13
Смороднику снилось, что ему снова двенадцать и он дрожит, продрогший до костей, под мостом.
Снились размытые фигуры, которые казались чудовищами с горящими глазами. Чудовища рычали и хотели получить его — тощего голодного мальчишку — растерзать и выпить кровь.
Благородных спасителей в том сне не было. Никто за ним не приходил, как бы громко он ни звал. Чудовища срывались с места, он пытался бежать, но ноги то путались в траве, то спотыкались о разбросанный мусор. Смородник кричал, но его крик тонул в зверином рыке, а дальше пасти смыкались на нём: то на ноге, то на горле, то метили в лицо, то запускали когти в живот.
Смородник проснулся, тяжело дыша, взмокший от пота, с налипшими на лоб волосами. Сегодняшний сон закончился особенно неприятно: будто бы сразу несколько чудовищ вцепились ему в руки и ноги, а ещё одно вонзило в грудь что-то острое.
В лёгких противно клокотало, кости ломило от жара. Тяжело поднявшись, он прошёл в ванную и, включив только тусклую лампочку над зеркалом, плеснул в лицо прохладной водой. Откашлялся, отфыркался и мельком взглянул на себя в зеркале.
Да уж, лучше бы не смотрелся.
Показав зубы своему измождённому отражению, он вернулся в комнату, развёл горячей водой шипучее жаропонижающее, выпил парой больших глотков и упал на матрас.
Да что ж такое, сколько дней он уже лежит без сил? Два или три? В любом случае многовато.
Вчера он позвал к себе Калинника, чтобы тот зашил ему рану на руке. Самому идти в соседнее крыло не хотелось, а тянуть уже было опасно, рана выглядела всё хуже, и края никак не сходились, а ночью даже снова начало кровить, испачкав простынь и наволочку. Не дело.
Калинник пришёл с целым чемоданом медицинских принадлежностей: он перестал ездить с отрядами после того, как упырь порвал ему связки на ноге, и вместе с несколькими помощниками обосновался в медицинском крыле, в нежилой части общежития.
С Калинником невозможно было поссориться, он умудрялся как-то ненавязчиво находить общий язык со всеми. А уж Смородник с юности мог назвать его почти что другом.
— Ну вот, не забывай накладывать компрессы из мази и не напрягай мышцы лишний раз, — наставлял Калинник, наложив последние швы. — Надо было раньше прийти, чего тянул?
Смородник буркнул что-то неразборчивое — ему было стыдно признаваться, что он с мальчишеской самонадеянностью ожидал, что обойдётся как-то само. Хотя чародеев перво-наперво учили не полагаться только на себя и не брезговать помощью соратников, Смородник так и не смог стать командным игроком.
Он понимал, что это его большая ошибка и прокол на всю жизнь: невозможно оставаться одиночкой там, где охотятся стаями. Но чем дальше, тем становилось хуже, и вот он пришёл к той точке, где уже ничего нельзя исправить... Только терпеть, стиснув зубы, и огрызаться, когда тебя трогают.
И теперь он заметил, что рука под повязкой почти перестала болеть, спасибо мастерству Калинника. Только татуировки снова придётся подправлять, а у него и так уже почти не осталось денег.
Смородник повертелся на матрасе, устраиваясь так, чтобы ничего не ныло. Но сон не шёл. Да и не хотелось снова увидеть кошмар, преследующий вот уже шестнадцать лет. Хорошо хоть, что этот сон снился редко, только когда он становился особенно уязвимым. Но и понимать, что сейчас находишься в своём уязвимом состоянии, было неприятно.
Смородник достал телефон из-под подушки. Экран ожидаемо больно резанул яркостью по глазам.
Непрочитанных сообщений не было. Зато висели непросмотренные истории. Смородник мало на кого был подписан в соцсетях, да и заходил туда только изредка, но сейчас голова была наполнена мутным туманом, и он не мог бы сосредоточиться ни на чём серьёзнее бездумного пролистывания чужих постов.
У аватарки девчонки из кофейни стоял цветной кружок. «У Мавны», — мысленно поправил сам себя Смородник и открыл историю.
