33
Сон Смородника был глубоким, чёрным и вязким, как упыриная кровь. Он провалился в него сразу, даже не успев подумать о том, насколько странно и непривычно будет засыпать в комнате Мавны. В её постели.
Голова болела так, будто в череп медленно вкручивали длинный шуруп, достающий до середины мозга. Проворачивали, чуть приподнимали, чтобы через секунду вдолбить ещё глубже, куда-то позади глаз. И даже сквозь сон отчётливо билась эта мучительная боль, от которой мутило до скручивающегося желудка.
Сперва сном была темнота. Затем в темноте начали мелькать картины, тошнотворно-яркие и громкие, бьющие под закрытыми веками вспышками, как взрывы, отдающие прямо в мозг, пульсирующие в такт его приступам боли.
Музыка из игрового автомата с игрушками. Сам автомат светится то синим, то розовым, жужжит железная «лапа». Смороднику — тогда ещё Мирче — десять, он вставляет последний уделец в щёлку и заранее знает, что проиграет и его тоже. Мама будет разочарована. Ругаться не станет, нет: она даёт сыновьям право распоряжаться карманными деньгами на их усмотрение. Мануш был умнее и закатил школьным друзьям вечеринку с пиццей и газировкой: заработал себе очки уважения. А вот Мирча падок на сиюминутные желания. И он страстно хочет обхитрить бессердечный автомат, чтобы заполучить игрушку. Неважно, какую. Главное — заполучить.
Монетка пропадает в жадной пасти машины. Костлявая железная лапа дёргано двигается, опускается, метя в уродливого плюшевого зверька.
Мирча прищуривается. Не зажмуривается полностью, скорее, чуть прикрывает веки в ожидании провала. Но тут же его глаза широко распахиваются.
Рука хватает мягкую крысу за скудно набитый бок и тянет вверх. Мирча знает, что сейчас железные пальцы дрогнут и выпустят добычу, но в этот раз что-то идёт не так. А может, он наконец-то принёс механическому монстру жертву в виде достаточного количества монет.
Рука едет дальше, продолжая сжимать крысу. Игрушка немного проскальзывает вниз, вместе с ухнувшим сердцем Мирчи, но ещё держится за тканевую лапку. Сердце Мирчи пускается вскачь, когда он осознаёт, что рука движется к окошку выдачи приза. Звучит победная мелодия — Мирча ещё не слышал такую, дорожка цветных огоньков бежит по углам коробке автомата, и через открывшуюся дверку ему прямо в руки вываливается плюшевая крыса. Мирча хватает её и с ликованием прижимает к груди. За время её пути в железной руке он успел к ней привыкнуть и даже как-то сродниться.
Годами позже он узнает, что, скорее всего, странная крыса была опоссумом: серое тело, белая вытянутая голова с розовым носом, чёрные уши и глаза. Но тогда Мирча прозвал её крысой, а мама смеялась, что он не догадался выбрать себе игрушку посимпатичнее.
Ровно через год мама перестанет смеяться навсегда.
Сон мигнул дурными огнями, настолько резко сменяя картинку, в растревоженном мозгу будто задрожали цветастые помехи.
Холод с речки пробирает до костей, а на Мирче тонкие штаны, которые он донашивает за Манушем, и огромная спортивная куртка ярких цветов, красная с жёлтым.
Мирча сначала бежит так быстро, что между рёбрами колется и больно дышать. Потом сбивается на шаг и идёт осторожно, пугливо, предчувствуя беду. Большую-большую беду.
Ноги ступают по гравию и песку. Под ботинками хрустит стекло и мнутся окурки. Дует холодный ветер, пробирается под куртку к тощему вечно голодному телу.
В нос ударяет запах. Мерзкая вонь гнили и железа.
Мирча сглатывает ледяной комок в горле и выходит к месту, где они жили в городке на колёсах.
А от городка почти ничего не осталось.
Многие фургоны перевёрнуты и лежат на боках, словно мёртвые динозавры после падения метеорита: Мануш рассказывал, что так всё и было, честное слово, в энциклопедии читал. Стёкла выбиты, на металлических кузовах серебрятся следы когтей. У динозавров не было стёкол. Они бы лежали в крови.
Но и фургоны тоже лежат в крови, как будто из них вытекло, не из людей, нет. Или это пятна бензина? Мирча не понимает.
Пустырь теперь похож на свалку. Вместо городка — побоище.
Ещё тлеет костерок, в котором мальчишки пекли картошку. Вокруг костра земля чёрная от крови и воняет.
Мирча крутит головой, и до него постепенно доходит, что все пятна на гравии — это совершенно точно кровь. Много, очень много крови.
Мирчу тошнит. Он сгибается, уперев руки в колени, и его рвёт.
Он бежит оттуда. Помнит только как больно было дышать и как колотилось сердце. Он падает. Пачкает яркую куртку, попав в последнюю кровавую лужу. На жёлтом хорошо виден багровый след.
С тех пор он клянётся не носить больше яркое.
Там не было тел. Он не видел их тел.
Он не видел тел...
***
Спалось Мавне плохо. Она постоянно поднимала голову, вслушивалась в дыхание Смородника и присматривалась, поднимается ли его грудь. Как назло, ночь стояла темнейшая, и ничего особо не было видно, а включать свет она не решалась, чтобы не разбудить.
Иногда она украдкой трогала его: прижимала ладонь к лопатке или сжимала пальцы и запястья, только чтобы проверить, что он тёплый и с бьющимся пульсом.
При ней никогда никто не умирал, и крайне не хотелось бы, чтобы Смородник стал первым.
