17
Бар заливали неоновые огни: фиолетовые на одной стене и ядовито-салатовые на другой. Играла музыка, достаточно громко, чтобы сделать разговор некомфортным, но недостаточно, чтобы назвать её оглушительной. Смородник неуверенно протиснулся между столиками и людьми с бокалами и присел на высокий барный стул, согнув одну ногу в колене. Он не послушал Калинника и всё-таки скрыл лицо за чёрной медицинской маской, но теперь понял: всё равно придётся снять, он же не может всё время сидеть сычом и ничего не заказывать, это будет ещё подозрительнее, чем его разбитое лицо.
— Что для вас предложить? — любезно поинтересовался бармен.
Смородник вздрогнул от неожиданности: он уже искоса рассматривал посетителей и пытался принюхаться, но нос ещё плохо дышал, и это бесило.
— А? Воды. Без газа.
Бармен удивлённо приподнял пирсингованную бровь, но не стал возражать и налил Смороднику стакан воды.
— Угу.
Он спустил маску нервно пристукнул пальцами по стакану. Сел вполоборота, чтобы видеть зал.
Перед выходом из дома Смородник щедро облился мятным маслом и теперь проклинал себя за это: от едкого запаха только слезились глаза и свербело в носу. Да, возможно, теперь он не пах гарью для упырей, но и сам ничего не чувствовал кроме мерзкой мяты. А ещё на него с подозрением косились и отсаживались подальше. Вот идиот. Ещё ничего не начал, а уже всё испортил. Ну как всегда.
Настроение, и без того паршивое, поползло ещё ниже. Плечи опустились, Смородник ссутулился над стаканом и крепко обхватил его обеими руками. Вода быстро нагрелась от его пальцев.
Хорошее в этом дне было только одно: Сенница сдержала обещание, и его мотоцикл с новыми колёсами и очищенный от дорожной грязи до блеска, ждал его на крытой парковке у общежития. Вернее, днём он был там, а сейчас уже стоял припаркованный у «Пьяной дудки». Вернуться к двухколёсному другу было приятно.
А может, действительно напиться, раз уж пришёл в бар? А то сидит, как белая ворона. Точнее, чёрная... За спиной бармена блестели ровными рядами разномастные бутылки: вытянутые и пузатые, большие и поменьше, полные и почти пустые, с жидкостями самых разных цветов. Смородник близоруко сощурился, пытаясь угадать, какие напитки скрываются за стеклом и что он чисто теоретически мог бы попробовать, чтобы не свалиться без чувств через пять минут.
Да, его тело отвратительно реагировало на алкоголь и каждый раз он просто выключался после пары глотков. Поэтому и решил, что лучше вовсе не пить, чем терять контроль и потом просыпаться неизвестно где с разрывающейся от боли головой.
— Хреновый денёк выдался, да?
Смородник чуть не подпрыгнул, когда на соседний стул опустился незнакомый паренёк и гаркнул ему почти в самое ухо, чтобы заглушить шум музыки. Парень нагло развалился на барной стойке, подперев кудрявую голову кулаком.
— Типа того, — буркнул Смородник, пытаясь между делом принюхаться, не тянет ли от нахала болотом. Но тщетно, слишком сильно пахло мятой.
— А я и вижу. От хорошей жизни воду в барах не пьют.
Парень стрельнул лукавыми карими глазами в сторону стакана Смородника. Тот нахмурился.
— Откуда узнал?
— Я экстрасенс.
Смородник уставился на парня так хмуро, что, кажется, тот даже испугался и поспешил оправдаться:
— Шутка. Знаешь такое? Это когда люди смеются. Ха-ха. — Быстро облизнул губы. — Ты пьёшь медленными глотками. Стакан наполнен почти доверху. Я часто бываю в баре и уж знаю, как люди пьют разные напитки. Не бери в голову.
Парень отвернулся, быстро потеряв к Смороднику интерес. Перебросился парой фраз с барменом и получил огромный бокал с трёхслойным коктейлем и двумя трубочками.
В баре постепенно становилось всё многолюднее. Сильнее заработал кондиционер: Смородник чувствовал, как холодный воздух дует ему в шею сбоку из-под потолка. Голоса смешивались в один монотонный гул, то и дело разбавляемый взрывами смеха или более громкими выкриками. Музыка стучала, отдаваясь грохотом в висках, от мельтешения тел кружилась голова. Смородник сжался в комок. Толпа всегда заставляла его чувствовать себя некомфортно, а сейчас он вовсе был не в своей тарелке. Хотелось скорее выйти на воздух и уехать куда-нибудь, где будет не так людно и шумно.
Чтобы занять руки чем-то, кроме стакана, Смородник достал телефон и снова проверил сначала сообщения, потом — машинально, не задумываясь о своих действиях — сториз Мавны. И там, и там не было ничего нового.
— Эй, брат, так не годится. Какой-то ты совсем смурной. Девчонка кинула? — Кудрявый снова повернулся и пихнул его кулаком в плечо. Смородник скрипнул зубами. Такое панибратство от незнакомых людей он просто не выносил. И от знакомых, впрочем, тоже.
— Отвали, — рыкнул он сквозь зубы.
— А ты грубиян. Эй, Гожо, налей-ка ему пива за мой счёт! Пусть повежливее станет.