Сощурившись, он приложил палец к экрану, чтобы рассмотреть фото. Мавна стояла вполоборота, и в зеркале отражение повторяло её позу: красивый изгиб талии, волнующе-округлое бедро. Чёрное платье, тяжёлая копна волос, тёмные губы — и какое-то томно-невинное выражение лица. Разве так бывает? Смородник тряхнул головой. Совсем уже с ума сошёл из-за этой температуры, завис над фотографией. Очевидно же, что просто снимок на скорую руку, чего там пялиться.
Он хотел закрыть историю, но палец соскользнул, и по экрану побежали огоньки. Он что, случайно отправил реакцию?
Грязно ругнувшись, Смородник запустил телефон куда-то в одеяло и уткнулся лицом в подушку. Вот идиот! И отменить нельзя. Теперь она утром увидит от него пустое сообщение с реакцией-огоньком. Какой позор... Какой позор.
Но, пострадав от своей неловкости ещё немного, он снова взял в руки телефон. Опять открыл то фото и сделал скриншот, зажав одновременно две кнопки. Понятия не имея, зачем, просто повинуясь какому-то непонятному порыву.
Глаза быстро устали от яркого экрана. Смородник растянулся поперёк матраса, положив руку на горячий лоб. В носу и в горле ещё пекло, но искра понемногу восстанавливалась. Грудь и вены наливались привычным теплом, возвращалось чувство силы и наполненности. Пока постепенно и не в полную мощь, но всё же куда лучше, чем было после битвы с упырём. Смородник был вынужден признать, что и еда сыграла тут не последнюю роль: если бы Мавна не притащилась к нему и не оставила огромную кастрюлю супа с целой варёной курицей, он бы свалился как минимум на неделю. И никто бы точно не стал интересоваться, чем он лечится и как питается.
А она-то зачем это делала? Просто из какой-то упрямой неестественной доброты? Или всё-таки польстилась на обещанные деньги и не хотела упускать выгоду? Поди её разбери.
Обидно было ещё кое-что. Мавна ведь приехала сразу после того, как ждала его вместе со своим Варде, который остался последним кандидатом на то, чтобы быть источником упыриной вони. И от неё точно должно было пахнуть в тот вечер. Но Смородник так расклеился, что даже не догадался закапать в нос, чтобы продышаться и учуять запах. Вот дурак.
Скоро телефон звякнул оповещением. Мавна что-то ответила на его реакцию, но у Смородника жар прилил к щекам и шее, и смотреть сообщение стало слишком стыдно. Откроет потом. Вдруг она подумает, что он что-то ждал?
Он решил, что из-за болезни стал слишком чувствительным, иначе как можно объяснить этот противный стыд, похожий на быстро проглоченный кипяток, разливающийся по горлу и пищеводу прямо в желудок? Однозначно, что-то с ним не то. Такие эмоции ему не присущи. Нужно брать себя в руки и снова становиться собой.
В четырёх стенах было тесно. Квартира будто бы давила, но пока сил было маловато, чтобы отправиться вызволять свой мотоцикл. Смородник тяжело вздохнул, перекатился с матраса, поднялся на ноги и вытащил из холодильника кастрюлю супа и поставил греться: по-простому, на плиту, решив поберечь свою несчастную пострадавшую искру.
Вид кастрюли, булькающей на плите, вызывал странные чувства. Будто что-то лишнее, огромное и несуразное приволокли в его минималистичный интерьер, и это нечто самым нахальным образом нарушало идиллию, когда булькало и источало запах. Впрочем, весьма приятный.
А ещё что-то маленькое и грязное мелькало на периферии зрения и ужасно бесило. Смородник долго не мог сообразить, что и где пробралось в его квартиру, чтобы нарушить покой. Он вертел головой, но видел только пакет с грязной одеждой, который стоял у двери. Но будто бы что-то раздражало его именно на кухне... И это была не аптечка.
Взгляд наткнулся на шишку, пристроенную на столешнице у стены, прямо под розеткой для чайника. Ага! Вот оно что. Смородник схватил шишку и уже хотел безжалостно отправить в мусорку, но что-то его остановило. Вместо этого он протёр пыль с оттопыренных коричневых чешуек и вернул шишку на прежнее место. Пусть уж стоит, раз возникла так внезапно, будто выросла сама по себе. Вроде неплохо сочетается с серой кухней. Может, он и привыкнет.
