Я - справедливость

Путь в полицейский участок преграждала деревянная дверь, растерявшая былой лоск за долгие годы службы. Гнутая металлическая ручка была до блеска натёрта стараниями полицейских и просителей, ежедневно проникавших при её непосредственном участии внутрь.

В последний сумасшедший революционный год участок обосновался в здании, занимаемом со времён основания отделением банка, с тех тщательнейшем образом защищал занятые позиции от всевозможных нападок. Дом был добротный, сложенный из крупных отёсанных камней, с забранными решётками окнами первого этажа и подпираемыми массивными подоконниками окнами второго. Здание напоминало непреступную крепость и всем своим видом внушало невольное уважение. Может, поэтому многие посетители долго мялись под массивной дверью, прежде чем переступить порог? А автомобили и экипажи, лишённые свойственной человеку склонности сомневаться, свободно проезжали в ворота, протискиваясь под каменной аркой, и попадали во внутренний двор, окружённый близко подходящими к бывшему банку зданиями.

Но сегодня перед управлением дожидался назначенного часа человек, терявшийся на фоне серых каменных блоков. Он почему-то не решался дотронуться до отполированной сотнями прикосновений ручки и потянуть на себя дверь, за которой его должен был ждать полутёмный коридор со скрипучим полом. Он, пожалуй, вовсе не был уверен в том, что желал оказаться внутри, и несколько раз бросал мимолётные взгляды на табличку с номером дома, словно не был уверен, что пришёл по верному адресу.

Этот человек долго над чем-то раздумывал, не отрывая взгляда от тяжёлых дверных створок, поправил перчатки, одёрнул полы пиджака и раскрыл портфель, который прежде держал под мышкой, и украдкой вытащил оттуда некий предмет, который изучал практически с полминуты.

Застёжки портфеля щёлкнули, а человек сделал шаг вперёд; медленно протянув руку к двери, сжал пальцами до блеска начищенную ручку и потянул на себя тугую дверную створку.

Тишину, воцарившуюся на маленькой улочке, разорвало далёкое ржание лошадей, смешавшееся с протяжными автомобильными гудками. Наверное, снова неосторожный возница едва не послужил причиной аварии. Дорожные происшествия вошли в привычку горожан с тех самых пор, как машины начали отвоёвывать господство у старых конных средств передвижения. Лошади не поспевали за металлическими скакунами, лезли под колёса, мешали скудному транспортному потоку...

***

Только вчера Эстер забрала из почтового ящика скопившиеся там за последние дни газеты и письма. Она прознала, что мать её тяжело заболела и слегла, и выхлопотала у хозяина разрешение отлучиться на несколько суток, чтобы иметь возможность присматривать за родительницей и исполнять её маленькие капризы. Но матери становилось всё хуже, и усилия Эстер не возымели должного эффекта; облегчение не пришло. Эстер бледнела и чахла на глазах, и казалось, будто посеревшая родительница, похожая на неумело сделанную восковую куклу, высасывала из дочери последние жизненные соки.

Эстер стала плакать ночами в подушку, а днём бегала по бабкам-знахаркам, засевшим в трущобах, да по аптекам, заваривала травяные сборы, поила мать каплями, зачем-то постоянно мыла в квартире полы... Через три дня оставила родительницу на попечение сестры и скрепя сердце вернулась на службу, чтобы не упускать из рук те жалкие крохи, что выплачивали ей за работу по дому.

Не успев ещё отпереть входную дверь, Эстер открыла почтовый ящик и извлекла на свет Божий несколько запечатанных конвертов. Один из них привлёк её внимание непривычным нежно-голубым цветом конверта, и Эстер, хотя и не положено было ей по положению просматривать хозяйскую корреспонденцию, положила это послание поверх остальных. Сердце сделало в груди какой-то невообразимый кульбит, и Эстер показалось, что конверт источал волны смутно знакомого лёгкого аромата... которого, конечно, она никак не могла почувствовать.

Эстер знала, от кого пришло это письмо и кому оно предназначалось, и, оставив остальную часть корреспонденции на столе, заветный голубой конверт припрятала в нагрудный карман платья и унесла его с собой в комнату. Ей следовало дождаться возвращения хозяина и передать послание ему в руки, если...

