиток и зажгла благовония, щипнув палочки пальцами. По комнате поплыл удушающий аромат дымных сухофруктов и специй.

— Я справедливая мать. По нашим меркам. Я чту чародейскую справедливость, девочка. Мавна. У тебя красивое имя. Если бы ты служила у меня, я бы нарекла тебя Морошкой. — Сенница вздохнула ещё раз и снова заговорила о Смороднике: — Он убил троих мои детей, теперь он должен Огню свою жизнь. Если казнь состоится, другие ратные главы будут понимать, что я не размякла с возрастом и всё ещё сильная предводительница своей рати.

Мавна хотела бы сказать, что у них совершенно разные представления о справедливости, но понимала, что спорить в её положении глупо.

— И что тогда с этим главным упырём? С тысяцким. Вы его убьёте?

— Твой мир слишком прост, как домик из картонной коробки. — Сенница вернулась за стол с ноутбуком, будто разговор с Мавной ей резко наскучил. — Я записываю тебя в постояльцы. Если что-то пропадёт из квартиры, будешь отвечать.

— Я спросила про тысяцкого, — напомнила она неуверенно. Не хотелось бы, чтобы старуха увиливала от ответа, хотя именно это, кажется, и происходило.

— Это тебе точно не стоит брать в голову. Ты и так, я смотрю, слишком много знаешь. А что случается с чересчур любопытными? Увы, ничего хорошего. Считай, я дарю тебе безопасность.

«Вот спасибо», — хотелось съязвить в ответ. Мавна судорожно копалась в мыслях, чтобы вспомнить что-то, что могло бы вынудить Сенницу выдать ещё хоть каплю информации прежде, чем её выгонят из кабинета. И вспомнила.

— За Смородником охотятся чужие чародеи. Что им от него нужно и почему вы за него не заступитесь? Если это разборки между ратями, то вам должно быть выгодно защитить своего сына.

— Девочка моя, ты слишком идеализируешь всё вокруг. Смородник взрослый мальчик, который так и не набрался мозгов. Если у него проблемы с другой ратью, то это только его проблемы. Не мои. Вероятно, он сунул нос в чужие дела, за что расплачивается. И пока никого не убили, главы ратей не вмешиваются. Пускай сами разбираются. К тому же, он изгнан — я не обязана с ним нянчиться. Ты подумаешь над моим предложением? Миллион.

Мавна не стала спрашивать, зачем Сеннице предлагать такую сумму за дело, которое, вероятно, уже ею выиграно. Звучало слишком нереально, скорее всего, Матушка просто обманула бы её, а предложение — не более чем манипуляция. Проверка на вшивость.

Резко разболелась голова. Мозг будто перестал воспринимать все хитросплетения недавних событий. Хотелось просто упасть лицом в подушку и проснуться тогда, когда всё закончится.

Но не закончится без её непосредственного участия. Раско сам себя не найдёт, кофейня не станет популярной, а Смородник безбашенно свернёт себе шею в какой-нибудь подворотне. Да и упыри от неё не отстанут, если не дать им отпор.

Но разговор с Сенницей будто выпил из неё все силы. Душили эти ковры и подушки, душили тяжёлые ароматы благовоний и духов, душила жара — хотелось выйти куда-то и проветрить голову. В каждом слове Матушки будто бы было куда больше тайных смыслов, чем Мавна готова была принять.

— Хорошо, — покладисто отозвалась она и встала с дивана. — Вы вернёте мне телефон?

— Забирай.

Мавна схватила телефон со стола и выскочила за дверь поспешнее, чем требовала вежливость. И только в коридоре поняла, что забыла попрощаться и сказать «спасибо» — хотя бы за то, что Сенница не сожгла её на месте.

***

Жить на кухне всё-таки было таким себе вариантом, Варде с каждым часом в этом убеждался. Он мог бы шататься по квартире, но не хотелось никого отвлекать. Всё-таки ребята работали, и даже Лируш затих, забившись с ноутбуком куда-то в дальний угол. Но и вечно сидеть на табуретке, сложив ладони на коленях, когда кто-то из парней заходит на кухню, было странно и неудобно.

Варде ощущал себя засидевшимся в гостях. На задворках сознания теплилось какое-то смутное воспоминание, наверняка с тех пор, когда его тело было живым семилетним мальчиком. Вечер, он у кого-то дома, сидит вот так же на кухне, пока жильцы квартиры занимаются своими делами, кидая на чужого мальчишку враждебные взгляды. Кажется, мама снова забыла его забрать, скинула после школы на свою сестру, а у той уже вернулся муж, и тощий тихий племянник только мешает, но никто его не забирает.