На второй день суп показался ещё вкуснее — пришлось с неохотой это признать. И он был однозначно несравненно лучше, чем готовили в столовой для юных чародеев-учеников. Вроде бы, было даже похоже на мамин... Смородник шикнул, слегка обжёгшись, и постарался отогнать все воспоминания о прошлом. Ни к чему хорошему они не приведут, он слишком ясно это знал по собственному опыту.
Стоило вымыть и убрать тарелку, как раздался стук в дверь. Смородник настороженно замер. Кого Темень принесла? Только хотел выйти на балкон, покурить, а тут...
Стук раздался снова: настойчивый, но будто бы деликатный и даже мелодичный. Ругнувшись, Смородник открыл дверь и удивлённо вскинул бровь, когда на пороге его жилища появилась Матушка Сенница собственной персоной.
— Здравствуй, сынок, — прошелестела она и приспустила пальто, явно намекая на то, что Смородник должен помочь ей раздеться. Он хмуро взял пальто и повесил на вешалку.
— Чем обязан?
Сенница прошла прямо в сапогах и брезгливо присела на краешек стула. Сегодня её волосы были собраны в аккуратный пучок, а под пальто оказалась изумрудно-фуксиевая блуза с геометрическим узором и широкие шёлковые брюки. Тяжёлый запах её духов пробился даже сквозь заложенный нос.
— Если ты хочешь напомнить, что у меня мало времени, то я сам помню, — гнусаво огрызнулся Смородник, усаживаясь на матрас. Но тут же пожалел: получалось, что он раболепно смотрит на гостью снизу вверх. Но пересаживаться уже не стал. — Завтра продолжу. Как видишь, немного не в форме.
Он нарочито громко шмыгнул носом и едва сдержался от злорадной ухмылки, когда Сенница поморщилась.
— Отнюдь. — Она сложила руки на коленях, будто боялась обо что-то тут испачкаться. — Наоборот. Я узнала о... происшествии. Парни из отряда были неправы. Я их уже отчитала. А Лыко получил штраф за порчу ратного имущества. Твой мотоцикл починят и в ближайшее время доставят на стоянку. Мне... очень жаль, что так вышло. Это больше не повторится.
У Смородника отвисла челюсть. Он во все глаза смотрел на Сенницу и не верил своим ушам. Ей жаль? Лыко, Ирник и Соболь получили выговор? Не придётся самому забирать мотоцикл и менять шины прямо в поле?
— Ну что ты так уставился? — Сеннице явно было у него некомфортно, а может, её смущала теснота комнат, в которых жили её верные псы. — Я же не зверь. Ты ошибся, я прошу от тебя искупления. Мальчики ошиблись, и искупление я спрошу уже с них. Я справедлива, что бы ты себе ни думал.
— Спасибо, — проскрипел Смородник.
— Мы выплатим тебе компенсацию. И оплатим больничный. Ты убил вожака, и за это тоже полагается премия. Я пришла убедиться, что ты в порядке скоро сможешь приступить к своим обязанностям.
Голова немного закружилась. Смородник доверился Ирнику совсем недавно — и к чему это привело? Стоит ли верить Сеннице, или она сейчас рассмеётся и скажет, что жестоко пошутила?
Наверное, Сенница думала, что он полный отморозок, неспособный к благодарности и не знакомый с элементарной вежливостью. Разочарованно махнув рукой, она поднялась и подошла к вешалке.
— Ты только приберись у себя. Свинарник развёл.
— Угу.
Она ушла раньше, чем гудящий мозг Смородника смог придумать слова благодарности и прощания. Так и сидел, сгорбившись на матрасе и думая о том, как же сильно хочется курить.
Стук каблуков Сенницы стих за дверью. Смородник с кряхтением поднялся на ноги, закинул в рот таблетку жаропонижающего и вышел на балкон, на ходу доставая сигарету. Ругнулся, когда понял, что всё это время сидел перед Матушкой в нелепой домашней одежде и, быстро докурив, переоделся в привычное.