Смородник понял, что его собеседник уже немного пьян. Что же там ему намешали в этом коктейле? Наверняка что-то позабористее алкоголя тоже принял. Хотел пересесть, но свободных мест уже не было. Ну и что, тем лучше, побродит в толпе и поищет упырей. Он попытался соскользнуть со стула и затеряться среди посетителей, но парень обхватил его за плечи и притянул к себе.
— Куда собрался? От меня не уходят просто так. Тебе вообще сегодня невероятно повезло, ты, считай, повстречал божество веселья и беспечности. Меня зовут Лируш, а ты у нас кто такой?
Пришлось вернуться на стул.
— Смородник, — недовольно буркнул он и широко расставил локти на стойке, чтобы казаться увереннее и грознее.
Лируш присвистнул.
— У кого-то родители были садовниками?
— Пошёл ты.
— Ладно-ладно, перегнул, извини. — Лируш поднял руки ладонями вверх. — Называйся как хочешь, может, это творческий псевдоним. Держи пиво. За счёт заведения.
Он подвинул к Смороднику кружку с пенистым напитком светло-фиолетового оттенка. От кружки приятно пахло какими-то цветами. Смородник покосился на пиво с презрением и подозрением.
— Я при исполнении, — буркнул он.
— Вот и преисполнишься благодати. Пей.
Смородник отметил, что это хороший знак, раз он смог различить запах пива через мятную вонь. Кажется, нос понемногу начинал отходить. Может, и упырей почует. Только трезвость в этом деле очень не повредила бы.
— Я сегодня выступаю. Стендап-программа. Это они все пришли меня послушать. Вообще-то я люблю снимать ролики про преступления, но так и удавиться недолго. Поэтому разбавляю деятельность выступлениями.
Лируш с гордостью обвёл рукой зал бара и кивнул в угол, на сцену с микрофоном-стойкой. Смородник и не замечал, что тут есть место для выступлений. Он неопределённо хмыкнул.
— Ты тоже пришёл на меня? — Лируш лучезарно и с хитрецой улыбнулся.
— Нет.
Смородник хотел добавить что-то про работу, но подумал, что это будет звучать подозрительно и привлечёт лишнее внимание. Этот Лируш, видимо, местная знаменитость и завсегдатай бара и точно пристанет с расспросами. Сунув нос в пивную кружку, он всё-таки решился попробовать глоток. Немного расслабиться ему не повредит, а то из-за нервов и без того плохо соображает.
— А жаль. Послушай моё выступление. Посмеёшься, ягода-малинка, или как там тебя.
Смородник оскалил зубы, а Лируш послал ему воздушный поцелуй, допил свой коктейль, соскочил со стула и тут же в динамиках раздался голос непонятно откуда взявшегося ведущего:
— Дамы и господа, встречайте! Сегодня в «Пьяной дудке» будет звучать ваш смех, потому что с нами — звезда лёгкой жизни и амбассадор веселья, неповторимый и обворожительный, любимец женщин и объект зависти мужчин — Ли-и-р-р-р-у-у-уш!
Головы всех сидящих за столиками повернулись к сцене. Многие радостно аплодировали и свистели, некоторые не проявили вообще никаких эмоций: наверняка просто пришли выпить в баре и не рассчитывали попасть ни на какое выступление. Смородник почувствовал себя ещё неуютнее, подхватил свой бокал с пивом и незаметно протиснулся подальше от барной стойки, вглубь зала.
Резкий неоновый свет, свист, хлопки и радостные крики, хрипы микрофона, когда Лируш произнёс приветствие и подошёл слишком близко к одной из колонки — всё впивалось в мозг пилками с зазубренными краями. Стиснув челюсти, Смородник пытался высмотреть в баре хоть что-то подозрительное. Принюхивался, прислушивался и присматривался, и скоро всё слилось в сплошное ярко-шумное месиво, до тошноты закружилось в голове. Он сделал большой глоток пива, но тут же пожалел: голова закружилась ещё сильнее, веки стали наливаться тяжестью. Темень, ну и идиот. Не хотел же пить.
Смородник поставил наполовину пустой бокал на чужой стол и, не обращая внимания на возмущённый оклик: «Эй, придурок, ну и кто за тебя убираться должен?» пробрёл к туалету. До смерти захотелось плеснуть себе в лицо холодной водой и обтереть мокрыми руками шею, чтобы освежиться. Может, и запах мяты немного собьёт.
В туалеты тут вёл короткий тёмный коридор с чёрными стенами, освещаемый единственной красной лампой — почти как в общежитии у чародеев. В конце коридора были две двери: на одной висело схематичное изображение мужчины, на другой — женщины. Но раковины, сушилки и зеркала висели прямо в коридоре, общие для всех.
Смородник повернул кран: латунный, в неподходящем для бара ретро-стиле, и подставил щёку под струю. Холодная вода заколола кожу иголками, запульсировали болью разбитая губа и нос. Но, Пламя, как же приятно было взбодриться и почувствовать себя не разваливающимся от социофобии и неловкости, а живым и привычно озлобленным.