– ...он признает, что не раз перечитывал «Священную битву» Ремми. Непременно спросите об этом своего работодателя. Я вижу, что Вы – девушка ответственная и, конечно, не забудете уделить внимание этому крошечному нюансу, – вот что сказал Эстер Смерть, когда они встретились вновь после памятного разговора, произошедшего в этом самом доме.

– А в противном случае... что же?.. Не отдавать письмо? – простодушно переспросила она, во все глаза глядя на расположившегося неподалёку господина, никогда не принадлежавшего к её кругу.

– Именно так, – подтвердил он. Губы Смерти, явившегося к ней без маски, не переставали изображать спокойную улыбку. – И, каков бы ни был исход дела, прошу Вас связаться со мной и сообщить мне о сделанном Вами выводе. Я могу положиться на Вас, не так ли? – а Эстер не могла оторваться от ясных синих глаз, замерших на расстоянии вытянутой руки.

– Выполню всё в точности, – пролепетала она, чувствуя себя ещё более неуклюжей, чем обычно. Почему Смерть выглядит так? Она, правда, никогда не задумывалась о том, кто стоял у истоков сложной системы, созданной мародёрами... Может, за маской Смерти и не могло никогда скрываться иное лицо? В конце концов, ту, что даровала ему это прозвище, многие художники находили прекрасной, чарующей... Вечной. Вечной, как эти глубокие васильковые глаза...

– Эстер, я Ваш должник! – произнёс Смерть. – Вы всегда сможете найти меня здесь. С полудня до трёх часов дня. Надеюсь, Вам не составит труда улучить минутку и заглянуть сюда.

– Конечно...

– Только, прошу Вас, не медлите. Как только разговор состоится, ступайте ко мне, – продолжал Смерть, и Эстер внимательно вслушивалась в каждое произнесённое слово, чтобы ничего не забыть. – Вы всё поняли?

– Поняла, – кивнула Эстер.

Произнести это нехитрое слово ей не составило никакого труда, но теперь, запершись в крошечной комнате, выделенной прислуге в её лице, Эстер с замиранием сердца вслушивалась в царившую внизу, под полом, тишину. Минутная стрелка медленно ползла к полуденной отметке, которой уже почти достигла часовая. Хозяина не было. В редких случаях он объявлялся дома в столь раннее время, но ожидание становилось невыносимым, и Эстер мяла в пальцах юбку, то и дело бросала встревоженные взгляды на голубой конверт и за окно, слушала тиканье часов и ждала, ждала, ждала...

Откуда-то донеслись знакомые тяжёлые шаги, и Эстер встрепенулась, хотя минутой ранее готова была впасть в забытье. Она тут же вскочила с заправленной кровати, метнула взгляд на пошедшее неряшливыми складками покрывало, стремительным движением вернула письмо в нагрудный кармашек и, подобрав юбку, чтобы не мешала спускаться по лестнице, кинулась вниз. Когда Эстер преодолела первый пролёт, ей пришла в голову мысль о том, что она ужасно шумит, чем наверняка вызовет неудовольствие работодателя, и девушка так резко сбавила напор, что едва не запнулась о собственную ногу.

– Эстер, ты уже вернулась? – послышался настойчивый хозяйский отклик, эхом отражавшийся от стен пустого дома.

Служанка перевела дыхание, выпрямилась, продолжая сутулить плечи – она всю жизнь стеснялась своего до нелепости большого роста, – зачем-то поправила несколько выбивавшихся из незамысловатой причёски прядей и решилась подать голос:

– Господин Божек, я сейчас спущусь!

Шаги вновь застучали по лестнице, но теперь они не были торопливы, как нежданный град.

– Как поживает мать? – поинтересовался Феликс, когда Эстер, торопливо подойдя к нему, помогала хозяину снять плащ.

– Ей... стало значительно лучше, – произнесла она, не раздумывая над ответом. Не пристало прислуге жаловаться на жизнь господам.

Эстер поспешила повесить плащ в шкаф, а Феликс между тем наблюдал за ней. Девушка чувствовала на себе его пристальный взгляд и никак не могла понять, отчего он был так непривычно внимателен к ней сегодня. Неужели письмо выглядывает из кармана?..

Но не успела Эстер проверить эту догадку, как хозяин вздохнул и, покачав головой, произнёс:

– Мне кажется, ты ужасно преувеличиваешь. Если того требуют обстоятельства, я могу отпустить тебя ещё на несколько дней. До конца недели, Эстер.