Он не ворочался, не храпел, и правда казался едва живым. Мавна не могла понять, это из-за ран, из-за удара по голове или из-за истраченных чародейских сил, а спросить не представлялось возможности. Оставалось только надеяться, что утром он проснётся и сможет что-то ей сказать. Попросить таблеток и кофе. Подскажет, как сделать так, чтобы ему стало лучше.
Мавна прижалась к его спине щекой и постаралась успокоиться — а заодно передать ему свой покой и своё тепло. Покровители, и за что ей послали такого бедового?
«Спасибо, что послали», — подумала она, слушая, как он дышит и как мелкий дождь моросит по железному подоконнику.
***
Смородник подскочил на кровати с надсадным всхрипом.
Много лет уже нет ни крысы-опоссума из автомата, ни жёлто-красной куртки, ни его родных. Но они по-прежнему ему снятся.
Пот катился по вискам и шее. В идиотской мягкой толстовке было слишком жарко. И обстановка выглядела слишком непривычно.
Где он, чёрт возьми?
— Смонь, что случилось?
Участливый и ласковый голос Мавны раздался совсем рядом. Смородник рывком обернулся, ошалело посмотрел на неё, румяную и нежную в сумеречном свете утра. Зачесал пальцами волосы с лица и мотнул головой, сглотнув.
— Приснилось.
Она положила руку ему на плечо, и от прикосновения его пробила дрожь. Свет, что она с ним делает? Смородник попытался отодвинуться на кровати, чтобы не лежать так смущающе-близко, но кровать Мавны была не настолько широкой, как ему хотелось бы.
— Как ты себя чувствуешь?
Мавна будто решила добить его своими вопросами.
«Смонь».
Это не его, это не он. Его зовут Мирча. Смородник. Он не спит в мягких девичьих кроватях, в комнатах, завешенных милыми картинками и гирляндами. Он жил в городке на колёсах, спал на ветру под мостом и дрался в общежитии для молодняка, чтобы выбить себе место на продавленной койке, а не на полу. И девушка эта — милая, ласковая, горячая, самая лучшая — не его, а упырька. Он должен быть не здесь. Не присваивать себе чью-то чужую жизнь. Не делать вид, что так всё и должно быть.
Он метнул на Мавну дикий взгляд. Голова раскалывалась после всего вчерашнего, и кости ломило так, будто он вовсе не отдыхал. Так бывает, когда тратишь много искры. Нужно отлежаться, но некогда. Пора бежать.
Так ничего и не ответив, он свесил одну ногу с кровати (чёрт, какие идиотские широкие штаны на нём!) и попытался встать, но маленькие цепкие пальцы Мавны крепко впились в его плечо.
— Ну и куда мы собрались?
— В туалет тоже не выпустишь? — огрызнулся он.
Пальцы Мавны дрогнули, но тут же сжались ещё сильнее и рванули назад, пригвождая Смородника обратно к подушке. Он крякнул, грузно упав на кровать.
— Хитрый какой, вы посмотрите на него! — шикнула Мавна.
Перед глазами заплясали звёзды. Смородник хотел бы сказать, что она ослепительна в своей мягкой булочной красоте среди этих нежных утренних сумерек, но мог только смотреть на неё, приоткрыв рот. От удара о подушку в голове блаженно запела пустота, и, Темень, как же это было хорошо. Кажется, это ему и было нужно.
Наверное, он бы хотел, чтобы она била его по голове каждый день, вытрясая дурные мысли. Но только подушкой.
— Извини. — Она поджала губы. — Если хочешь встать, то делай это постепенно и не так, будто ты собрался выпрыгнуть в окно. И сначала скажи, как ты себя чувствуешь.
Она нависла над ним сверху, и пряди волос щекотнули Смородника по ключицам. Он сглотнул, пропустив пару вдохов и, кажется, начиная забывать, как дышать. Наверное, ему точно напрочь отбили мозг, потому что рука против воли поднялась и легла Мавне на бедро, восхитительно округлое под дурацкой плюшевой пижамой. Смородник чуть стиснул пальцы, и его пульс как бешеный загудел в висках, будто самолёт, набирающий скорость перед взлётом.
Мавна удивлённо выдохнула, поправила волосы за уши и положила ладонь на живот Смородника. Он далеко не сразу понял, что она просто проверяет повязку. Или не только? Ладонь сперва полежала неподвижно, потом двинулась чуть ниже и очертила по кругу, нежно поглаживая. Смородник тяжело сглотнул.
— Тут больно?
Голос Мавны звучал сбивчиво и чуть сипло.
Больно? Больно... А, она имеет в виду боль. Смородник быстро облизнул губы и выдавил:
— Н-нет... Нормально.
Свет, хорошо, что ниже его тело скрывало тяжёлое одеяло.
Мавна огладила его ещё несколько раз — кругами, невесомо и ласково, а потом, будто опомнившись, убрала руку с его тела, выпрямилась и села на кровати, свесив ноги. Смородник не понял, что произошло, но лицо у неё стало задумчивым.
— Помочь дойти до ванной? — спросила она уже обычным своим голосом.
— Нет. — Он постарался скрыть разочарование. — Я сам. Как... Как тебе спалось?
Такие слова, прозвучавшие из его рта, воспринимались чуждо и странно. Тоже что-то из другой жизни. Но не спросить он не мог.
— Меня не били по голове, и я не сражалась с упырями, расплёскивая искру. — Мавна пожала плечами. — В любом случае мне лучше, чем тебе. Но я беспокоилась. Боялась, что тебе станет хуже. Так что я рада, что наступило утро. И что ты в относительном порядке.
Смородник кивнул. Интонации её голоса — такие тёплые и сочувствующие — казались предназначенными кому-то другому. Будто он – самозванец, проникший в чужую кожу и выдающий себя за кого-то другого. Совершенно непонятно было, что со всем этим делать, поэтому он неуклюже встал, путаясь в до нелепого широких штанах, и проковылял в ванную.