Он набрал воды в рот, сделал несколько жадных глотков (так мог бы и не заказывать в баре и сэкономить, жаль, поздно додумался), отфыркался, зачесал волосы пальцами назад и смахнул капли с ресниц. Вытираться бумажными полотенцами не стал, и струйки воды стекли за шиворот и по горлу к груди.
Смородник поднял мрачный взгляд на своё отражение. В тёмном коридоре с красным светом его лицо казалось ещё более острым, хмурым и худым, с впалыми щеками и глубокими тенями под глазами, а следы драки с упырём выглядели чёрными засохшими корками.
Откуда-то дохнуло женскими духами, а вместе с тем — тяжёлым болотным запахом. Намного острее, чем пахло от Мавны. Смородник стиснул пальцами край раковины и всмотрелся в отражение позади себя.
Здесь музыка и голос Лируша звучали приглушённо, били по ушам будто сквозь слой ваты: бам-бам-бам. Сальная шутка. Взрыв хохота. В отражении промелькнула девушка с русыми волосами, собранными в высокий хвост. Смородник резко развернулся и в одно стремительное движение схватил её за плечи, вжимая в стену. Болотный смрад стал только гуще. Девушка вскрикнула.
— Вынюхиваешь, нежичка?
Болотный запах смешивался с духами — кажется, ландыш — и превращался во что-то почти трупное, могильное, до одури отвратительное. Смородник ощутил, как искра внутри него начинает биться в яростном исступлении.
— Отвали от меня, псих!
Девушка попыталась вырваться, но у неё не вышло. Смородник рыкнул, встряхнул её и припечатал к стене всем телом. Пламя в крови распалялось, хотелось впиться в неё, рвать белую шею зубами — ну и кто из них больше чудовище?
— Говори, где ваш тысяцкий, и я не сожгу тебя, тварь.
Он сильнее стиснул плечо девушки, и огоньки, просочившись сквозь пальцы, подпалили ткань платья. В серых глазах упырицы расползался не страх — животный ужас.
— Я не... Это бар моего отца, я не участвую в делах общины!
Она выкрикнула это с отчаянием, граничащим с паникой. Смороднику вдруг стало жаль её: худенькая невысокая девчонка, симпатичная, с прозрачно-серыми, как речная вода, глазами, а он вжимает её в стенку и угрожает убить. Но это же упырица. Чудовище, охотящееся на людей. И его ключ к тысяцкому. Второй за последнее время.
— Слыш, урод, а ну отпусти девушку!
В начале коридора показался чей-то силуэт. Смородник шикнул сквозь зубы и снова насел на упырицу, едва не задыхаясь от её вони.
— Сдавай главаря, или я сожгу тебя прямо здесь, даже до кабинки добежать не успеешь.
Он зажёг пламя на ладони и для устрашения махнул прямо перед лицом девушки, чуть не опалив ей ресницы.
— Эй, тут наша территория! — послышался второй мужской голос, показавшийся смутно знакомым.
В Смородника полетел сгусток огня. Чародеи, значит. Он увернулся, потянув за собой упырицу, и прижал её к раковине, заломив руки за спину. Он быстро послал струю огня в ответ, и она, пролетев через весь зал, ударилась в полки с бутылками позади бармена. Послышался звон битого стекла, крики и вспыхнуло пламя — гораздо ярче неонового света. Шутки от Лируша резко оборвались, загорелся крепкий алкоголь в разбитых бутылках, и пламя перекинулось на деревянный стеллаж.
Люди с криками заметались, на ходу переворачивая стулья и опрокидывая столики.
— Придурок бешеный!
Двое чародеев кинулись к Смороднику, ещё несколько крепких мужчин — наверное, охрана — появились в начале коридора.
Девушка изловчилась и вывернулась, побежала в зал. Смородник кинулся за ней. Ему наперерез бросились чародеи, один попытался ударить по ногам, второй — схватить поперёк тела, но Смородник сумел увернуться и от одного, и от второго, получив только скользящий удар по рёбрам. Кажется, это были чародеи из другой рати, относящейся к соседнему Уделу, он видел их раз или два и не помнил имён. Что они тут делают — подумает потом, сейчас нельзя упустить нежичку.
— Хватай!
Охранники перегородили ему путь, ничего не оставалось, кроме как метнуть огнём им прямо под ноги.
— С-сук...
Один успел отскочить, а второй завыл, пытаясь сбить пламя с сапога. Смородник перепрыгнул через опрокинутый стул, пронёсся между толпящимися у входа людьми, столкнулся с барменом, который сбивал огонь со своего рукава. Быстро огляделся: паника, шум, полыхающая стойка и мебель, едкий чёрный дым. Темень, это что, он один натворил? Да просто же пламя метнул в целях самозащиты, ну не рассчитал, с кем не бывает.
Люди мельтешили перед глазами, на сцене уже никого не было, а микрофонная стойка валялась опрокинутая. При выходе образовалась давка, все спешили покинуть бар, и Смороднику показалось, что вместо гремящей музыки снаружи уже слышны сирены — полиция или пожарные, не разберёшь.
Куда же делась эта девка?
Позади сцены колыхалась занавеска, один угол которой уже дымился. За занавеской виднелись двери — подсобка или чёрный ход. Смородник бросился туда, взбежал по двум ступеням на сцену и с размаху навалился плечом на двери. Они поддались неожиданно легко, и Смородник выкатился на улицу, чудом удержав равновесие и не прочертив носом по асфальту.