Пальцы продолжали интуитивно расправлять складки плаща, но сама служанка насторожилась и, наконец, замерла. Она обернулась к господину Божеку и, не в силах сдержать добродушную растроганную улыбку, спросила только:

– В самом деле?.. – боясь поверить в услышанное, переспросила она и, дождавшись убедительного кивка, не смогла удержаться от восторженной реплики:

– О, я была бы так благодарна Вам, так благодарна! – просияла Эстер, мигом забыв и про наставления, которыми щедро снабжают всех служанок испокон веков, и про письмо, которые ей велели вручить хозяину, как только он очутится дома...

– Тебе следовало бы сразу поставить меня в известность, – тут же остудил её пыл господин Божек, но Эстер была так рада хорошей новости, что даже не подумала извиниться и только продолжала растроганно улыбаться. – Ты работаешь в чужом доме, а, значит, личные трудности перестали быть единственно твоим достоянием. Ты должна понимать, что хорошего хозяина – а я смею считать себя таковым – беспокоит не только прошлое слуг, но и их настоящее. Семейные перипетии дурно сказываются на работоспособности, а ты пытаешься их от меня утаить. Проблемы лучше решать по мере их поступления, не правда ли?

– Да, конечно... Простите... – пролепетала Эстер. Улыбка всё ещё играла на её губах, но уголки рта уже начали опускаться.

– Не стоит делать глупости, Эстер, – предупредил внеочередную истерику господин Божек, вздыхая вновь. – Я не имею права тебя осуждать. Всем вам вбивают в голову эту ерунду: держать лицо, не тратить времени на пустые разговоры... Я просто прошу тебя не подводить меня впредь, Эстер, – добавил он. Служанка опустила голову, и спина её сгорбилась сильнее, чем это бывало в обычные дни.

Господин Божек здраво рассудил, что дело принимало дурной оборот и Эстер срочно требовалось чем-то занять: работа, как известно, позволяет отвлечься от невзгод. И, напустив на себя вид отстранённый и как будто даже рассеянный, он словно невзначай бросил:

– Ты позаботилась о почте? Признаться, я всегда забываю заглянуть в ящик, и под конец недели там скапливается добрая тонна макулатуры.

– Да, господин Божек, – откликнулась Эстер, часто моргая. – Я оставила письма и газеты на столе, как обычно. И... – начала было она, но запнулась, и взгляд невольно метнулся к чуть оттопыренному карману платья. О, всемогущие боги, заветный момент едва не был упущен!

Хозяин, очевидно, уловил какую-то перемену, произошедшую с лицом служанки, поскольку глаза его тут же едва заметно сузились, и он поинтересовался:

– Ты имеешь сообщить мне ещё какую-то новость?

– Нет, – отрицательно покачала головой Эстер, что никак не могло прояснить сложившуюся ситуацию в глазах её нанимателя. – Скажите, – робко прибавила она, решившись не отступать, чтобы ценная мысль не ускользнула вновь, – господин Божек...

Она замялась, и Феликсу пришлось прийти ей на помощь:

– Ну же, Эстер, говори, – подбодрил он её. – Чем скорее ты расскажешь мне о том, что тебя беспокоит, тем скорее мы разрешим это затруднение.

– Господин Божек... – повторила Эстер и застенчиво подняла на хозяина взгляд. – Вы читали «Священную битву» Ремми?

Феликс удивлённо воззрился на служанку, но уже через какие-то доли секунды взял себя в руки и принял обычный невозмутимый вид, служивший ему верным щитом в словесных баталиях.

– Почему тебя это интересует? Если ты хочешь заняться чтением на досуге, я, полагаю, смогу порекомендовать некоторые книги, которые девушки твоего возраста находят куда более занимательными.

– Меня... Один мой знакомый интересуется современной литературой... Пишет статьи, посвящённые анализу произведений, созданных в течение последней четверти века... Он попросил меня помочь, но мой читательский опыт, увы, весьма скуден...

– И ты решила привлечь меня к вашему сомнительному предприятию?

– Да... – уже менее уверенно и как будто даже с вопросительной интонацией пролепетала Эстер. Но её замешательство сыграло ей на руку: господин Божек устало улыбнулся и произнёс:

– Что ж, мне не составить труда дать ответ на твой вопрос. Да, я читал многие произведения Ремми, а «Священную битву» и вовсе перечитывал неоднократно. Удивительное произведение. Посоветуй своему другу ознакомиться с ним. Это шедевр, который должен остаться в памяти народа.