Наверное, мать пила — почему-то он был в этом почти уверен, хотя никаких конкретных воспоминаний тело не сохранило. Болотный дух занял его уже взрослым, а взрослый парень мог и забыть детали своего детства.

Так и сейчас. Кто-то из ребят заходил, заваривал чай или кофе из пакетиков три-в-одном, брал что-нибудь из холодильника, а Варде сидел у окна, положив локти на подоконник, и посматривал на Варфоломея, который облюбовал свой новый замок.

А ведь теперь даже одежды на смену нет. Остался только один свитер и одни джинсы. Всё сгорело.

— Слушай, — на кухню, пройдя через шторку, ввалился Ландыш с тремя парами солнечных очков на макушке. — Ты тут теперь вместо вазы?

Варде уставился на него мрачным взглядом. От Ландыша пахло тёплым сытым человеком, а на шее у него почти различимо билась жилка. Народу полно, а подкрепиться и не кем — разве что выйти на охоту, но настроения не было. Жил будто бы в кондитерской, где нельзя ничего попробовать.

— Да ты чего, ты чего?! — Ландыш ощутимо занервничал. — Я ничего, без наездов и вообще! Живи сколько надо, не жалко. Только хотел взять из холодильника свой кусок асфальта и семью спящих шмелей. Мне для опыта. Пропустишь?

Варде отодвинулся в сторону. Наверное, у него и правда стал хищнический взгляд, иначе почему Ландыш так засуетился? А вот Мавна не замечала и не боялась.

Наверное, потому что он постоянно подпитывался её энергией и теплом, а в новом доме пока не решался.

— Слушай, это ты наготовил? — произнёс Ландыш из холодильника. Судя по голосу, он тут же повеселел, увидев еду. — Давай бартер. Ты нам готовишь, а мы тебе вещей отдадим.

— Каких вещей? — насторожился Варде.

Ландыш вытащил свой асфальт и банку со шмелями и встал спиной к дверце холодильника, поправляя упавшие на нос очки.

— Ну там, рубашку старую тебе отдам, футболку. Правда они в прожжённых дырках, но это нестрашно. А ещё постельное бельё с человеком-лягушкой. Тебе нравятся комиксы про человека-лягушку?

Варде сморщил нос. Банальные сказки про оборотня-неудачника с неудобным телом. Но лягушки Варде нравились, и обживаться тоже как-то надо.

— Пусть будет, — буркнул он.

Но с большей радостью он бы обменял свою стряпню на кровь всех жильцов. По ложке от каждого. Три раза в день. И их человеческое тепло.

Одного Лируша, который кормил его не очень усердно, явно было мало.

Темень, надо срочно заводить банку для запасов. Но прятать её в холодильнике будет сложно. Значит, так или иначе придётся признаться, пока он вынужден жить в этой дыре.

— Ладно, ты пока выбирай, а я пошёл ролик снимать, — махнул рукой Ландыш, подведя Варде к коробке, в которой битком были набиты какие-то тряпки. — Тут и одежду найдёшь, и постельное. Покопайся.

Варде тяжело вздохнул и сунул руки в тряпичные дебри, стараясь не думать о том, сколько лет это всё лежало невостребованным. Не всё ли равно, когда ты сам давно мёртв и можешь снова умереть от голода?

Голод... Голод... На людей еда всегда, вроде бы, действует положительно.

Кажется, у него созрел план, как расположить к себе парней.

Варде понимал, что идёт на риск. Одно из двух: его либо выгонят прямо сейчас, либо нет. Но скоро всё равно идти в бар к Агне, так что уход можно даже обставить так, чтобы не выглядело позорно.

Следующий час он возился на кухне. Приготовил новую партию оладий, кое-как приноровившись к старой сковороде (оказалось, нужно было лить больше масла). Из того, что нашлось в холодильнике, получилось даже собрать горячие сэндвичи и приготовить макароны с сырно-сливочным соусом и сосисками. А крабовый салат уже был готов.

Первым на запах прибежал Лируш.

— Ого, да у тебя тут столовка открылась!

Варде замахнулся полотенцем, когда он попытался сцапать из сковородки с макаронами кусочек сосиски.

— Всех зови. Мне надо кое-что сказать.

Лируш покрутился ещё немного.

— А рыбе сосиску можно?

— Нельзя, сдохнет. Парней зови.

Но они сами начали потихоньку стекаться: у шторки Лируш врезался в Ландыша.