Перед ним оказалась тёмная подворотня, похожая на ту, где он дрался с упырёнком Варде. Смородник осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, ускользнула ли нежичка через эти двери и куда могла деться. Ничего не понятно, кругом пустота и тишина, и только винт кондиционера в решетчатом коробе гудел над головой.
— Ты чего тут суетишься, парень?
Из двери вышли всё те же чародеи. Один из них держал в руках здоровенную бутылку из толстого стекла, до горлышка наполненную чем-то спиртным. Смородник выругался и сплюнул.
— Тут упырицы среди людей шастают, а вы их покрываете?
Тот из чародеев, что был повыше, без бутылки в руках, презрительно выпятил нижнюю губу.
— Ну уж извини, тут наше место. Что хотим, то и делаем. А ты своей Матушке жаловаться не побежишь.
— С чего ты взял?
— Да с того, — хмыкнул второй, коренастый и почти лысый, с бородкой и усами и крутанул бутылку в руке. — Порешаем тебя тут и всё.
Высокий чародей запустил огненный сгусток в Смородника. Он пригнулся и метнулся в сторону, и огонь только немного опалил куртку. Сражаться с чародеем огнём — провальная затея, навредить серьёзно не получится, но можно измотать противника и рассеять внимание. Если подготовиться и настроиться, то можно без ущерба пройти даже сквозь стену огня, но такие вспышки всегда внезапны и могут спалить одежду или оставить неприятные ожоги. А ещё очень больно бьют по глазам.
— Тут тупики, проходы заставлены. Здесь грузовики паркуются, подвозят жратву к кафешкам. К утру разъедутся. Так что бежать некуда, патлатый.
Первый чародей бросился на Смородника так стремительно, что тот не успел отреагировать. Колено с силой ударило его под дых, а следом в висок прилетел кулак — с такой яростью, что мир перед глазами у Смородника потемнел и закачался, а живот скрутило тошнотой. Он упал на колени, не в силах даже вдохнуть, и будто сквозь слой ваты услышал:
— Про нашу девчонку молчи. И что нас тут видел тоже. Иначе мы тебя жалеть не станем, так и знай.
Ещё один удар — ещё тяжелее первого — пришёлся по голове сзади. Одновременно раздался грохот разбиваемой бутылки, и по затылку потекла резко пахнущая жидкость.
«Тут уж витаминки от Калинника не спасут», — тупо подумал Смородник и потерял сознание.
***
Два дня Мавна постоянно хваталась за телефон, когда руки не были заняты вязанием или вышивкой. Ей остро, до сосущей в груди тоски не хватало милых, ничего не значащих сообщений от Варде. Стикеров, смайликов, фото какой-то ерунды, которую, казалось, мог замечать в этом только он один: истлевший до скелета листок, тонкое кружево паутины, интересный вид мха на дереве. Несколько раз она сама открывала диалог и собиралась прислать ему какое-нибудь фото: вышитого гриба или стопки свежих оладий. Но каждый раз с горечью одёргивала себя: дура, он не милый мальчик. Он упырь, чудовище и лгун.
Но другой голос в голове спрашивал: а чем ты лучше? Сколько ты скрыла от него? Сотрудничала с чародеем у него за спиной.
Но она ведь не знала, что Варде — не человек...
Купава звонила часто. Вчера приходила в гости, и они с Мавной, закрывшись в комнате, пересмотрели целый сезон глупого шоу про одинокого красавца и толпу претенденток на его руку и сердце.
Если бы не она, то Мавна, наверное, снова закрылась бы в себе, как после пропажи Раско.
Конечно, и Илар, и родители её подбадривали. Хотя Мавна и не говорила им, конечно, правду про Варде: ограничилась тем, что сказала, будто они поссорились. А вот пластиковое колечко-лягушку она сняла. Оставила на тумбочке у кровати. Но надевать больше не хотелось.
Ещё её тревожило отсутствие вестей от Смородника. Больше суток назад она отправила ему большое сообщение, которое сначала долго и кропотливо составляла в заметках. В итоге остановилась на таком варианте и решила: будь что будет.
Привет, Смородник. Я понимаю, что обидела тебя своими резкими словами. И потом тоже повела себя необдуманно и импульсивно. Я не должна была говорить и писать тебе те вещи, которые ты не заслужил. Ты действовал из лучших побуждений и хотел открыть мне глаза. Это очень благородно, хоть и тоже не очень обдуманно с твоей стороны. Пойми, ты разрушил мой покой и сделал больно, когда сказал такие вещи, никак меня не подготовив.
Но это не уменьшает того, что моя реакция была неправильной. Извини меня, пожалуйста. Я не хотела тебя обижать. Надеюсь, ты не держишь зла и мы сможем спокойно всё обсудить.
Напиши мне, пожалуйста, когда будешь свободен. Я хочу тебя увидеть.
Но до сих пор сообщение висело непрочитанным. И Смородник не появлялся в сети. Неужели снова во что-то влез? Да как он вообще до сих пор жив со своим темпераментом и паталогическим невезением? Съездить в общежитие, что ли... Тем более что Мавна хотела узнать про новичков.
Но сначала нужно поговорить с Варде.