Не сказать, чтобы ему сегодня стало намного лучше, но дольше лежать он уже просто не мог: двух дней достаточно, а окончательно поправится уже занимаясь привычными делами. Хватит себя жалеть. Это всё проклятый суп с ним сделал, заставил размякнуть и почувствовать до крайности странное ощущение дома.
Сенница была права, у него успел завестись знатный свинарник: мешок с грязной одеждой и постельным бельём портил весь вид, стоя у двери, и изрядно нервировал. Смородник взвалил мешок на плечо и поплёлся в подвальный этаж, где была постирочная. Он давно не сверялся с графиком отрядов и не знал, чья сейчас очередь стирать вещи, но решил разбираться с проблемами на месте, если они возникнут. Обычно пары грозных взглядов и грубой фразы хватало, чтобы избежать серьёзного конфликта, ну а если нет... Тоже ничего страшного. Кулаки решали ещё больше проблем, чем брань.
В помещении, заставленном стиральными машинами и гладильными досками, сами собой вспыхнули бледно-красные лампы. Тут было жарко и влажно, по стенам тянулись отопительные трубы, нагревающиеся от ящика с искрой, расположенного на первом этаже.
Смородник сначала сунул голову в дверь и, не встретив там никого, с удовлетворением прошёл к дальней стиральной машине, но решил всё-таки выбрать предпоследнюю. С ней не было связано столько неприятных ассоциаций...
Но вещей было много, один только пододеяльник чего стоил, и пришлось занять сразу две машинки. Ну ничего, вроде бы пока больше никому не нужно стирать. Зато на сушилках висели чьи-то пледы, куртки и штаны.
Смородник воровато оглянулся и вынул из кармана сигареты. Ему влетит, если застукают курящим в общем помещении: тут и суровый плакат предостерегал от курения.
«Чародей! Не дыми в общежитии, иди на улицу».
Ага, щас. До улицы ещё доковылять надо, а голова, тяжёлая от жара, и так начала сильнее кружиться после беготни по лестницам с объёмистым мешком.
— О... Я не скажу, не переживай.
Смородник выругался и спрятал сигарету. В постирочной появилась Лунница, держа перед собой аккуратную пластиковую корзинку с парой блузок и полотенцем.
Первым желанием было сбежать, но Смородник подумал, что всё-таки это будет выглядеть совсем уж глупо. Это она должна была избегать его, а не он. Он ничего плохого ей не сделал.
— Да говори сколько хочешь, — ощерился он. — Хоть всей общаге.
Лунница пожала плечами и, присев, стала складывать вещи в машинку. Смородник отвернулся к стене, чтобы не смотреть на неё.
— Как дела? Выглядишь ужасно.
Лунница попыталась завязать разговор, но Смородника это только бесило.
— Сочту за комплимент.
Он достал бумажный платок и шумно высморкался, понадеявшись, что Луннице это точно не понравится. Но она и не думала уходить, включила машинку и отошла ближе к Смороднику, облокотившись спиной о гладильную доску.
Что ж. Раз она тоже будет ждать свою стирку, придётся смириться с её обществом.
Смородник вжался спиной в угол и скрестил руки на груди. Хотелось бы сесть, да хоть бы прямо на пол, но при Луннице показывать слабость не было желания. Потерпит.
— Я слышала, ты без оружия убил огромного упыря. Прямо своими руками. Это... впечатляет.
Смородник не ответил.
Присутствие Лунницы, ещё и именно в этом месте, вселяло тревогу. Всплывали непрошенные воспоминания, и хотелось скорее уйти отсюда, снова забиться в свою комнату и проспать до вечера.
— Ты не пострадал? Я за тебя волновалась.
«Волновалась». Как же.
— Поэтому трахалась с Багульником на этом самом месте? — Смородник кивнул на крайнюю стиральную машину. — И Свет знает, с кем ещё.
Он и сам не ожидал от себя, что так скоро вспылит. Лунница тоже закурила — медленно вытянув сигарету тонкими длинными пальцами. Смородник хотел съязвить насчёт того, что он может пожаловаться на курение, но Лунница будто прочитала всё на его лице.
— Ты ничего не скажешь. Я же тебя знаю.
Она протянула руку к его плечу, но Смородник отшатнулся.
— Не трогай меня.