Спустя пять минут на кухне собрались все обитатели странноватой квартиры. Варде деловито разложил еду по тарелкам, вручил каждому вилку, сел на табуретку, с трудом втиснув её рядом со столом и смущённо прокашлялся.

— Ребята. Спасибо за то, что приютили. Но я хочу, чтобы вы знали. — Он обвёл глазами всех шестерых, кое-как уместившихся за столом, и, тяжело сглотнув, признался: — я упырь.

Как он и думал, сначала повисла тишина. Варде сглотнул снова, пытаясь по вытаращенным глазам понять, испуганы они или в бешенстве.

Первым пришёл в себя Дарек — русоволосый сонный парень, которого Лируш представил как короля пранков.

— Круто, — сказал он без особых эмоций.

— Что, вот прям кровь пьёшь? А если я выпью, тоже смогу назвать себя упырём? — усмехнулся Джой, стример с салатовыми волосами и пластырем на носу — сегодня пластырь сменился на цветной, с машинками.

Варде растерянно открыл рот, чтобы объяснить, как работает упыриная сущность, но его перебил Эл, которого в первый день совсем не было видно за работой. Поправив очки и всклокоченные тёмные волосы, он придвинул к себе тарелку с макаронами.

— Давайте жрать уже, ребята.

Лис и вовсе ничего не сказал, только задумчиво посмотрел на Варде и пожал плечами. У Ландыша щёки на мгновение стали серыми, но он повеселел, когда понял, что ничего не помешает ужину.

— Зачем ты устраиваешь цирк?! — шикнул Лируш, наклонившись к уху Варде.

Он смущённо потёр нос.

— Они должны понимать, кого ты привёл.

— Чтобы и мне по шее накостыляли? Я тебя прятать привёл.

— Да чего его прятать-то? — наконец-то подал голос Лис, стуча вилкой по тарелке с крабовым салатом. — Наоборот прикольно. Ты же нас ночью не сожрёшь?

Варде нервно дёрнул головой.

— Нет. Но... Мне нужна кровь. От каждого понемногу. Вы можете капать прямо в еду.

Он ненавязчиво подтолкнул свою тарелку.

— Чё, вилкой руку протыкать? — хохотнул Джой.

— Негигиенично, — заметил Эл.

— Почему сразу вилкой... — Варде оттянул пальцем ворот свитера. — Можно... как-то по-другому... Набрать из шприца...

— Чувак, ты прикалываешься? Тут тебе не донорский пункт, — буркнул Дарек. — Классно, что ты весь из себя не-такой-как-мы, но серьёзно. Живи, пока никому не мешаешь, а вот жертвовать собой я ради тебя не обязан.

Варде сник. Ответить ему было нечего.

— Не обязан.

Лируш в кои-то веки сидел хмурый, опустив голову. Варде беспокоился, что подставил не только себя, но ещё и его. Но поступить иначе он не мог: с Мавной всё вышло совсем нехорошо, когда он долго тянул с признанием. Наверное, люди больше любят разбираться со всем сразу, хотя кто их поймёт, этих людей.

— В общем, так. — Лируш хлопнул ладонями по столу, привлекая внимание. Парни перестали жевать салат. — Я привёл упырька. Да, Варде правда упырь, да, я не сошёл с ума на почве теорий заговора. Они существуют. Я буду давать ему кровь, вам необязательно, но если кто-то хочет для эксперимента — пожалуйста. Если в нашем холодильнике появится банка с его запасами — не бойтесь и не выливайте в унитаз. Варде обещает вести себя прилично и не сжирать никого во сне. И не превращаться в монстра у нас дома. Да?

— Д-да.

— Мы распечатаем правила поведения для добропорядочных кровососов, — кивнул Ландыш. — А вот для эксперимента я бы и правда взял его в ролик. Будешь у меня сниматься?

— Только если гарантируешь мне конфиденциальность.

Ландыш белозубо улыбнулся, но в глазах у него всё равно мелькало что-то вроде страха. Он пошутил в точности так же, как Лируш тогда у Мавны дома — наверное, они тут все мыслили одинаково.

— Замажу твоё лицо на видео. Или можешь надеть карнавальную маску, у меня их полно. Тебе подойдут павлиньи перья, хочешь, принесу?

— М-м-м...

— Он может нам готовить, — буркнул Лис. — Салат вкусный. — Схватив с тарелки оладьи, он сунул их в рот. — И офл-ладьи тов-же.

— Могу! — встрепенулся Варде. — Честный бартер. Я бы ходил охотиться на улицу, но моя стая на меня злится. Калех боится, что я буду претендовать на власть отца. Надолго уходить будет опасно, так что мне нужна подстраховка в виде...