***
Мавна со стоном уронила лицо в подушку, ещё тёплую от головы Смородника. И пахнущую им: терпко, чуть дымно, но свежо и чисто — невероятный микс, от которого ей становилось так хорошо и спокойно.
Дура, чуть не забралась на него верхом. На раненого и слабого. К тому же, влюблённого в другую девушку. Ревность скреблась внутри и сжимала горло, но в то же время Мавна была за него рада: пусть его любовь будет взаимной, Покровители, пусть он будет счастлив и наконец-то улыбается. Она устала переживать за него. Устала видеть хмурым и расстроенным. Пусть у него всё будет хорошо, а она уже взрослая девочка и задушит в себе эти непрошенные чувства. Это будет легко: вспомнить, хотя бы, как поначалу они грызлись, встречаясь в кофейне. Тогда же она буквально ненавидела его, искрясь от бешенства.
Или это уже были искры подавляемой симпатии?
Темень, сложно.
Надо взять вино, пиццу и обсудить всё с Купавой.
«Глубоко же ты мне под рёбра забралась, Булка» — сказал он, засыпая. Что это значило? Вдруг... Неужели взаимную симпатию? А как же его влюблённость? Или...
Голова закружилась от нахлынувшей догадки, но эта догадка была такой невероятной, что Мавна даже не знала, стоит ли обдумывать её всерьёз или поскорее выгнать из мыслей.
Что, если Смородник влюблён в неё?
Да ну, нет, бред какой-то. Кто она? Пухловатая невысокая сотрудница кофейни. Такие парни, высокие, сильные и опасные выбирают себе девушек под стать. В мелких булок они не влюбляются. Им больше подходят дерзкие горячие чародейки, скорые на расправу, гоняющие по городу на мотоциклах.
Или всё же спросить прямо?
Мавне показалось, что это тот случай, когда неведение всё-таки лучше. Она только-только признала свою нежную и яркую влюблённость, которая совершенно точно принесла новые краски в её жизнь. Раньше ведь она не влюблялась. Встречалась с парнями, строила отношения, но это были симпатия, дружба, бережные и ровные отношения — даже с Варде. Они были похожи: увлечения, стиль одежды, взгляды на жизнь. Ей нравилось проводить с ним время вместе, шутить и молчать, целоваться и заниматься любовью. Но теперь Мавна понимала: нет, это были совсем другие чувства и другая привязанность. Это всё было интересно, приятно и тепло, но... совсем не так, в чём она, оказывается, нуждалась. До Смородника она будто бы и не понимала, что нужно ей самой и на какое пламя способно её маленькое глупое сердце.
Она пока побережёт свою любовь. Подержит её в ладонях, привыкая к ней, понимая, как жить с этим дальше. И обязательно признается ему, и пусть он сам скажет, взаимно это или нет. Но сперва она обсудит это с Купавой. И расскажет маме. Так будет честно.
Мавна выдохнула, встряхнулась, сменила пижаму на домашнюю одежду и спустилась на первый этаж.
***
Смородник нашёл в шкафчике за зеркалом резинку: розовую с клубничкой, но решил, что и такая пойдёт, и затянул хвост на затылке. Склонился над ванной, чтобы не мочить раны, и подставил голову и шею под кран. Вода сильным напором захлестала по лицу, и он поворачивал кран: то ледяная, то горячая, то прохладная, то тёплая — чтобы эти контрасты выдавили спутанные мысли из головы.
Рука Мавны на его животе.
Его рука на её бедре.
Ночь в её постели.
Что между ними, чёрт возьми, происходит?
Боль и тяжесть кошмара. Опять эти сны. Ждут, когда он станет уязвимым, чтобы наброситься из-за угла. Растерзать, сожрать, утащить на дно. Грёбаные воспоминания трансформировались раз за разом, и Смородник уже не мог понять, какие детали на самом деле всплывали из прошлого, а какие были плодом больной фантазии. Кошмары плесенью проросли сквозь его сердце, окутали гнилью нутро и подсовывали ложные образы. Как яркие фантики от конфет, в которые завёрнуто дерьмо с опарышами.
В этот раз всё было почти так, как на самом деле.
Или нет?
Оставались там, Темень забери, их тела? Или правда только лужи крови?
Прошло шестнадцать лет, уже не проверишь.
Что, если его родные так же, как Раско, застряли под болотами?
Что, если можно отыскать их в этом донорском центре? Нырнуть туда, проникнуть внутрь, всматриваться в лица всех застрявших...
Интересно, он вспомнил бы их лица? У него не осталось фотографий. Только смутные образы, которые со временем начали терять яркость и размываться.
Но если бы всё получилось так, как он мечтает, то он попросил бы прощения у мамы. За то, что отказывался есть долбаный суп с крошками чёрного хлеба. Сказал бы Манушу, как любит его. И отцу, что он всегда на него ровнялся.
Чёрт, сколько слов бы из него полилось. Как бензин из пробитого бака.
И этого супа он бы сожрал целую кастрюлю. И лучше бы тогда съел — чтобы теперь быть с ними рядом. Всем вместе.
Смородник отжал намоченные концы волос, выпрямился, шикнув от боли в боку. Сменил повязки. Мельком осмотрел полку в ванной, чувствуя себя скованно и неудобно, будто подглядывает за чужой жизнью. Но отметил, что шампуни и гели для душа были совсем простенькие, из супермаркета.
Только сейчас Смородник начал понимать, что экономия Мавны и её любовь к недорогим вещам, наверное, были связаны с тем, что кофейня приносила вовсе не так много денег, как можно было предположить. Ему стало неудобно. Он стыдливо отвёл взгляд от полок, оделся и вышел из ванной.