– Тогда... Это Вам, – Эстер протянула хозяину письмо. Тот бросил на голубой конверт недоуменный взгляд, и брови его начала хмуриться...

– Кто передал тебе это письмо, Эстер? – глухо спросил он.

– Никто, господин Божек. Никто. Я нашла его в почтовом ящике.

– В самом деле? Что же... Хорошо. Благодарю. Ты можешь быть свободна, если донесла до моего сведения все необходимые известия.

– Да... – Эстер изобразила неуклюжий книксен, чего почти никогда не делала прежде, и спешно ретировалась в комнатку на втором этаже: на лестнице застучали шаги и зашуршало платье.

Видела ли она, как погрубело вмиг лицо её хозяина? Должны быть, нет. Эстер никогда не слыла наблюдательным человеком.

***

Своды здания, занимаемого полицейским участком, давили на Войну так, будто он занял место атлантов, поддерживавших портик городского театра. Коридор за спиной сжимался в точку, а представитель Большой Четвёрки тяжело ступал на устилавший пол паркет; казалось, будто он шёл по крошечным островкам, не превышавшим размеров подошвы и служившим единственной опорой на просторах бездонной пропасти.

Война был готов в любое мгновение столкнуться с суетливым полицейским и потому не надевал маску, хотя должен был явиться в ней.

И всё же ему никто не встретился. В участке было пусто.

Письмо, содержавшее необходимые пояснения, смутило Войну, привело его в смятение и повергло мысли в хаос. На нём не значились ни адрес отправителя, ни его имя. На голубой, в тон конверту, бумаге автор письма вывел адрес полицейского участка и настойчивую просьбу явиться туда в половине пятого вечера на следующий же день после получения послания. К Войне отправитель обращался исключительно по прозвищу, что позволяло прийти к неутешительному выводу: в городе находился человек, который был осведомлён о том, по меньшей мере, где обитал один из членов главенствующего квартета мародёров. Но, чёрт возьми... кто мог узнать об этом? Кто – и как?

Раз послание было доставлено почтой... хотя... как же его мог принести посыльный? Да, на конверте значился адрес доставки, но в почтовом отделении непременно бы занялись подписями, наклеили бы, в конце концов, марки, и личность отправителя неизбежно бы всплыла.

А кто же достал из ящика письмо? Эстер. И эти странные вопросы о книгах Ремми... Кто задавал их ему? Эстер. А кто повторил её слова? Отправитель письма...

Значит, единственной нитью, связывающей Войну с тем, кто просил о встрече, стала служанка, неуклюжая, угловатая Эстер, передавшая письмо... Видела ли она его автора в лицо? Он наверняка попросил задать необходимые вопросы и передать послание при личной встрече.

Эстер может знать кого-то, кто слишком многое выяснил о Войне. Что же делать? Спросить её обо всём без обиняков? Попытаться запутать и выудить необходимые сведения? Или этой чёртовой девчонки указания, как и самому Войне, были даны в письменной форме? В таком случае Эстер, конечно, не сообщит ему ничего путного... Стоит ли пытаться её развязать ей язык? Служанка, пожалуй, интеллектом не блещет, но сплетничать их брат любит, так что необоснованные расспросы не сыграют Войне на руку.

Какая глупая ситуация: разгадка у Войны под носом, а он не смеет воспользоваться ею!

И, главное, на этом досадном недоразумении проблемы не заканчивались. А корень их крылся в том, что Война не понимал, как ему следовало теперь поступить. Отправиться в участок, как рекомендовал ему поступить автор письма? Но он мог быть связан с полицией или, того хуже, являться её верным псом! Если он сунется в отделение, подтвердит чьи-то подозрения, лично распишется в том, что его, Войны, личность, оказалась раскрыта каким-то амбициозным заносчивым молодчиком. Впрочем, отправить конверт мог и один из мародёров; будучи одним из глав организации, раскинувшей свои сети по всему миру, Война ни на мгновение не усомнился бы в том, что мародёры порой обнаруживались в самых неожиданных местах. С другой стороны, вероятность того, что автор послания – его, почитай, сообщник, близилась к нулю...