Лунница криво усмехнулась.
— Раньше ты был покладистее. Иногда я по тебе ещё скучаю. К тебе недавно приходила девочка. Кто она?
— Не твоё собачье дело.
— Понимаю. Но уж очень интересно.
Смородник фыркнул. Он старался не смотреть на Лунницу, но всё равно не мог не заметить, что она была обворожительна, как всегда. Сапоги на тонких каблуках, длинные гладкие волосы — ярко-рыжие, с золотым блеском; на ней были кожаные брюки и куртка, поверх алой блузы — портупея из тонких ремешков. От неё пахло сигаретным дымом и тяжёлыми древесными духами, которые одинаково хорошо подошли бы и мужчине.
Лунница придвинулась чуть ближе, при желании могла бы дотронуться до локтя, и Смородник насторожился, готовый в любой момент отпрянуть от неё, лишь бы не касаться.
— Хорошо, что кто-то смог о тебе позаботиться, — продолжила она. Её голос звучал ровно и спокойно, при других обстоятельствах Смородник мог бы даже поверить, что ей правда не всё равно. Но доверие к себе она сама разбила вдребезги. — Если тебе что-то понадобится, звони. Я же вижу, какие неприятные «послания» тебе оставляют. Всё общежитие видит, твоя дверь прямо у лестницы.
— Я знаю, где моя дверь.
— ...и мне неприятно это видеть. А ещё я слышала про то, как тебя подставили. И плюнула Лыку в рожу. Так нельзя. Не думай, что я злорадствую вместе со всеми.
Она вдруг в одно движение оказалась напротив Смородника: благодаря каблукам они были почти одного роста. Лунница нежно провела пальцем по его подбородку и выдохнула, склонив лицо. Смородника опалило жаром, рука сама собой дёрнулась выше, к талии Лунницы, но он остановил себя.
В памяти снова всплыла та отвратительная картина: Лунница и Багульник жадно припадают друг к другу, их тела двигаются в одном ритме, и глаза Лунницы с безупречно-ровными стрелками на веках блаженно прикрыты.
— Не трогай меня, — хрипло выдохнул он.
— Но я видела, как ты поднял руку.
Тёплые пальцы тронули его локоть, Лунница прижалась ближе, и Смородника будто ударило током. Хотелось стиснуть её гибкое тело ладонями, обхватить губы своими губами, но разум кричал: нет, не стоит, не делай этого, тебе же станет хуже. Даже не думай.
— Может, попробуем снова? — предложила Лунница. — На один вечер. Мне тебя не хватает.
— Так возьми того, что не хватает, у других. У тебя же богатый выбор. Мне говорили.
Глаза Лунницы оскорблённо потемнели, она отпрянула на шаг назад.
— Ах, говорили...
— И я сам видел. Ты специально выбрала то время, когда был мой черёд стирать. Ты не могла не знать. Тебе так сложно было сказать всё словами?
Горло сдавило, и Смородник хотел бы думать, что это из-за простуды. Он и так тихо злился на себя за то, как глухо звучал его голос — будто он был побитым несчастным псом, и вовсе не было никакой правды на его стороне.
Лицо Лунницы стало разочарованным.
— Сложно. С тобой вообще было сложно. Ты же знаешь, я была влюблена в тебя. Первые пару лет так точно. А ты? Доброго слова от тебя не дождёшься. А Багульник давно за мной ходил. И не только он. В общежитии полно хороших парней, внимательных и чутких. Но я-то, дура, всё надеялась перевоспитать. Думала, замуж меня позовёшь. И, знаешь, я бы пошла. Но вовремя открыла глаза.
Смородник слушал её и не верил своим ушам. Что за бред? Влюблена? Замуж? Всем было ясно, что они проводили ночи вместе, чтобы не сойти с ума от одиночества. Или это только ему так казалось?
Как назло, память начала подсовывать их общие моменты. Вот Лунница ласкается к нему и говорит какие-то глупости о будущем, а он отмахивается и отворачивается лицом к стене, чтобы скорее заснуть. Вот она зовёт его сходить куда-то вместе и показывает новое платье из изумрудного шёлка, больше похожее на ночную рубашку, но Смородник говорит, что устал и хочет побыть один. Вот Лунница льнёт к нему по-кошачьи, кажется, уже не первый раз за ночь, и её гибкое тело буквально искрит, а он уворачивается от её поцелуев, встаёт и уходит на балкон курить...