Снизу доносились голоса Мавны и Лируша. Смородник свесился через перила, послушал немного: ага, они что-то спокойно обсуждали, а третьего голоса не было слышно. Он кинул взгляд на дверь второй спальни. Закрыта. Значит, упырёныш ещё не выходил. Отлично.
Смородник ворвался в комнату без стука. Варде сонно вскрикнул и натянул одеяло до подбородка.
— Не визжи, не любоваться на тебя пришёл. Разговор есть.
— У меня к тебе тоже, — буркнул Варде, потирая глаза. Судя по виду, он только что проснулся и не был настроен на разговоры, но он потёр лицо ладонями, широко зевнул в кулак и пошёл в атаку: — Ты увёл у меня девушку? Вы спали вместе?
Выпалил так быстро, будто всю ночь эти вопросы катались у него на языке, как горошинки дроби, готовые вырваться выстрелами и изрешетить «обидчика».
— Придержи свой омлет вместо мозгов. — Смородник оскалился. — И дурную фантазию тоже. Лучше скажи, что теперь с вашим проходом под болота. У вас там упыриный переворот или что? Теперь будет новый тысяцкий? Вываливай всё, я тебя не выпущу без информации.
Он сел верхом на компьютерный стул и сложил локти на спинке, пристально сверля Варде взглядом. Поставил стул так, что выйти из комнаты не получится, не обогнув его. Упырёныш привычно выглядел как недокормленный школьник, и это уже откровенно бесило. Смороднику казалось, что он лживый и скользкий: от лохматой макушки до дурацких носков с лягушатами. Если ты чудовище, выросшее из болотного духа и жрущее людей, то будь добр, выгляди соответственно. Хотя бы как он сам. Наверняка если их поставить рядом и сказать, что один из парней — упырь, то все единогласно укажут пальцем на Смородника.
Все, кроме Мавны.
Зелёные глаза Варде влажно заблестели. Он облизнул пересохшие губы и хрипло ответил:
— Я не знаю. Калех хотел стать тысяцким. А что с папой... Н-не знаю. И дома у меня теперь нет. Только Варфоломей.
Темень, бесполезное существо. Наверное, и спасать его вчера не стоило. Только ради Мавны. А уж с этой чёртовой рыбиной и вовсе вышел грёбаный цирк.
Смородник уговаривал Варде бежать скорее к машине, но тот обернулся монстром и честно сражался — тут нужно отдать ему должное, в битве он был неплох. Но когда загорелся дом, понёсся на двух ногах как ненормальный, а вернулся с пластиковым пакетом за пазухой. Смородник был слишком занят и не заметил, куда потом исчез пакет — остался под курткой или перекочевал в сумку. Но головной боли этот сердобольный упырёныш ему прибавил. Стыдно признаться, Смородник даже переживал, когда Варде побежал в горящий дом, но отговаривать было некогда: отстреливался от упырей, которые жаждали впиться ему в горло.
— Ты притащил сюда рыбину?
Варде кивнул.
— Да. А как иначе.
— Действительно.
— Мы съездим посмотреть на то, что осталось от дома?
Смородник задумчиво побарабанил пальцами по спинке стула. Проход под болота... проход...
— Ты говорил про чародеев в химзащите. Она спасает их искру от болотной среды, да? Без защиты искра ведь погаснет.
— Не знаю...
Мысли ворочались так быстро, как только позволяла его расшибленная (в который раз) голова. Смородник пытался сложить все доступные ему компоненты в одно стройное уравнение, но математика не входила в число его любимых предметов.
Всё равно в груди щемило ясным осознанием:
Ему нужно попасть туда.
Чтобы поискать Раско. Поискать тысяцкого.
Высмотреть своих.
Чтобы успокоиться.
Наверное, Варде раскусил его, потому что проговорил неожиданно серьёзно:
— Не лезь туда, придурок. Сдохнешь.
Смородник хмыкнул.
— Что ж, для тебя это будет лучший исход.
— Нет. Совсем нет.
— М?
Смородник вопросительно приподнял бровь. Он не привык, чтобы ему перечили, хотя Мавна только и делала, что спорила с ним с самой первой встречи. Но тут... звучало странно, лучше переспросить и выяснить, что упырёныш имеет в виду.
Варде откинул одеяло и свесил ноги с кровати. Домашний костюм Илара висел на нём мешком и смотрелся ещё хуже, чем на Смороднике. Наверняка Илар будет, мягко говоря, удивлён узнать, сколько мужчин побывало в его одежде. Эх, Мавна.
— С тобой Мавна в безопасности. Одну её могут утащить упыри. Они давно на неё засматриваются. А ты — её лучшая защита, и пусть я ревную, но мне спокойнее знать, что она с тобой, чем одна. — Варде выдохнул это с честной грустью в голосе. Сунул ноги в тапки и, расчесав волосы пальцами, осторожно спросил: — Ты ведь в неё влюблён? Я прав?
Смородник припечатал его тяжеленным взглядом.
— Ладно-ладно. — Варде встал, потянулся и двинулся к ванной, протиснувшись мимо стула. Смородник даже не стал его останавливать. — В неё нельзя не влюбиться. Понимаю тебя прекрасно.
Он ушёл, а Смородник с нажимом провёл ладонью себе по лицу. Темень, неужели по нему так заметно?
Нужно принимать меры. Интересно, есть капли для глаз, превращающие зрачки-сердечки обратно в круглые? Надо спросить у Калинника.
***
Внизу пахло кашей, кофе и чем-то сладким. Мавна приняла душ на первом этаже, недоверчиво заглянула на кухню и взвизгнула: у плиты хозяйничали крепкие смуглые ягодицы, абсолютно ничем не прикрытые.
— Лируш! — крикнула Мавна. — Ты...
— О, Вишенка проснулась.