— В виде домашних обедов, ага. — фыркнул Эл. — Ладно. Каких только фриков у нас тут не бывало, потерпим и упыря. Только веди себя прилично. Если ты нас сожрёшь, будет шумиха на весь город. И лицо твоё мы всё-таки покажем, чтобы знали в случае чего, кого искать.

Варде с неохотой согласился. Скорее всего, видео про «упыря» всё равно заблокируют — у тысяцких был уговор с властями о том, что информация не должна широко распространяться. Тем высшим упырям, кто сидел в правительстве и городском совете, было выгоднее оставлять всё на уровне слухов и легенд, не более. Но парням-блогерам это знать необязательно.

В коридоре раздался резкий противный звук дверного звонка. Варде услужливо подскочил на ноги.

— Я открою.

— Там наверное курьер для меня, прими пакеты, — крикнул ему вслед Лис.

Варде прошёл через тканевую шторку, в коридоре пробрался между висячими рядами занавески из деревянных бусин и щёлкнул замком.

За дверью стояли двое мужчин в форме. Но не в форме курьеров. И никаких пакетов с доставкой у них не было.

Варде в лицо ткнулось раскрытое удостоверение.

— Полиция Сонных Топей, лейтенант Доро. Лируш Амдерцус здесь проживает?

***

Даже сквозь защитный костюм ощущался лютый холод. Смородник был к этому готов, но не ожидал, что его тело воспримет ледяную стынь настолько... уязвимо?

Сердце остановилось на пару мгновений, чтобы испуганно забиться вновь. Глупое, торопливое. Никак не получалось ему стать гордым, чародейским, устойчивым к любым волнениям. Наверное и не получится натренировать.

Холод сменился коротким ощущением падения и ударом о землю. От удара из груди вышибло воздух, а новый глубокий вдох дался с трудом из-за респиратора. Прозрачный пластик маски запотел изнутри.

Смородник поднялся на ноги, держась за больной бок. У него получилось. Он куда-то попал. Без проводников-упырей. Сам. Теперь главное, чтобы болото не выплюнуло его обратно, почуяв обман.

Про возвращение обратно он пока не думал.

Он протёр экран маски снаружи, но всё равно было плохо видно. Туманный город действительно затянул туман, но только от собственного горячего дыхания.

Смородник огляделся. Под ногами был не асфальт, а вытоптанная твёрдая почва. Слева текла река в бетонных берегах, за ней виднелись линии электропередач и заброшенные серые высотки. Впереди — мост, расписанный граффити. Под мостом валялся мусор, будто дикие животные растерзали мусорные баки, вывернув мешки. А вокруг стояли дома-фургоны. Покинутые, с выбитыми стёклами и подтёками ржавчины на белых боках. Некоторые лежали опрокинутые. У всех давно сдулись шины, а краска была изодрана когтями.

У Смородника перехватило дыхание. Во лбу остро вспыхнула боль, как при мигрени.

Их стоянка. Они здесь жили.

Не сон, гораздо ярче. Наяву. Можно потрогать. Даже войти внутрь.

Под ногами хрустнули косточки какого-то мелкого животного. Наверное, крысы. Смородник зашагал к третьему от него фургону. Может, воспоминания давно стёрлись, заменились ложными, но что-то будто тянуло его. Разум кричал, что нельзя терять времени, нужно искать энергетический центр, но сопротивляться было выше его сил.

Пальцы в резиновой перчатке прошлись по глубоким следам когтей на железе. Из-за спущенных шин фургон практически сел брюхом на землю. От стёкол на окнах остались только зазубренные осколки по краям. Смородник заглянул внутрь. Он помнил пёстрый ковёр, тесную кухоньку и родительское спальное место внизу, их с братом кровати — на втором ярусе. Но сейчас всё было выжжено дотла. И если место и в целом фургоны выглядели давно заброшенными и покинутыми, то пепелище внутри казалось совсем свежим. И чёрным. Неестественно-чёрным, будто его облили блестящим липким гудроном. Даже сквозь фильтры респиратора пробивалась едкая дымная вонь.

Смородник отшатнулся. Какой бред. Горячечная галлюцинация. Там не было никакого пожара. Или был? Он всё забыл? Или придумал?

Под пяткой попалось что-то мягкое. Опустив лицо, он увидел втоптанную в землю игрушку, уже неразличимую по цвету, изгрызанную временем и грязью. Но ошибиться он не мог. Грёбанный опоссум.

— Дрэх, — выругался Смородник. — Чёртово болото, с ума свести меня хочешь?

Он мотнул головой. Картинка вокруг мигнула, подёрнулась помехами и немного изменилась.