Это лишь то, что вспомнилось за раз. Наверняка она обижалась, а он и не замечал, просто не задумывался о том, что своей тягой к уединению может ранить кого-то. Но не со зла ведь.
— Ты могла бы просто со мной поговорить.
Губы Лунницы скривились в усмешке.
— А ты умеешь разговаривать? Думаешь, я не пыталась? Ты то уходишь по срочным делам, то вдруг умираешь от усталости, то цедишь что-то едкое. Я устала, Смо. Я пыталась и билась, всегда хотела быть рядом, но ты не позволил мне. Не впустил в свою жизнь. Я не могла больше тратить время на мужчину, для которого главные женщины — это его машина и ортопедическая подушка.
— Поэтому ты заранее решила продумать пути отступления и спала со всем отрядом? Не удивлюсь, если даже до Лыка дошла.
Лунница размахнулась и влепила Смороднику звонкую пощёчину.
— Не удивляйся. Не дошла.
Она всхлипнула и отвернулась, взметнув рыжими волосами. Узкие плечи задрожали, она оперлась руками о стиральную машинку и склонилась, давясь рыданиями. Смородник процедил ругательство — который раз за это утро? — стиснул пальцами переносицу и промокнул салфеткой слезящиеся простуженные глаза. Темень, ну и свалилась же она на него... И так ничего не соображает из-за болезни, ещё эти девичьи сентиментальные бредни выслушивать.
— Извини. Я был резок.
Докатился, извиняется перед предательницей. Это она должна просить прощения за свои измены. Или это были не измены, а способ привлечь к себе внимание?.. Кто теперь разберёт. Смородник точно не хотел снова в это лезть, он не злился на неё и отпустил — пусть будет счастлива с тем, кто ценит её больше. А Багульник, должно быть, ценил.
Смородник положил руку ей на спину и легонько погладил.
— Ты лучше забудь меня. Совсем. И... извини. С тобой было хорошо, но я не любил тебя.
Сказал, и будто бы с груди убрали камень, о котором даже сам Смородник не догадывался. Дышать стало легче, пусть слова и отдавались горечью во рту. Может, он показался Луннице жестоким и она долго будет вспоминать эту встречу в постирочной, проклиная его? Наверное, стоило сказать ей намного раньше. Не морочить ей голову и не давать ложных надежд. Он не создан ни для любви, ни для семьи — годен только убивать упырей и огрызаться на собратьев по отряду. А Лунница давно могла бы найти себе хорошего мужчину, который даст ей что-то кроме редких ночей, проведённых в тесной комнате.
Лунница резко обернулась, смерила его презрительным взглядом и ядовито процедила:
— Я-то думала, что ты загадочный, а ты просто придурок. Вот идиотка.
Она поспешила прочь из постирочной, стуча каблуками по плитке. На ходу быстро оглянулась, показала Смороднику средний палец и ушла, громко хлопнув железной дверью.
Воцарилась тишина, нарушаемая ворчанием стиральных машин и гулом отопительных труб. Смородник наконец-то смог сесть на пол, не строя из себя ничего, и опустил плечи. Из носа текло, в висках стучало — пора бы отдохнуть, но он уже решил, что больше не будет валяться и терять время, которого и без того осталось мало. Сядет в машину и поедет кружить по городу. Всё лучше, чем бесконечно спать.
Когда стиральные машинки одна за другой закончили стирку, он старательно развесил вещи Лунницы на сушилке и разгладил все складки, будто бы это могло хоть немного искупить его вину за жестокие слова. А что он должен был делать? Врать ей и дальше? Делать вид, что её измены не растоптали последние тёплые чувства к ней? Смородник тяжело вздохнул, мотнул головой и повесил на сушилку бирку с номером комнаты.
А свои вещи он взял в охапку и унёс сушиться в свою квартиру. Оставлять в общей постирочной не решился: точно испортят, когда поймут, чьё это.
***
Тусклый рассвет заливался в комнату, когда Мавна, окончательно проснувшись, открыла глаза.