Он развернулся всем телом, и Мавна выдохнула с облегчением: всё-таки на нём был фартук, прикрывающий тело спереди от груди до середины бёдер.
— Что ты на себя нацепил?! Это моё! А ну снимай!
— Прямо сейчас?
Лируш с хитрющим прищуром потянул за завязки на талии. Мавна снова взвизгнула.
— Нет! Нет-нет-нет, только не снимай! Покровители, почему ты в этом? Где твоя одежда?!
Лируш надул губы и опять повернулся к плите, светя задом.
— Другим ты выдала мягкую униформу, я тоже захотел бросить одежду в стирку и надеть что-то чистенькое. Не могу два дня подряд носить одно и то же. Но я не нашёл тут другую одежду, а в комнатах наверху спали твои парни. И ты с ними. Уж не знаю, с кем именно... Главное, что не со мной. Я не рискнул будить ни упыря, ни чародея, поэтому довольствуюсь тем, что нашёл сам. Мне идёт, ну скажи?
— Ты ослепителен в прямом смысле, — буркнула Мавна. — Вот уж не ожидала с утра пораньше встретить на своей кухне голую мужскую задницу.
— Хочешь так каждый день?
Мавна отодвинула стул и села.
— Нет.
— А жаль. Что, и спасибо за завтрак не скажешь?
Лируш с ловкостью фокусника разложил кашу по тарелкам и набросал туда всего, что нашёл в холодильнике: изюм, обжаренные орешки, сушёную землянику для чая, которую так любила добавлять Мавна.
— Спасибо, — вздохнула она, получив тарелку. — Это правда очень мило с твоей стороны, но надень штаны, пожалуйста.
Лируш сел напротив и подмигнул поверх миски с кашей.
— Иногда они только мешают. Знаю минимум пять занятий, где штаны совершенно лишние.
— Лируш!
— Что?
Он сделал такие невинные глаза, что Мавна еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Всё-таки хорошо, что дома он был таким же безобидным, как другие её смертоносные парни. Только вот... Хорошо бы как-то намекнуть, что они не настолько близки, чтобы Лируш и дальше оставался у неё. Такой стендап каждый день она не выдержит, а Илар не оценит ни одно «выступление» — хорошо, если зубы не выбьет.
На стене тихо тикали часы, Лируш с аппетитом поглощал кашу, а наверху слышалась какая-то возня: наверное, Варде и Смородник тоже скоро спустятся.
— Послушай... — начала Мавна, осторожно подбирая слова. Обидеть Лируша не хотелось бы, всё-таки он ничего плохого ей не делал и даже старался помочь. — Я вообще-то живу с родителями и братом. Это вчера так случайно сложилось, что никого не было. В другой момент могло бы не повезти.
Лируш откинулся на стуле и беспечно махнул рукой.
— Расслабь булочки, Вишенка. Я не собираюсь у тебя жить, меня не привлекает судьба альфонса. У меня полно друзей. Залягу на дно у них.
— На фоне болотных разборок слова про дно звучат двусмысленно, — хмыкнула Мавна, чтобы скрыть облегчение в голосе. — Тогда зачем ты вчера поехал ко мне? Мог бы сразу к друзьям. У них точно больше чистой мужской одежды.
Лируш со скучающим видом повёл голым плечом.
— Интересно было посмотреть, как вы все взаимодействуете. Клубок у вас, конечно, забавный. Ты их обоих на поводках держишь? Молодец какая. Говорила, что не мутишь со Смородинкой, а сама потащила его в спальню. Ты полна загадок, Вишенка.
— Я просто хотела за ним присмотреть, — буркнула Мавна, уткнувшись в миску.
— И как, тебе понравилось то, на что смотрела?
Мавна чуть не закипела. Она могла бы ещё целый час сгорать от стыда и оправдываться, но поняла, что с Лирушем такое не пройдёт, нужно отплатить его же монетой. В конце концов, как там говорил Смородник в машине? Чародеи не стесняются? Что ж, она даже близко не чародейка, но в своём доме имеет права не стесняться того, что влюбилась в прекрасного во всех отношениях мужчину. Гордо вскинув голову, Мавна посмотрела в глаза Лирушу и дерзко ответила:
— Да. Очень понравилось. И в одежде, и без неё. Знаешь, он чертовски хорош.
Улыбка Лируша расползлась до неприличия широко.
— Ну вот, Вишенка, я тебя и растормошил. А то строишь из себя недотрогу. Наслаждайся жизнью! Хватай её за хвост, а мужчин за...
— Темень, это ещё что такое?!
Мавна только что увидела на столе заварочный чайник, заглянула внутрь и взвизгнула. Внутри, вальяжно размахивая плавниками, плескалась рыбка. Синий петушок. Кажется, такой же был у Варде.
— Это Варфоломей, — раздался голос со стороны лестницы.
Варде спустился и робко улыбнулся.
— Откуда он тут взялся?
— Мы вчера его привезли. Был у меня за пазухой в пакете. Спасли со Смородником в последний момент.
Мавна застонала и с глухим стуком уронила голову на стол.
— Ну какие же вы придурки! И что мне с ним делать?!
— Мы купим ему аквариум. — Варде сел на соседний стул.
Лируш подскочил (Мавна зажмурилась, чтобы снова не видеть его телеса), схватил нож, отвернулся и стал с чем-то возиться. Закончив с ножом, он поставил перед Варде кашу, политую сверху чем-то подозрительно похожим на кровь. К запястью он приложил бумажное полотенце, но несмотря на «ранение» светился от восторга.
— Подпишу фото «завтрак для упыря», — заявил Лируш, склоняясь с телефоном над тарелкой.
Варде одарил его восхищённым взглядом:
— Ого! Спасибо большое. Ты настоящий друг.