Теперь стоянка была усеяна человеческими трупами.

Свежие и разлагающиеся до голых костей, целые и изувеченные до неузнаваемости — любые, какие только мог представить мозг. Запах гари сменился вонью крови и гниющих останков. Смородник до боли прикусил язык, сдерживая рвотный позыв. Не захлебнулся в чёрной воде, так мог бы захлебнуться в собственной рвоте — так себе перспективка.

Не поддаваться. Не задерживаться.

Не рассматривать.

Гнилое место. Интересно, что видят упыри, ныряя домой? Или у них уже выработался иммунитет?

Но взгляд сам собой возвращался к телам. И у всех них было только три варианта лиц:

Вот брат, семнадцатилетний Мануш, смотрит в небо широко распахнутыми карими глазами.

Вот мама, Эйша, лежит на боку с разорванным животом.

А вот отец. Раду. И у него нет половины лица.

Десятки, сотни трупов. Но только три внешности.

Хотя нет. Четыре — Смородник понял это, когда наткнулся на мёртвого мальчишку в красно-жёлтой куртке. На себя самого в луже свернувшейся крови и внутренностей.

Если он останется здесь ещё ненадолго, то не выдержит. Сойдёт с ума и останется на Туманном городе, пока не сдохнет по-настоящему. Отдаст всю свою жизнь и горящую искру, а город впитает их с жадностью, как бинт впитывает кровь. Нельзя делать упырям такой подарок. Он не станет донором.

Он расшибёт здесь всё к чёртовой матери. Всё это долбанное логово.

Смородник побежал, а под ногами хрустели разбитые бутылки. Он смотрел только прямо — через мост и дальше, к тёмным кварталам заброшенных домов без единого светлого окна. Холод протискивался в грудь сквозь защитный костюм, проникал в лёгкие с дыханием. Смородник старался гнать из головы всё увиденное. Повторял сквозь зубы, что это всё не по-настоящему. Это морок. Коварство гнилых болот. Но понимал, что если он отсюда выберется живым, то напьётся. Чтобы ему не приснились изувеченные трупы родных.

Хотя кого он обманывает? Всё равно приснятся.

От бега бок разболелся сильнее. Но в этой части города хотя бы не валялись трупы. Под подошвами расстелился асфальт. А вместо привычных ларьков с едой и газетами стояли сломанные автоматы с игрушками. Небо заволокли такие тёмные тучи, что ещё немного, и их можно было бы назвать чёрными.

Смородник привалился спиной к дереву без листвы и попытался отдышаться. Кажется, одежда на боку снова промокла от крови. Хреново. И, Темень, как же хотелось курить — хоть срывай маску и затягивайся.

Но он понимал, что так рисковать нельзя. Он нужен им. Себе, родным, Мавне, людям, которые здесь застряли. Вряд ли найдётся ещё один такой же отбитый чародей, так что нужно соответствовать до конца.

Мимо проехал старый ржавый автобус с пробитым колесом. Внутри горел красный свет — как в коридорах общежития, но в салоне никого не было, даже машиниста. Автобус кособоко прикатил к остановке и замер, не открывая двери. Смородник подбежал, вскочил на подножку и ударом ботинка заставил двери раскрыться. Ввалился в салон, упал на ближайшее сиденье с рваной обивкой и откинул голову на спинку. Автобус подождал ещё полминуты и послушно покатил в неизвестном направлении, а впереди виднелось небо, сплошь исчерченное проводами — тонкими и толстыми, как трубы.

***

На втором этаже слышалась ругань где-то в дальнем конце коридора. Там же горели красные лампы, растворяя жутковатый свет в не менее жутковатом мраке перед лестницей. Голос принадлежал девушке и показался Мавне знакомым, а когда среди удельских ругательств затесалось райхианское словечко, Мавна всё-таки решила подойти и посмотреть, что случилось.

Перед автоматом с закусками и напитками крутилась Лунница, пытаясь получить застрявшую банку: она то била автомат кулаками, то пинала каблуком. На автомате висело объявление, распечатанное на альбомном листе и, подойдя ближе, Мавна прочитала:

«Чародей! Пинай сильнее. Автомат берёт оплату, но не всегда выдаёт товар».

— Вот это бизнес, — устало хмыкнула Мавна. — Нам бы в кофейню так.

— Чего?

Лунница обернулась и уставилась на неё так, будто видела то ли привидение, то ли комок грязи — или всё вместе. Грязное привидение.

— Привет. — Мавна помахала рукой. — Проблемы?

— Будут у тебя, если Матушка тебя тут застукает.