Гирлянда ещё светилась, подключённая к компьютеру, и жёлтые блики падали на стену, увешанную открытками и набросками так плотно, что часть бумажек перекрывала друг друга. Мягкое одеяло невесомо обнимало её объёмистым облаком, и высовывать из-под него руку было даже страшновато: воздух в комнате был прохладным.
Дотянувшись до телефона, Мавна разблокировала экран. Илар больше ничего не написал — наверное, после ночной охоты будет отсыпаться. Зато пришло странное оповещение:
«Пользователь user5701713666 отреагировал(-а) на вашу историю»
Кликнув по оповещению, Мавна удивлённо подняла брови. Смородник поставил огонёчки на её фото, которое выложила Купава. Как-то на него непохоже... Взломали, что ли? Или случайно?
Был в сети в пять утра. Ну, хотя бы были силы зайти в сеть и посмотреть её сториз. Ещё и реакцию поставить. Мавна заметила, что к её щекам приливает стыдливый жар. Задумчиво прикусив губу, она ещё раз открыла диалог и решила написать ответ. Раз уж он первый начал, почему бы не воспользоваться? Тем более что она не станет писать ничего такого. Просто спросит, как там её суп. Будет обидно, если всё-таки оказался вылит в унитаз.
«Привет! Надеюсь, тебе получше? Суп в холодильнике, не забывай хорошо питаться и лечись. А ещё не перетруждайся и отдыхай, пожалуйста. Хорошего дня!»
Вроде бы, сообщение получилось нейтральным и доброжелательным. Оставалось надеяться, что Смородника оно не взбесит и он прислушается к её советам.
Мавна подобрала своё бельё и кардиган, незаметно надела их, села на кровати, чтобы натянуть джинсы, но тут почувствовала руку Варде у себя на талии.
— Я думала, ты спишь, — сказала Мавна, обернувшись на него с улыбкой.
— Спал, пока ты не стала возиться.
Мавна погладила его по щеке и чмокнула в уголок рта.
— Бедный, я тебя разбудила?
— Можно и так сказать.
Варде потянул её за плечи, повалил на спину и навис сверху, поднявшись на локтях. Мавна провела ладонью по его шее, ощущая мягкую, почти невидимую щетину, острый кадык и хрупкие птичьи ключицы. В рассветном полумраке кожа Варде казалась потусторонне-бледной, снова прохладной, и татуировка-лягушка выделялась на предплечье тёмным пятном.
От его губ опять пахло тихой лесной заводью и болотным туманом, мхом и росой, влажной древесной корой и промозглым осенним утром. Мавна прикрыла глаза, вдыхая этот нездешний запах, такой странный и вызывающий мурашки, но очень подходящий самому Варде.
— Останься ещё, — тихо попросил он. — Я испеку оладушки. Позавтракаем и пойдём гулять. Мавна... Переезжай ко мне. Я не смогу без тебя. Пожалуйста.
Он уткнулся носом ей в сгиб шеи, и Мавна со вздохом потрепала его по волосам. В этот раз разговор о переезде снова почему-то вызвал в груди что-то холодящее и неуютное. Будто бы Варде опять принялся за свою песню с замужеством, а они ведь только-только научились слышать желания друг друга...
— Мне надо на работу, — уклончиво ответила она. — Прости.
Мавна увернулась от поцелуя, и губы Варде мазнули её по виску. Она надела джинсы и футболку, не глядя на Варде. Шмыгнула в душ, и пока умывалась, не могла разобраться, почему уютное и спокойное утро вдруг поселило в её душе тревогу.
Плеснув в лицо прохладной водой, Мавна склонилась над раковиной. Что, если это с ней что-то не так? Вдруг она не приспособлена к семейной жизни и будет обречена вечно прожить одна? Или в родительском доме. Почему сейчас сбежала и закрылась в ванной от Варде? Он же будет для неё идеальным мужем, о лучшем и мечтать нельзя. Он заботливый и милый, вкусно готовит, мягкий и покладистый. И им было хорошо вместе. Он смог забрать её тёмные мысли, тревоги и волнения, а она — его. Он был таким тёплым, чувственным и внимательным, давал ей всё, что можно было пожелать. А что теперь? Одно слово о переезде, и Мавну накрыло мутной холодной волной, которая заливалась в рот и глаза, мешала дышать и смотреть, от которой хотелось скорее бежать — или хотя бы выплыть наружу и глотнуть воздуха.