— Мальчики, а вы не подумали, что меня от таких изысков может стошнить? — буркнула Мавна, без прежнего аппетита ковыряя свою порцию.
— И меня, — поддакнул Смородник, появившись на кухне.
— Ва-ау, Малинка сегодня клубничка! — восхитился Лируш. Смородник ругнулся, когда понял, что забыл снять резинку с волос.
— Как тебе хорошо с хвостиком, — заметила Мавна. — Не снимай. Иди завтракать, Лируш на всех приготовил.
Смородник скованно сел на свободное место напротив Мавны, стеснительно стянул резинку и положил на стол. Тут же перед ним очутилась тарелка с завтраком от Лируша, да так ловко, будто Лируш много лет отработал в гостинице, где персонал не должен был показываться на глаза капризным гостям.
Мавна со вздохом продолжила завтракать. Каша у Лируша и правда получилась очень вкусная и сладкая, на кухне какое-то время стояла сосредоточенная тишина, и Мавна сосредоточенно думала, как будет выпутываться, если сейчас домой заявится Илар. Трое парней, один из которых почти голый, а двое других — в его одежде. Да уж, картина вызовет вопросы.
— Эх, мальчики, — вздохнула она. — Что мне с вами делать? Родители скоро вернутся. И у меня есть старший брат. Лируш, с тобой разобрались, ты едешь к друзьям. Только смотри, чтобы тебя не повязали прямо на улице. А ты, Варде?
Мавна специально хотела завести этот разговор при всех — чтобы Варде не придумал себе, что может оставаться сколько угодно. И чтобы Смородник услышал, что она против этого.
Мавна замерла, наблюдая за Варде. Конечно, можно было сослаться на родителей и брата, которые не разрешают приводить мужчин до свадьбы, но Варде, чего доброго, припомнит своё предложение. Покровители, сейчас оно казалось ещё более глупым и неуместным. Нет, она совершенно не видела его своим мужем.
Илар бы точно не позволил упырю находиться у них дома. Но самая неудобная ситуация — это когда тебя о чём-то просит не чужой, в общем-то, человек, но ты понимаешь, что не можешь ему помочь и даже не уверена, что комфортно себя чувствуешь с ним наедине.
Спасение пришло откуда не ждали.
— Давай со мной! — предложил Лируш. — У моих друзей найдётся место, они такие вписки закатывают, что мы вдвоём совсем им не помешаем. И рыбу свою забирай.
— А твои друзья... — замялся Варде.
— Прекрасные люди! И все с радостью поделятся с тобой кровушкой. Так что решено, поедем вместе. — Лируш встал, снова щеголяя голым задом, и налил в кружки кофе. Вытряс из бутылки последние капли молока, заглянул в горлышко и хмыкнул. — Опа, бутылочка. Сыграем?
— А без игр ты совсем не можешь, да? — вздохнула Мавна, стараясь скрыть в голосе радость от того, что для Варде, вроде бы, нашлось жильё. Он, конечно, ещё не дал согласия, но Лируш так быстро перескакивал с темы на тему, что даже не дал ему времени обдумать предложение.
— Без игр скучно.
— Чем бы дитя ни тешилось, — сдалась Мавна. — Только давай без заданий, которые могут довести до сердечного приступа. Окей?
— Никаких сердечных приступов, только приятные бодрящие поцелуи с утра, настраивающие на продуктивный день. — Лируш вернулся на своё место, положил бутылку в центр стола и хитро подмигнул Мавне. На щеках мелькнули очаровательные ямочки. Сколько же девчонок по нему вздыхают, пока он почти голый варит кашу на кухне у Мавны, которая с ним даже не близко знакома? — Крути, Вишенка. Ты тут единственная девчонка. Взбодри же кого-то из нас своим сладким поцелуем.
— Лируш! Я не это не подписывалась.
— Сама же сказала, чем бы ни тешилось. Крути. Сердечных приступов не будет, обещаю.
Мавна фыркнула. Она не хотела признаваться, что даже привыкла к дурашливым затеям Лируша и где-то в глубине души они ей нравились, будто возвращали беззаботную семнадцатилетнюю Мавну-студентку техникума. У которой в жизни не было других забот, кроме мальчиков, подружек, сериалов и троек за семестр.
Варде перестал есть и смотрел на неё поверх миски — пожалуй, слишком насторожённо и внимательно. Хотелось демонстративно фыркнуть: нет уж, дорогой, если ты и сорвёшь поцелуй, то только целомудренный в макушку.
Мавна крутанула бутылку. Вихрь бело-красного пластика повертелся пару секунд и остановился, показывая чётко на Лируша. Почти чётко...
— Давай, Вишенка.
Лируш с готовностью вытянул губы трубочкой и перегнулся через стол к Мавне. Смородник поперхнулся кашей, закашлялся, и кусочки овсянки вылетели изо рта. Продолжая кашлять, он схватил салфетку, с остервенением вытирая стол.
— Ещё не остановилась.
Мавна легонько толкнула пальцем бутылку. Она двинулась всего на сантиметр, но теперь красная крышка смотрела на Смородника.
— Вот теперь всё.
Варде что-то возмущённо фыркнул, Лируш так и продолжал тянуть губы трубочкой, а Смородник замер, широко распахнув глаза, которые вдруг показались непривычно наивными, а всего его лицо, несмотря на синяки, стало будто моложе от удивления.
Мавна отложила ложку и встала со своего места. Конечно, она не собиралась устраивать шоу на глазах у всех — так, невинный дружеский чмок, чтобы поднять настроение хмурому сычонку.
К ушам прилил жар, когда вспомнилась его широкая горячая ладонь, лежащая утром на её бедре. Трогают ли девушек так мужчины, влюблённые в других?.. Не хотелось бы думать, что Смородник — один из тех, кто оказывает знаки внимания всем подряд. Нет, он точно не такой, Мавна успела его изучить.