Ей правда стало лучше без работы, с неторопливыми занятиями, разгружающими голову, и спокойными разговорами с Купавой. По крайней мере, на грудь уже не давила невыносимая тяжесть, и мысли не были похожи на обрывки перепутанных разноцветных ниток. И ей не казалось, что она разревётся в любую минуту.
Наверное, она готова к разговору.
Варде взял трубку сразу. Мавне стало теплее от мысли, что и он тоже, наверное, переживал и ждал, когда она выйдет на связь. Хорошо, что не давил и не писал первым: если Мавна сперва немного дулась и всё-таки считала, что он должен был что-то написать, но теперь понимала, что это было к лучшему. Они говорили недолго, и в голосах у обоих звучала вежливая настороженность. Решили встретиться днём в парке. Сначала Мавна сомневалась и малодушно подумала, что лучше, наверное, выбрать какое-то более людное место. Скажем, кафе в центре Сонных Топей. Но потом махнула рукой: да будь что будет, они тысячу раз встречались один на один. Ничего он ей не сделает.
Но ножик, подаренный Иларом, всё-таки положила в сумку.
Купава наверняка сказала бы:
«Если на встречу с ним ты берёшь с собой нож, то это звоночек».
Конечно звоночек. Прямо-таки сигнальная сирена. Но пусть себе ревёт. Никаким «звоночкам» не удастся заставить её изменить решение. Она должна с ним поговорить. Должна, и всё тут.
Мавна не стала говорить Илару, что идёт на встречу с Варде. Он бы её не пустил, это точно.
В парке, к счастью, гуляло достаточно много людей: выходной день, хорошая погода, идеальный осенний пейзаж для фотосессий. Октябрь выдался непредсказуемо переменчивый, и если некоторые дни уже пугали ветрами и холодом, то этот выдался удивительно погожим и тёплым. Оставив велосипед у ворот при входе в парк, Мавна решила пойти дальше пешком. Потянуть время и ещё немножко морально подготовить себя к встрече.
Мавна переживала, что Варде может притащиться с цветами, и тогда ей будет неловко отказывать ему, ведь принять подарок она не сможет. Но Варде хватило чуткости понять, что этот разговор требует осторожности. Он пришёл без цветов и других сюрпризов. Просто сидел на лавке напротив старой ротонды и что-то быстро черкал в блокноте.
Мавна остановилась чуть поодаль, пока Варде её не заметил, и рассматривала его, пытаясь понять, что чувствует. Боится ли? Да вроде бы нет... Обычный парень, чуть угловатый и худощавый, в мешковатой куртке цвета хаки, джинсах и замшевых ботинках. Он поглядывал в сторону большого круглого пруда, у которого низко склоняли ветви жёлтые ивы, и карандаш быстро бегал по странице. Мавна знала, что его набросок уже был красивым: Варде умел схватывать самую суть, будь то пейзаж или рисунок маленькой веточки. Его штрихи были живыми, чуть шероховатыми, но такими точными и выразительными, что перехватывало дыхание. Несколько рисунков висели у Мавны над столом — она выпросила самые любимые, а Варде подарил, довольно улыбаясь.
Мимо него ходили люди: гуляющие пары, семьи с детьми, компании подростков. А Мавна стояла, наблюдала и думала: ходят и не представляют, что перед ними упырь. Как ощущает их присутствие сам Варде? Как посетитель в кафе? Или покупатель в мясном отделе супермаркета? А вдруг он прямо сейчас превратится в чудовище? Да нет, не должен, он же никогда раньше при ней не превращался. И вообще никак не проявлял свою нечеловеческую сущность.
Холодные пальцы. Запах тины и прудовой воды. Холодная вода в душе. Кровь в холодильнике.
«Да, конечно, не проявлял, уговаривай себя. Лишь бы оправдать то, что была слепой дурочкой», — подумала Мавна.
Пока решимость окончательно не уступила место захлёстывающему ужасу, она выдохнула, сунула руки в карманы кардигана и быстрым шагом прошла оставшийся путь до скамейки.
— Привет, — осторожно сказала Мавна, присаживаясь на краешек.
Варде вздрогнул, повернулся к ней и улыбнулся — широко и трогательно, будто искренне был рад её увидеть. У Мавны кольнуло в груди. Ну какой же он был милый. С виду. Может, лучше бы ей не знать всего этого? Но ей не дали выбора. Не позволили самой решать, как и когда узнавать. Но ведь и Варде тоже не был в этом виноват.
— Я боялся, что ты не придёшь. Как дела? Как ты?
Голос Варде звучал немного рассеянно, мягко, как утреннее осеннее солнце. У Мавны на глаза навернулись слёзы. Если бы не всё это, она бы сейчас обняла его и поцеловала в бледную щёку. Но теперь хотелось только прятать пальцы в длинных рукавах, ёжиться, отодвигаться и постоянно с тревогой всматриваться в такие знакомые черты, выискивая в них что-то нечеловеческое.
— Нормально, — ответила она натянуто. — А ты?
По лицу Варде пробежала тень. Мавна заметила, что на скуле у него темнеет синяк, прикрываемый волосами. Отец или собратья?.. Покровители, а есть ли у них свои упыриные разборки? У Варде ведь совсем нет шансов в драке, он нежный и хрупкий, как фарфоровый. Хотя этот «фарфоровый» неплохо побил резкого и жёсткого чародея намного крупнее себя. А вдруг он дрался в том, в другом облике?