Это неправильно. Так не должно быть. Кажется, пора возобновить сессии с психотерапевтом.
Или взять бутылку вина и обсудить всё с Купавой.
Но про работу она и правда не соврала. Илару нужно отдохнуть, о замене смен они не договаривались, значит, Мавна не имела права устраивать себе выходной на ровном месте. Нужно работать. Во имя «Булки».
Она прижала мокрые пальцы к глазам, выдохнула и вернулась в комнату.
— Погоди хоть полчасика, — Варде застегнул ремень на штанах и быстро пригладил волосы пятернёй, — оладьи сделаю. Это быстро. Позавтракаешь.
— Я поем в кофейне, — заверила его Мавна. — Не нужно суетиться. Всё хорошо, правда.
Варде чуть приподнял брови, и его лицо стало таким мило-потерянным и разочарованным, что Мавне стало его жалко. Она взяла сумку со стола и чмокнула Варде в губы, невесомо и невинно. Он грустно улыбнулся.
— Я хочу о тебе заботиться, — проговорил Варде. — Не убегай от меня, пожалуйста.
— А я и не убегаю. Просто не все могут работать из дома. Прости.
Она забросила ремешок сумки на плечо, открыла дверь и первая вышла из комнаты.
У Мавны совсем вылетело из головы, что отец Варде вернулся вчера вечером. И она не могла подумать, что он встанет так рано.
Ещё на лестнице она почуяла неприятный железистый запах, похожий на несвежую кровь. Мавна сбавила шаг, осторожно выглядывая поверх перил.
С лестницы открывался вид на кухню, и она видела, как отец Варде, сидя за столом, наливает себе в гранёный стакан что-то из банки, обёрнутой бумагой. Той самой, где, по словам Варде, был чайный гриб.
Для чайного гриба жидкость была слишком густой, со свернувшимися сгустками. И цвета красноватого крепкого чая. На стакане оставались разводы на стенках, где жидкость разбрызгивалась, хлюпаясь из горлышка банки. Отец налил полный стакан, стёр с банки подтёк и облизал палец.
— О, доброе утро! — усмехнулся он в бороду, подняв глаза на лестницу. — Сынок мне не сказал, что у нас ранние гости. Или гости поздние?
Мавну замутило. Она медленно спустилась и остановилась на пороге кухни.
— Доброе утро. Я уже ухожу.
Она слышала, как позади неё спускается Варде.
— Сынок, ну ты что же, девушку не попросишь позавтракать с нами? Чайного грибочка хочешь?
Отец подвинул стакан по столу, и жидкость мерзко колыхнулась, отчего железистый запах стал только гуще и душнее. Мавна прикрыла рот рукой.
— Так я предлагал, — ответил Варде у неё за спиной. — Не хочет...
Его голос прозвучал как-то натужно. Мавна быстро обернулась на него и заметила, что лицо Варде побледнело сильнее обычного. Он стиснул челюсти и смотрел на отца тяжёлым взглядом.
Тревога заколотилась в сердце неприятными молоточками. Мавне стало тяжело дышать, и не только от неприятного запаха. Показалось, будто она стала свидетельницей чего-то чужого, и разговор, и вся эта сцена с банками не была предназначена для неё. Она тут явно лишняя, и Варде нужно поговорить с отцом наедине.
— Извините... Всего хорошего.
Она пулей выскочила в коридор, надела ботинки, схватила с вешалки пальто и оделась уже только на улице, быстро шагая через двор. Спустя пару минут она услышала, как завёлся двигатель старого автомобиля, и позади неё зашелестели шины по грунтовой дороге.
Раздался короткий автомобильный сигнал. Мавна обернулась и увидела Варде, высовывающегося из открытого окна.
— Погоди ты! Подвезу.
Отказываться она не стала, но и разговор завести не решалась, всю дорогу со смутной тревогой не переставая думать о жидкости в банке.
Не может же это быть кровь, правда?
Или может?..