О, силы, небесные, что же теперь предпринять?! Если письмо отправили заподозрившие Войну в каких-то тяжких грехах полицейские, ему ни в коем случае нельзя появляться в участке в маске, поскольку это лишь усугубит его и без того шаткое положение. Но если это всё-таки фарс, разыгранный кем-то из его подчинённых или коллег... Война не может показать им своё лицо! Распространение подобных сведений подорвёт существующую систему, но, хотя она далека, по мнению Войны, от совершенства, он этого не хочет и не может допустить.

Что же делать? Как, как поступить ему теперь? Может, вообще не идти в полицейский участок? Слишком уж странно и сомнительно это приглашение... Нет, тогда за Войной, безусловно, установят строгий надзор, кто бы ни являлся отправителем послания. Люди не любят, когда их просьбы игнорируют... Да и если его в чём-то уже подозревают... Его нежелание присутствовать на назначенном свидании кого угодно заставит усомниться в благонадёжности Войны и чистоте его помыслов.

Если тебе нечего скрывать, обычная встреча, сколь бы коварны ни были условия её проведения, не сможет тебя смутить. Но у Войны были тайны. И он не имел права позволить им всплыть.

Член Большой Четвёрки, поставленный голубым конвертом с письмом в тон на перепутье выбора, до глубокой ночи ломал голову над застигшим его врасплох вопросом. Он думал, гадал и предполагал, тщетно надеясь вовремя распознать подвох и разгадать уловки, при помощи которых кто-то возжелал манипулировать Войной.

Когда где-то далеко разорвал тишину оглушительный пушечный залп, ознаменовавший наступление трёх часов после полуночи, получатель требования встречи, тяжело вздохнув, потушил горевшую на столе лампу. Размышления здорово вымотали его, но Война смог прийти к конкретному выводу, способному разрешить недавние сомнения, и этот факт позволил ему усмирить разбушевавшуюся фантазию.

Он пойдёт в участок, и маска будет при нём. Война не прикоснётся к ней, пока перед ним не вырастет дверь кабинета с обозначенным сочинителем послания номером; тогда, в последний момент, он сделает то, что должно. Если за обшарпанной, как во всех участках, дверью Войну будет ждать полицейский, он сумеет найти оправдание для собственного поступка. Если же, что тоже вероятно, там притаится последователь мародёров, Война не позволит ему узреть собственное лицо.

Всё пройдёт гладко. Непременно. Войне бы необычайно повезло, не окажись в полицейском отделении посторонних. Да, на сей раз одиночество сыграло бы ему на руку как никогда прежде...

...и в назначенный час Война понял, что отделение пустовало.

Он старался казаться уверенным, но был готов обратиться статуей в любое мгновение. Мимо проплывали запертые кабинеты, забитые папками шкафы, терявшиеся в полумраке, разрываемом лишь слабыми настенными светильниками, тумбы, и никто не выходил навстречу Войне. Очевидно, если в участке и обреталась сейчас хоть одна-единственная живая душа, она принадлежала человеку, назначившему встречу, кем бы он ни являлся сам по себе. Он должен был ждать. Точно ждал. В кабинете под номером двести двадцать один.

Когда неожиданно близко блеснули в жёлтом свете ламп заветные цифры, Война остановился и поднёс к глазам заранее заготовленную маску. Несколько мучительно долгих секунд он сверлил её взглядом, будто вновь раздумал примерять, но затем потяжелевшие веки его опустились, и Война, плотно сжав губы, надел маску, как и было условлено. Сегодня ему был неприятен, противен этот ритуал, но именно сейчас Войне следовало побороть взбунтовавшиеся чувства.

Он подошёл к двери вплотную и трижды постучал. Претерпевшая с годами значительные метаморфозы древесина отозвалась гулким стуком.

– Войдите!.. – откликнулся голос по ту сторону порога. Взгляд Войны ожесточился, словно в обозримом будущем ему предстояло вступить в решающую битву с опасным противником. Неизвестность ставит на колени и тех, кто силён духом.

Он толкнул тугую дверь и сделал последний шаг, отделявший его от распростершейся впереди бездны; дальше ждало решение загадки, мучившей Войну со вчерашнего дня, и...

Шторы в кабинете были раздвинуты и не закрывали окно, через которое лился с улицы мягкий солнечный свет. На столе пристроилась зелёная лампа, рядом с ней замер не подающий признаков жизни телефон, а противоположный конец столешницы оккупировали аккуратно сложенные в стопку книги и кипы бумаг. Стену подпирали книжные полки, покрывавшие её едва ли не до самого потолка, а перед импровизированным шкафом ютилось обитое кожей кресло, явно успевшее сменить не один десяток хозяев.