— Я уже у неё была.

Мавна сунула руки в карманы джинсов, не зная, о чём ещё говорить и не пора ли ей убираться по-хорошему.

Лунница от души ударила по автомату сапогом. Послышался грохот, и банка с кофейно-энергетическим коктейлем наконец-то вывалилась в окошко выдачи.

— Тебе что-то взять?

— А?

Лунница кивнула на автомат.

— Выбирай. Угощаю. Пойдём поболтаем. Ты забавная.

— Я сама себе куплю.

Мавна побаивалась вставлять деньги в своенравный автомат, вдруг зажуёт купюру, так ничего и не выдав? Но ударить в грязь лицом перед Лунницей не хотелось. Волнуясь больше, чем требовала ситуация, Мавна набрала номер вишнёвой газировки и сунула пятьдесят удельцев. Она затаила дыхание, но случилось чудо: автомат, видимо избитый Лунницей до полного послушания, с первой попытки выдал банку и даже распечатал чек.

— Ого, — восхитилась Лунница. — Ты ему понравилась. Хороший знак. Гордись.

Мавна робко улыбнулась. Она отметила про себя, что манера Лунницы говорить напоминала Смородника — такие же короткие рубленые фразы. Наверное, все чародеи учатся не трепаться без дела? Ну, тогда ей уж точно не стать чародейкой.

— Пошли. — Лунница кивнула в сторону лестницы. — Покажу тебе одно место, а ты расскажешь, как уломала Матушку оставить тебя. Свет, надеюсь, она не решила завести тебя вместо питомца.

— Из меня плохая морская свинка. Я не ем сено, — глупо отшутилась Мавна, тут же краснея.

— Оно и видно.

Они поднимались долго: по крайней мере, так показалось Мавне, которая привыкла бегать не выше второго этажа. Она уже радостно выдохнула, увидев цифру 5 на лестничном пролёте, но Лунница повела ещё дальше, к технической лестнице.

— Прошу.

— Мы полезем в люк?

— Посидим на крыше.

— О. У меня нет с собой верхней одежды. — Мавна развела руки в сторону, показывая, что на ней только свитер и джинсы. Лунница закатила глаза.

— На мне тоже, как видишь. Не растаем. У меня есть плед в рюкзаке.

Мавну не особо утешило наличие пледа, но больше спорить она не решилась. Её вымотал «приём» у Сенницы, и ссориться с жильцами общежития совсем не хотелось. Тем более с Лунницей, которая, вообще-то, могла быть полезной. Да и посидеть на крыше — почти что прогуляться. Свежий воздух точно проветрит ей мозги.

К счастью, крыша оказалась почти плоской и совсем не скользкой, покрытой каким-то чёрным материалом. Ряд вентиляционных труб, низкая оградка — видимо, чтобы даже такие неуклюжие плюшки, как Мавна, не могли скатиться. Зато какой был вид! Мавна часто видела город из окна автобуса, реже — с высоты квартиры Купавы, но тот микрорайон сплошь застроили многоэтажками, которые заслоняли друг другу обзор. А с крыши общежития Сонные Топи были как на ладони. Не все, конечно, но отсюда можно рассмотреть и площадь, и новые кварталы, и скверы, и много-много таких же серых кирпичных пятиэтажек, перемигивающихся уютными прямоугольниками окошек. Мавна восторженно вдохнула, наблюдая за ползущими внизу машинами. Даже магазинные вывески отсюда выглядели иначе, будто игрушечные: вот розовым светилось ателье, красным — супермаркет, жёлтым — ломбард и пивная по соседству, а ларьки с мороженым, газетами и шаурмой манили переливчатым светом огней, как ёлочные гирлянды.

— Красиво, — восхитилась Мавна, и изо рта у неё вырвалось облачко пара. На минуту она даже забыла о холоде, по-девчоночьи разглядывая город с нового ракурса.

— Ничего особого тут нет, — пожала плечами Лунница, уселась прямо на кровлю, скрестив ноги, и закурила. — Но я тебя понимаю. Когда живёшь в розовых очках, весь мир кажется прекрасным. Я раньше тоже такой была. Лет до пятнадцати.

— Мои розовые очки тоже разбились, — возразила Мавна, присаживаясь рядом. — Но я всё равно вижу красивое. Вот так знаешь, вроде живёшь всю жизнь в дыре, а взглянешь под другим углом и понимаешь, что дыра ничего так.

— Это романтизация быта и нежелание стремиться к лучшему.

— Может быть. Но я бы сказала, что любовь к моменту, в котором находишься здесь и сейчас. Другого ведь нам не дано.