— Всё неплохо, — поспешно ответил Варде, заметив, как изменился взгляд Мавны. — Но я скучал.
«Я тоже», — хотела сказать она, но вслух произнесла:
— Понятно.
Плечи Варде опустились. Он суетливо сунул карандаш в приоткрытый рюкзак и протянул Мавне блокнот.
— Хочешь посмотреть? Тут новые наброски.
Мавна хотела, но не решилась высунуть сцепленные под рукавами руки. Она посмотрела на Варде с тоской и безысходностью. И он всё понял. Закрыл блокнот и убрал вслед за карандашом. Провёл пальцами по волосам, будто забыл, что хотел прятать синяк на скуле. Сглотнул и уставился перед собой, на пруд, где дети кормили стайку шустрых упитанных уток.
— Прости меня, — проговорил он тихо-тихо.
К ним на лавку сел голубь, сизый с белым. Покрутился, наклоняя голову с красноватыми глазами, не нашёл ничего съестного и перелетел на асфальт, почти под ноги Варде.
— Я не хотел, чтобы всё так произошло, — продолжил он, глядя на пруд. — Я бы сказал тебе. Но не решался. Мне не хватало мужества. Всегда не хватало. И прав, наверное, мой отец, который говорит, что я не мужчина. А теперь всё закрутилось, и мы закрутились, упали и разбились. Я разбился. Больно. Но и тебе ведь тоже больно, наверное. — Он сцепил пальцы с серыми пятнами от грифеля и постучал ногтями по костяшкам. — Мне бы не хотелось, чтобы ты думала обо мне плохо. Я... не убиваю никого. Честно. И мне не нравится вкус крови. И холод болот — тоже. Я люблю тёплую еду. Музыку. Рисовать. И тебя тоже люблю, Мавна.
Глазам стало горячо. Каждое его слово будто впивалось в сердце острым осколком и проворачивалось, причиняя сильную боль. Мавна хотела бы потянуться к нему, тронуть за плечо, провести пальцем по гладко выбритой щеке, привлечь к себе и крепко обнять. Поцеловать в постоянно прохладные губы и сказать, что она рядом, что всё будет хорошо. Но её тело будто оцепенело. Теперь это её пальцы были холодными. И её губы — тоже. И даже сердце подёрнулось льдом.
Варде не ждал, что она ответит. Продолжал говорить.
— Я понимаю, как ты меня видишь. Ты думаешь, что я незрелый и инфантильный. Что я обманщик и предатель. Наверное, ты права. Так и есть. Но, Мавна, разве это всё отменяет того, что у нас было? Разве отменяет мои чувства к тебе? — Варде повернул голову, и в зелёных глазах плескалась такая тоска, что рука Мавны всё-таки дёрнулась в его сторону. Но застыла на полпути.
Варде заметил это и поджал губы.
— Прости, — проговорила она, но Варде мотнул головой.
— Не извиняйся. Всё правильно. Я заслужил.
Солнце бросало переливчатые блики сквозь ветви деревьев, плясало на волосах, лице и плечах, и сейчас Варде выглядел как простой студент, чуть грустный и худоватый, но никому бы не пришло в голову, что он упырь. Да и раньше ведь не приходило... А теперь это знание будто сидело в мозгу отравленной иглой и портило все мысли о нём. И то, что было, и то, что есть. Если бы Мавна могла, она бы хотела выдернуть эту иглу, вытравить этот яд, выгнать всё, что очерняет Варде в её глазах. Всё, из-за чего она не может относиться к нему по-прежнему.
Но ведь тогда это будет означать, что она хочет жить в обмане?..
— Варде, — прошептала она с болью и сочувствием. — Мне так жаль. Очень жаль.
Хотела бы сказать ещё что-то. Что любит его и всё равно будет рядом. Но не могла. Мавна поняла: она ведь и раньше ни разу не говорила ему, что любит. Варде говорил. Она — нет. Отправляла стикеры-сердечки. Целовала. Позволяла любить себя. Но никогда не произносила это слово вслух. Ей сейчас совершенно не хотелось копаться в себе ещё глубже и разбираться, было ли в её поведении что-то кроме осторожности и, может, невнимательности. Она ведь была с ним так близка, как только можно. И вряд ли какое-то одно произнесённое вслух слово могло что-то изменить.
Варде опустил взгляд на её руку, которую Мавна положила на скамейку, так и не решившись дотронуться до него. Запоздало Мавна поняла: сейчас заметит, что она сняла кольцо. И точно.
— Лучше бы тебе держать его рядом, — упавшим голосом заметил Варде.
Мавна нахмурилась.
— Почему это?
Варде снова замялся. Опять какие-то тайны, секреты, недомолвки... Мавна всхлипнула.