Перед окном маячил силуэт, мешавший потоку лучей затопить кабинет целиком, и возможность опознать собеседника раньше, чем он того желал, была Войне заказана.

– Доброго Вам дня, – поприветствовал посетителя хозяин кабинета, не оборачиваясь, вопреки правилам приличия, к гостю. – Очень рад, что Вы любезно откликнулись на моё приглашение.

Война медлил с ответом. Он всё ещё смутно представлял, с кем имел дело, а потому прекрасно сознавал, что был в настоящий момент скован по рукам и ногам. Маска скрывала лицо и, пойми он, что перед ним полицейский, Война бы успел её снять и спрятать под полой плаща, пока замерший у окна человек не обернулся... Но в таком положении, несмотря на кажущуюся выгоду, один из глав мародёров был куда более уязвим, чем его предусмотрительный собеседник.

Челюсти стиснулись так сильно, что на мгновение заломило зубы. Кто ты, автор письма, чёрт тебя дери?! Обернись, окупи томительное ожидание, внеси ясность в дело, даже если она окажется губительной!..

Но человеку у окна, вероятно, тоже некуда было спешить. Его чёткий силуэт с заведёнными за спину руками чернел на светлом и ярком фоне оконного проёма, не выказывая желания идти на сближение. Война позволил себе выдвинуть единственное предположение: перед ним стоял достаточно молодой мужчина, если судить по фигуре... или бодрящийся представитель категории лиц среднего возраста, с давних пор заполонивших полицейские участки по всей стране. Словом, на полезную информацию нынешний день был беден. Заносчивый скупой старик!..

– Отчего Вы стоите в дверях? Прошу Вас, садитесь, – выдвинул очередное предложение занявший кабинет человек, и Война, поколебавшись, последовал данному совету. Как же этот человек определил его местоположение? Вслушивался в дыхание, в шаги, скрип паркета? Война ощутил выступивший на лбу пот. Дело – дрянь... Давно он не позволял себе терять самообладание. Неужели за ним давно и тщательно следят? Или...

Война перевёл взгляд на пригласившего его сюда человека и тут же испытал значительное облегчение: конечно, этот интриган нарочно занял место у окна. Он отчётливо видел отражение посетителя в стекле, которое так часто мыли в отделении...

– Вас наверняка беспокоят причины, по которым Вы были вызваны сюда. Отделения полиции не пользуются народной любовью, что уж скрывать, – продолжал между тем говорить человек у окна, и слова его казались тягучими, гибкими, чарующими, какими не смогли бы стать, будучи произнесёнными устами кого-то иного. – Позвольте же удовлетворить Ваш интерес: Вас не будут допрашивать и тем более не станут держать под арестом. От Вас требуется лишь принять участие беседы, инициатором которой являюсь я сам. Иными словами, Вам нечего опасаться. Я – не тот человек, за которым в данный момент стоят великие силы... Надеюсь, ситуация прояснилась? – добавил он, выдержав паузу.

– Неужели Вам так неприятно моё общество, что Вы откажетесь говорить со мной лицом к лицу? – в весьма резком тоне полюбопытствовал Война, едва его собеседник закончил фразу. Сложившаяся ситуация раздражала его до колик, и Война решил пойти ва-банк. Если в участке нет никого, кроме этого треклятого говоруна, ему действительно нечего опасаться. Ему даже начало казаться, будто он слышит звон разорванных оков...

– Отнюдь, – ответствовала фигура, темневшая на расстоянии нескольких метров от занявшего предложенный стул посетителя. – Мне просто не хотелось торопить события.

Сердце Войны отчего-то ёкнуло в груди. Человек у окна неторопливо обернулся и облокотился о подоконник.

– Первая полоса!.. – не смог удержать поражённого восклицания Война, когда взгляд наконец-то вцепился в лицо незнакомца. На ум незамедлительно пришли воспоминания о человеке, чьи слова с недавних пор стали достоянием печатных изданий. Это был он... Чёртов выскочка, раздувший искру пожара! Прохвост, вылезший из-под земли и принявшийся чернить в глазах полиции имя мародёров! Дотошный доморощенный детектив, грозившийся в ближайшем будущем выйти на след неуловимой организации и перемолоть её силами полицейского комбайна.