Лунница посмотрела на Мавну искоса. Её лицо освещал только огонёк сигареты, красными чёрточками обрисовывая острый нос, скулы, блестящие светлые глаза и ярко-рыжие пряди. На ней была только тонкая водолазка с кожаной портупеей, кожаные штаны и высокие ботинки, но от тела, если присмотреться, шёл пар, как при дыхании. На поясе у Лунницы было сразу две кобуры с оружием и ножны с торчащей рукояткой боевого ножа.

— Ты интересно рассуждаешь. Наверное, и Матушку так же уболтала?

Мавна поёжилась.

— Что там насчёт пледа?

— Точно. Держи.

Мавна закуталась в толстый плюшевый плед и подозрительно хмыкнула.

— Тебе он вообще зачем?

Лунница стряхнула пепел в сторону от своего ботинка. Волосы совсем скрыли её лицо, а по голосу нельзя было понять, признаётся она с неохотой или же равнодушно.

— Да свидание с одним парнишкой было. Пикник в беседке парка. Тупость такая, я думала, что ещё в шестнадцать со всем этим наигралась. — Она хмыкнула себе под нос. — Но этот уже пятое свидание держится. И даже не тащит в постель.

Мавна вспомнила, что когда она топталась у двери Смородника, Лунницу целовал какой-то симпатичный чародей.

— Я тогда тебя видела с парнем. Это другой?

Лунница задумалась. С щелчком открыла банку энергетика, сделала глоток и покатала напиток за щеками.

— Да не знаю. Я их не запоминаю. Был один, потом другой. Кто-то дружбу принимает за флирт. А кто-то принимает флирт за приглашение перебраться в койку. Дураков вокруг полно, а как среди них найти и опознать того самого — не знаю. Наверное, мне и не надо.

— Но тебе понравился плед, — заметила Мавна.

— Пф. Могу прямо сейчас его сжечь.

— И тогда я замёрзну.

— И то верно.

После душного жилища Сенницы сидеть вот так на крыше казалось Мавне чем-то немыслимым по уровню свободы. Она сперва побаивалась Лунницу, но чем дольше с ней сидела, тем больше расслаблялась. Щёлкнув колечком-открывашкой, она глотнула вишнёвой газировки. Свет, как же хорошо...

Мавна проверила телефон. От ребят не было сообщений, это выглядело странно и тревожно. Мавна вздохнула.

— Чего, попила твоей крови Матушка? — спросила Лунница, выпуская изо рта дым густым облаком. Капельки измороси белыми блёстками закружили в дыму. — Иногда мне кажется, что ей бы больше подошло быть упырицей, а не чародейкой. Но только тс-с-с, я этого не говорила. Про Матушку либо хорошо, либо никак.

Мавна хрюкнула от смеха в банку с газировкой.

— Да уж. Нервы помотала, это точно. Я вся тряслась, боялась схватиться за оружие.

— Ого. Да ты у нас кошечка с коготочками. Так и не скажешь, плюшка плюшкой.

От бока Лунницы исходило тепло, как от батареи, и сидеть рядом с ней было не так уж холодно. Наверное, Мавна давно не ощущала себя такой потерянной: вдали от дома, в чужой квартире, которую она отчаянно пыталась сделать хоть немного «своей», после жуткого разговора с чародейской главой... А её парни не отвечают на сообщения. И даже Купаву сюда не пригласишь, потому что всё-таки нужно иметь совесть и не устраивать проходной двор. Да и не хотелось подставлять подругу под гнев Сенницы.

Сонные Топи с высоты были игрушечно-красивы. Кое-где уже выставили новогодние украшения. Мелькнула мысль, что надо и в подъезде общежития повесить мишуру, чародеи ведь сами не догадаются. Им не до того.

— Хочешь вытащить карту? — вдруг спросила Лунница. Мавна вздрогнула и повернула к ней голову.

— А?

Лунница тасовала в руках колоду с сиренево-золотыми рубашками.

— Таро. Я люблю вытаскивать по утрам и смотреть, что ждёт меня в этот день.

Мавна потёрла нос и скептически хмыкнула.

— Сбывается?

— Не всегда. Но, знаешь, это как себе объяснишь.

Купава любила делать расклады на знакомых, даже консультировала университетских одногруппниц — Мавна это точно знала. На первых двух парней Мавны тоже делала расклады и всё сбылось довольно точно: Мавна расставалась с ними весьма скоро, когда понимала, что у них нет общих интересов и она в их компании скорее чахнет, чем раскрывается. Но это и без таро было понятно: первые отношения, в которых ни одна сторона не хочет прикладывать достаточные усилия.