— Я больше не выдержу, — сказала она глухо. — Ты меня изводишь, Варде, неужели ты этого не понимаешь? Мне кажется, что я схожу с ума. Всегда казалось, если быть честной. Тебя будто создала нейросеть, которая имеет смутные представления о человеке. Вот знаешь, смотришь на картинку и не понимаешь, почему мороз бежит по коже. А потом замечаешь шестой палец на руке. Или нереалистично симметричные брови. Или другую подобную ерунду. Вот и ты такой же. Хороший и милый, но с пятнами крови на куртке. Нежный и внимательный, но твои губы и ладони холоднее льда. Любишь готовить проклятую пасту с песто и оладьи, но от твоих волос потом пахнет не кухней, а болотной грязью. Помнишь, как ты говорил мне, что на болотах воют собаки, а никаких упырей не существует? Я так хотела верить тебе, Варде. Но ты будто намеренно сводил меня с ума. Скажи, что я не права. Убеди меня, пожалуйста.
Она снова спрятала руки: сунула себе под мышки, сжалась и наклонилась чуть вперёд. В душе расползался сосущий холод, и Мавна чувствовала себя ужасно одинокой в этот солнечный день, среди гуляющих людей в парке, рядом с парнем, за которого чуть не вышла замуж. Ей до боли хотелось, чтобы он её обнял, но в то же время страшно было даже подумать о таком. Обниматься с упырём... Но она ведь столько раз уже делала это. И не только. И жива ведь.
Но теперь скамейку будто бы делила невидимая стена из пуленепробиваемого стекла. Как же не хватало сейчас Купавы или Илара. Или прежнего Варде. Кого-нибудь, кто мог бы сжать её руку. Кому можно было бы уткнуться носом в грудь и почувствовать себя в безопасности. Совсем недавно и Варде был таким для неё человеком. Её уютным убежищем. Но оказалось, что в убежище давно завелись чудовища.
— Прости меня, — снова сказал он. Со стороны любой бы заметил, в каких похожих позах они сидят: подавшись вперёд, втянув головы в плечи, зажато сцепив или спрятав руки. Был ли сейчас в этом парке кто-то несчастнее? Извинение Варде утонуло в звонком детском смехе, и мимо лавки с гиканьем пронеслись две девочки на ярко-розовых самокатах.
Мавна проследила за ними взглядом, хмыкнула, вытерла нос рукавом и качнула головой.
— Я не то хочу от тебя услышать. Не нужно продолжать прикидываться хорошим мальчиком. Поздно. Скажи мне, только честно. Ты знаешь что-то о Раско? Если ты не станешь лгать мне в этот раз, может, я изменю своё мнение о тебе.
Варде не отвечал. Каждая секунда его молчания падала в душу Мавны камнем и будто тянула сердце ниже, ниже, заставляя биться медленнее и тяжелее. Он молчит, потому что знает правду, но придумывает очередную сладкую ложь? Или потому что боится, что правда ранит её больнее тишины? А может, он и в самом деле ничего не знает и упыри тут совершенно не при чём?
По щеке покатилась слеза. Мавна всхлипнула и спрятала лицо в ладонях.
— Всё с тобой ясно, — глухо и обиженно пробормотала она.
— Нет. — Варде встрепенулся. — Ты неправильно меня поняла. Я ничего не знаю о нём, честно. Клянусь тебе. Ты думаешь, что раз я... упырь, то причастен абсолютно ко всему, что делают любые другие упыри. — Варде замялся на слове «упырь», но скоро продолжил снова, быстро и запальчиво: — Люди тоже творят много зла. Но я же не стану просить тебя нести ответственность за преступления другого человека только потому, что ты тоже человек. Ты ведь и не обязана знать всё, что делают другие люди. Вот и я... Тоже не знаю. Но могу постараться узнать, если тебе это важно.
— Если важно? — Мавна не поверила своим ушам. Сквозь пелену слёз, застилающих глаза, она видела, как Варде втянул голову в плечи, уже и пожалев, наверное, о своих словах. Но Мавне было всё равно. Камни в её груди воспламенились и превратились в горящие угли. — Если важно? Да как ты вообще можешь такое говорить? С первого дня нашего знакомства я говорила, что в моей жизни нет ничего важнее Раско. Мне не будет покоя, пока я не узнаю, что с ним. Ты ведь знаешь это, Варде. Зачем тогда так жестоко говоришь?
— Я не то имел в виду, — попытался оправдаться он. Было видно, что Варде неловко, что он с трудом подбирает слова и выглядит до боли несчастным, но Мавна уже не могла ему сочувствовать. Она хотела, чтобы этот разговор всё расставил по местам, чтобы растаял лёд между ними, но пока что становилось только хуже. Покровители, хорошо, что она не успела связать ему в подарок эти треклятые носки и не притащила с собой, как наивная дурочка.
— Я обещаю тебе, что постараюсь вызнать, — сказал Варде уже твёрже. — Чего бы мне это ни стоило. Я докажу тебе, что ты не зря мне доверяла. Что я тот же самый парень, которого ты полюбила. Поверь мне, пожалуйста.
Мавна наблюдала, как ветер рябью колышет поверхность пруда, как пляшут солнечные блики и качаются на воде упавшие листья, как утки едва ли не в драку бросаются ради нового куска хлеба — хотя этих кусков плавает уже столько, что на всех хватит.
Приятный ветер дул в лицо, нежно перебирал волосы. Как было бы здорово погулять с Варде, не зная о нём правды. Или зная, но принимая её?