Войну захлестнула волна слепой ярости, вмиг разбросавшей мысли, мешавшей установить между ними логическую связь, парализовавшей умственные процессы. Как его только угораздило стать главным блюдом на столе такого выродка, стремящегося разрушить то, что главы мародёров создавали годами?!

Но собеседник, кажется, не разделял чувств Войны. Он, напротив, выглядел умиротворённым и благодушным, как старый филантроп, выбравшийся в очаровательный, дышащий свежестью сад.

– Здравствуй, Феликс, – произнёс он голосом, неожиданно приобретшим знакомые интонации. Войну, ещё минуту назад пылавшего жаром, пробрал озноб. – Вижу, не ценишь моё общество так, как я ценю твоё, хотя ещё недавно пытался упрекнуть меня в обратном. Кстати говоря, я бы посоветовал тебе снять маску; она только помешает нашему разговору. Или ты считаешь иначе?

Война заскрипел зубами от досады. Это ничтожество им ещё и помыкает, подумайте только, какая цаца! И как, чтоб ему пусто было, он выяснил, кто скрывался за личиной Войны? Что ему нужно?

Впрочем, какое это теперь имеет значение?

Война сорвал с себя маску и мрачным, налившимся свинцовой тяжестью взглядом пригвоздил самозваного детектива к месту. Тот, стоит отдать должное, ничуть не смутился, изобразил на лице обворожительную улыбку и, перекочевав под надзором Феликса в кожаное кресло, решил продолжить вести светскую беседу.

– Годы не пошли тебе на пользу, – посетовал он. – Могу порекомендовать несколько травяных сборов – превосходно успокаивают расшалившиеся нервы...

В обрывочные рассуждения Войны вторглись новые мысли. Годы... Тот, кого он прежде видел лишь на страницах газет, обращался к Феликсу так, будто знал его всю жизнь.

– Судя по всему, разговор придётся вести мне одному, – грустно прибавил обитатель кабинета, постукивая пальцами по лежавшей на столе перед ним папке. – Неужели тебе нечего прибавить? Должно быть, всему виной гнетущая атмосфера бывших банков... – пустился в размышления он, но внезапно замолк на полуслове и пристально посмотрел собеседнику в глаза. – Как грубо с моей стороны... Забыл представиться. Решил, будто стал достаточно знаменит, чтобы любой узнавал мою физиономию с первого взгляда. Прости, Феликс, я бываю слишком самонадеян...

Война не проронил ни слова. Его собеседник кивнул самому себе, как бы подтверждая правильность хода размышлений, и, приложив руку к груди, – дешёвый театр одного актёра! – представился:

– Янус. Фехтовальщик из Приморского Западного Университета. Имел честь противостоять тебе в своё время в одном из поединков местного турнира.

Янус? Турнир? Приморский Университет...

Война поражённо выдохнул, и в глазах его отразилось понимание. Ярость по-прежнему клокотала в груди, но волны её потеряли былую мощь, уступив место холодным, как осенний ветер, воспоминаниям, растерявшим краски за несколько лет... Ведь и в самом деле был в жизни Феликса когда-то юноша по имени Янус – студент, уступивший ему в поединке на шпагах. Столько дней и месяцев кануло в Лету – и они вновь столкнулись лицом к лицу...

– Мне наскучил твой затянувшийся спектакль, – неприязненно заметил Феликс. – И наша встреча не сулит выигрыша ни мне, ни тебе. Значит, полиция проявила живое участие в моей персоне?

– Не льсти себе напрасными надеждами, – миролюбиво покачал головой Янус. – Как я и говорил, эта беседа – личная инициатива. Она станет достоянием полиции только в случае, если случится что-либо выдающееся. Не вписывающееся в изначальный план.

– Угроза? – помрачнел Феликс.

– Увы, всего лишь факт, – отрезал его университетский знакомый.

– Что это за глупые шутки? В письме ты называл меня исключительно «Войной»...

– Но ведь я угадал, не правда ли? – мягко улыбнулся Янус в ответ. – Едва ли тебя заинтересует история о том, как я пришёл к этому выводу. Насколько я могу судить, ты слишком практичен, чтобы разбрасываться драгоценными минутами и словами.

– И что должно последовать за этим заявлением? – Феликс постепенно приходил в себя и, возвращая контроль над разбушевавшимися чувствами, вновь задумывался о бытовых вопросах. О гадкой паутине, оплетшей его с головы до ног. – Сделка? Шантаж? Может быть, арест?