В целом Мавна чувствовала себя слишком приземлённой для эзотерики: если бы существовало гадание на пельменях, она бы предпочла его картам. Но Лунница не вынула из-за пазухи пачку пельменей, так что идея вытащить карту звучала неплохо. Может, она услышит что-то успокаивающее. Ей бы не помешал совет.

— Хочу, — согласилась она.

Лунница ещё раз хорошенько перетасовала колоду и протянула Мавне рубашками вверх.

— Тяни.

Мавна не задумываясь ухватилась за скруглённый уголок карты, которая выглядывала наиболее заманчиво. Развернула картинкой к себе и застыла, всматриваясь во мраке в рисунок, подчёркнутый тонкими линиями золотой фольги.

Женщина в каком-то длинном одеянии. Вместо лица у неё — голый череп. В руках — коса. А внизу слово из шести букв.

Смерть.

«Рэкд» — почему-то всплыло в памяти райхианское слово. Мавна сглотнула и подняла на Лунницу округлившиеся глаза, показывая вытянутую карту.

Лунница сдвинула рыжие брови, взяла карту из пальцев Мавны и вернула обратно в колоду.

— Что это значит? — спросила Мавна тихо.

Противный голосок в голове шепнул, что у этого слова только одно значение. Смерть. Отсутствие, мать её, жизни.

Жаль, что нельзя было переместиться на полминуты назад и отказаться. Теперь уже ничего не вернёшь, и настроение окончательно улетело в трубу.

— Карты нельзя трактовать однобоко, — сказала Лунница. Мавна покосилась на неё с недоверием. Вроде бы, непохоже, чтобы она говорила это только ради того, чтобы утешить малознакомую девушку. — У смерти тоже несколько значений. Что-то заканчивается, что-то начинается. Я вижу, ты расстроилась. Даже если мы умираем и наши души уходят к Свету, то однажды возвращаются. А карты и вовсе могут означать даже не физическую смерть. Перемены. У тебя ведь уже что-то меняется в жизни, раз ты сюда переехала. Сидишь такая тихая с виду, милая, а говоришь про ствол в сумке. Знаешь, что мне кажется? Что ты сама и есть эта карта.

— Ч-что? — Мавна недоверчиво нахмурилась. Ей не нравилось, что говорит Лунница — и ещё больше не нравился будто бы слегка оправдывающийся тон. Она такого не ожидала. — Знаешь, меня не надо жалеть. Если ты считаешь, что меня сожрут упыри и все мои близкие погибнут в муках — так и скажи.

— Сказала бы, если бы считала, — огрызнулась Лунница, и раздражение в её голосе уже прозвучало куда более искренне. — Чародейки говорят то, что думают.

— Ещё скажи, что вы не стесняетесь.

— Можешь быть уверена. Ничего не стесняемся.

Мавна обхватила себя за плечи под пледом. Холод всё-таки стал более ощутимым. Дурацкое «пророчество» идиотской карты вгрызлось в мозг, хотя его никто не просил. Все предчувствия, которые много дней зрели и клубились в душе чёрными тенями, нависли над ней, готовые вот-вот броситься в атаку и терзать её тревожными образами и снами. Стоит только позволить им. Стоит только раскиснуть и впустить их. Она снова проверила телефон. Ничего. Только Купава спрашивала, как дела. Она ответит ей. Позже.

— Внимание, зафиксировано отсутствие жизни, — бодро проговорили рядом.

Мавна вздрогнула, а Лунница тут же вскочила на ноги и в несколько шагов подбежала к краю крыши.

— Что там?

Мавна тоже поднялась и, кутаясь в плед, подошла ближе.

Ветер принёс чей-то крик снизу. Раздался ещё один — чуть дальше. Звериный рык. И когда один за одним на улице начали гаснуть фонари, Лунница чертыхнулась, отскочила от края и подтолкнула Мавну в сторону люка, через который они выбрались на крышу.

— Проваливай, киска. Запрись в своей каморке и никому не открывай. И лучше не смотри в окно. Это работа для бешеных псов.

— А как же плед?..

Но Лунница уже запрыгнула на пожарную лестницу, и по пальцам у неё пробежали россыпи алых искр.

Крики повторились. Надрывные, страшные, будто кого-то рвали заживо. Во дворе заводились моторы, слышались собранные голоса, отдающие команды.

Мавна растерянно постояла на крыше ещё полминуты, а когда стало ещё темнее из-за новых погасших фонарей, спохватилась и со всех ног побежала обратно в квартиру.