Мавна пока не могла определиться. Смотреть на Варде совсем не хотелось. Она знала, что увидит: потерянного трогательного мальчишку, которого непременно захочется взять за руку и обнять. Её сердце хотело бы этого. Но разум кричал от ужаса.
— Я буду осторожно спрашивать. Поговорю с отцом. Узнаю всё, что смогу. И расскажу тебе. Клянусь, Мавна.
«А кто твой отец? А отец ли он тебе? Размножаетесь ли вы? Откуда вы берётесь? Что вообще из сказанного тобой — правда? Сколько вас и как вы взаимодействуете? Собираетесь вместе и идёте загонять людей, как дичь на охоте? Пируете плотью и кровью, а потом мирно расходитесь по домам?»
Ком встал в горле, и ни один из этих вопросов Мавна не смогла задать вслух. Только молча кивнула.
— Спасибо.
Слово благодарности прозвучало нелепо — к чему тут вообще благодарить? Наверное, оно вырвалось само собой, как дежурная вежливость. Если бы Варде действительно хотел ей помочь и дорожил её чувствами, то давно сам бы всё узнал. Не маленький. Может, у упырей атрофируется эмпатия и чуткость? Может, они просто прикидываются, что способны чувствовать? Но тогда зачем он делает вид, что хочет вернуть её доверие?
— Я обещаю тебе, — повторил он вкрадчивым тихим голосом. — Поверь мне, пожалуйста. Я не знаю, как ещё сказать. Не знаю, чем могу поклясться. Ты нужна мне, Мавна. Нужнее всего. Пожалуйста, не ставь точку. Я очень дорожу тобой. Ты меня согреваешь. Только ты.
— Хватит. — Мавна резко встала со скамейки, успев заметить, что Варде протянул к ней руку, будто хотел прикоснуться, и замер с вытянутой рукой, глядя снизу вверх большими зелёными глазами. Его лицо было в тени дерева, и казалось таким бледным, без кровинки, что сейчас он больше всего походил на не-человека. Это сводило с ума.
— Я провожу тебя.
Он встал следом.
— Не нужно. Я напишу тебе.
Мавна видела краем глаза, что Варде пошёл за ней. По спине пробежали мурашки, и даже в тёплом кардигане и джинсах стало зябко. За ней идёт упырь. Он может превращаться в чудовище и пить кровь. Он может бегать на четвереньках и визжать. Он мог утащить семилетнего ребёнка, её брата...
Мавна бросилась бегом. А когда поняла, что Варде не стал её преследовать, опустилась на корточки у дерева вдоль парковой дорожки и разрыдалась, закрывая лицо ладонями. Сердце колотилось как ненормальное.
Не так, не так. Не так всё должно было пройти. Она скучала по нему, жалела его, даже сейчас могла бы броситься ему в объятия, но что-то мешало. Разум и сердце спорили, а тело зажималось, будто сильнее всего чувствовало исходящую от Варде опасность.
Холодно, Покровители, как же холодно, и даже солнце не могло унять её дрожь.
«Ты меня согреваешь» — сказал Варде.
«А кто согреет меня саму?» — хотелось спросить в ответ.
Мимо проходили люди, огибая странную сидящую на земле девушку — Мавна видела только их ноги и колёса велосипедов и самокатов. Она понятия не имела, видит ли её Варде и где он сейчас. Не хотела даже думать о нём. Слёзы душили, стискивали горло и грудь, и она уже не могла понять, плачет от обиды, от страха, от боли, от тоски по Раско или чего-то ещё. Был бы тут Илар, можно было бы опереться на его плечо, обняться и ничего бы не имело значения. Но он, как всегда, трудится в кофейне — праздник через несколько дней, а она отдыхает и разбирается со своими отношениями, уже прогнившими, как прошлогодние листья. Идиотка.
— Вам нужна помощь?
Перед Мавной остановились ноги в мужских кроссовках и серых джинсах. Она медленно подняла глаза и недоверчиво уставилась на мужчину лет тридцати. У него были тёмно-русые волосы, когда-то, наверное, аккуратно подстриженные, но уже сильно отросшие, и трёхдневная щетина. Он выглядел не очень опрятным, и в целом в его облике было что-то, что показалось Мавне отталкивающим.
— Нет, благодарю. — Она поднялась на ноги, украдкой вытирая слёзы с лица. Мужчина не уходил.
— Я видел, как вы убежали от молодого человека. — Он покачнулся с мысков на пятки, махнув рукой в сторону той скамейки у пруда. — И случайно услышал несколько фраз.
— Я уже ухожу, — буркнула Мавна и развернулась, но мужчина вдруг схватил её за локоть и притянул спиной к себе. Пахнуло илом и застоявшейся водой — и явно не со стороны пруда. Дыхание перехватило от нахлынувшего страха.
— Курочка моя, если хочешь узнать что-то о том, как люди попадают под болота, то мы собираемся по четвергам в заброшенной школе.
Он прошептал это с хрипящим присвистом прямо ей на ухо, так жутко и угрожающе, что Мавна замерла, не в силах пошевелиться, отбиваться или кричать. Тело окаменело, будто каждую мышцу парализовало от ужаса.
А когда она пришла в себя, мужчина уже спешно уходил по гравийной дорожке, сунув руки в карманы джинсов.