– Я уже говорил это и повторю ещё раз: для тебя не существует риска быть заключённым под стражу, – терпеливо пояснил Янус, которому пришлось снова обратиться к прежним обещаниям. – Если бы мне хотелось посадить тебя в тюрьму... полагаю, ты бы уже гремел кандалами в замшелой камере.

От этих слов Войну передёрнуло, но теперь он уже не позволял себе сделать лицо открытой книгой души.

– На ищеек, уж прости за грубость, полагаться нельзя, – вынес суровый вердикт Феликс. Услышав это заявление, Янус окончательно расцвёл и просиял.

– Ищеек? – озадаченно переспросил он и наигранно опустил уголки губ. – О, ты абсолютно прав! Сам бы на них не положился даже тогда, когда выбирал бы подходящий галстук.

Война недоверчиво поглядывал на собеседника сверху вниз. Тот явно юлил, желая оставить гостя в дураках, но Феликс никак мог уличить его во лжи. Что задумал пережиток прошлого, столь бесцеремонно вторгшийся в жизнь старого знакомого, почти забывшего о его существовании?

– Да, твои суждения невозможно признать ошибочными. За одним небольшим исключением: я – не ищейка.

– А в участок люди всегда залетают легко и непринуждённо, как мотыльки на свет, не так ли? – ядовито поинтересовался Война. Но ценители его иронии на просторах кабинета не водились.

– Какой вздор! – покачал головой Янус – впрочем, без тени осуждения. – Я действительно сейчас несу вахту здесь, но занимает меня вовсе не служба. Всё рабочее время я уделяю мародёрам.

– Поэтому ты разыскивал Войну?

– Не разыскивал, а нашёл, попрошу заметить. Возражения отсутствуют, верно? Кстати говоря, как ты считаешь, почему меня это волнует? Если исключить версию с арестом, разумеется.

– Остаётся только смертная казнь.

– Превосходная мысль, – одобрил предложение Янус. – Но она чрезвычайно далека от правды.

– В чём же тогда дело?

– В том, что перед тобой предстала Смерть.

Глаза Войны неприлично округлились – и немедленно сузились, словно змеиные зрачки. Годами утверждаемые убеждения дали трещину, которая разрасталась с каждой секундой.

Феликс до жути ясно осознавал, что напротив него восседал в обитом кожей кресле человек, с некоторых пор ставший мародёрам непримиримым врагом, только что назвался... их вернейшим соратником.

Обнаружение в лице новоявленного детектива-любителя, чьи фотографии заполонили газетные листы, не оставив места на первых полосах иным известиям, бывшего соперника по поединку, каких в жизни Феликса было в то время так много, что голова шла кругом, обескуражило его само по себе. Теперь же ощущение, будто Войну вовлекают в какой-то фарс, обострилось стократ.

Какая ещё Смерть? Феликс знал человека, называвшегося этим именем, достаточно долго, чтобы не верить в его готовность без веских причин раскрыться перед одним из подчинённых, к которым, несмотря на кажущееся высоким звание, вынужден был относить себя и Война. Кроме того... какие силы способны были подобного ему человека заставить обосноваться во вражеском штабе? Если только... он не пошёл по скользкому пути предательства и лжи. Но зачем бы тогда фактически сложившему полномочия члену Большой Четвёрки проливать свет на тайну истинной личности при встрече с бывшим соратником, назначенной им самим?

Что же теперь делать? Как следует воспринимать нелепые откровения? В конце концов, не имеет значения, были ли они знакомы в давно канувшем в Лету прошлом. Беспокойства достойны лишь два нарисовавшихся на горизонте вопроса: был ли самодовольный молодой человек тем, кого величают Смертью мародёры? И отступился ли он от их вечных нерушимых заветов?

Причины, прописанные в паспорте имена и фамилии, смутные воспоминания не играют ключевой роли, когда на первый план выступают материи иного свойства.

– Нам стоит обсудить планы на обозримое будущее, – вырвал из лихорадочных раздумий Войну чужой голос. – Необходимо внести существенные коррективы в изначальную стратегию; она потеряла свою актуальность. Да, и... тешу себя надеждой, что мы обойдёмся без продолжительных тирад, призванных подтвердить искренность моих слов.

Глубина синих глаз манила магнетической красотой морской бездны.

– У Смерти немало привилегий.