Она хотела обойти стол, чтобы удовлетворить жажду Лируша непременно устраивать игры с романтическим подтекстом и подарить заслуженный утренний поцелуй Смороднику, как вдруг в двери раздался щелчок поворачивающегося ключа.
— Булка, ты дома? — крикнул Илар из коридора.
Мавна застонала. Как же невовремя! Вот не мог задержаться на полчаса? Она бы успела всех выпроводить! А теперь куда их девать? Прятать под стол? В шкаф?
— Оденься, придурок! — в панике прошипела она Лирушу.
Но было поздно.
Илар вошёл на кухню и остановился, с открытым ртом глядя на Мавну, готовую вот-вот поцеловать Смородника с синяками на пол-лица; на Варде, в пижаме Илара доскребающего кашу с кровью; на голого Лируша в одном фартуке и на заварник с плавающей рыбкой внутри.
— Что. За. На хрен. Здесь. Происходит?!
***
Оправдываться перед Иларом пришлось долго. Мавна хотела бы стереть из памяти этот эпизод — особенно когда Лируш вскочил из-за стола, явив себя во всей красе. Илара хватил бы сердечный приступ, если бы Мавна не вытащила его на улицу подышать.
— А когда вернутся родители, ты продолжишь водить домой чужих мужиков? — не унимался он до самого вечера и бурчал что-то каждый раз, когда они в кофейне приближались настолько, чтобы можно было шепнуть колкость. Будто бы хотел за этот день окончательно уничтожить её настроение. Ей и без того было стыдно, а эти обвинения к вечеру совершенно измотали.
— Сколько раз тебе можно объяснять?! — вспылила Мавна, когда оглянулась на входную дверь и поняла, что посетителей пока нет. Она вытерла руки об фартук и упёрла кулаки в бока. — У нас не было выбора.
— Я думал, твой пубертатный возраст прошёл спокойно, а он даже не начинался.
— Хватит! — Мавна рявкнула так злобно, что сама себе удивилась. Темень, надо попросить выписать успокоительное посильнее. Совсем никаких нервов не осталось, а Илар только накручивает. — Они мои друзья! И этот дом и мой тоже. Более того, если бы ты и родители были дома, я бы тоже привела ребят. Или ты хотел бы, чтобы нас всех сожрали упыри? Да? Ты-то был в центре, на шестнадцатом этаже. Не в огне сражения. Не тебе меня осуждать, Илар.
Мавна отвернулась к кассе, тяжело дыша. Кажется, она наговорила брату ужасных вещей. Дура. Идиотка. Нервная, ненормальная...
Кофейня обнимала уютом и сладкими запахами. Нужно глубже дышать, успокоиться... В коробках уже стояли зимние украшения, скоро предстоит развешивать их так же, как они вешали осенние. Почему-то Мавне стало ещё обиднее за всех них. За Раско, за кофейню, где всё равно было немного посетителей, за саму себя, за Илара...
— Ты плачешь?
Огромные ладони Илара стиснули её плечи. Мавна развернулась и уткнулась ему в грудь мокрым лицом.
— Прости меня. Прости, прости, прости! Я такая дура. Это ужасно.
Илар прижал её крепко-крепко, едва не душа.
— И ты меня прости. Я волновался за тебя. Бурчу весь день от потрясения, не подумал. Просто пойми, Булка, я прихожу утром и что вижу? Чародей, упырь и какой-то незнакомый псих наедине с моей маленькой сестричкой. Они не обижали тебя?
— Это же мои мальчишки. — Мавна громко шмыгнула носом. — Они дураки. И не умеют обижать — только дерутся как черти. Не злись на них. Я не могла их бросить, у Варде совсем нет дома, за Лирушем пришла полиция, а Смо... — голос дрогнул от нежности, — Смо — это Смо. У него всегда какие-то беды, я не могу оставить его без присмотра. Со мной он хотя бы бережётся, а отвернусь — и погибнет. Пойми и ты меня, пожалуйста.
— Ладно, ладно, Булка. — Голос Илара звучал ворчливо, но тепло. Он погладил Мавну по спине и чмокнул в макушку. — Будь осторожна. Я за тебя волнуюсь. Ты у меня стала взрослая и деловая, проводишь время с мужчинами и втянулась по уши во всю эту упыриную заварушку. Это опасно.
— Со мной чародей. С ним нестрашно.
Илар помолчал, повздыхал, будто собирался с духом, и спросил прямо:
— У тебя с этим Смородником что-то есть? Я заметил, как вы друг на друга смотрите.
Мавна вспыхнула. Получается, все видят. Не первый раз и не первый человек об этом спрашивает. Она спрятала лицо ещё сильнее, чтобы Илар не видел её пылающих щёк, хотя уши тоже наверняка стали алыми. Покровители, что ему сказать?
«Говори правду», — буркнул в голове скрипучий голос Смородника.
— Я не знаю, — глухо проговорила она в фартук на груди Илара. — Кажется, я что-то к нему чувствую. И мне очень, очень нравится это чувство.
— А он? — голос Илара снова стал натянутым, как гитарная струна. — Поговорить с ним? Он пристаёт к тебе?
— Покровители, нет! — Мавна даже рассмеялась от этого нелепого предположения. — Он не умеет приставать. Он такой скрытный и зажатый, что это и смешно, и мило, и бесит. Иногда очень хочется, чтобы уже пристал. Но, может, я всё себе придумала, и он страдает по своей бывшей. В любом случае это вовсе не то, чем тебе стоит забивать голову. Я сама разберусь.
— Ну смотри.
Колокольчик над дверью пропел тонкую трель, пришлось оторваться от Илара, привести в порядок выбившиеся из хвоста прядки и, натянув улыбку, встать за кассу.
***
— Не пыхти, сам отказался от укола обезболивающего, — ворчал Калинник, раз за разом втыкая иглу в кожу вокруг глубокой раны. Смородник, по правде говоря, и не пыхтел — просто с рыком матерился. Но он действительно отказался от укола, потому что ему по привычке казалось, что физическая боль — лучшее лекарство от каши в голове.
А сейчас каша варилась ещё и в сердце.
Да и вообще, его живот сегодня уже гладили — для контраста можно и иглой потыкать.
Гладили, Темень, подумать только! И как это называется? Наивность? Флирт? Холодный расчёт?
Наверное, она просто не подумала, как это может выглядеть и какую реакцию вызовет.
Но он-то подумал... И держался за её бедро. Кажется, пальцы до сих пор ощущали её восхитительно мягкое тело. И от этих воспоминаний приятно кружилась голова.
Идиот, голова у него кружилась просто потому, что вчера его крепко приложили башкой в туалете.
— Слушай, брат, — начал Калинник как-то осторожно, будто прощупывая почву. — Ты лучше притаись на недельку. Не приходи сюда.
— А? — Смородник в очередной раз ругнулся сквозь зубы и не сразу понял смысл сказанного. Но слова Калинника медленными холодными щупальцами проползли через уши в размякший мозг — кажется, Лунница предупреждала его о чём-то похожем?
— Да приходили какие-то. — Калинник поправил очки, которые носил, когда работал за компьютером или вот зашивал раны. — Спрашивали тебя. Не из нашей рати, а как Сенница их пропустила — непонятно.
— К тебе приходили?
— И ко мне тоже, ага. Спрашивали, где тебя найти. Я сказал, что не знаю. Тебе есть, где перекантоваться?
Смородник задумался. У него была машина, в которой он частенько спал, но погода уже делала такие ночёвки неприятными. Другой квартиры, кроме как угла в общежитии, у него, конечно же, не было.
— Сниму что-нибудь, — процедил он.
Калинник закончил накладывать швы, шлёпнул сверху большой кусок пластыря с тканевым слоем и разогнул спину, кряхтя.
— Не мочи, обрабатывай и меняй повязку каждый день. Скоро заживёт, правда вчера ты ужасно безответственно себя повёл, когда мылся с такой раной. На, держи.
Калинник сунул Смороднику в руку картонный пакетик с молочным коктейлем. Смородник опустил футболку, послушно воткнул трубочку и сделал несколько глотков.
— И ещё.
Из холодильника показалась жестяная банка с изображением сахарного печенья: большая, круглая и синяя, такие некоторые чародеи дарили девушкам на праздники, но над ними посмеивались. Лунница бы точно не приняла такой подарок, а вот Мавна... Мавне, наверное, понравилось бы.
— Я тут это, на первый взнос по ипотеке откладывал. — Калинник смущённо поскрёб щетину на шее и торжественно открыл крышку банки. Внутри показались нетолстые стопки бумажных удельцев. — Забирай, чтоб в машине не спать. На гостиницу хватит. Ты главное под мостами не ночуй, поясницу прихватит. Замучаюсь потом лечить тебя.
Он переступил с ноги на ногу и сунул жестянку Смороднику прямо под нос.
— Нет.
Смородник отпихнул банку грубее, чем хотел бы и чем Калинник того заслуживал. В носу противно защипало, накатила колючая злость. Будь он ежом, тотчас ощетинил бы иглы на спине.
— Мне не нужно.
От толчка стопки удельцев, стянутые резинками, перекатились на другой край банки. Калинник посмотрел на него поверх очков то ли с разочарованием, то ли с презрением. Смородник сглотнул и опустил лицо. Снова он всё испортил.
Захотелось оправдываться, хотя это вообще не было в его природе. Огрызаться, рычать, уходить молча и без объяснений — сколько угодно. Но не лебезить.
— Надеюсь, у тебя с нежичкой всё получилось, — проговорил он скованно и поднялся с койки. Краем глаза Смородник видел, что Калинник так и продолжает стоять, как дурак, со своей бестолковой жестянкой. М-да, долго же ему копить. По вызовам он не ездил, жил на подачки Сенницы по инвалидности и на то, что отдавали пациенты. Так что это Смородник должен был ему помогать, а не эгоистично спускать всё на машину, матрас, шампуни, швабры и тату-мастеров.
Горло перехватило спазмом. Не нужна ему ничья жалость. И дурацкий пластырь на поглаженном брюхе тоже.
— Она меня подвезла до остановки, — проговорил Калинник ему в спину. Судя по тону, он тоже не знал, как продолжить разговор. — И всё.
Смородник выкинул в урну пустой пакетик от молочного коктейля, опустил голову и молча, не попрощавшись, вышел из медицинского кабинета. Надо собрать хотя бы сигареты и ноутбук с зарядками, раз придётся ночевать не у себя.
Уже на улице телефон коротко свистнул оповещением. Зачисление на счёт. Ну надо же, выплатили за последние заказы. Трёхсот тысяч вполне хватит на пару месяцев.
Моросящий с утра дождь застучал по плечам, отскакивая от поверхности куртки. Смородник закурил и поднял лицо к небу.
Надо же, кому-то он понадобился. И все предупреждения звучали действительно тревожно — чародеи не привыкли наводить панику на ровном месте, значит, дело серьёзное. Да и в баре его пару раз крепко прижимали к ногтю.
Значит, его ближайшая цель, помимо поисков тысяцкого — найти ещё угол, где затаиться.
Он сел в машину и уронил голову на руль.
Темень.
Может наоборот, стоит встречать вызовы лицом к лицу?